Текст книги "Звездный табор, серебряный клинок"

Автор книги: Юлий Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

(Я точно видел, что Гойка дал ему сотню.)

Негр опять немного помолчал, выслушивая шефа, затем еще раз коснулся петлицы и, растянув в улыбке обезьяньи губы, указал нам на дверь:

– Добро пожаловать в «Преисподнюю».

Только тут я обратил внимание на вывеску. Заведение называлось именно так. Ад в раю. Предчувствия мои стали еще более тягостными.

Однако, войдя в ресторан, ничего особенно адского, кроме натурального пламени выполненных в форме факелов газовых горелок на стенах, я не заметил. Да еще нарочитая мрачность красно-черной униформы официантов, которые все поголовно были неграми. Один из них, слегка пританцовывая под льющуюся отовсюду ритмичную музыку, провел нас через несколько комнат к свободному столику, парящему над полом.

Итак, наша задача – сидеть и наблюдать за посетителями. Выяснить, кто из них штурман современного гиперпространственного корабля и любым способом доставить его на наш звездолет. Купить, запугать, споить или просто связать по рукам и ногам… Решим по ходу.

В кабаке, состоящем, словно улей, из множества небольших сообщающихся друг с другом зальчиков, было людно и шумно. Большинство присутствующих составляли мужчины, выглядевшие заправскими головорезами и прожженными космическими волками. Женщин было мало, но все они были полуодеты, а их вид и поведение также не оставляли сомнений в роде их деятельности. (Прежде всего поведение. Если бы я судил только по одежде, то, боюсь, всех представительниц женского пола двадцать пятого века, кроме цыганок, принимал бы за проституток…) Поголовно все посетители были пьяны и болтали, стараясь переорать музыку и друг друга.

Ловко орудуя дистанционными пультами, официанты отправляли плавающие под потолком подносы со снедью в нужные места. Но некоторых посетителей такая манера не устраивала, и к их столикам напитки и яства официанты приносили сами.

Наши цыганские одеяния вызвали всеобщее оживление и приковали множество глаз. Просмотрев меню, Гойка сделал заказ, и официант исчез. Тут же от соседнего столика отделилось плавающее сиденье и, неся на себе грузную фигуру, пристыковалось к нашему. Перед нами возник здоровенный верзила со светлыми, словно выгоревшими на солнце волосами, заплетенными в косу. Коса в свою очередь, словно толстый ошейник, была обмотана вокруг его шеи. Верзила наклонился к нам, обвел нас пьяными красными глазами и сообщил, вперившись взглядом в Гойку:

– Джипси.

– О, да, – подтвердил Гойка.

– А где табор?! – с нажимом произнес наш непрошеный сотрапезник и вдруг заржал так, словно чрезвычайно удачно пошутил. Просмеявшись, он все так же безапелляционно сообщил Гойке:

– Цыгане умеют петь. Цыганские песни. – И вновь разразился хохотом. «Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь…»

Я видел, как Гойка потянулся к кушаку, под которым был спрятан плазменный кинжал. При этом он демонстративно не смотрел на своего собеседника, а повернул застывшее лицо ко мне. Нужно было срочно вмешаться и разрядить обстановку. Я торопливо заговорил:

– Все нормально. Нас никто не пытается оскорбить. Человек просто пьян, понимаешь? Просто пьян.

Несмотря на то, что говорил я на диалекте русских джипси, верзила понял меня и взревел:

– Кто пьян?! Я пьян?! – Он угрожающе выпрямился… И тут же сник: – Да. Пьян. И что?

Гойка убрал руку от кушака.

– Нет, ничего, – проговорил я примирительно. – Через полчасика мы будем такими же.

– Хо! – слегка взбодрился верзила. – Шутка. – И, словно пытаясь удостовериться, спросил: – Шутка?

– Да, – подтвердил я.

– Хо-хо! – развел руками мой собеседник. – Никогда не слышал, чтобы джипси шутили. Впрочем, я вообще еще никогда с ними не разговаривал. Джипси не ходят в наши кабаки. Как это вас занесло сюда?

Два подноса с едой и пивом проплыли над головами и аккуратно приземлились перед нами.

– Эй! – заорал верзила в сторону. – Фредди! Принеси-ка пива и мне. И ножками, ножками! – Он повернулся к нам: – Не люблю я эти штуковины, – сообщил он, щелкнув пальцем по моему подносу. – За мои кровные тугрики пусть меня обслуживают как следует!

Пять минут спустя мы уже пили втроем. Выяснилось, что верзилу зовут Бенедикт, и он – не звездолетчик, а портовый заправщик. А сегодня у него выходной. Мы в свою очередь назвали ему свои имена и изложили легенду, из которой следовало, что мы ищем опытного штурмана, который обучил бы нашего человека гиперпространственным прыжкам. Это было почти правдой.

– Украли звездолет? – простодушно поинтересовался Бенедикт.

– Купили, – возразил я, прекрасно понимая, что он не поверит. И правильно сделает.

– Хо, – покачал он головой. – Опять шутишь. Никогда еще не слышал, чтобы джипси покупали корабли.

– А что ты вообще о нас слышал, а? – агрессивно спросил Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем, корабли не покупаем… Какого дьявола вы держите нас за дикарей? Если бы все наши корабли были ворованными, жандармы от нас не отставали бы. Да мы бы все уже давно сидели по тюрьмам.

Это традиционная песенка джипси для чужаков. На самом деле они научились находить спрятанные в корпусе звездолета контрольные датчики, и им почти всегда удается перепрограммировать их, да так, что комар носа не подточит.

– Хм-м, – выпятил губу Бенедикт. – Вообще-то верно. Только не надо мне говорить, что вы вообще никогда не угоняете звездолеты.

– А мы и не говорим, – пожал плечами Гойка.

– С кем не бывает? – добавил я.

– Хо-хо-хо! – радостно закатился Бенедикт. – И правда! С кем не бывает?..

Мы выпили и принялись за еду.

– Значит, вам нужен репетитор? – полувопросительно произнес Бенедикт. Ладно. Подыщем. Я всех тут знаю. Только придется заплатить.

– Сколько? – полез я в карман.

– Не-е, – помотал головой Бенедикт. – Деньги будете учителю платить.

– А ты что, поможешь нам бесплатно? – недоверчиво усмехнулся Гойка.

– Конечно не бесплатно, – ответил ему Бенедикт с еще более наглой ухмылкой на роже. Вы будете мне петь. Никогда не слышал, как джипси поют, а только легенды об этом.

– А что ты слышал? – опять завелся Гойка. – В кабаки мы не ходим, шутить не умеем…

Я положил под столом руку на его колено, и он осекся.

– Как мы будем петь без инструмента? – спросил я. – Да еще в таком шуме.

– Это мы решим, – помахал ладонью Бенедикт.

– А учителя нам точно найдешь?

– Будь спокоен. Лучшего!

– Тогда давай, решай, – согласился я. – Будет инструмент – будут и песни.

– Виолину, балисет или аккордедронус?

– Балисет.

– Фредди! – вновь позвал Бенедикт, и перед нашим столиком вырос чернокожий юноша-официант. – Ну-ка, живо слетай к Дьяволу и скажи, что Бенедикту нужен балисет. И еще – каждому, – обвел он нас троих пальцем, – по пиву.

Юноша рванулся к выходу, но Бенедикт остановил его:

– Стоп! Я тебя отпускал? Правильно, не отпускал. А чего тогда ты дергаешься, словно тебя кто-то укусил? Отключи в нашем зале музыку, а выходы перекрой сайленс-полем. Все понял?

– Все, – торопливо кивнул официант. Но опасливо добавил: – Только другие клиенты могут быть недовольны.

– Это моя проблема, – заявил Бенедикт. – А твоя задача состоит в том, чтобы остаться живым. Повтори, что ты должен нам обеспечить для этого?

– Тишину, балисет и пиво.

– Неправильно, – капризно покачал головой Бенедикт. – Все наоборот. Сначала – пиво. Потом летишь за балисетом, а потом уже и тишину делаешь. Теперь ясно? Все. Исчез.

Когда инструмент появился у Гойки в руках, он повертел его, неодобрительно морщась:

– Автомат. Терпеть не могу.

Он нажал на клавишу автонастройки, и ослабленные до этого струны натянулись. В зале к тому времени установилась почти полная тишина. Музыка прекратилась совсем, раздавались только голоса посетителей, но теперь, чтобы их услышали, им не приходилось орать во всю глотку. Однако это и впрямь понравилось не всем.

– Какого черта выключили музыку?! – крикнул кто-то.

– Успокойся! – рявкнул Бенедикт. – Раз выключили, значит, надо! Сейчас нам будут петь джипси!

Видимо, это сообщение действительно заинтересовало народ, так как возражать никто не стал.

Поставив аккорд, Гойка провел по струнам ногтем. Я приготовился к очередной цыганской балладе. Но вместо этого он вдруг замолотил по струнам словно балалаечник. Аккорд был минорным, и звучание получилось тревожно-трагическим. Неожиданно для меня Гойка запел на русском (само собой, образца двадцать пятого века):

 
– Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
Месяц на монаха беглого глаз скосил свой злой,
Тот бежит от звездолета по тропе лесной.
Вымокнув до нитки, сушит рясу в кабаке, от леса в трех верстах
Пьяному монаху отказались наливать, и он кричит в сердцах:
«У греховности и святости – равная цена;
Что ж вы, суки, я пришел к вам, дайте мне вина!»
Но все смеялись.
Лишь блудница одна
Подала с молитвой чашу вина,
И он испил до дна…
 

Пел Гойка страстно и разливисто. Было в его исполнении что-то рок-н-ролльное. Напор. Но все-таки это был не рок-н-ролл. Иногда он приглушал струны ладонью и произносил целые фразы речитативом без аккомпанемента. Люди вокруг примолкли окончательно, и многие стали подтягиваться к нам.

 
– Распустила крылья перепончатые ночью мышь летучая,
В небе черной тенью промелькнула между грозовыми тучами,
В свете молний путник движется по тропе лесной,
И вертепы, и святыни – за его спиной!..
 

Гойка остановился. Последний аккорд затих не сразу. Затем несколько секунд в зале царило безмолвие. А потом оно взорвалось восторженным ревом, свистом и топотом.

– Еще! Еще! Давай еще! – кричал Бенедикт, перекрывая остальных. – Да ты, братец, умеешь!

Гойка снисходительно усмехнулся.

– Спой им про Бандераса, – посоветовал я.

Гойка кивнул.

– Теперь нашу, – сказал он и запел по-цыгански в своей коронной испано-индийской манере:

 
– Эй, ромалы, слушайте правдивый рассказ,
Что ветер нашептал, который бродит меж звезд…
И вновь по окончании разразилась восторженная буря.
 

– Не знаю, о чем ты пел, – сказал Бенедикт, – но и не надо. И без того душа плачет.

Люди одобрительно кивали, били Гойку по плечам и заказывали кружку за кружкой.

А Бенедикт сказал:

– О штурмане. Я уже приглядел тут для вас кое-кого. Брайни, поди-ка сюда. – Он потянул за руку худощавого парнишку ярко выраженной семитской наружности и выволок его к самому столу.

– Вот, пожалуйста. Штурман. Зовут Брайан. Из колледжа недавно, так что и теорию еще помнит. Но и на практике уже немало накатал. Ну-ка, Брайни, перечисли-ка свои маршруты.

– Беня, я тебя умоляю…

– Давай, давай!..

Парнишка поднял глаза к потолку и, загибая пальцы, затянул;

– Москва – Новые Фермопилы, Москва – Петушки, Четвертая Альдебарана – Рай, Е-7/87 – Долгожданная Эрекция, Алмазный Край – Юпитер Гелиоса, Челябинск Рай…

– Ну хватит, хватит, – остановил его Бенедикт. – Видали?!

– Что-то молод он больно, – недоверчиво помотал головой Гойка.

– Молодой, да ранний, – заверил Бенедикт. – Вам как раз подойдет.

– А чего им надо? – поинтересовался парнишка. – Ты меня, Беня, продаешь, как какую-то бессловесную тварь…

– А ты и есть тварь, – заявил Бенедикт. И добавил, выдержав паузу: Божья.

Народ заржал, а парнишка, пытаясь вырвать руку из мертвой хватки Бенедикта, заявил:

– Не, я к джипси не пойду. Если им надо украсть корабль, то я – пас.

– Нам нужен репетитор, – вмешался я. – Обучить нашего штурмана гиперпрыжкам.

– А-а, – протянул Брайан. – Это-то мне раз плюнуть. Хоть и сложно. Только я все равно не могу.

– Как это не можешь?! – возмутился Бенедикт. – Я пообещал!

– Ты пообещал! Меня как раз начальник транспортной службы графа Ричарда Львовского к себе вербует, сулит немножечко деньжищ заплатить.

– А вот это видел? – показал ему Бенедикт кулак. – Сулит ему! Еще вякнешь, и будет тебе обрезание по самые уши! Ты уж лучше молчи. А вот ты – пой, повернулся он к Гойке.

– Пусть-ка споет мой брат, – отозвался тот, вручную перестраивая балисет для меня. – Я по этой части против него – пацан, не более. Хотите верьте, хотите – проверьте.

Этого мне только не хватало. Хотя, с другой стороны, почему бы и не спеть?

Я принял инструмент из рук Гойки и на миг задумался… И решил взять слушателей контрастом. В противовес разухабистым Гойкиным песням спеть что-нибудь щемяще-грустное. Типа «Ночной птицы» Никольского или его же «Музыканта»: «Повесил свой сюртук…» Интересно, смогу ли я заставить их слушать меня на русском языке двадцатого века так, как слушали они Гойку на цыганском?

Я опрокинул в глотку рюмку водки, которая тоже появилась на нашем столике, поморщился и сказал:

– Я знаю песни только на диалекте своего родного табора.

И тут меня осенило. Я понял, что именно я буду петь. Когда-то давным-давно я сам положил на музыку стихи моего сокурсника Леши Михалева. И всем нравилось.

– В этой песне говорится о любви и о смерти, – сказал я. Хотел добавить что-то еще, но не стал. Потом переведу, если попросят. И я запел:

 
– На город мой безмолвна и бела
Ложится ночь, укутавшись в метели,
Два ангела ко мне в окно влетели,
Сложив за спинами замерзшие крыла,
Сказали мне, что Королева умерла.
И замолчали. Я хотел уехать
Тотчас из города, где ночь белым-бела,
Безмолвна. Где, быть может, «Умерла»
Чуть слышно прошептало эхо
За мною вслед и подавилось смехом.
Им нечего мне было рассказать,
Я понял все по их молчанью,
Расправив крылья над плечами,
Два ангела летели к небесам
В свой добрый мир из моего, назад.
 

Люди слушали молча, завороженно глядя мне в рот. Я чувствовал себя удавом Каа в городе обезьян. Но краем глаза я увидел, как из-за соседнего столика поднялся какой-то человек и проворно вышел из нашего зала. Все, что я успел заметить в нем, – зачесанная на лоб челка и большие уши. Не всем, значит, нравится, как я пою. Ну и ладно, скатертью дорога. Я опустил глаза, чтобы больше не видеть ничего такого, что могло бы меня сбить.

 
– На город мой безмолвна и бела
Ложится ночь, укутавшись в метели,
Волшебное виденье стало тенью
И отраженьем тени в зеркалах,
И страхом плотским пред Господним гневом.
Для всех живая умерла сегодня Королева.
И значит, все грехи я оплатил
Тем, что другой такой мне не найти.
 

Я замолчал и поднял глаза. Не знаю, может, я преувеличиваю или выдаю желаемое за действительное, но лица окружающих казались мне потрясенными.

– Тебе, братец, не здесь надо петь, – сказал Бенедикт, – а в столице, на сцене выступать. Бабки бы огребал немереные.

Я с удивлением увидел, что у него на коленях примостился молодой штурман Брайан и по щекам его текут слезы. Надо же, какой чувствительный. И это при том, что не понимает слов. Или Бенедикт так и не отпустил его руку и бедняга плачет от боли? Но нет, руки Брайана свободны.

– Все равно я с вами не пойду, – хлюпнув носом, сказал тот, – хотя уже хочется…

Бенедикт словно и не слышал его. Сделав глубокий вдох, будто бы отгоняя от горла комок, он изрек:

– Такой странной музыки я еще не слышал. Ни на что не похоже. – («Еще бы, – подумал я, – все-таки пять столетий прошло».) – И язык… Чей, говоришь, это язык?

– Джипси, – привычно соврал я. – Этот табор ползает по задворкам, и мало кто его знает…

– А вот и лжете, сударь мой. Роман Михайлович, – раздался скрипучий голос неподалеку.

Я вздрогнул. И поразило меня даже не то, что кто-то произнес мое имя. А то, что сказана эта фраза была на русском языке двадцатого века.

* * *

Я без труда нашел глазами говорившего. Это был тот самый человек, который слинял из зала, когда я пел. Не зря мне это не понравилось. Внешность его была бы неприметной, если бы не идиотская прическа и непропорционально большие уши. Он стоял совсем рядом, за спиной Бенедикта, между двух здоровенных жандармов в лиловой форме.

– Я надеюсь, вы не станете совершать глупости, – ласково улыбнулся ушастый. – Будьте любезны, проследуйте с нами в участок. Сбежать вам не удастся, даже и не пытайтесь.

Я обернулся к Гойке и по выражению его лица понял, что объяснять ему ничего не надо. Главное он уразумел: у нас неприятности.

– Что лопочет эта лопоухая гнида? – спросил меня Бенедикт.

Неожиданно ему ответил Гойка:

– Он говорит, что ты, ты и ты, – он ткнул в грудь Бенедикта и еще двоих самых грозных на вид головорезов, – пожаловались ему на то, что мы, подлые грязные джипси, обокрали вас.

Лицо ушастого вытянулось.

– Что?! – поднимаясь, обернулся к нему Бенедикт. Указанные Гойкой парни повели себя так же грозно, и все, кто только что слушал и наши песни, обернулись и сомкнулись в хмельную стенку, закрывая нас от шпика.

– Разойдись! – взвизгнул ушастый. – Приказываю именем Его Величества! Я следователь имперской прокуратуры! У меня есть ордер на арест! Если вы сейчас же…

Договорить он не успел, так как получил от Бенедикта увесистейшую оплеуху. Гойка, вырвав у меня из рук балисет, вспрыгнул на стол и что есть силы треснул им по башке одного из жандармов. Струны взвыли, и инструмент развалился на куски.

И тут началось. Жандармы палили, проститутки визжали, с потолка на головы сыпались куски оплавленного пластиката, летали, ударяясь о черепа, кружки и подносы… Гойка поволок меня за руку в какой-то проем, а я, в свою очередь, потащил за собой втянувшего голову в плечи Брайана. Выбравшись на воздух, мы втроем кинулись к воротам космодрома.

Стоило мне почувствовать приятный огонь в теле, как я, не раздумывая, воспользовался своими возможностями. Схватив за руки Гойку и Брайана, я принял горизонтальное положение и, таща их, стремительно полетел вперед. Они мчались за мной семимильными шагами, словно маленькие дети за спешащим папашей. Мы домчались до «бегушки», и я смог увеличить скорость еще…

Неожиданно Брайан вырвал свою руку из моей. Я отпустил и Гойку, встал на ноги. Бегущая дорожка продолжала мчать нас в сторону нашей шлюпки. И та была уже близко.

– Куда вы меня тащите?! – взвизгнул Брайан. А с ним одновременно, обращаясь ко мне, воскликнул Гойка:

– Как ты это делаешь?!

– Потом! – ответил я ему и повернулся к Брайану: – Нам нужен репетитор, ты же слышал!

– Это ваши проблемы. А я ни на что не соглашался. Я бежал только для того, чтобы не связываться с жандармами. И все. Дальше с вами идти у меня нет никаких веских причин.

– Есть! – возразил Гойка. Неуловимым движением он выдернул из-за пояса кинжал, наставил на Брайана и щелкнул переключателем режимов. Плазменный клинок вмиг вытянулся до размеров шпаги и почти коснулся кончиком здоровенного кадыка Брайана,

От неожиданности тот сглотнул, и его глаза округлились.

– Стой, молчи и не двигайся, – приказал ему Гойка. – Рома, обыщи его.

Я старательно обшарил парнишку и, найдя бластер, передал его Гойке.

– Теперь так, – сказал тот. – Если ты вякнешь еще хоть слово, я сделаю то же самое, только рукоятку поднесу поближе. Ты понял, а? Если понял, мигни глазами.

Брайан мигнул. Гойка отключил нож.

Мы были уже возле шлюпки и соскочили с бегущей дорожки. Краем глаза я увидел какое-то шевеление возле ворот, позади. Погоня? Действительно, несколько фигур мчались к нам по воздуху так, как это только что делал я, но значительно быстрее. Воздух с шипением рассекли плазменные заряды бластеров: преследователи стреляли.

Но мы успели забраться в шлюпку живыми и невредимыми, задраили люк, и Гойка ударил по газам.

… Мы пристыковались к звездолету. Непрерывно слыша требования планетной жандармерии остановиться, мы отогнали его на расстояние, безопасное для гиперпрыжка. Тут только Гойка разрешил Брайану говорить:

– Все, – сказалон. – Заклятие снято. Ты обретаешь дар речи. Садись на мое место, останавливай корабль и прыгай.

Только что подоспевшая Ляля опасливо прижалась ко мне.

Брайан сел на штурманское место, положил руки на колени и, глядя в одну точку, тихо сказал:

– Я не умею.

– Что?!! – вскричали мы хором.

– Я ни разу не прыгал через гиперпространство. Я все врал. Меня выгнали с первого курса космоколледжа. Сразу после практики.

– За что? – невпопад спросил я. Какая разница, за что?!

Но Брайан с готовностью объяснил:

– О, я учился только на «отлично»! Но на практике совсем ничего не мог сделать правильно. Я волновался… Трусил. И меня выгнали.

Мы слушали его с открытыми ртами, а он все так же нудно бубнил:

– Я работаю продавцом средств от домашних насекомых в папашином магазинчике. А по вечерам хожу в «Преисподнюю» и вру. Мне там хорошо. Но я ничего не умею. Простите меня, – жалобно попросил он под конец.

«Приказываем немедленно остановиться! Приказываем немедленно остановиться! – передавал модуль связи. – В случае неповиновения ровно через парсек ваш корабль будет уничтожен!..» Жандармский крейсер был уже явственно виден на экране. Он приближался.

– Остановиться я могу, – добавил Брайан. – А вот прыгать не умею.

– Так останавливайся, – сказал я и посмотрел на Гойку. – Им нужен только я.

– Останавливайся, – эхом повторил за мной Гойка и отключил на модуле связи звук.

Брайан принялся деловито манипулировать приборами управления. Мы молча следили за ним. Скорость корабля стала падать, и жандармский крейсер подошел к нему вплотную.

«Почему они не стреляли? – подумал я. – Ах, да. Они, наверное, знают, что никто из джипси не умеет нырять в гиперпространство. Умные люди, если это возможно, всегда стараются взять врага живым, чтобы использовать его в каких-нибудь политических целях».

– Все, – сказал Брайан. – Мы стоим.

И тут Ляля, оттолкнув меня, шагнула к штурманскому креслу и, схватив Брайана за грудки, закричала:

– Ты! Ты учился, сукин ты сын! Ты знаешь, как это делать! Прыгай или задушу тебя! – Она бессильно опустилась перед ним на колени и заплакала. – Ну пожалуйста. Я прошу тебя, миленький мой, алмазный… – И она принялась осыпать поцелуями его руки.

Отдернув их и прижав к груди, Брайан пролепетал:

– Вообще-то я могу попробовать… Но мы тогда, наверное, погибнем.

– Да, – подтвердил Гойка. – Крейсер уже слишком близко.

– А вот и нет, – ответил Брайан, не глядя на него и лихорадочно настраивая какие-то приборы. – Это я вам говорю, как отличник. Вы немножечко, ничего не понимаете в гипертеории. Если бы мы были рядом с телом, значительно превышающим нас по массе, отраженная сила нас маленько уничтожила бы. Если же массы примерно равны… Нас, конечно, чуть-чуть тряхнет, очень сильно, и вынырнем мы не совсем там, где собирались, но взорвется только тот, кто останется. Были прецеденты.

– Теоретик, – процедил Гойка. – Так прыгай же!

Брайан посмотрел на него безумными глазами:

– Прыгать?!

– Прыгай! – рявкнул тот.

Я же словно оцепенел. Я понимал, что они делают что-то не то, но не мог заставить себя вмешаться.

– Куда?! – все так же истерически отозвался Брайан.

– Куда угодно!

– Понял, – сказал Брайан. Его руки перестали бегать по рычажкам и сенсорам. – Вообще-то все готово. Но все-таки мы, наверное, погибнем. Это я предупреждаю.

– Спасибо, – кивнул Гойка хладнокровно.

Я подумал, что надо все-таки остановить их. На борту – несколько десятков человек. Но в этот момент Ляля зачем-то снова включила звук модуля связи. Пластинка там сменилась. Чей-то мягкий голос вещал:

– … Пожалуйста, воспользуйтесь шлюпкой и перейдите к нам на борт. Роман Михайлович, у вас нет иного выхода. А ваших экзотических соратников мы не тронем…

«Да, так и нужно сделать», – решил я окончательно, и тут почувствовал, как по моему рукаву лезет Сволочь. Она уселась мне на плечо. Сволочь, как агент дядюшки Сэма. Позволил бы он мне сдаться или рискнул бы? Уж он-то, наверное, рискнул, раз для того, чтобы вытащить меня сюда, в будущее, он рискнул существованием всей Вселенной… Но у меня-то нет его политических амбиций. Я уже открыл было рот, чтобы сообщить всем о своем решении, как Брайан опередил меня неожиданным вопросом:

– Никто не помнит, как сказал тот русский в древности, который первым полетел в космос на своей консервной банке?

– «Поехали», – машинально откликнулся я, произнеся это слово на русском языке двадцатого века.

– Точно, – кивнул Брайан. – Поехали! – И треснул кулаком по огромной черной кнопке в центре щитка.

И все потонуло в феерическом разноцветье бесшумного взрыва.