Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Том 12. Передняя Азия"

Автор книги: Юлий Циркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Сказание о Данниилу и Акхите [326]326
  Текст поэмы о Данниилу и Акхите, как и поэмы о Карату, был открыт в самом начале раскопок Угарита. Обе поэмы, как уже говорилось, относятся к священному преданию Угарита и напоминают в этом исторические части Библии. Некоторые ученые полагают, что Данниилу мог быть историческим лицом, и его деяния столь прочно запечатлелись в народном сознании, что рассказы о них, обрастая сказочными подробностями, передавались из уст в уста в течение нескольких веков, прежде чем были записаны в XIV в. до н. э. Правда, в самой поэме, как она до нас дошла, Данниилу никаких особых подвигов, которые заслуживали бы увековечения в памяти народа, не совершает. Сюжет поэмы связан, скорее, с судьбой его сына, охотника Акхита. Но эта поэма могла быть лишь частью целого эпического цикла о Данниилу, и на основании только сохранившейся его части никаких выводов делать нельзя. Не исключено, что существовали и другие рассказы о Данниилу. Однако именно повествование о потере, а затем обретении с помощью богов потомства было, вероятнее всего, важнейшей частью всего цикла сказаний о Данниилу (если такой цикл существовал). Во всяком случае, это повествование было хорошо известно не только угаритянам, но и их соседям, и сохранялось в течение веков. В начале VI в. до н. э. пророк Иезекиил обращался к своим соотечественникам, уведенным в изгнание в Месопотамию, с напоминанием о трех праведных мужах – Ное, Данииле и Иове, говоря, что в случае великого греха отступничества Бог погубит и людей и скот, и только эти три праведника спасутся. Правда, Иезекиил при этом указывает, что спасены будут лишь они сами, а не их сыновья или дочери. Но в библейских рассказах о Ное и Иове Бог поступает с их потомством иначе. Так, перед потопом Бог приказал Ною построить ковчег, в котором должен был спастись и сам Ной, и вся его семья, включая сыновей и дочерей, и по паре всех других живых существ. У Иова ради испытания Бог отнял детей и богатство, но, убедившись в его праведности, вернул ему все это в еще большем количестве. Видимо, во времена Иезекиила существовали разные варианты рассказов об этих праведниках (а слушатели Иезекиила явно прекрасно понимали, о чем и о ком идет речь). Но и в сохранившихся библейских повествованиях Ной и Иов связаны именно с проблемой потомства. Различные рассказы о чудесах и толкованиях собраны в библейской Книге Даниила. В ней нет сказания о гибели и новом обретении потомства. Возможно, рассказы, сохранившиеся в названной Книге, восходят к другим вариантам сказаний о Данниилу, где он представлен чудотворцем и толкователем снов и знамений. В пользу такого предположения может свидетельствовать еще одно место в пророчестве Иезекиила, где Даниил предстает образцом мудреца, которому ведомы все тайны. А может быть, мы имеем дело все‑таки с новыми рассказами, сгруппированными вокруг популярной в народной памяти фигуры. Но в любом случае это свидетельствует о распространении различных повествований о Данниилу–Данииле в западносемитской среде.


[Закрыть]

Великий и мудрый Данниилу, муж харнамийский[327]327
  Определение Данниилу как «мужа харнамийского» свидетельствует о существовании общества Харнаму. Полагают, что угаритское общество и образовалось в результате слияния Харнаму и Дитану. Название Харнам (или Хирнам) встречается в египетских документах второй половины II тысячелетия до н. э. Исследователи располагают это место в долине между горами Ливана и Антиливана. Может быть, как и в случае с Дитану, речь идет о какой‑то западноаморейской общности, часть которой, перебравшись далее к северу, вместе с Дитану заселила уже существовавший доаморейский Угарит, а часть, судя по сохранению названия, осталась на старом месте. Если это так, то сохранение харна–мийского предания о Данниилу и Акхите в главном храме Угарита – храме Балу – свидетельствует о признании преданий обеих частей предугаритского общества – Харнаму и Дитану в качестве священных преданий Угарита.


[Закрыть], пребывал в горе и тоске, ибо не было у него сына, как у его братьев и других родственников. А так как нет у Данниилу сына, то никто в случае необходимости не защитит его, никто не поставит вместе с ним статую бога, никто не починит его дом, никто не поможет ему, если он напьется вина, и никто не похоронит его с почестями после смерти[328]328
  Перечисляются обязанности благочестивого сына по отношению к отцу. Они распространяются и на царскую семью. Возможно, здесь отразились обычаи архаического времени, когда члены царской семьи должны были собственноручно заниматься даже хозяйственными делами; в поэме уточняются эти дела; оштукатуривание крыши, когда она загрязняется, и стирка одежды, когда она пачкается. В связи с этим можно вспомнить, что в гомеровской «Одиссее» феакийская царевна Навсикая вместе со служанками стирает белье на берегу моря.


[Закрыть]. Данниилу приносил жертвы богам и делал это семь дней. По ночам ложился спать Данниилу, но никакой бог не приходил к нему во сне. На седьмой день вошел в дом Данниилу Силач Балу и пожалел горюющего Данниилу. Балу обратился к Быку Илу и попросил его благословить Данниилу и даровать ему сына[329]329
  Как и в случае с Карату, благословение и обещание даровать сына дает сам верховный бог Илу, а не Балу, царствующий над землей, а точнее – над тем обществом, которым в данный момент правит Данниилу. Это благословение и обещание должны были иметь космический характер и поэтому входили в сферу полномочий Илу. Но показательно, что между земным владыкой и владыкой вселенной стоял все‑таки посредник.


[Закрыть].

И Илу согласился. Благословил он Данниилу и велел успокоить его. Сказал верховный бог, чтобы взошел Данниилу на ложе своей жены Даннитянки[330]330
  Как жена Карату происходила из Удумми, так жена Данниилу – из Данниту. Где располагалась Данниту, неизвестно.


[Закрыть], и еще сказал, что родится у них сын. Услышав эти слова Илу, Балу вошел в дом Данниилу и передал благословение Илу, после чего заверил мужа харнамийского, что родится у него сын, который будет заботиться о нем[331]331
  Балу продолжает выступать посредником между Илу и Данниилу. Это резко отличает отношения между верховным богом и Данниилу от подобных отношений между тем же богом и Карату, ибо с последним Илу контактирует непосредственно. Трудно сказать, чем вызвана такая разница. Может быть, это свидетельствует о более позднем происхождении поэмы о Данниилу и Акхите, когда роль Илу, как полагают многие исследователи, уменьшилась и за ее счет возросла роль Балу. Не исключено также, что в Харнаму Балу играл более значительную роль, чем Илу, сопоставимую с той, которую он играл в самом Угарите, в то время как для Дитану значение Балу было несколько меньшим, и там он считался очень важным, но все же одним среди прочих в собрании богов, возглавляемом Илу. Если это так, то в религиозной истории Угарита Харнаму имела большее значение, чем Дитану.


[Закрыть]. Услышав эти слова, Данниилу возвеселился. Он призвал в свой дворец богинь Пригожих, ласточек, которые содействовали зачатию и родам. Семь дней кормил Данниилу богинь[332]332
  Семиричный цикл был свойствен семитам и связан с фазами луны. Достаточно вспомнить семидневную неделю, идущую, вероятно, из Месопотамии, и библейский рассказ о сотворении мира, когда Бог шесть дней творил мир, а на седьмой день отдыхал.


[Закрыть]. А после их ухода возлег он на ложе своей жены, и через девять месяцев родился у Данниилу сын, которого назвали Акхитом.

Младенец с лотосом. Плитка из слоновой кости. Нимрод

Акхит рос быстро. Вскоре превратился он в молодого могучего богатыря. И любимым делом Акхита стала охота[333]333
  С развитием общества охота превращается из важнейшего промысла преимущественно в одно из занятий царей и вельмож.


[Закрыть]. Но не было у Акхита хорошего лука. Он обратился к отцу с просьбой достать ему чудесный лук, который помогал бы ему в его охоте и какого не было бы у других охотников. Выслушав любимого сына, Данниилу обратился с мольбой к богу–ремесленнику, искусному оружейнику Котару–ва–Хасису[334]334
  Естественно, что у легендарного героя, каким является Акхит, и лук должен быть особенным. Такой лук мог изготовить только сам бог Котару–ва–Хасису. Снова перед нами пересечение двух пространств – божественного и человеческого.


[Закрыть]. И вот, сидел Данниилу под могучим деревом на площади у во–рот, занимаясь делами правления, верша справедливый суд[335]335
  Данниилу вершит суд, сидя под деревом на площади у ворот. Ворота играли в западносемитских обществах очень большую роль. Именно у ворот собиралось народное собрание. И само слово «ворота» становится синонимом «гражданской общины». В Финикии даже существовали две разные системы мер – меры «царские» и меры «ворот». Что касается дерева, которое корнями уходит в землю, а вершиной тянется к небу, то оно воспринималось как воплощение мировой связи, как «древо жизни». В Библии неоднократно упоминаются такие деревья, под ними провозглашали царя или «судью», заключали договоры и совершали другие важные действия. И совсем другой народ – древние германцы – представляли центральную ось мироздания как огромный священный ясень.


[Закрыть]. И в это время он увидел, что идет к нему Котару–ва–Хасису и несет с собой лук. Увидев бога, Данниилу немедленно приказал своей жене Даннитянке, чтобы приготовила она пир для Котару–ва–Хасису, накормила его мясом ягненка и напоила его лучшим вином. Послушалась мужа Даннитянка и устроила пир для Котару–ва–Хасису, накормила его, напоила, уважила. А после ухода бога Данниилу отдал лук Акхиту, благословил сына и приказал ему, чтобы часть охотничьей добычи обязательно отдавал Акхит в храм Котару–ва–Хасису в благодарность за великолепный лук, который сделал для него искусный бог–ремесленник. И отправился Акхит с новым луком на охоту.

В это время богиня–охотница и воительница Анату пировала в своем дворце. Ела она мясо ястребов и вепрей и запивала их вином из своих золотых чаш. А закончив пир, Анату подняла свои глаза и увидела Акхита, охотящегося со своим новым луком. И сразу же узрела богиня, что такого великолепного лука нет ни у кого, даже у нее, и захотела она заиметь этот лук. В раздражении, что нет у нее такого лука, бросила Анату чашу на землю и устремилась туда, где охотился Акхит. И сказала она Акхиту, чтобы отдал он ей лук, а за это обещала ему золота и серебра столько, сколько тот пожелает. Но Акхит не пожелал ни золота, ни серебра – не захотел расстаться со своим чудесным луком. Он ответил Анату, что посвятит он кедры ливанские, жилы диких ослов, тетиву из бычьих сухожилий, тростник из Галилеи богу Котару–ва–Хасису, чтобы тот сделал другой лук, для Анату[336]336
  Считается, что в своем ответе Анату Акхит описывает соответствующие части составного лука, какой появился в XVIII‑XVI вв. до н. э.


[Закрыть]. Но Анату захотела именно тот лук, который был в руках Акхита. И за лук пообещала ему бессмертие. Сказала богиня, что будет он вечен, как Балу и Илу, что войдет он в дружину Балу и тот будет услаждать Акхита пирами и пением на них. Но Акхит не поверил Анату: ведь не бывает бессмертных людей. И сказал Акхит:

– Как каждый человек умрет, так умру и я, и похоронят меня по старинному обряду.

И прибавил к этому юный охотник, что вообще обладать луком – не дело женщины, ведь лук – оружие смелых мужчин[337]337
  Охота издревле была мужским делом, хотя в мифах встречаются и богини–охотницы, как утаритская Анату или греческая Артемида, и женщины–охотницы, как греческие же амазонки. Акхит с юношеской самонадеянностью не только отказывает Анату в ее просьбе, но и прямо оскорбляет ее, что не могло не вызвать гнева богини.


[Закрыть]. И разгневалась на Акхита Анату.

Поднялась Анату к Илу, пришла к истокам рек в середине двух океанов. Пожаловалась Анату на Акхита и его отца Данниилу, что не уважают они великую богиню, не хотят почитать ее, не исполняют ее просьб. Пожалел было Илу Данниилу и его сына. Но Анату стала грозить Илу и его дочерям: пусть дочери Илу не надеются, что они живут в высоком дворце Илу, все равно она схватит их своей десницей. Пусть и Илу не надеется на свое высокое положение, она вырвет его волосы и окрасит кровью его бороду. И пусть тогда Акхит попробует заступиться за Илу, помочь ему против Анату. Испугался Илу этих угроз и позволил Анату делать с Акхитом все, что она пожелает[338]338
  Весь эпизод с визитом Анату к Илу весьма примечателен. Хотя Анату столь сильно разгневалась на Акхита, что решила его уничтожить, сделать это без разрешения Илу она все же не могла. Потому ли, что вообще человеческая жизнь находится в руках верховного бога, или же потому, что речь идет об отпрыске царского дома, – неясно. Как и в сказаниях о Балу, в данном случае Анату тоже прибегает к угрозам. Такое описание поведения богини стало уже почти стандартным. И в том и в другом случаях угаритские сказания описывают один и тот же характер – яростный, вспыльчивый, агрессивный. Если вспомнить сказания о Балу, то можно увидеть, что для дипломатических маневров с целью добиться разрешения постройки дворца Балу к Илу подсылается Асирату. Видимо, ни на какие переговоры Анату не способна, она может добиваться своих целей только прямо, прибегая в случае необходимости к угрозам. Недаром испуганный Илу говорит, что на нее нет управы.


[Закрыть]. Обрадовалась Анату и поспешила снова на землю.

Вернувшись на землю, Анату сделала еще одну попытку договориться с Акхитом и предложила ему свою любовь. Но и любовь богини отверг Акхит. Тогда еще больше разгневалась Анату и направилась в город Абулуму, который был городом бога луны Йариху[339]339
  Абулуму считался резиденцией Йариху. Точное местонахождение этого города неизвестно. Его название сопоставляют с названиями ряда городов Палестины и Заиорданья, упомянутых в Библии, и полагают, что это слово может означать город как таковой.


[Закрыть]. Там она явилась к искусному Иатпану и пожелала Иатпану, чтобы благословил его Иариху. Понял Иатпану, зачем пришла к нему великая богиня, и сказал ей, что погубит она храброго Акхита и он поможет ей, обратившись в демона[340]340
  Сущность Йатпану пока неясна. Его считают божественным слугой (но непонятно, чьим именно – Йариху или Анату) или воином. Скорее, это один из демонов утаритской религии, помогающий уничтожать врагов. Несколько непонятно, почему Анату, столь могущественная богиня, нуждается в его помощи, чтобы убить Акхита, которого уже предал в ее руки Илу. Может быть, ввиду покровительства, которое Балу оказывает Данниилу, а следовательно, и его сыну, Анату, хотя она сестра и возлюбленная Балу, все же опасается брать на себя полную ответственность за убийство Акхита, а потому делает так, чтобы убийцей–исполнителем стала не она лично, а Йатпану.


[Закрыть]. Возликовала Анату и предложила Иатпану превратить его, Иатпану, в орла и коршуна, и тогда вместе с ее орлами и коршунами[341]341
  Хищные и кровожадные орлы и коршуны, естественно, являются священными птицами кровожадной и мстительной Анату.


[Закрыть] будет он летать над Акхитом и поразит юного воина. Так она и сделала.

В это время Акхит, прервав охоту, сел за трапезу. Внезапно налетела на него стая орлов и коршунов. Взвились они над Акхитом, и не видел Акхит, что среди этой стаи летала и сама Анату. Налетела стая на Акхита, и Иатпану в виде птицы дважды ударил Акхита по темени и трижды – по уху. Пролилась кровь Акхита, и вышла из него душа, и дух его, как пчела, вылетел из носа[342]342
  Угаритяне, как и другие западносемитские народы, различали душу и дух. Носителем души была кровь, и с ее пролитием душа покидала тело, в результате чего человек умирал. Дух обитал в носу, и он тоже улетал из человеческого тела в момент смерти.


[Закрыть]. Умирая, Акхит сломал свой чудесный лук, чтобы не достался он Анату[343]343
  Даже умирая, Акхит фактически не подчиняется Анату: богиня его погубила, но то, ради чего она свершила это зло, все равно ей не достанется. В поэме чувствуется определенный вызов богам.


[Закрыть]. И перед самой смертью он проклял своих врагов. Было это летом, так что Акхит заклял летние плоды и зерна в колосьях, чтобы и природа оплакала его преждевременную смерть. Увидев мертвого Акхита и поняв, что лук, созданный Котару–ва–Хасису, все равно ей не достался, Анату раскаялась в своем деянии. Вернувшись в свой дворец, богиня оплакала погибшего. Но, вспомнив, что тот сломал лук, снова разгневалась и стала ругать мертвеца. Погубила Анату сына Данниилу, но цели своей все равно не достигла.

В это время сам Данниилу сидел на площади под деревом и занимался делами правления. Пришла к нему его дочь Пугату. Была она искусна в делах небесных, знала, как движутся звезды и что происходит в мире. И увидела Пугату, что дерево, под которым сидит Данниилу, засохло, что над домом ее отца Данниилу летает стая орлов и коршунов[344]344
  Смерть Акхита оплакивает вся природа, как и заклял ее умирающий царевич. Полет стаи хищных птиц предвещал несчастье. Конечно, толковать знамения мог не каждый, но недаром подчеркивается, что Пугату знает движение звезд.


[Закрыть]. Поняла тогда Путату, что погиб ее брат Акхит, и сказала отцу, что произошло с его сыном несчастье. В горе разорвал Данниилу свою одежду, разодрал свой плащ. Проклял Данниилу облако, чтобы семь и восемь лет не лился бы из него дождь и чтобы не было росы и не было прилива в двух океанах, чтобы не звучал голос Балу, дабы вся природа скорбела вместе с ним из‑за несчастья Акхита. Еще не знал Данниилу точно, что за несчастье приключилось с его сыном, но самые горькие предчувствия охватили его. После этого поднялся Данниилу и велел Пугату оседлать ему тучного осла. Плача, дочь выполнила приказ отца. Сел Данниилу на осла и отправился в огород. Там он увидел стебелек на грядке, обхватил его и поцеловал: ведь мог бы Акхит, когда этот стебелек вырос, срезать его и положить в амбар. После этого направился Данниилу на хлебное поле. Там он сжал колосок, обхватил его и заплакал: ведь мог бы Акхит, когда вырос колосок, сжать его и положить в амбар. В это время пришли к нему отроки[345]345
  Отроки – личные слуги царя.


[Закрыть] и рассказали, что Акхит погиб, что налетели на него орлы и коршуны, ударили его дважды в темя и трижды по уху, и вышла душа из юного охотника и что виновна в этом Анату, которая сама летала между орлами и коршунами и сама выпустила душу из Акхита. И понял Данниилу, что оправдались самые худшие его предчувствия. Подкосились его ноги, задрожала спина, затрепетали бедра, лицо его покрылось потом. Вознегодовал Данниилу на богиню и на всю природу, которая не уберегла юного Акхита.

Решил Данниилу найти тело погибшего сына, чтобы похоронить его[346]346
  Погребению мертвеца придавалось особо важное значение. Мертвец не может успокоиться, пока он не будет погребен в глубокой могиле. Непотревоженность праха считалась важнейшим условием загробного существования. Поэтому первой задачей Данниилу было найти тело погибшего сына и по всем правилам его похоронить.


[Закрыть]. Но, так как тело Акхита растерзали орлы и коршуны, надо было найти тех птиц, в животах которых находились куски мяса и кости павшего охотника. Их собирался Данниилу собрать, оплакать и похоронить в земле. И Данниилу обратился с мольбой к своему покровителю Балу, чтобы Балу сломал крылья орлам и чтобы те пали перед ногами Данниилу[347]347
  Птицы, летающие над землей, могли находиться в ведении не верховного бога Илу, а непосредственного владыки земного мира – Балу. Поэтому‑то Данниилу и обращается с мольбой именно к нему.


[Закрыть]. Балу услышал эту мольбу. И вот пала перед Данниилу стая орлов. Данниилу рассек им животы, но не нашел там ни мяса, ни костей Акхита. Он вновь взмолился к Балу, и тот оживил невинных орлов, и они улетели. В это время Данниилу увидел отца орлов Хархабби и попросил у Балу погубить его. Но и в животе Хархабби не нашел Данниилу ни мяса, ни костей сына. По просьбе Данниилу Балу оживил Хархабби, и тот улетел. Потом увидел Данниилу мать орлов Цамалу и вновь взмолился к Балу. Сломал Балу крылья и перья Цамалу, и пала она перед ногами Данниилу. Данниилу рассек ей живот и увидел в нем мясо и кости Акхита[348]348
  В мифах птицы часто имеют собственные имена. В данном случае такие имена имеют отец и мать орлов. Эти имена пока ни в каких других дошедших до нас угаритских текстах не встретились.


[Закрыть]. И не стал Данниилу просить Балу оживить Цамалу, ибо она не только погубила Акхита, но и, поглотив его мясо и кости, лишила его погребения, совершив, таким образом, великое нечестие.

Взял Данниилу мясо и кости Акхита, заплакал над ними, возвысил свой печальный голос. Потом собрал он останки сына, сложил их в урну и захоронил эту урну в тайном месте, чтобы никто не узнал, где покоится прах Акхита, и не мог потревожить его гробницу. И особенно заклял Данниилу орлов, птиц Анату, погубивших Акхита, чтобы не летали они над гробницей его сына и не тревожили его вечного сна. И за то, что не помогли Акхиту и не спасли его, проклял Данниилу источник вод и горькую траву[349]349
  Данниилу обвиняет практически всю природу в гибели сына. В мифологическом плане здесь ясно выражена тесная связь между человеком и окружающим миром.


[Закрыть]. Данниилу понимал, что не могла одна Анату погубить его сына, что помог ей искусный Иатпану, живущий в Абулуму, городе бога Йариху. Значит, весь этот город виновен в гибели Акхита. И пошел Данниилу к городу Абулуму и проклял его[350]350
  Для архаического сознания характерно представление о виновности целого сообщества за преступление его части. Город мыслился единым целым, и каждый гражданин его был ответствен за его дела, и весь город был ответствен за дела каждого гражданина. Пережитки таких представлений существуют и по сей день.


[Закрыть]. После этого вернулся Данниилу домой, пришел в свой дворец и собрал всех плакальщиц и рыдальщиц, дабы оплакали они вместе с ним погибшего юного Акхита. И до седьмого года продолжалось оплакивание Акхита. И плакали вместе сам Данниилу и близкие его, и плакальщицы и рыдальщицы, которых он созвал в свой дворец. А на седьмом году отослал он из своего дворца всех плакальщиц и рыдальщиц[351]351
  В этом эпизоде описывается траурная церемония. Согласно иудейской религиозной традиции, траур должен продолжаться семь дней. Этот срок был, по–видимому, характерен и для других западносемитских народов, что связано с уже отмеченным священным характером числа «семь». Естественно, в фольклорном произведении, тем более когда речь идет о герое, семь дней превращаются в семь лет.


[Закрыть].

После этого Данниилу принес жертвы богам, небесам, звездам. Его плясуны и музыканты совершили ритуальную пляску. Закончился на этом траур Данниилу[352]352
  Траур завершался жертвами богам и ритуальной пляской. Ритуальные танцы были широко распространены у народов сиро–палестинского региона. Библия описывает подобные пляски царя Давида перед Ковчегом Завета, и это являлось особой формой служения Богу. Правда, в угаритской поэме пляшет не сам царь, а специальные плясуны. Но смысл пляски остается тем же самым.


[Закрыть].

Когда закончился траур по Акхиту, задумала его сестра Пугату отомстить за своего брата. Пришла она к Данниилу и попросила благословить ее, дабы дать ей силу для свершения мести. И Данниилу чрезвычайно обрадовался этой просьбе и сказал дочери:

– Убей убийцу своего брата, уничтожь уничтожившего твоего родственника![353]353
  Принцип талиона, т. е. «кровь за кровь, смерть за смерть», был широко распространен в древности. На нем основывается обычай кровной мести, идущий из родового общества. Это – вариант принципа ответственности целого сообщества за преступление его части. У Данниилу, по–видимому, не было больше сына, и обязанность мести приняла на себя дочь.


[Закрыть]

И тогда пошла Пугату к морю, сбросила в него свои одежды, омылась морской водой, украсила себя пурпуром, намазалась миррой[354]354
  Вероятно, это ритуальное омовение и следующий за ним, тоже ритуальный, туалет с целью очищения и последующего свершения чрезвычайно важного дела, в данном случае – мести за убитого брата.


[Закрыть]. После этого привязала она к своей нижней рубахе палицу, к поясу меч, а сверху надела обычную женскую одежду. И, как только взошло солнце, направилась Пугату от людей полевых к шатрам Йатпану[355]355
  Возможно, здесь противопоставляются земледельческое общество, каковым явно было Харнаму (вспомним огород и хлебное поле Данниилу), и общество скотоводческое, кочевое, члены которого живут в шатрах. Противопоставление этих двух типов общества характерно для регионов, находящихся на стыке двух природных зон. Такие общества были и взаимозависимы, и в то же время враждебны друг другу. Возникавшее из этого психологическое напряжение, в частности, ощущается в тех местах Библии, которые относятся к сравнительно древнему ее слою. Не случайно в глазах скотоводов, в том числе древнейших евреев, первопредок земледельцев–ханаанеев, Каин, стал и первозлодеем.


[Закрыть]. Дошла она до них уже при закате.

Узнав о приходе Пугату, Йатпану понял, зачем она пришла, и не решился вступить с ней в открытый бой. Он сделал вид, что дружески принимает пришедшую, и дал ей вина. Пугату выпила вино, и тогда решил Йатпану ее отравить. Он велел подсыпать в вино яд, который приготовляют демоны и который сам делает человека безумным и немым. Пугату выпила вино с ядом. Но не знал Йатпану, что Балу покровительствует Данниилу и Пугату. И сделал бог так, что не подействовал яд на дочь Данниилу. Поняла Пугату коварство Йатпану и еще больше вознегодовала. Вытащила она свою палицу, обнажила свой меч и свершила месть за погибшего брата. Так погиб искусник Йатпану за то, что погубил он Акхита. Торжествуя, вернулась Пугату во дворец к отцу и рассказала ему о свершении мести. Возрадовался Данниилу, но в глубине души своей продолжал скорбеть об Акхите. И решил он отправиться в загробный мир к божественным предкам рапаитам[356]356
  Текст поэмы о Данниилу и Акхите в дошедшем до нас неполном виде обрывается на рассказе о том, как Пугату выпила во второй раз отравленное вино, а конец эпизода восстанавливается логически и по похожим библейским параллелям. Рассказ же о Данниилу и рапаитах является сюжетом другого произведения, содержание которого, однако, тесно связано с предыдущей поэмой. В сохранившихся табличках нет указания на запись поэмы о рапаитах жрецом Илимилку, но исследование показало, что записи и той и другой поэмы относятся к одной серии и датируются одним временем.


[Закрыть].

Идя к рапаитам, Данниилу обратился с мольбой к Илу, чтобы тот помог ему в разговоре с рапаитами. И Йлу обещал ему помочь и с этой целью призвать их к себе в собрание богов. И вот, придя к рапаитам, Данниилу обратился к ним с призывом принести жертву Илу и прийти к нему в собрание богов. Выслушали рапаиты слова Данниилу и услышали призыв Илу идти в его дом и принять участие в божественном пире. И собрал Илу в своем дворце богов. Пришли к нему Балу, играющий на разных музыкальных инструментах, и мощная и величавая Астарта, и царственная могучая Анату, летающая по небу как птица[357]357
  То, что Анату принимает активное участие в пиршестве Илу, устроенном им явно по призыву Данниилу, свидетельствует о примирении последнего с ней. Возможно, уничтожив Иатпану, царь удовлетворил чувство мести. С другой стороны, и Анату как будто раскаялась в своем злодеянии. Сам пир мог быть формой примирения, хотя Данниилу на нем, кажется, не появляется. На пиру среди прочих богов присутствует Балу. Он выступает под двумя именами – Балу и Хадду. Имя Хадду в утаритской литературе встречается редко. Является ли упоминание этого имени в данном случае литературным приемом или отражает какие‑то различные религиозные концепции, неясно. Первое маловероятно – все‑таки перед нами священный текст, в котором литературные приемы подчинены религиозным целям. В библейском Пятикнижии мы тоже встречаем именование Бога и как Йахве, и как Элохим. На этом основании библеисты уже давно установили существование, по крайней мере, двух составных частей этого священного текста и говорят о двух «авторах» – Йахвисте и Элохисте (сейчас, правда, выяснено, что текст Пятикнижия имеет более сложную структуру). Может быть, и в утаритской религиозной литературе наблюдалось нечто подобное.


[Закрыть], искусный Котару–ва–Хасису и другие боги. И запрягли в ослов свои колесницы рапаиты, и направились к дворцу Илу. Двигались они долго и лишь на третий день прибыли к двору Илу. Ели они еду Илу и пили вино Илу, и продолжалось это шесть дней. На седьмой день обратился к Илу Балу с призывом помочь, наконец, Данниилу. И тогда приказал Илу рапаитам воскресить Акхита. И по воле Илу воскресили рапаиты Акхита, вылили они святое масло на его голову и преломили хлеб перед ним[358]358
  Обычно считается, что жесты рапаитов означали помазание царя на царство. Действительно, есть множество библейских параллелей, описывающих помазание нового царя. Но до того как новый царь вступит на престол, должен умереть (или каким‑либо иным образом лишиться власти) старый. Однако в поэме Данниилу – все еще действующий государь; к тому же Илу предрекает ему, что он доживет, по крайней мере, до рождения внука. Поэтому, думается, обряд, совершенный рапаитами, связан, скорее, с возвращением Акхита в мир живых. Упоминание о предмете, который преломили рапаиты, содержалось как раз в пропуске текста, поэтому хлеб – лишь гипотеза.


[Закрыть]. Воскресший Акхит был помазан царским наследником. И было сказано Данниилу, что будут у него и сын, и внук и будут они царствовать над харнамийцами[359]359
  Уже говорилось, что, может быть, в религиозной истории Угарита Харнаму играла большую роль, чем Дитану. Поэма заканчивается молитвой к главе рапаитов – Царю вечному с пожеланием, чтобы мощь его, и музыка его, и сияние его пребывали в Угарите «во дни Шапашу и Йариху и прекрасные годы Илу», т. е. пока существует этот мир. Не говорит ли это о том, что и царская династия Угарита происходила из Харнаму?


[Закрыть].

МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ И ПРЕДАНИЯ ФИНИКИИ[360]360
  Как уже отмечалось, оригиналы записей финикийских мифов до нас не дошли. Финикийские монеты и немногие надписи дают лишь намеки на мифологию, которая, судя по всему, должна была быть довольно богатой. Изложение этой мифологии Санхунйатоном, дошедшее до нас только в грекоязычной передаче Филона Библского, сохранилось лишь в части, касающейся мифической предыстории Финикии (см. примеч. 76). К счастью для нас, к финикийским мифам и легендам порой обращались греческие и римские писатели. В дальнейшем изложении использованы некоторые их рассказы, о которых можно с уверенностью или большей долей вероятности говорить, что они в конечном счете восходят к финикийским источникам.


[Закрыть]Сотворение Вселенной [361]361
  Рассказы о происхождении вселенной присутствуют в мифологии любого народа. Правда, некоторые народы обращали как будто мало внимания на этот момент истории мира. Так, повествования о возникновении вселенной играли сравнительно небольшую роль в мифологии древних греков, хотя и были им известны. Мы практически ничего не знаем, как представляли сотворение вселенной римляне, но это объясняется значительным растворением собственно римской мифологии в греческой. Нам не известны соответствующие мифы Угарита. Несомненной причиной этого является случайность археологических находок. Мы уже знаем, что бога Илу утаритяне называли Творцом творения. Следовательно, существовали и мифы о самом творении. До сих пор основная масса мифологических текстов Угарита была связана с храмом Балу. Но Балу никогда не считался создателем мира. Можно надеяться, что в случае открытия храма Илу (если таковым не являлся «храм с ритонами», о котором будет сказано дальше) там удастся обнаружить и записи мифов о творении. Пока что можно с большими основаниями предполагать, что они не только существовали, но и имели нечто общее с известными финикийскими и библейскими рассказами.


[Закрыть]

Финикийцы по–разному рассказывали о сотворении вселенной. Некоторые считали[362]362
  Этот вариант изложен преимущественно по Санхунйатону–Филону.


[Закрыть], что в начале всего был мрачный воздух, подобный ветру, и не менее мрачный хаос. И так было всегда, и не имели они конца. Но затем воздух (и он же – дух) полюбил самого себя, и появилось желание, а потом Мот. Это была и смерть, и возрождение от нее. Этот Мот был то ли илом, то ли водянистой гнилью. Из него произошли семена всякого создания, всякого творения, одним словом – всего существующего[363]363
  В самом начале Библии рассказывается о сотворении мира. Там мы тоже находим неупорядоченный хаос и Дух Божий, который носился над этим хаосом и океаном. В биб–лейской Книге Премудрости Соломона также говорится о создании Богом мира из безобразного вещества. Важно также указание на то, что Мот был то ли илом, то ли водянистой гнилью. В обоих случаях ясна связь с влагой. И в Библии разделение верхних и нижних вод являлось одним из этапов творения. Вспомним, что и в угаритской мифологии важную роль играла борьба Балу с богом моря Йамму. Наличие таких схожестей, конечно, не означает заимствований представлений одного народа другим. Речь идет о представлениях, существовавших в аморейско–ханаанейской общности. В то же время ясна и принципиальная разница между библейским описанием сотворения мира и тем, какое нам сохранил Филон. У Филона первые божества рождаются от первоначального духа, и процесс создания мира проходит несколько этапов: дух, желание, Мот, семена всего сущего. В Библии Дух Божий непосредственно творит мир Своим словом. Возможно, это объясняется жреческой редакцией библейского текста, произведенной после или в ходе утверждения единобожия (монотеизма). Специалисты считают, что сухой, даже несколько протокольный стиль описания сотворения мира в первой главе библейской Книги Бытия свидетельствует о такой обработке первоначально более красочных описаний. В других книгах Библии, в том числе у более ранних пророков, например у Иеремии, встречаются детали, напоминающие эти более яркие народные представления. С другой стороны, нельзя быть уверенным, что Филон точно воспроизвел изложение Санхунйатона. На это воспроизведение могли оказать влияние религиозные и философские представления греческого мира. Так, в поэме Гесиода «Происхождение богов» тоже говорится о первоначальном хаосе, в котором зародились Земля и некоторые другие божественные персоны, в том числе Любовь (Эрос), а затем уже от них родились и другие божества. Идеи о первоначальном самозарождении существовали в особом греческом религиозном течении, орфизме, который в последние века до нашей эры и в первые века нашей эры приобретал все большую популярность. Поэтому не исключено, что Филон мог волей или неволей привнести в изложение финикийских мифов элементы, которые ранее не были им свойственны. Впрочем, у нас нет твердых оснований говорить, кто у кого заимствовал; вполне возможно, что подобные представления греки, и среди них сторонники орфизма, наоборот, могли заимствовать на Востоке, в том числе у финикийцев. Изложение других вариантов рассказов о возникновении вселенной делает такое предположение достаточно вероятным. Интересно появление в рассказе о сотворении мира бога Мота. И в угаритской и в финикийской мифологиях бог смерти Мот (Муту) пред–ставлен ужасным. В угаритской поэме о Данниилу и Акхите его даже называют кровавым. Но, с другой стороны, кровь– вместилище жизни. Возможно, на более раннем этапе развития религиозно–мифологических представлений Мот являлся не только и, может быть, не столько богом смерти как таковой, но всякого коренного изменения существования, т. е. перехода не только от бытия к небытию, но и от небытия к бытию. В таком случае роль Мота в творении мира становится вполне понятной.


[Закрыть]. Потом появились существа, еще не имевшие никаких чувств. А от них уже произошли другие существа, обладающие разумом, и получили они имя Стражей неба. По своей форме походили они на яйцо[364]364
  Представление о яйце как первоначале мира было свойственно многим народам и религиям. Орфики, о которых только что говорилось, тоже представляли первоначальный мир в виде яйца.


[Закрыть]. Одновременно возникли также солнце, луна, звезды и великие светила[365]365
  То есть планеты.


[Закрыть]. А потом воспламенились и Мот, и все небесные тела. От такого воспламенения все прониклось светом. А от этого света загорелись моря и земли. В результате все накалилось, пришел в движение воздух, отчего произошли ветры, в небесах собрались тучи, которые пролились на землю мощными потоками. Земля, нагревшись, стала извергаться, и мощные землетрясения потрясли вселенную. И все завертелось в могучем вихре, в котором самые разные вещи и существа сталкивались друг с другом. Из их столкновений произошли гром и молнии. Грохот был такой, что Стражи неба, которые до этого спали, теперь проснулись и задвигались. А вместе с ними задвигалось все остальное[366]366
  Во времена Филона очень популярным было философское учение стоиков. Стоики, в частности, утверждали, что именно из мирового пожара рождается новый мир. Еще задолго до них греческий философ Гераклит говорил, что мир является мерами загорающимся и мерами затухающим огнем. Такие представления могли оказать влияние на Филона. Но надо иметь в виду, что основатель учения стоиков Зенон сам был финикийцем, он приехал в Афины и там учил своей философии. Что касается Гераклита, то он, как и другие первые греческие философы, жил в Малой Азии, где были довольно сильны восточные влияния. Поэтому вероятнее, что представление о вселенском пожаре, давшем начало мировому движению, пришло к грекам с Востока, и не исключено, что именно от финикийцев, которые уже давно активно торговали с греками и могли передать им какие‑то свои представления о начале мира.


[Закрыть]. И из соединения всего этого и произошли мужчины и женщины. Они дали имя ветрам, освятили плоды земли и стали поклоняться им.

Ветер Колпий и его жена Баау родили Зон и Протогона[367]367
  Ветер и его жена как прародители смертных людей могут быть сопоставлены с Духом (или дыханием) Бога, создателя человека, в библейском предании. Эон и Протогон– греческие имена и означают «век» и «первородный». Филон в духе своего времени вообще предпочитает давать персонажам финикийской мифологии греческие имена, явно рассчитывая на грекоязычных читателей. Во многих случаях можно найти финикийские соответствия. Финикийским словом, означающим «век», было «улом», а, как мы позже увидим, в одном из вариантов рассказа о возникновении мира именно Улом называется среди первоначальных богов. В греческом языке слово «эон» может быть как мужского, так и женского рода. «Протогон» же в данном случае – слово мужского рода. Поэтому, учитывая, что эта пара является прародителями следующих поколений, можно считать Эон женщиной.


[Закрыть]. Это были первые смертные люди. Им захотелось есть. И тогда Зон придумала, как добывать пищу с деревьев[368]368
  Эон выступает так называемым культурным героем. Такие «культурные герои» встречаются в мифологиях самых разных народов. Это мифические персонажи (даже если в их именах сохранились воспоминания о реальных людях), которым приписывается, в частности, изобретение тех или иных полезных для человечества предметов либо занятий. Так, в Библии первым земледельцем был Каин, а первым скотоводом – Авель. В финикийских мифах подобные «культурные герои» достаточно многочисленны. Правда, здесь надо сделать одну очень важную оговорку. Как уже говорилось (см. примеч. 76), сам Филон был сторонником учения Евгемера, согласно которому все боги были когда‑то смертными существами, превращенными в народном сознании в богов за свои заслуги перед человечеством. Поэтому довольно трудно сказать, где у Филона подлинные «культурные герои», а где – боги, которых этот писатель превращает в таковых, искажая смысл произведения Санхунйатона.


[Закрыть]. У них родились сын и дочь, которые поселились в Финикии[369]369
  Таким образом, Финикия оказывается первой населенной страной мира. И такое представление вполне обычно. Правда, это как будто противоречит утверждению тех же финикийцев, что они пришли на берег Средиземного моря с юга, от Эритрейского моря, под которым подразумевалось, по–видимому, все обширное водное пространство к югу и юго–востоку от Аравийского полуострова. Но подобные противоречия, как уже говорилось, никогда не тревожили создателей мифов. Вопрос же о древности своей страны или своего города очень заботил людей, в том числе финикийцев. Недаром жители многих из них пытались доказать, что именно их город был самым древним или хотя бы одним из самых древних.


[Закрыть]. Эти первые поселенцы на финикийском побережье стали и первыми почитателями солнца. Они назвали его Баал–Шамимом, то есть Владыкой небес. Другими детьми Зон и Протогона были Свет, Огонь и Пламя[370]370
  Дети Зон и Протогона носят значимые имена. Это характерно для древнейших божеств. Поэтому кажется возможным, что и их родители – не собственно «культурные герои», а божества. Дети же воплощают стихию огня, который в финикийском мифе, с одной стороны, играл, как мы видели, столь важную роль в развитии вселенной, а с другой – имел огромное значение для становления цивилизации. Может быть, в данном пункте отразилась идея перехода от возникновения природы к возникновению цивилизации.


[Закрыть]. Это они первыми стали тереть друг о друга куски дерева и тем самым зажигать огонь. Позже, когда появились другие смертные люди, они научили их, как все это надо делать. Их детьми были Касий[371]371
  То есть Цафон.


[Закрыть], Ливан, Антиливан и Братю[372]372
  Финикийцы, как и угаритяне, почитали горы. Перечисленные горы находились в районе Финикии и, вероятно, были объектами поклонения. Среди этих гор и горных массивов нам неизвестна Братю – возможно, местное название какой‑то горы. Ни в каких других текстах это название не встречается.


[Закрыть]. Они стали родоначальниками самых мощных гор. В это время на земле было уже много женщин. Брака тогда не существовало. Мужчины и женщины любили друг друга свободно. Из любви этих женщин и гор появились на свет Шамимрум, названный также Гипсуранием, и Усой[373]373
  Филон дает два имени бога – финикийское, Шамимрум, и греческое, Гипсураний. И в том и в другом присутствует указание на небесный характер этого бога. Имя Гипсураний может означать (приблизительно) «находящийся на верхнем небе». Не исключено, что это тот же Баал–Шамим, о котором говорилось несколько ранее. А имеющееся противоречие может объясняться соединением в данном тексте разных традиций. Усой – это, несомненно, эпоним (т. е. бог или герой, по имени которого названо то или иное место) города Ушу. Ушу был расположен на материке, как раз напротив Тира. Греки и римляне даже называли его Палетиром, т. е. Древним Тиром. В I тысячелетии до н. э. Ушу принадлежал Тиру. Ассирийцы на какое‑то время отняли этот город у тирийцев, но затем Тир восстановил свое господство над ним.


[Закрыть]. Люди в это время жили беспорядочно и бродили по лесам. Гипсураний, поселившись на острове Тир, изобрел первые жилища. Это были хижины из тростника, лозы и папируса[374]374
  То, что первые жилища, хотя еще и весьма примитивные, появились именно на острове, где позже находился Тир, говорит об использовании здесь именно тирского варианта финикийских сказаний.


[Закрыть]. И он научил людей жить в таких жилищах. Усой же, будучи охотником, первым стал прикрывать свое тело шкурами убитых им животных. В это время пошли проливные дожди. А когда они закончились, начались сильные ветры. Деревья под ударами ветра стали клониться друг к другу, сталкивались друг с другом, терлись друг о друга. В результате они воспламенились. Загорелся весь ближайший лес. Тогда Усой взял большой кусок древесного ствола, обрубил ветки и спустился на воду. Он поплыл по морю и стал, таким образом, первооткрывателем мореплавания[375]375
  Изобретение мореплавания приписывалось разным божествам. У Филона–Санхунйатона первенство в этом деле принадлежит богу Хусору, а затем Кабирам. Тирийцы называли изобретателем корабля своего бога Мелькарта. Возможно, связывая открытие мореплавания с Усоем, жители Ушу противопоставляли свою версию тирской.


[Закрыть].

Прошло много времени. В роду, который происходил от Гипсурания, появились на свет братья Цид, он же Агрей, и Алией. Они изобрели охоту и рыбную ловлю. А их сыновья открыли железо и способы его обработки. Из этих братьев–изобретателей один, Хусор, стал также заниматься магией, заговорами и всяческими прорицаниями. Кроме того, он изобрел удочку и сети, приманку и леску, став, таким образом, создателем рыболовства. Он первым стал сам плавать и научил этому и всех людей. А его братья первыми начали строить кирпичные стены. Кирпичи были тогда еще необожженными и довольно хрупкими. Поэтому позже потомки этих братьев придумали, что можно смешивать с кирпичами всякий мусор, а затем высушивать их на солнце, так что после этого кирпичи получались прочными и из них удавалось теперь строить довольно большие дома. Но люди еще не умели перекрывать дома крышами. И тогда изобретатели кирпичей придумали, как делать также и крыши. И лишь после всего этого в мире появились настоящие жилища. Братья, жившие в следующем поколении, начали пристраивать к жилищам дворы, окружать все это заборами, рыть рядом с ними пещеры. Эти братья стали родоначальниками земледельцев и охотников. А их сыновья Амин и Маг научили людей жить вместе в деревнях и заниматься разведением скота. Сыновья Амина и Мага, Мисор (Справедливый) и Цидик (Праведный), открыли соль, столь нужную не только для употребления в пищу, но и для скрепления справедливых и благочестивых договоров. Сын Мисора, Таавт, изобрел первые буквы, а сыновья Цидика, Кабиры, построили первый настоящий корабль. Их дети открыли целебные травы, средства от змеиных укусов и придумали различные заговоры против болезней. Так постепенно появилось человеческое общество[376]376
  Появление человеческого общества финикийцы рассматривали как процесс, осуществляемый различными богами и «культурными героями». Таким образом, они внесли в свою религиозно–мифологическую мысль идею постепенного развития, эволюции. Отождествление отдельных этапов этой эволюции с конкретными персонажами является неотъемлемым свойством мифологического мышления.


[Закрыть].

Вот как рассказывали одни финикийцы[377]377
  Вероятнее всего, это были жители Библа.
  Финикийская мифология, как и вообще мифология аморейско–ханаанейской общности, имела несомненные общие черты. Но это не мешало тому, что в каждом городе существовали свои сказания и свои варианты общего сказания. Исследование дошедших до нас фрагментов произведения Санхунйатона–Филона показало, что в основе этого повествования лежит библский вариант, или, как говорят, библская традиция, хотя сам Санхунйатон происходил из Берита. Правда, Санхунйатон, по–видимому, хотел создать более общее произведение и, как мы видели, учел в своем рассказе и какую‑то часть традиций Тира и Ушу.


[Закрыть] о происхождении мира и человеческой культуры. А жители Сидона рассказывали о начале вселенной несколько иначе[378]378
  Сидонская традиция сохранилась в кратком виде в произведении Дамаския «О первых принципах». Дамаский– греческий философ V‑VI вв., один из последних языческих философов. Он возглавлял философскую школу в Афинах, когда император Юстиниан в 529 г. закрыл ее, на чем практически и закончилась история античной мысли. В первой части своего произведения Дамаский сообщает и кое‑что относительно различных мифов о происхождении вселенной, пытаясь отождествить мифологию и философию. В последней главе этой первой части он говорит и о финикийских мифах. Упоминая о сидонском варианте, Дамаский ссылается на Евдема. Это имя носили разные историки и философы. Возможно, речь идет об ученике Аристотеля, жившем на рубеже IV‑III вв. до н. э.


[Закрыть].

В начале всего были Время, Страсть и Облако. Страсть и Облако полюбили друг друга, и от них родились Воздух и Дуновение. А от них уже на свет появилось мировое яйцо. Когда же это яйцо раскололось, то верхняя его часть стала небом, а нижняя – землей.

Но некоторые думали иначе[379]379
  Об этом варианте тоже рассказывает Дамаский, но ссылается уже на другого автора – Моха. Греческий ученый Страбон (I в. до н. э. – I в. н. э.) говорит, что Мох был сидонским писателем и жил еще до Троянской войны. Так что, если верить Страбону, его можно считать приблизительно современником Санхунйатона. Возможно, что, как Санхунйатон в Берите, Мох в Сидоне пытался создать священное предание, объединив различные мифы. К сожалению, кроме краткого указания Дамаския на его космогонию (учение о происхождении мира), от этого произведения Моха ничего не сохранилось, так что об этом авторе мы можем судить еще меньше, чем о Санхунйатоне.


[Закрыть]. Прежде всего мира, говорили они, существовали Эфир и Воздух. От них родился Улом, то есть Век, воплощение всепоглощающего времени. Но иногда говорили, что сначала родились два ветра – южный и северный, а потом уже – Улом. Порождениями Улома были Хусор и мировое яйцо. Хусор расколол яйцо и из верхней его половинки создал небо, а из нижней – землю[380]380
  В рассказе Моха много общего с рассказом Санхунйатона, и это общее можно отнести на счет общефиникийской мифологии. Но есть и важное различие. То место фактического создателя мира, какое у Санхунйатона занимает Мот, у Моха принадлежит Хусору. При этом миф, переданный Мохом, кажется более ранним. Хусор, бог–ремесленник, вполне подходит на роль создателя этого мира. И греки и римляне часто употребляли слово «сидоняне» и производные от него для обозначения финикийцев вообще. Но Страбон, рассказывая о Финикии, ясно различает Сидон и Тир. Поэтому нет сомнения в том, что Мох – не просто финикийский, но именно сидонский писатель, и в его сочинении конечно же, отразилось сидонское предание. Оно не вполне согласуется с тем, какое Дамаский излагает непосредственно перед ним, утверждая, что то – сидонское. Вполне вероятно, уже в Сидоне ходили разные варианты сказаний о сотворении мира. Может быть, выдвижение Хусора было связано с каким‑либо храмовым преданием, хотя о храме Хусора в Сидоне нам пока неизвестно.


[Закрыть].

Фигурка египетского типа. Слоновая кость. Самария

Есть и еще один рассказ[381]381
  Этот вариант мифа содержался в средневековом арабском трактате, сравнительно недавно опубликованном. Исследование показало, что сообщение трактата восходит к финикийскому источнику.


[Закрыть]. В начале всего было вечное Море, которое, по–видимому, поднималось, как купол. И это Море прежде всего породило Хусора. Хусор был горой, воплощением суши. С горы начала стекать мировая река – Великий Евфрат, а на вершине горы вырос могучий кедр – мировое дерево. После этого Море произвело на свет семь яиц, из которых вышли в мир семь богов. Один из них нырнул в Море и вынырнул вновь из него быстро, как стрела, и поэтому позже люди назвали его Стрелой. Это был бог Решеф, которого еще в Угарите называли Владыкой стрел. Другими богами были Лук, Молния, Венок. Был еще один бог, по имени День–и-Ночь, или, иначе, Сутки. И в этом ряду божеств, происшедших из семи яиц, произведенных Морем, были также Владычица мира и Юноша – два космических существа, первая пара в мире. После этого Венок опустился на Море, и оно стало плоским. А затем все эти боги создали ныне существующий мир. И Море до сих пор является высшим богом[382]382
  Высшим богом Море, т. е. бог Йам, считался в Берите, так что, возможно, этот рассказ имеет беритское происхождение.


[Закрыть].