Текст книги "Фа маска"

Автор книги: Юлий Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

5

Первым моим побуждением было вломиться в его в комнату и устроить разборку. Но это было бы так противно… Потом я стал уговаривать себя, что сегодня вечером, уже после того, как я ушел к себе, Боб и Петруччио поменялись комнатами… С какой стати?! Не ясно, но, в принципе, это возможно. А я сейчас вломлюсь, как разъяренный Отелло, и все у нас с Евой на этом закончится. И к тому же я сильно ее подведу.

А может быть, Боб поменялся комнатами непосредственно с Евой? Она попросила его об этом, а он не смог отказать. А попросила она его потому, что хотела быть ближе ко мне и ходить ко мне, не боясь разоблачения.

Но и вчера ночью, сразу после того, как Ева покинула меня, щелкнул замок той же двери… Или вчера мне все-таки показалось? Во всяком случае, не стоит пороть горячку.

Я вернулся в комнату и улегся в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Я закурил и вспомнил, что ДУРдом отключен, а с ним и вентиляция. Позвонить на reception?

Нет, – решил я, – не буду. Не хотел я, чтобы Дом наблюдал за моими душевными метаниями, да и недолюбливаю я эти Дома. Поэтому я просто пошел и открыл настежь окно. Стало прохладно, я натянул штаны и майку. Потом открыл бар и засандрачил полстакана отличного австралийского бренди. Для успокоения нервов.

Но ни черта они не успокоились, я вернулся к двери и опять уставился через глазок на дверь Боба. Я понял, что скоро я все равно не усну, а потому поставил на изящную прикроватную тумбочку пепельницу, бутылку бренди, стакан, положил пачку сигарет, зажигалку и подтащил все это к двери. Потом уселся на тумбочку, приник к глазку и стал ждать.

Я смотрел и курил, курил и смотрел, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы в очередной раз хлебнуть бренди. Я тихо разговаривал сам с собой, точнее, ругал сам себя, обвиняя в мнительности, недоверчивости, испорченности и прочих пороках… И вдруг дверь напротив отворилась, и из нее выпорхнула Ева! Я бросил сигарету в пепельницу и прижался к глазку так, что захрустел лоб. Но обзор был небольшой, и Ева тотчас скрылась из поля моего зрения.

Распахнуть дверь сразу я не мог – мешала тумбочка. Я резко оттолкнул ее назад, а потом уже открыл дверь… Евы простыл и след. Что мне было делать? Уверять себя, что, во-первых, Боб поменялся с Евой комнатой, а во-вторых, ей именно сейчас вдруг приспичило прогуляться по ночному городу?.. Да нет, она не успела бы добраться до лифта, она вновь вошла в какую-то комнату…

В конце концов, кое-что я могу проверить, ничем не рискуя. Если это идиотское, но спасительное предположение верно, мне никто не откроет. Если нет… То мне будет все равно.

Я шагнул к двери Боба и тихо постучал, моля, чтобы никто не открыл… Но дверь распахнулась. И на ее пороге стоял Боб. И обычно хмурая его рожа была такой невероятно счастливой, какой я ее еще не видел. Но буквально в несколько мгновений это выражение сменилось на недоумение и разочарование.

– Я войду? – спросил я.

– Чего тебе? – неохотно пропустил он меня к себе.

Я уселся в кресло и сразу спросил. Хотя, вопрос этот был, скорее, риторическим:

– Она у тебя и вчера была?

– А тебе какое дело? – набычился Боб, усаживаясь на кровать, находящуюся, надо сказать, в живописном беспорядке. А рожа его покраснела так, что ответ мне уже был и не нужен.

И тут я расхохотался. Это была истерика. Я давился смехом, я корчился на обширном бобовом кресле, прекрасно сознавая, как по-идиотски сейчас выгляжу.

– Знаешь что, – сказал Боб угрожающе, – а не шел бы ты отсюда восвояси?

– Погоди, – прохрипел я, – погоди, я не могу…

– А я тебе помогу, – заверил Боб, нависнув надо мной.

– Стоп! Все! Все. – Я заставил себя успокоиться, сел прямо и утер слезы. – Видишь ли, Боб, – сказал я, и голос мой предательски сорвался. – Видишь ли, Боб, – повторил я тверже, – дело в том, что и вчера, и сегодня она приходила к тебе сразу после меня.

Рожа у Боба вытянулась.

– Врешь! – сказал он.

– Да нет, Боб, я не вру, – сказал я и вдруг заплакал пьяными слезами, – не вру. Она трахалась со мной и вчера, и сегодня. И я думал, только со мной… Я думал… – Я не смог продолжать, захлебнувшись слезами. Все-таки много я выпил. И Боб сразу поверил мне. И сразу как-то сник.

– А я-то решил, девчонка в меня влюбилась, – сказал он. – Я-то в нее точно влюбился.

– Я тоже, – признался я, успокаиваясь.

– Но я-то не думал, что она только со мной трахается, – заметил Боб, – я думал, еще и с Петруччио. По какой-то необходимости.

– А я решил, что она – его младшая сестренка…

– Слушай! А похоже! – встрепенулся Боб. – Он ее днем от нас бережет, а ночью она тайком сбегает и с нами трахается!

Похоже, эта мысль успокоила его. Сперва он считал, что Ева спит не только с ним, но и с Петруччио, теперь место Петруччио занял я, но, в принципе, ничего не изменилось… Однако я уже начал кое о чем догадываться.

– Только с нами двумя? – спросил я, невесело усмехнувшись. Боб наморщил лоб, а потом шлепнул по нему ладошкой:

– Ах, ты, сучка маленькая! – заорал он озаренно. – Ах, нимфоманка! – А эту фразу он выкрикнул уже почти весело. Толстокожее он, все-таки, животное. – Давай-ка, Чучу позвоним! Дом! – крикнул он, но тут же вновь хлопнул себя по лбу. – Я ж отключил его!

– Она попросила? – уточнил я, прекрасно зная ответ.

– Она.

– Меня тоже. Завести его обратно можно, позвонив на reception по обычному древнему телефону, он тут есть.

– Знаю, – кивнул Боб. – Но я ведь могу и сразу Чучу позвонить.

Я пожал плечами. Вообще-то мне не нравится разговаривать с человеком, не видя его, но ведь люди так сто лет разговаривали, даже больше. Так что это не принципиально. Боб тем временем притащил трубу.

– Тут все просто, – сказал он, разглядывая какую-то карточку. – Набирать надо сначала номер этажа, потом номер комнаты. В какой он живет?

– В сорок пятой.

– Значит, шестнадцать-сорок пять… Та-ак… Алло! Привет! Ева не у тебя?! Нет, но была? – Боб прикрыл ладошкой микрофон, чтобы слышал только я. – Знаешь, как он это гордо заявил? Типа, я не стыжусь своей большой и светлой любви. – Он отнял руку от трубки. – Дуй ко мне! – скомандовал он. – Да нет, бить не буду. К тому же я тут не один… Да мне-то какое дело, женись, если хочется!.. Давай, давай, пошевеливайся, тут для тебя сюрприз есть!

Он отключил трубку.

– Позвони Пилецкому, – предложил я.

– Ты думаешь?! – сделал Боб большие глаза.

– А чем он хуже нас? Звони, звони, где трое, там и четверо… У тебя она тоже потом душ принимала?

– Принимала, – кивнул Боб. – Чистоплотная… На-ка ты сам Пиле звони. – В его голосе прозвучала горечь. Он протянул мне трубу. – Шестнадцать-сорок четыре.

Я набрал номер.

– Да? – сонно откликнулся Пиоттух-Пилецкий через некоторое время.

– Слушай, Пила, – начал я, – ты меня извини, не злись только. Скажи честно, ты с Евой спал?

– Гм, – отозвался он. – Чего ты мучаешься? Чего тебе не спится-то?

– Ты от ответа не уходи. Спал или нет?

– Ну-у… – протянул Пилецкий. – Знаешь, я такие веши не обсуждаю.

– Ясно. Значит, есть, что обсуждать. Ты ведь не говоришь «нет».

– Говорю. Нет. Не спал. А ты что, влюбился в нее?

Все-таки хороший человек Пилецкий, пожалел товарища… Тут Боб вырвал трубку у меня из рук и заорал:

– Слушай, Пила, хватит нам мозги пудрить! Спал ты с ней или нет?! Тут дело серьезное! – он помолчал и перешел на шепот: – Да ладно, ладно, не скажу, он уже в другой комнате. Да знаю я, какой он ранимый, нет его тут. Ах, вот так, значит. Отлично! Давай, бегом ко мне, мы тут уже все в сборе… Не по телефону!

Он отключился и хотел бросить трубу на диван, но я остановил его:

– Дай-ка, я Петруччио позвоню.

– Шестнадцать-сорок три… Слушай! До меня дошло! Она строго последовательно двигалась! Сама она в сорок втором живет, Петруччио напортив – в сорок третьем. Его, как братца, она пропускала, шла сразу к Пиле – в сорок четвертый, потом к Чучу, потом к тебе, потом ко мне – в сорок седьмой. Четная сторона – не четная, четная – не четная…

– Какая разница! – вырвал я у него трубу и стал набирать номер.

– Не скажи! Это даже весело! – хохотнул Боб зло и сплюнул прямо на ковер.

– Алло? – отозвался Петруччио почти моментально, словно ждал моего звонка. – Кто это?

Тут Боб резко сорвался в соседнюю комнату, и вскоре я понял зачем.

– Это я, – сказал я и отчетливо услышал свой голос издалека. Это Боб включил громкоговорящую связь, чтобы подслушивать.

– Понятно, – сказал Петруччио.

– Не спишь? – спросил я.

– Ты хочешь знать про Еву?

– Хочу, – слегка опешил я.

– Ясно. Я уже давно жду, когда кто-нибудь мне позвонит и спросит. Потому и не спится. Я виноват перед вами. Но я не знал, как вам объяснить… Я не знаю, кто она такая.

Из дальней комнаты дико заржал Боб, а потом выкрикнул:

– Артист!

– А я знаю, – сказал я, – невольно усмехаясь. – Она – твоя сестра.

– Ты что, на австралийском солнце перегрелся? – спросил Петруччио сердито. – Откуда ты это взял? Это, конечно, многое бы объяснило… Но это было бы ужасно.

– Почему?

– Потому что я спал с ней. Уже два раза. Не хватало мне еще Эдипова греха.

– А ты не врешь? – растерялся я.

– На кой мне врать?

В этот миг в комнату влетел Боб и зашипел мне в другое ухо:

– Не врет, не врет! Никакая она ему не сестра, она к нему к первому шла, по порядку номеров!

Я показал Бобу пальцем, чтобы он замолк. Разговор у нас с Петруччио выходил вроде бы как интимно-доверительный, и я решил вытянуть из него побольше. Хотя уже и сейчас было выше крыши. Кто же она такая, эта Ева? Что за тварь Божья?

Правда, параллельно шел и обратный процесс: я терял ко всему этому интерес. Ну, тварь. Ну, банальная группиз, которая решила перетрахаться со всей командой. Обидно, но бывает. А то, что мне показалось… Еще одна ранка в сердце, еще один повод быть циничным и безжалостным.

Интерес остался чисто житейский:

– Откуда ты ее взял?

– Она подошла ко мне в порту, перед самым вылетом, когда я выходил из такси. Протянула мне открытый блокнот, и я подумал, что она просит автограф. Взял блокнот и увидел надпись: «Помогите мне! Возьмите меня с собой!» И меня вдруг торкнуло… Ну, знаешь, как это со мной бывает, я рассказывал. Я вдруг понял, что надо ее взять, иначе случится беда.

– Эта твоя способность предвидеть…

– Да, я ненавижу эту способность. Потому что она по-животному эгоистична. Она никогда не предупреждает меня о чем-то, что грозит близким мне людям, только мне! Но идти ей наперекор я не могу, потому что опыт показывает: это чувство реально спасает меня. Помнишь, как на Марсе кусок алмаза убил человека, который сел на мое место? Понимаешь, я почувствовал, что мне нельзя туда лететь, и не полетел. Но мне совсем не нравится, что кто-то погиб за меня. И это не единственный случай.

– Ты влюбился в Еву? – спросил я в лоб.

– Н-нет… Или да. Не знаю. Мне с ней странно. Хорошо, но странно. Я совсем не понимаю ее. В ней есть какая-то тайна. И отчужденность. И куда-то она все время спешит…

Из соседней комнаты снова раздалось дикое ржание Боба. Но Петруччио, конечно, не слышал его.

– А почему ты сказал про сестру? – спросил он. – Мне всегда казалось, что у меня есть сестра или брат, но родители почему-то скрывают от меня это. Ты что-то знаешь?

– Да ничего я не знаю, – признался я. – Так… Предположил. Знаешь, что? Ты иди-ка сейчас в комнату Боба. Тут мы все сейчас соберемся. Кое-что о твоей Еве стало известно, и надо обсудить это вместе…

И тут в дверь бобового номера изо всех сил замолотили. Боб выскочил из комнаты, распахнул ее, и к нам, вместе с клубами черного дыма, ввалились Чуч и Пила с кашлем и криками: «Пожар!!! Горим!!!»

6

Мы захлопнули дверь, но дышать в номере сразу стало трудно. Першило в горле и щипало глаза.

– Что там такое?! – спросил я, четко увидев внутренним взором картинку: я, обнаружив Еву выходящей от Боба, бросаю сигарету в пепельницу, резко отталкиваю столик от двери… Сигарета выпадает из пепельницы и сваливается в высокий ворс шикарного коврового покрытия… Я уже выскочил из комнаты… А противопожарная система отключена.

– Чуч, откашливаясь, рассказывал:

– Все в дыму, но огня не видно! Где, что горит – не ясно! Мы с Пилой выскочили из своих комнат одновременно и побежали к вам, вдруг вы еще не знаете…

Если учесть, что наши с Бобом комнаты находятся в конце коридора, в тупике, то поступили они благородно.

– Надо делать ноги! – рявкнул Боб и снова распахнул дверь… Теперь, вместе с клубами еще более черного, почти осязаемого дыма, в комнату ворвались и жадные языки пламени. С криком «Мы отрезаны!» Боб захлопнул дверь, и мы увидели над его головой сияние, как у святого. Но это у него горели волосы.

Схватив с кресла подушку, Пилецкий принялся колотить Боба по голове, и если бы не ужас ситуации, это выглядело бы довольно комично.

– Абзац, – сказал Чуч. – Мы заперты, и выхода нет. Давайте позвоним куда-нибудь! Пусть нас спасают!

В этот миг за дверью, на которой уже начала лопаться пластиковая обшивка, пронзительно заверещала сирена Тут только я сообразил, что все еще держу в руках трубку допотопного телефона, а ведь в ней, наверное, наш единственный шанс на спасение. И в тот же миг телефон зазвонил. Я поднес трубку к уху и услышал вежливый женский голос:

– Good evening. We present our apologies for calling later, but unfortunately the fire-alarm is declared in our hotel. Please…33
  – Добрый вечер. Просим извинить нас за поздний звонок, но, к сожалению, в нашем отеле объявлена пожарная тревога. Пожалуйста… (англ.).


[Закрыть]

– Да какой, нахрен, «please»44
  «Пожалуйста» (англ.).


[Закрыть]! Это мы горим! We are fire! We are pizdec!55
  Мы есть огонь! Нам рігdес! (англ.).


[Закрыть]

– Говорите по-русски? – спросил тот же голос с сильным акцентом.

Затаив дыхание, ребята с надеждой смотрели на меня. Пила корежился от кашля в кресле, но и он зажимал себе рот, стараясь шуметь как можно меньше.

– Да! – заорал я. – Мы отрезаны огнем от выхода! Мы задыхаемся! Боб метнулся в соседнюю комнату, и наш разговор стал слышен всем.

– Каков ваш номер?

– Шестнадцать-сорок семь!

– Вы в порядке?

– Да какой в порядке! Кто-нибудь что-нибудь делает, чтобы нас отсюда вытащить?!

– Пожарная служба уже оповещена. Не покидайте комнату и ожидайте прибытия помощи.

– Да куда мы ее покинем?! В окно, что ли?! Скоро они приедут?!

– Скоро. К сожалению, пожар был обнаружен только сейчас, так как в комнатах вашего крыла была отключена противопожарная сигнализация. – Тут только я почувствовал, что голос женщины отнюдь не бесстрастен, просто она старательно подавляет возбуждение. – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Если это возможно, не открывайте окна, так как приток свежего воздуха ускорит процесс проникновения огня в вашу комнату. Если вас беспокоит дым, дышите через смоченные полотенца. Только что стало известно, что вы действительно отрезаны от выхода, и пытаться покинуть комнату самостоятельно через дверь нельзя ни в коем случае. Откройте все источники воды и постарайтесь…

Тут связь внезапно прервалась, видно сгорел какой-то кабель этой проклятой допотопной системы.

– Все, – сказал я и за ненадобностью бросил трубу на пол.

– Давайте зальем тут все водой, – предложил Боб, – запремся в дальней комнате и попробуем выбраться через окно.

– Ты слышал, что она сказала? – возразил я. – Окно открывать нельзя.

– Если слушаться эту корову, мы тут быстро изжаримся. Давайте таскать воду! Мы бросились в ванную. Но ничего подходящего, кроме какого-то изящного кувшинчика, там не нашли.

– Все это херня, – сказал Пилецкий. – Надо запираться в комнате и ждать. Со стороны двери помощь к нам не придет, – и зачем-то добавил: – Нет, не люблю я такую романтику…

Пока он все это говорил, Чуч отвинтил от душевого шланга насадку и пустил в коридор струю воды.

– Вот это что-то! – одобрил Боб. – Облей тут все, закрепи так, чтобы вода хлестала, и айда отсюда.

Было уже нестерпимо жарко, потому, когда Чуч, поливая стены и потолок, попадал на нас, мы только радовались. Мы запихали в ванну кресло и приспособили шланг в его подушках таким образом, чтобы струя била в прихожую. После этого мы вломились в дальнюю комнату, заперлись там и распахнули окно настежь.

Дышать здесь было полегче. Жаркий австралийский воздух казался божественной прохладой. Мы выглянули из окна. Прямо под нами виднелся второй открытый этаж пристроенного к отелю ресторана, но легче нам от этого не стало: какая разница шестнадцать этажей падать или четырнадцать?

Из-под двери в комнату потекла вода, она была горячая. Пилецкий был одет в ботинки, Чуч и Боб были хотя бы в тапочках, я же и вовсе был босиком. Но ногам было пока терпимо.

– Что делать? – спросил Пилецкий с отчаянием в голосе. – Если огонь прорвется сюда, я буду прыгать. Лучше уж разбиться, чем сгореть.

Я вспомнил, что часто в репортажах с мест пожаров говорят о людях, которые могли бы спастись, дождавшись пожарных, но с перепугу прыгнули вниз раньше…

– Надо терпеть до последнего, – сказал я. – Может быть, подоспеют.

– Пока они развернутся, пока лесенки дотянут… – возразил Пилецкий.

– А может, у них пожарные вертолеты есть? – откликнулся Чуч. – Советовали же мне не селиться выше четвертого этажа! Туда любой экомобиль подняться может! А я как раз и подумал: обворуют еще…

– Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил, – пожал плечами Боб.

Со стороны коридора раздался треск, шипение, и через щели в комнату повалил дым вперемешку с паром. Воды на полу набралось уже по щиколотку, и она закипела. Чтобы не ошпариться, мне пришлось забраться на подоконник с ногами.

– У нас есть еще минут пять, не больше, – констатировал Боб. – А потом – амба.

– Ребята, простите меня, если я вас чем-то когда-то обидел, – проникновенно сказал Пилецкий, перекрестился и, сжав в пальцах железный ключик, который почему-то всегда висит у него заместо крестика на шее, забормотал: – Господи, иже еси на небеси…

Мы переглянулись. Боб вздохнул:

– Интересно, как там Петруччио с Евой?

– Да уж получше, наверное, чем нам, – сказал Чуч.

Тут я подумал: а может быть, можно из окна перебраться куда-то вбок или даже наверх? Я выглянул. Гладкая стена. Только этажом выше виднелся какой-то, чуть выдающийся из стены, карнизик. Буквально в полкирпича шириной. Никакой реальной функции он не выполнял. Так, элемент дизайна… Но чтобы передвигаться по нему, нужно быть профессиональным эквилибристом. Да и то, вряд ли. А если бы он даже и был пошире, выбраться на него из нашего окна было бы все равно невозможно…

Вместе со мной на карнизик этот обреченно смотрели Боб и Чуч. Из нескольких окон нашего этажа и из многих окон выше валил дым.

То, что я увидел затем, было настолько невероятно, что я не сразу поверил своим глазам. Метрах в двадцати от нас из окна семнадцатого этажа на этот самый карниз выбралась стройная фигурка и, прижимаясь спиной к стене, довольно быстро двинулась в нашу сторону. Это Ева!

– Ева!!! – заорал я и замахал руками. И мне показалось, что она еле заметно кивнула мне.

Пилецкий перестал молиться и, растолкав нас, высунулся наружу.

– Вот он, наш ангел-спаситель! – радостно закричал он – Не зря я Господу молился! Затаив дыхание, следили мы за ее продвижением к нам. Что-то нечеловеческое

было в ее ловкости. Может быть, она из цирковой семьи? И вот она уже стоит прямо над нами.

– Сейчас будет самое сложное, – сказала она, и в ее голосе не было ни тени страха. – Потому что все зависит от вас. Возьмите большое покрывало, сверните в жгут и высуньте в окно.

Пилецкий бросился к дивану, и через несколько секунд жгут из покрывала уже свисал из окна.

– Держите крепко, очень крепко, – сказала Ева. – Готовы?

– Да! – заорали мы.

– Держите, – повторила она и соскользнула с карниза.

В самом начале падения она с ловкостью кошки неуловимым движением развернулась лицом к стене, а миг спустя уже висела, уцепившись за покрывало.

– Тяните! – крикнула она. Секунда, две, три… Она спрыгнула с подоконника на пол, прямо в кипяток ногами и спокойно сказала:

– Тут есть вода. Это хорошо.

7

– Как ты смогла?! – закричал я, а со мной одновременно завопил Боб:

– Где Петруччио?!

– Петя в безопасности, – ответила она торопливо. – Объяснять нет времени. Она уже металась по комнате, сдергивая на пол постель и вываливая из шкафа запасные одеяла, покрывала и простыни… Она потопталась по ним, чтобы они побыстрее промокли.

– Ты и ты, указала она на Чуча и Пилецкого, – завернитесь в это. С головой! – она подала им мокрые тряпки. – Быстрее!

Они беспрекословно повиновались, превращая себя в нелепые, испускающие пар, коконы.

– Ты, – кивнула она Бобу, – закроешь за мной дверь. Потом вы оба завернетесь также. Да! Снова так же высуньте из окна жгут, я вернусь по карнизу! И ждите!

С этими словами она шагнула к двери, распахнула ее, затем, словно маленьких детей, одного под левую руку, другого под правую, подхватила Чуча и Пилу, легко приподняла их и ринулась в огонь.

Я смотрел во все глаза. То, с какой легкостью поволокла эта хрупкая девушка двух взрослых мужчин, было еще более нереально, чем ее ловкое хождение по парапету.

Впрочем, я быстро понял, что к чему. Я вспомнил все, что читал о супердопингах. Человек принимает такой препарат, и его скрытые физические возможности выплескиваются наружу. Он способен свернуть горы в буквальном смысле слова. Официальной медициной супердопинги запрещены, ведь чуть ли не каждый второй, кто принимает их, гибнет, а оставшиеся в живых становятся инвалидами.

Исключения бывают, но они так редки, что лишь подтверждают правило. Но все-таки находятся чрезвычайно редкие, правда, придурки-камикадзе, всегда таскающие супердопинг с собой. На всякий случай. Вроде тех, кто всегда имеет при себе ампулу цианистого калия.

Боб захлопнул дверь, но толку от этого было уже мало: огонь вторгся в нашу комнату, горели обои на стенах, мебель, да и сама дверь. Но Боб, громко матерясь, схватил с пола мокрое одеяло и принялся тушить. Я же проклинал себя за беспомощность, не представляя, как бы я мог опустить в кипяток босые ноги.

Бобу удалось забить огонь, он снова помакнул одеяло в воду и бросил его мне:

– Заворачивайся!

– Она вернется? – совсем по-детски спросил я.

– Раз она смогла все это, то сможет и вернуться, – резонно сказал Боб и, зачехлившись с головой, уселся рядом со мной. Еще одно одеяло он перебросил через подоконник.

Со стороны коридора раздался грохот, по-видимому, обвалились какие-то переборки. Из соседних окон разом повысовывались языки пламени. Одновременно с этим с улицы донесся вой пожарных машин, и я увидел вдалеке их мчащуюся вереницу. А чуть позже раздался и стрекот лопастей вертолета. Но в этот миг мы снова увидели Еву, выползающую на карниз. Правда, если бы мы не знали, кто это, мы бы вряд ли узнали ее.

Так же, как и в прошлый раз, она быстро продвигалась в нашу сторону. Стало видно, что ее одежда превратилась в лохмотья, что у нее нет волос, а голова и лицо стали сплошной обгорелой бурой маской… Я отвернулся. Я не мог этого видеть. Быть спасенным такой ценой?! А как я потом буду жить?

Сверху раздался хриплый каркающий выкрик, и голос Евы я узнал с трудом:

– Держите крепко!

Мы вцепились в одеяло. Вновь раздался грохот, наша дверь сорвалась с петель, и в комнату вломился огненный вихрь. Жар был нестерпимым, волосы на голове трещали… Одеяло в наших руках дернулось, и из-за окна послышалось:

– Тяните!

Монстр выбрался на подоконник и прокаркал:

– Приготовьтесь!

Мы плотнее закутались в тряпье, и тут же сильные руки, больно сдавив, подхватили меня и понесли.

Я чувствовал, что тело мое горит и, наверное, во многих местах уже покрыто ожогами: Что-то горящее сыпалось на меня, и я думал, не лучше ли было умереть сразу, не дожидаясь, когда лопнут глаза… Это длилось минуту… Десять… Час… Вечность!!! Я закричал, не в силах больше терпеть боль… И тут руки отпустили меня, и я упал на пол, основательно треснувшись обо что-то головой.

Я высвободился из раскаленной обгорелой тряпки и понял, что все не так плохо, как казалось. Да, ожоги, конечно, есть, но я жив, и со мной не стряслось никакой серьезной беды. Рядом, сбивая с одежды пламя, со стонами катался Боб. Освещалась эта картина всполохами огня, падавшими из окна.

Мы находились на площадке лестницы между этажами. Здесь было много дыма, но дышать уже можно было, и воспаленные глаза уже не резало так, как раньше… Мы были вне эпицентра пожара и дальше могли продвигаться своим ходом…

Но где Ева? Что с ней?

Что-то шевельнулось рядом со мной. Что-то, что сперва я принял за груду обгорелого тряпья и железа. Да, собственно, так оно и было. Я пригляделся, и у меня зашевелились волосы. Из этой бесформенной кучи поднялась тонкая поблескивающая лапка и стала обдирать дымящуюся обоженную плоть с металлического скелета, к которому была прикреплена. Приподнялся блестящий череп с одним уцелевшим круглым глазом. Уставившись на меня, это жуткое существо сипло прошамкало:

– Скоро огонь будет здесь. Бегите… Будьте счастливы.

– Ты – Ева? – догадался я, чувствуя одновременно, что мир становится все менее реальным.

– Да, – отозвалось оно. – Не смотри на меня… Я плохо выгляжу. Да уж, это точно. Я усмехнулся, и реальность стала возвращаться.

– И правда, чего уставился?! – рявкнул Боб. – Роботов не видел? Я еще в комнате понял, что к чему. Хватай ее за ноги, и поволокли.

– Не надо, – прошамкало оно. – Я не хочу жить.

– А тебя никто не спрашивает, – резонно заявил Боб. – Поперли!

И мы поперли, поначалу обжигаясь о раскаленный каркас. Ноша была совсем не тяжелой, я без труда справился бы с этим и в одиночку, но тащить одному было бы неудобно.

* * *

Оказалось, она сумела донести нас по служебной лестнице до одиннадцатого этажа. Видимо, она полыхала на ходу, но рухнула лишь тогда, когда напрочь выгорели мышцы ног. Я никогда не слышал о таких роботах. В принципе, конечно, их можно было бы сделать, но, насколько я знаю, это запрещено.

Боб, даром что техник, был осведомлен лучше.

– Я знаю, кто она была, – нарушил он молчание между пятым и шестым этажами. Мне показалось неприличным говорить в третьем лице, да еще в прошедшем времени, о живом еще субъекте (или объекте?) в его присутствии, но, Боб продолжал:

– Ее сделали семь лет назад, как раз на «Intelligent Australian Robots». Опытный образец. Эти придурки представили ее миру, радуясь, как дети. Мол, вот, посмотрите: робот точь-в-точь, как человек, даже лучше! Но мир встал на дыбы: церковь, общественность, зеленые, синие… И в результате была принята международная конвенция, запрещающая создание человекообразных роботов… Слушай, – прервал он сам себя, запыхавшись, – давай передохнем, а?

Мы остановились, останки робота осторожно положили на пол, и Боб продолжил лекцию:

– В принципе, они были правы. Если роботы будут точно такими же, как люди, и даже лучше, не станет ли это угрозой для человечества как вида? Вот только с первым роботом, названным «Евой», с единственным уже существующим образцом, они поступили, я считаю, неоправданно жестоко. После долгих пересудов, под давлением Папы, было решено уничтожить его… Точнее, ее… Или все-таки его?

– А ты за две ночи не разобрался? – уел я его.

– Не важно, – махнул он рукой. – Короче, уничтожить. Но потом прошел слух, что образец сбежал. Однако «I.A.R.» отбрехалась тем, что, мол, они демонтировали образец, не дожидаясь вердикта. В конце концов, это их собственность, что хотят, то и делают. Общественность немного поворчала и успокоилась.

– А я все-таки сбежала, – раздалось с пола.

– Молодец! – похвалил Боб и скомандовал мне: – Потащили дальше.

…Несколько раз нам встретились люди из обслуги гостиницы и пожарные. Пялились на странный предмет, который мы несли, предлагали помощь. Сообщили, что пожар локализован и почти потушен. На площадке между вторым и первым этажом Боб снова остановился.

– Надо бы кое-что выяснить, – сказал он. Мы снова положили обломки робота на пол и уселись рядом. Лично я был только рад, так как теперь, когда опасность миновала, боль вышла на первое место. Ныла обожженная во многих местах кожа, ссадины и царапины. Мы стали говорить, затихая, когда кто-нибудь проходил мимо.

– Ева, – спросил Боб. – Тебя можно… восстановить?

– Никто не станет этого делать, – отозвалась она. – Я вне закона.

– Ты увязалась за нами, чтобы попасть на «I.A.R.»?

– Да. Срок действия кадмиево-литиевой батареи – семь лет. Если не заменить батарею, мне оставалось жить чуть больше месяца. Заменить батарею можно было только на «Intelligent Australian Robots».

– А зачем ты спала с нами? – не удержался я.

– Тебе не понравилось? – шевельнулись обломки. – Я спрашивала тебя тогда, и ты ответил, что тебе еще никогда не было так хорошо.

Я почувствовал, что краснею, но не унимался:

– Но зачем это было тебе нужно? И зачем со всеми сразу?!

– Когда мужчины говорят мне о любви, я забываю, что я – робот… Ты хочешь узнать, где мой стыд? Он там же, где и душа. Я – машина, у меня есть только голова. «Machin Head», ты рассказывал, очень жесткая музыка. И еще ты говорил: «Машина – неодушевленный предмет, и она не может быть в чем-то виновата». Особенно машина, на которую ополчился весь мир… Я видела, как вы все обиделись на Петруччио, я боялась, что вы станете настаивать, чтобы я покинула вашу компанию. И я придумала, как сделать довольным каждого из вас…

– Вот чертовка! – бросил Боб одобрительно.

– К тому же там, на «Intelligent Australian Robots», я должна была действовать по обстоятельствам, и каждый из вас мог пригодиться мне, каждый должен был быть готов пойти за мной в огонь и в воду, не рассуждая.

Я вспомнил свое состояние и признался себе: я пошел бы за ней и в огонь, и в воду, не рассуждая.

– Я прошу вас, – сказала она, – не рассказывайте Пете о том, что я была с вами. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Бесстыдной.

– Ты его любишь? – без обиняков спросил Боб.

– Н-нет… – отозвалась она. – Или да.

У меня сжалось сердце, когда я услышал, что она ответила точно так же, как и Петруччио.

– Я не знаю. Людям легко. Вы знаете, что такое любовь, что такое ненависть, что такое жалость… А я обо всем этом догадываюсь сама.

– Ошибаешься, – сказал я, чувствуя в горле комок. – С людьми та же история.

– Ты чувствуешь боль? – вмешался Боб.

– Сейчас тебе больно?

– Нет. Все нервные окончания сгорели. Но было очень больно.

– Чего же ты полезла выручать нас?

Она молчала так долго, что я подумал: все. Каюк. Но она все-таки ответила:

– Потому что могла.

* * *

Оказалось, что живые обломки можно безболезненно сложить вдвое и компактно упаковать в найденную на одной из площадок простыню, оброненную, по-видимому, кем-то из спасавшихся. Мы спустились вниз. Мы договорились с Бобом о ближайших действиях, и когда навстречу нам кинулись Петруччио, Пилецкий и Чуч, живые и невредимые, мы действовали согласно этой договоренности.

Я стал заговаривать зубы Петруччио, спрашивая, знает ли он, что Ева оказалась роботом, а Боб оттащил Чуча с Пилой чуть в сторону и пообещал, что открутит им головенки, если кто-то из них ляпнет, что Ева спала с ними.