Текст книги "Спаянные на жизнь и смерть"

Автор книги: Юань Цзинь

Соавторы: Кун Цзюэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава третья
Песня в звёздной ночи

Завтра утром корейские товарищи покинут полк – они возвращаются на родину. Вместе со всеми уедут домой брат и сестра Кимы.

Вечером Чжан Ин-ху и Ким Ен Гир отправились навестить Ок Пун.

Чжан Ин-ху вовек не забыть, как ухаживала за ним Ок Пун, когда он лежал в госпитале. У Ок Пун и днём хватало работы – девушка присматривала за несколькими ранеными, но она оставалась ещё на ночные дежурства.

После операции Чжан впал в беспамятство. А когда очнулся, ему страшно захотелось пить. Но не успел он сказать и слова, как к губам его протянулась резиновая трубочка, и он с наслаждением напился. Поила его Ок Пун… С Чжана сползло одеяло, и нежные руки Ок Пун заботливо укрыли раненого. Проснувшись в полночь, Чжан снова увидел у своего изголовья корейскую девушку. Голова у неё устало поникла.

– Сяо Ким! [3]3
  У китайцев – уменьшительное имя от Ким Ок Пун. – Прим. перев.


[Закрыть] – сказал Чжан. – Пойдите отдохните…

– Да, да, я пойду, – пообещала Ок Пун, но никуда не ушла и всю ночь просидела у его постели. А утром она как ни в чём не бывало снова уже бегала из палаты в палату.

Внимательный, любовный уход за ранеными, презрение к трудностям, чувство ответственности, с каким она относилась к каждому порученному ей делу, снискали Ок Пун общую любовь. Она получила благодарность командования и медаль «Отличный санитар».

Невдалеке от санчасти, под раскидистой ивой, друзья заметили две тёмные женские фигуры. Одна из женщин с маленькими, торчащими вверх косичками, положила руку на плечо другой и тихо сказала:

– Эх, как же я теперь без тебя? Попрежнему буду приходить в госпиталь, а тебя уже не увижу… Нет, просто представить себе этого не могу!

– А я, думаешь, могу?.. – грустно отозвалась подруга. – Завтра утром надо уезжать… Прямо не знаю, что и делать!

Чжан Ин-ху и Ким остановились. Грустный голос – он принадлежал Ок Пун – продолжал:

– Здесь все так хорошо ко мне относились… Я себя чувствовала, как в родной семье!.. Знаешь, когда товарищ Чжан лежал в госпитале, он каждый день занимался со мной, учил меня грамоте, говорил о политике, о своих боевых делах… Такого никогда не забудешь!.. Помню, когда мы совершали поход через гору Учжи к городу Баодину, у меня порвались ботинки и я натерла ноги. Чжан увидел, что я начала отставать и встревожился. «Ну, как же это можно лазить по горам без обуви? – сокрушённо сказал он. – Главное в походе – беречь ноги». Он снял свои ботинки и предложил их мне, но они не подошли, слишком уж оказались велики. Во время привала, когда все отдыхали, он пошёл разыскивать для меня обувь. А объясняться на местном наречии он не умел. И что ты думаешь? Нашёл-таки где-то пару маленьких ботинок!.. И купил их на свей деньги… А как он возился со мной, когда я однажды заболела…

Чжан Ин-ху стоял весь красный от смущения. Он хотел уже было уйти отсюда, но его с Кимом заметили. Ким Ок Пун вскрикнула растерянно:

– Ой, кто это?..

– Свои! – улыбаясь, сказал Ким Ен Гир.

– Ох, как вы нас напугали! – всплеснула руками Сяо Цзян.

– Ну, что же вы, идите сюда, посидите с нами!

Мужчины подошли и сели на скамью рядом с девушками.

Чудесны майские ночи на юге! В небе светятся крупные яркие звёзды. Лёгкий ветерок доносит нежные запахи цветов. Под горой журчит, плещется ручей…

– Уезжаете завтра? – спросила Ким Ен Гира Сяо Цзян.

– Да, уезжаем.

– Все разъезжаются! А писать нам будете?

– Китай и Корею разделяет только река, – с улыбкой заметил Чжан Ин-ху. – Так что сообщение очень удобное. Корейские товарищи, которые уехали раньше, уже прислали нам несколько писем. – Он обернулся к Кимам. – Вы тоже должны почаще писать нам!..

– Да, будем, будем! – успокоил Ким Ен Гир. – Теперь нам только и писать. За последнее время нас тут прямо обкормили грамотой!

Сяо Цзян звонко рассмеялась. Завязался оживлённый разговор. Одна Ким Ок Пун не принимала в нём участия. Она сидела в сторонке и молча крутила ивовую ветку.

– А ты что молчишь? – обратился к ней Чжан Ин-ху. – О чём задумалась? Может, хочешь ивовую корзину сплести?

Ок Пун покраснела.

– Да я… У меня… О чём же мне говорить?..

– Ну, ладно, ладно, – замахала на неё руками Сяо Цзян. – Разговоры и ни к чему! Лучше спой нам корейскую народную песню.

– Песню?.. Да у меня… у меня сегодня горло болит!

– Тогда пой тихо, – сказал Чжан Ин-ху.

Сяо Цзян вскочила со скамьи и, приложив руку к козырьку, вытянулась перед подругой.

– Пой, Сяо Ким!.. А то я всё время буду так стоять.

Наконец Ок Пун согласилась.

– Я выросла в бедной крестьянской семье, – сказала она. – Я спою вам «Горное эхо».

Вокруг, казалось, стало ещё тише. Тишину нарушало лишь журчанье ручья. В тёмной его воде отражались звёзды.

Ок Пун запела:

 
Эхо, эхо, горное эхо…
 

Песня звучала печально. Все слушали её в глубоком молчании.

– Ах, хорошо поёшь! – с жаром воскликнула Сяо Цзян, когда Ок Пун замолкла. – Спой-ка ещё одну!

– Теперь надо весёлую, жизнерадостную! – сказал Чжан Ин-ху.

Сяо Цзян захлопала в ладоши.

– А ну-ка, попросим товарища Кима спеть нам!

– Не умею я петь, – застенчиво промолвил Ким. – Но как вспомню о родине, так песня сама из души просится. Давай-ка, Ок Пун, споём нашу новую песню.

И они в два голоса затянули:

 
Эй, хэ-я…
У горы Ким Ган
Двенадцать тысяч хребтов…
 

Они пели с чувством; песня воодушевила и слушателей. Неожиданно прибежали две девушки-санитарки.

– Сяо Цзян, Сяо Цзян! Поторопитесь! Начинается вечер, посвящённый проводам корейских товарищей.

Все поднялись со скамьи. Ок Пун отстала от подруги и, вынув из кармана бумажный конвертик, протянула его Чжан Ин-ху.

– Я скоро уеду… И хочу, чтобы это осталось вам на память. Нет, нет, не открывайте! Придёте домой, тогда и посмотрите.

И с этими словами она побежала за Сяо Цзян. Ким Ен Гиру нужно было идти в штаб полка.

– Я, наверно, не смогу быть на вечере, товарищ командир роты, – сказал он. – Приду после.

– Постарайся прийти пораньше! Мне ещё о многом нужно с тобой поговорить.

– Да, это наша последняя ночь… Я постараюсь освободиться как можно скорее.

И Ким поспешно зашагал прочь.

Вернувшись в роту и отдав необходимые распоряжения политруку, который должен был повести бойцов на прощальный вечер, Чжан Ин-ху вошёл к себе в комнату, зажёг лампу и раскрыл конверт. Из него выпала фотография и записка. С фотографии смотрели Ким Ен Гир и его сестра. У Кима был бравый, серьёзный вид, а Ок Пун улыбалась. Чжан в волнении развернул записку. «Дорогой друг! – писала Ок Пун. – Я скоро уеду от Вас, и на сердце у меня неспокойно… Не знаю, что и сказать Вам на прощанье. Вы так много мне помогли. Вы учили меня ненавидеть врагов, любить товарищей и всегда следовать по пути, указанному партией. Никогда не забуду я Ваших наставлений. А ещё – только извините меня за нескромность – есть у меня к Вам одна просьба: не могли бы Вы подарить мне на память Вашу фотографию?.. Я хочу, чтобы лицо Ваше всегда было у меня перед глазами».

Прочитав записку, Чжан закурил сигарету и задумался. Раскрыв свою полевую сумку, он порылся в ней, достал что-то оттуда и вышел из комнаты.

На поляне шли последние приготовления к вечеру.

Карбидные фонари бросали свет на деревья, на людей, усевшихся прямо на траву. Было шумно.

Чжан Ин-ху увидел Сяо Цзян, которая с беспокойством оглядывалась вокруг, словно разыскивая кого-то.

– В чём дело, Сяо Цзян? Кого вы ищете?

– Да Сяо Ким… И куда она только запропастилась? Скоро вечер начнётся, а её всё нет и нет.

– Она же завтра уезжает! – сказал Чжан. – Мало ли какие дела могут быть у неё перед отъездом.

– Ох, и не говорите!.. Если и нет дел, она всё равно их отыщет… Как только она услышала об отъезде, так сразу же за дела! Сдала все вещи по списку, всё выстирала, выгладила… Я ей говорю: я и сама могла бы всё это сделать. А она отвечает: «Нет, я завтра уезжаю, и мне хочется в последний раз потрудиться для раненых». Обошла все палаты и так захлопоталась, что опоздала к ужину. А если бы вы видели её чулки, товарищ командир роты!.. Они так штопаны, перештопаны, что дальше уж некуда! Говоришь ей: купи новые. Нет, денег жалко. А куда они у неё уходят, деньги-то? Да всю свою получку она тратит на раненых: покупает им сладости. Наш начальник как-то сказал про неё, что это примерный член партии. И уж как её любят, как любят у нас… Когда раненые узнали, что Сяо Ким уезжает, они были очень огорчены. А один юноша из первой роты – Сяо Фу – так тот даже расплакался.

В это время в конце поляны показалась Ок Пун. Она несла на себе Сяо Фу. Бойцы помогли снять раненого со спины Ок Пун. По лицу её струился пот. Глаза у Сяо Фу были красны. Он благодарно пожал девушке руку.

– Вы так внимательны ко мне, Сяо Ким… И я знаю, как отблагодарить вас: когда ноги у меня заживут, я обязательно совершу геройский поступок!

Сяо Цзян сердито накинулась на подругу:

– Почему это ты носишь раненых? Ведь сегодня очередь Сяо Ин!

– Не вини её; я сама вызвалась… Я же свободна сегодня, – с улыбкой ответила Ок Пун.

– А ну-ка, пошли поскорей, переоденемся, – увлекая за собой подругу, сказала Сяо Цзян. – Нам же выступать!

И они скрылись за занавесом, отделявшим сцену от зрителей.

Чжан Ин-ху в задумчивости зашагал по лесу. Но вскоре грохот литавр и барабанов, донёсшийся с поляны, заставил его повернуть обратно. Девушки на сцене пели песню о Мао Цзэ-дуне:

 
Мао Цзэ-дун – весенний ветер:
Он растопил вековые льды…
 

Потом две девушки исполнили частушки «Провожаем боевых друзей» и весь хор – песню «На трудовом посту».

На сцену вышли корейские танцоры и вместе с ними Сяо Цзян и несколько китайских девушек, которых Ок Пун обучила корейским танцам. В корейских национальных костюмах, с бубном в одной руке и кастаньетами в другой, они плавно закружились по сцене, то сближаясь, то удаляясь друг от друга… Это был танец, в котором показывались смелость и трудолюбие корейского народа.

Не успели стихнуть громкие аплодисменты, которыми зрители щедро наградили танцоров, как отовсюду раздались голоса.

– Пусть Сяо Ким станцует одна!

– Сяо Ким! Просим! Просим!

Ок Пун, зардевшись, выступила вперёд… Полилась музыка. Танцовщица широким жестом развела руки и приподнялась на носки. Танцуя, она то тихо переступала по сцене, то вихрем кружилась на месте в ореоле длинных красных лент.

Танец этот выражал и горячую мольбу, и бурную радость, какая свойственна цветущей юности. Но вот музыка замолкла, и Ок Пун, поклонившись, исчезла за кулисами. Её проводили горячими аплодисментами и восторженными выкриками. Концерт продолжал идти своим чередом. В перерывах между номерами зрителей развлекали двое затейников. Поляна то и дело оглашалась взрывами смеха.

Ок Пун, уже переодевшаяся в свой обычный костюм, вышла из-за кулис на поляну, стороной обошла зрителей и медленно направилась к лесу. Увидев это, поднялся с своего места и Чжан Ин-ху.

«Куда это она пошла одна?..» – подумал он с тревогой и двинулся вслед за девушкой. В лесу было тихо-тихо. Тьма сгущалась, а на небе всё ярче и ярче разгорались

звёзды. Деревья, тропинка в лесу, речная гладь – всё казалось синим…

Пройдя лес, Чжан Ин-ху зашагал в сторону санчасти. Из открытого окна комнаты, где жила Ок Пун, слышался тихий плач. Чжан Ин-ху заглянул в окно. Ок Пун лежала на кровати и плакала, уткнувшись в подушку. Облокотившись о подоконник, Чжан Ин-ху негромко позвал:

– Сяо Ким, а Сяо Ким! Что с тобой, Сяо Ким?..

Девушка зарыдала ещё горше.

– Мне не хочется… не хочется расставаться с вами! – сказала она сквозь слёзы.

Чжан Ин-ху с трудом удалось подавить волнение. Он отошёл от окна, закурил сигарету и некоторое время молча прохаживался взад и вперёд. Потом снова приблизился к распахнутому окну.

– Не плачь, Сяо Ким… Выйди-ка на минутку; мне надо тебе сказать кое-что.

Теплота и участие звучали в его голосе, и Ок Пун понемногу успокоилась. Она встала у окна, опустив голову, не смея поднять глаза на Чжан Ин-ху.

– Ну, что ты так раскисла? – улыбаясь, спросил Чжан Ин-ху. Девушка только покачала головой.

– Я знаю, как тебе трудно, Сяо Ким, – ласково продолжал Чжан Ин-ху. – Но возьми же себя в руки. Ты и у себя на родине будешь работать для народа. Ведь правда?.. Там у вас идёт мирное строительство… и родина ждёт вас!..

Ок Пун подняла опущенную голову; лицо её осветилось улыбкой.

– Не буду, не буду больше… Я ведь очень люблю свою родину и стремлюсь туда всей душой. Но сейчас… Ох, всё это не так просто! Вы же знаете – я выросла в Китае. И нелегко мне уезжать от вас… Но можете быть уверены: вернувшись в Корею, я честно буду работать, куда б меня ни послали. Ведь меня воспитала Китайская коммунистическая партия, и я упорным трудом должна отблагодарить председателя Мао!

– Вот и прекрасно, – обрадованно сказал Чжан Ин-ху. – Пусть тебе будет хорошо на родине, Сяо Ким!.. И не бойся трудностей! Всегда иди вместе с народом.

Вынув из кармана фотографию, он передал её Ок Пун. Той захотелось взглянуть на снимок, и Чжан Ин-ху зажёг карманный фонарик. Кружок света упал на знакомое лицо.

– Председатель Мао! – радостно воскликнула Ок Пун. С фотокарточки серьёзным, внимательным взглядом смотрел на неё Мао Цзэ-дун.

– Ах, как хорошо!.. Я возьму её с собой в Корею.

– Возьми, Сяо Ким… И повесь рядом с портретом Ким Ир Сена.

Чжан Ин-ху подарил Ок Пун и свою маленькую фотокарточку.

Глава четвёртая
Туман над полуостровом

«Товарищ Чжан Ин-ху!

Вот уже два дня, как мы с сестрой приехали домой. Всё здесь такое родное, знакомое. В саду пышным розовым цветом цветут яблони. По двору бродят куры. В хлеву грузно ворочается свинья.

Никто нас не ждал, и на двери нашего дома мы нашли замок. Я сходил к соседям, но и. там никого не застал. Вдруг я услышал, что в одном из домов стучит ткацкий станок. Я пошёл на стук. За станком сидела старушка. Она проводила нас в поле.

Рис дал чудесные всходы!.. Всё вокруг устлано зелёными коврами – и нет им ни конца, ни края. Средь густой зелени серебряной лентой вьётся река Датунцзян.

На полях, в белых одеждах, работали крестьяне. Тут были и старые и малые. Мать моя пропалывала поле; жена расчищала канаву, по которой на поле течёт вода из реки. За спиной у неё был привязан мой сынишка: ему сейчас уже два года.

Ах, старина Чжан, за всю свою жизнь я ещё не видел мать такой радостной. Она стояла в воде с засученными до колен шароварами и с восхищением оглядывалась вокруг.

– Глядите-ка, дети! Вот от этого оврага и до того лесочка – вся земля наша. Нам дал её народный комитет. Пройдёт два-три месяца, и мы соберём больше восьми мешков риса!

Лицо у матери бронзовое от загара, руки загрубелые, в мозолях. Но держится она бодро. Радостно рассказывала она нам о своей жизни. А когда слушала нас, широкая улыбка расплывалась по её лицу. Сестра сказала мне, что мать словно помолодела лет на десять. И она права. Вечером мы пошли домой.

– Видите, сколько новых домов в деревне? – сказала мать. – Теперь нам не страшны ни мороз, ни ветер. Правительство выдало нам кредит на постройку домов.

Вернулся домой и братишка: он привёл с пастбища корову, которая принадлежала ему и дяде Паку. Днём брат работает, а по вечерам ходит в школу. На рогах у коровы висела книжка: учебник, напечатанный на родном корейском языке.

Дом наш чисто, аккуратно прибран. После ужина у нас собрались родные и соседи. Все оживлённо говорили о счастливом настоящем, мечтали о ещё более прекрасном будущем… Дядя Пак закурил свою длинную трубку и задумчиво произнёс:

– Так-то, дети мои… Можно сказать, что Советская Армия спасла нас из ада. А трудовая партия ведёт народ по верному пути. В народе говорят: когда пьёшь воду – не забывай о человеке, вырывшем колодец… Пусть наши дети и внуки помнят об этом!

Да, старина Чжан, времена переменились. Народ Северной Кореи стал свободным; своими руками строит он новую, счастливую жизнь, превращает страну в цветущий сад.

Завтра мы с сестрой должны покинуть дом. Я получил направление на один из химических заводов, сестра устроилась на работу в городскую больницу.

– Ну, что ж, счастливого вам пути! – сказала мать. – С работой на поле мы справимся как-нибудь и втроём.

Жена моя трудится прилежно, старательно. Сынишка начал уже ходить. Маленький чертёнок – он сначала и знать меня не хотел и всё отворачивал от меня головку. А теперь я для него «папа», и он часто протягивает ко мне ручонки, просит, чтоб я взял его на руки. Вот поколение, которому не придётся знать рабства, унижений, горя!

Завод, на который меня направляют, был в своё время выстроен японцами. Ох, сколько они крови высосали из рабочих! А сейчас завод принадлежит нам, нашему государству. Мне не терпится приступить к работе. Уж постараюсь не подкачать!.. Я всегда помню о Ваших словах, старина Чжан: мы должны трудиться ради счастья будущих поколений.

Ким Ен Гир».

* * *

«Дорогой друг!

Пишу Вам из окопа. Только что улетели американские самолёты. Воздух пропитан запахом пороха. А сердце моё сжигает ненависть.

Я уже писал Вам, что меня направили на завод. Я упорно учился, стараясь освоить новую специальность. Завод наш производил искусственные удобрения, и я немало приложил сил, чтобы понять характер производственного процесса, особенности каждой реакции, назначение каждого реактива. Думаю, что мне в этом деле удалось достичь определённых успехов. Химическое производство перестало представлять для меня тайну.

Но долго оставаться на заводе я не мог.

В районе 38-й параллели было неспокойно. Провокация следовала за провокацией. В нашей деревне, расположенной неподалёку, слышны были пушечные выстрелы. В одно из своих посещений мать взволнованно сообщила мне, что у них в деревне беженцы. У одной знакомой семьи дом, находившийся в двадцати ли к северу от 38-й параллели, был разрушен снарядами. При этом едва не погиб ребёнок.

– Вы захотели нарушить наш покой, бандиты! – проговорила мать сквозь стиснутые зубы. – Ох, плохо вы кончите!..

Вы же знаете: я бывший солдат. Да к тому же унаследовал от отца горячий характер. В общем, я ушёл с завода и вступил в армию.

Луна клонилась уже к западу, когда мы миновали Шонин и подошли к 38-й параллели. Враг в эту ночь совершил очередную вылазку, но наша пограничная часть отбросила его назад. На двадцать ли к северу от 38-й параллели царит запустение. Враг начал свои провокации с октября прошлого года. От воздушных бомбардировок, орудийной пальбы, перестрелок пехотных частей страдало прежде всего мирное население. Правительство пришло ему на помощь и эвакуировало из опасного района. Сёла обезлюдели…

Когда мы проходили через одну деревню, то в лунном свете можно было различить дома, обратившиеся в руины, с корнем вырванные деревья, торчащие тут и там голые, обугленные стволы. Местами выгорела даже трава.

Мы вошли в один из разрушенных домов. Крышу снесло снарядом, на полу осколки. На одной из стен – она вся была в пробоинах – покачивались на ветру лохмотья чудесной картины «Богатый урожай». Сердце сжимается, когда видишь всё это!

По дороге мы обнаружили много листовок и надписей, которые оставлял враг во время своих вылазок. Надписи были вырезаны на деревьях, выведены краской на камнях и поражали своим бесстыдством и наглостью. Одну из них я решил выписать для Вас полностью: «Сегодня 38-я параллель, завтра Пхеньян, через неделю Чанбайшань, а через месяц мы будем в Маньчжурии!..» Видите: агрессоры замышляют развязать большую войну. Жадные их взгляды устремлены на Китай и Советский Союз.

Навстречу нам попались двое мужчин с носилками. На носилках лежал раненый в военной форме. Повязка ослабла, и кровь заливала его лицо. Раненый возбуждённо размахивал руками и бессвязно бормотал:

– Нет, так нельзя… Наша страна не должна терпеть этих обид… Генерал Ким Ир Сен… отдайте приказ… Оставьте меня! Почему вы несёте меня в тыл?.. Оставьте меня!.. Я вам приказываю!..

Несшие его люди рассказали нам, что это командир отряда пограничников; его ранило осколком, когда он находился на пограничном посту и вёл наблюдение.

Вот мы и на линии обороны. Рассветает… Положение становится всё более напряжённым. Враг перешёл 38-ю параллель в районе Хайчжоу и проник вглубь нашей территории больше чем на десять ли. Противник наступает и со стороны Кайнена. С востока доносится гром орудийных выстрелов.

Радио передало обращение Ким Ир Сена. Враг перешёл в общее наступление. Трудная, но благородная задача ложится на наши плечи.

Мы сидим в окопах и крепко сжимаем винтовки. Когда рассвело, мы усилили наблюдение за противником. Раз уж он решил наведаться к нам, надо приготовить ему достойную встречу. Мы полны решимости уничтожить на нашей земле агрессоров – всех, до последнего!.. Ждите от нас победных вестей, дорогой друг!

Ким Ен Гир».

* * *

«Товарищ командир роты Чжан!

Ваше письмо я передала брату. Я Вам страшно благодарна – Вы так беспокоитесь за нас.

Вы уже знаете, что наша Народная армия перешла в контрнаступление; американские и лисынмановские бандиты несут поражение за поражением и удирают на юг. Видя, что им не сдержать нашего натиска, бандиты принялись зверски бомбардировать с самолётов мирных жителей.

Сегодня утром, едва только рассвело, на город снова налетели американские самолёты и беспорядочно сбросили бомбы. Было много убитых и раненых. Жители, забыв о правилах противовоздушной обороны, в панике метались по городу. С самолётов были сброшены и листовки на корейском языке: «Горожане! Не надо нас бояться. Оденьтесь в белое и идите на гору – там мы не будем вас бомбить». Многие поверили и поспешили к горе; среди них были женщины и дети. Вся гора стала белой от их одежд. Самолёты, кружившие над городом – их было около тридцати, – развернулись и устремились к горе. Бомбы градом посыпались на гору. Страшно вспомнить, что там начало твориться! Под бомбами погибло больше двух тысяч невинных детей, стариков, женщин. Когда самолёты улетели, воздух огласился рыданиями. Родители разыскивали своих детей, дети родителей. Боже, что это было! Мы все плакали навзрыд…

Эти американцы – хуже хищных зверей. И я ещё глубже осознала, что надо нашу ненависть обратить в силу.

Сегодня я проработала больше шестнадцати часов, но не чувствую усталости. Наших дорогих бойцов, лежавших у нас в больнице, мы спрятали в пещере и ухаживаем за ними днём и ночью. Герои, группа за группой, вновь возвращаются на фронт.

Командир Чжан! Я крепко помню Ваши слова: силы народа неисчерпаемы. И верю: справедливая война закончится победой народа.

Ким Ок Пун».

* * *

«Старина Чжан!

Получил Ваше письмо и очень ему обрадовался. Перепел своим товарищам, и видели бы Вы, как они были взволнованы Вашим горячим, дружеским отношением. Мы знаем, что не одиноки в борьбе против американских захватчиков!..

Мы двигаемся вперёд, и нам сопутствует победа. Сеул мы освободили быстро. Враг в панике отступает; продажные чиновники спасают свои шкуры. А как радуется освобождённый народ! Какую встречу он нам устроил! Описывать всё это долго, расскажу лишь, как мы освободили узников городской тюрьмы.

Железные ворота тюрьмы оказались крепкими; нам удалось взломать их лишь с помощью тяжёлого танка. Едва мы ворвались во двор, как изо всех забранных решётками окон потянулись навстречу нам худые, израненные руки.

– Да здравствует Народная армия! Да здравствует республика! Да здравствует Ким Ир Сен! – кричали заключённые.

Минута – и железные двери распахнуты, руки заключённых освобождены от стальных наручников, с их ног сбиты кандалы. Тысячи измученных людей – корейских патриотов – заполнили тюремный двор. Плача и крича от радости, они обнимали нас, целовали и принялись даже подбрасывать в воздух.

– Мы свободны! Мы на воле, товарищи! – размахивая худыми руками, кричал один из заключённых с одутловатым, заросшим чёрной бородой лицом. – Не пойдём домой! Запишемся все добровольцами в Народную армию! Будем биться с врагом до победного конца.

Со всех сторон раздались возгласы одобрения.

Мы были до слёз растроганы. Наши силы сейчас возросли во много крат. Мы продолжаем победоносное наступление.

Ким Ен Гир».

* * *

«Старина Чжан!

Я теперь всем сердцем ощутил, что такое освободительная война. Как подумаешь о своей родине, о своём народе, о матери, жене, сыне, так рука крепче сжимает винтовку. А когда я лицом к лицу встречаюсь с врагом, кровь быстрей начинает бежать по жилам.

Мне помнится одно из сражений… Американцы вели по нашим позициям беспорядочную стрельбу. Самолёты сбрасывали бомбы куда попало. Мы ринулись в атаку и навязали врагу рукопашный бой. Кинжалы на их карабинах короче наших штыков, и я заколол не меньше семи захватчиков. Вдруг я увидел, что один из вражеских танков разворачивается, собираясь удрать. Мы со связным бросились к танку и вспрыгнули на броню. Люк был открыт. Я сунул туда дуло винтовки и крикнул:

– Сдавайся, а то буду стрелять!

Из люка высунулась пара длинных рук, а потом показался и их хозяин – длинноносый американец. Я ещё раз повторил приказание, но из танка больше никто не отзывался. Тогда я велел связному проверить, нет ли в танке ещё кого-нибудь. Связной полез в люк, и вскоре оттуда выглянуло его растерянное, испуганное лицо.

– Командир… Там… там ещё есть! Что делать, командир?

Как – что делать? Тащи его сюда – и всё тут!

И связной вынес из танка… совершенно голую корейскую девочку!.. На вид ей было не больше пятнадцати лет. Голова её бессильно сникла на грудь: девочка была чуть жива.

Мы будем сражаться ещё отважней, чтоб спасти наших братьев и сестёр, попавших в беду!

Ким Ен Гир».

* * *

«Командир Чжан!

Наши части, а с ними и моё отделение санитаров, продвигаются вперёд. Народная армия одерживает победу за победой, и скоро американцы и предатели родины будут сброшены в море. Американские бандиты разоблачили себя перед всем миром. Чтобы остановить наше наступление, они двинули на нас отборные кадровые части, авиацию, флот. Нам приходится всё тяжелее; но им никогда не удастся поставить нас на колени. В последнее время американские самолёты начали сбрасывать больше листовок: «Сдавайтесь, и мы обеспечим вас едой и одеждой, найдём вам хороших девушек», «Наша цивилизованная страна будет обращаться с вами по-цивилизованному». Знаем мы их цивилизацию!.. Надеть нам на шею хомут, превратить нас в рабов – вот о чём мечтают эти «цивилизаторы»! Но им следовало бы поостеречься! Нас не так-то легко провести!

А от брата давно уже нет писем…

Ким Ок Пун».

* * *

«Товарищ Чжан!..

Давно я Вам не писал, но, надеюсь, Вы меня извините. Ваше последнее письмо я выучил чуть не наизусть. Вы верно сказали: «Китай и Корея – родные брат и сестра; они связаны неразрывными узами». Спасибо Вам за ободряющие слова, за бескорыстную поддержку. Мы ведём трудную борьбу, но у нас есть замечательные друзья: Советский Союз и Китай, и все честные люди мира сочувствуют нам. Наша вера в победу неиссякаема.

Вы пишете, что кое-что задумали, но пока не хотите мне открыться. А знаете, я догадываюсь, в чём дело. И очень хочу, чтобы Вы поскорее осуществили своё намерение.

Борьба становится всё более ожесточённой. Обстановка, как Вам известно, переменилась. Мы временно отступили.

Позавчера мой отряд вёл рукопашный бой. Защищая высоту, мы трое суток подряд отбивали атаки врага, в десять раз превосходившего нас по численности. Американские самолёты непрерывно бомбят наши позиции; вражеская артиллерия донимает нас ожесточённым огнём. Высота в дыму и пламени. Всё вокруг разбито, искалечено – и деревья, и камни. Но мы хорошо укрепились и продолжаем удерживать высоту. Когда укрытия обрушиваются, мы вылезаем из них, вытираем рукавом глаза, запорошенные пылью, и начинаем рыть новые укрепления.

– Патронов у нас немного, – сказал я бойцам. – Цельтесь хорошенько. Командование приказало не сдавать высоты! Умрём, но выполним этот приказ!

Глаза бойцов светились решимостью.

Не успела ещё осесть пыль от обстрела и бомбёжки, как длинноногие дьяволы полезли в атаку. Бойцы открыли огонь. Американцы не остались в долгу. На высоту снова налетели самолёты, сбросили бомбы, начали обстреливать нас из пулемётов. Завязался жестокий бой. Нашего пулемётчика ранило в руку, но он не стал даже её перевязывать. Кровь струилась из руки на дрожавший от выстрелов пулемёт… Командиру отделения оторвало снарядом обе ноги. Бойцы сделали ему перевязку и хотели унести его с поля боя. Но, едва придя в себя, он закричал:

– Отойдите, не возитесь со мной! Ног у меня нет, но руки-то целы!

И он снова начал стрелять по врагу.

Патроны у нас кончились. Гранат тоже не было. Враг понёс большие потери, но он понимал, что превосходство на его стороне, и упрямо лез вперёд.

Я был ранен в руку, но сначала даже не почувствовал боли.

– Товарищи! За родину! Ур-ра-а! – крикнул я во весь голос и выскочил из окопа. Ощетинясь штыками, отряд двинулся на врага. Наша отвага, наше презрение к смерти были так велики, что враг дрогнул.

Помню, я саданул штыком в грудь американского солдата. Но штык упёрся в кость, и я увидел направленный мне в живот кинжал американского карабина. Я отбросил винтовку, ногой оттолкнул вражеский кинжал и схватился с американцем врукопашную. Мы долго катались по земле, но враг изловчился и, навалившись на меня, схватил за горло. К счастью, подоспел раненый начальник штаба: он со всей силой ударил американца по голове сапёрной лопатой.

Я вывернулся, и тело американца покатилось вниз по склону.

Товарищи мои сражались с врагами один против десятерых. Били их прикладами, кололи штыками, пускали в ход кулаки, ноги, наносили удары головой. Иные, выхватив у врага карабин, тут же открывали огонь. Высота вся была усеяна трупами вражеских солдат. Противник не выдержал нашего натиска и попятился… Мы с честью выполнили задание.

Ким Ен Гир».

* * *

«Дорогой Чжан!

Сегодня, переправившись через реку Датунцзян, мы заняли новые позиции.

Я попросил отпуск, чтобы хоть ненадолго наведаться домой. Дома у нас всё пошло прахом. Золотистые колосья спелого риса печально сникли к воде – рис некому было убирать, и он гнил на корню. Я бегом припустился к деревне. Все дома в деревне сожжены или разрушены американскими бомбами. Обуглившиеся стропила ещё дымились. У дороги под деревом, словно отдыхая, сидел старик. Я подошёл ближе. Это был дядя Пак. Из головы, свесившейся на грудь, текла на его белый костюм кровь. Я побежал дальше. Только по сломанной яблоне я узнал место, где раньше стоял мой дом. Сейчас здесь были обломки. И вдруг я увидел… Нет, я и до сих пор не могу этому поверить! А тогда я вскрикнул от ужаса, и в глазах у меня потемнело…

Бедная моя, трудолюбивая мать! Как она воспряла духом за последнее время… Жить бы ей и жить…

А где моя жена, где сынишка, где брат?

Я крепко стиснул зубы. В эту минуту я ненавидел самого себя – почему я не могу удержать слёз? Я со злостью вытер глаза и торопливо зашагал из деревни. Ненависть жарким, испепеляющим огнём жгла моё сердце. И я шёл не останавливаясь. Скорее, скорее в часть!

Клянусь, тысячу раз клянусь: я уничтожу всех этих извергов, ступивших на нашу землю!

Ким Ен Гир».