Текст книги "Леопард"

Автор книги: Ю Несбё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 16
«Speed King»

Было девять вечера, Харри шел по центру Осло. Весь день он провел, перетаскивая стулья и столы в новый кабинет. Во второй половине дня съездил в больницу, но отца не застал – его забрали на какие-то исследования. Так что пришлось вернуться. Он отксерил кое-какие рапорты, сделал пару звонков, заказал билет на самолет в Берген, забежал в Сити и купил USB-модем размером с сигаретный окурок.

Харри шел широким шагом. Ему это всегда ужасно нравилось: идти пешком с востока на запад через этот компактный город, наблюдая по пути, как постепенно, но явно меняются люди, мода, этническая принадлежность, архитектурные стили, магазины, кафе, бары. Он заскочил в «Макдоналдс», съел гамбургер, сунул в карман три трубочки для коктейлей и пошел дальше.

Не прошло и получаса, как он вышел из похожего на гетто пакистанского Грёнланна – и вот он уже в красивой, немного стерильной и белой как мел западной части города. Кайя Сульнес жила на улице Людер-Сагенс-гате, ее дом был из числа тех больших старинных деревянных вилл, за которыми жители Осло выстраиваются в очередь, когда их изредка выставляют на продажу. И даже не для того, чтобы купить, – денег на это почти ни у кого нет, – но чтобы посмотреть, помечтать и получить подтверждение тому, что Фагерборг по-прежнему таков, каким хочет казаться, – район, где богатые богаты, но не слишком, где деньги не слишком новые и ни у кого нет ни плавательных бассейнов, ни автоматических ворот в гараже, ни других современных вульгарных наворотов. Потому что местные жители вели себя так же, как всегда. Летом сидели под яблонями в своих больших тенистых садах в старых плетеных креслах или на старых садовых скамейках, слишком громоздких и выкрашенных в черный цвет, как и сами виллы, из которых их вынесли. А когда садовую мебель заносили в дом и дни становились короче, за окнами из стеклянных мелких квадратиков зажигали свечи. На улице Людер-Сагенс-гате рождественское настроение царило с октября и до марта.

Калитка скрипнула так громко, что стало ясно: никакая собака здесь просто не нужна. Гравий хрустел под сапогами. Харри обрадовался, как ребенок, когда нашел эти сапоги в шкафу, но сейчас они уже промокли насквозь.

По лестнице он поднялся на крыльцо и нажал на звонок. Таблички с именем жильцов не было.

Перед дверью стояла пара изящных дамских туфель, а рядом с ними – пара мужских ботинок. Размера так сорок шестого, прикинул Харри. Похоже, что муж у Кайи – мужчина крупный. Потому что, разумеется, у нее есть муж, сейчас он даже не мог понять, как ему могло прийти в голову что-то другое. Пришло, и все, правда ведь? Ну и ладно, это не важно. Дверь открылась.

– Харри? – На ней была незастегнутая и слишком просторная шерстяная кофта, вытертые джинсы и войлочные тапки, такие старые, что Харри был готов держать пари, что на них уже выступили старческие веснушки. На лице – никакой косметики. Только удивленная улыбка. Тем не менее казалось, она знала, что он придет. Знала, что ему понравится, если он ее увидит именно такой. Конечно, он уже в Гонконге заметил в ее взгляде ту заинтересованность, которую у многих женщин вызывает мужчина с репутацией, не важно, плохой или хорошей. Да он к тому же тоже не делал попытки как-то проанализировать те причины, которые, сложившись вместе, привели его к этой двери. И даже хорошо, что он этого не сделал. Ботинки сорок шестого размера. Или сорок шестого с половиной.

– Мне Хаген дал адрес, – сказал Харри. – От моей квартиры до тебя можно дойти пешком, и я решил, что лучше будет зайти, а не звонить.

Она неуверенно улыбнулась:

– У тебя нет мобильника.

– А вот и ошибаешься. – Он выудил из кармана красный телефон. – Мне его Хаген дал, но пин-код я уже забыл. Я не помешаю?

– Нет-нет. – Она распахнула дверь, и Харри вошел.

Смешно, но сердце его забилось быстрее, пока он ждал ее. Лет пятнадцать назад его бы это разозлило, но теперь он смирился, приняв тот банальный факт, что женская красота всегда будет иметь над ним некоторую власть.

– Я кофе сварю. Будешь?

Они вошли в гостиную. На стенах висели картины и книжные полки с таким количеством книг, что он засомневался, что она успела бы собрать их одна. В комнате царил совершенно явный мужской дух. Громоздкая угловатая мебель, глобус, кальян, виниловые пластинки на полках, карты и фотографии высоких, покрытых снегом гор. Из чего Харри сделал вывод, что неведомый муж прилично старше Кайсы. Телевизор был включен, но без звука.

– Марит Ульсен – первая новость во всех выпусках, – сказала Кайя, подняла пульт, и экран телевизора погас. – Выступали два лидера оппозиции и требовали немедленного расследования, говорили, что правительство систематически сокращает ряды полиции. Ясно, что КРИПОС в ближайшие дни скучать не придется.

– Да, кофе я бы выпил, – сказал Харри, и Кайя удалилась на кухню.

Он уселся на диван. На журнальном столике рядом с женскими очками для чтения вверх обложкой лежала раскрытая книга Джона Фанте. А рядом – несколько фотографий, сделанных во Фрогнербадет. Не самого места преступления, но зевак, которые собрались по ту сторону заграждения, чтобы поглазеть. Харри хмыкнул, довольный. Не только тем, что Кайя взяла домой работу, но еще и потому, что группа, выезжающая на место преступления, все еще делает такие снимки. Именно он, Харри, в свое время обязал их всегда фотографировать тех, кто приходит на место преступления. Кое-что он усвоил на курсах ФБР по расследованию серийных убийств: в частности, то, что преступника тянет вернуться на место преступления, – отнюдь не миф. И братья Кинг в Сан-Антонио, и убийца из супермаркета «К-Март» были арестованы именно потому, что не утерпели и пришли полюбоваться на дело рук своих, насладиться вызванным переполохом и собственной неуязвимостью. Фотографы в криминалистическом отделе называли это шестой заповедью Холе. Ну конечно, было еще и девять других. Харри стал просматривать фотографии.

– Тебе молока не добавить? – прокричала Кайя из кухни.

– Да.

– В смысле? Ведь в Хитроу…

– Я имею в виду, что ты права. Я пью без молока.

– Ага. Ты перешел на кантонский.

– Что?

– Ты перестал использовать двойное отрицание. Кантонский диалект более логичен. Тебе нравится логика.

– И это как раз тот случай? С кантонским диалектом?

– Не знаю, – засмеялась она там, на кухне. – Это я просто пытаюсь быть остроумной.

Харри заметил, что фотографии довольно нечеткие, снимались от бедра и без вспышки. Все внимание публики обращено на вышку для прыжков. Туповатые взгляды, приоткрытые рты – скучающие зеваки в ожидании чего-то ужасного, такого, о чем потом можно написать в мемуарах или рассказать перепуганным соседям. Один из собравшихся поднял вверх мобильный телефон, которым, вне всякого сомнения, делал снимки. Харри взял лупу, лежавшую на стопке рапортов, и принялся рассматривать лица одно за другим. Он и сам не знал, что ищет, в голове было пусто, а это самый лучший способ не упустить того, что возможно, есть на этих снимках.

– Нашел что-нибудь? – Она стояла у него за спиной и наклонилась, чтобы посмотреть. Он ощутил слабый запах лавандового мыла, так же от нее пахло и в самолете, когда она заснула и голова ее легла ему на плечо.

– М-м-м… А ты думаешь, тут что-то может быть? – спросил он и взял протянутую кружку с кофе.

– Нет.

– А зачем ты тогда взяла эти фотографии домой?

– Потому что девяносто пять процентов всего расследования состоит в том, чтобы искать не в том месте.

Она только что процитировала третью заповедь Харри.

– А еще эти девяносто пять процентов нужно научиться любить. Иначе на стенку полезешь.

Четвертая заповедь.

– А рапорты? – поинтересовался Харри.

– У нас есть, конечно, собственные рапорты по делу об убийствах Боргни и Шарлотты, но из них ничего не вытянешь. Никаких физических улик, никаких свидетелей, которые могли бы сообщить о чем-то необычном. Ни заклятых врагов, ни ревнивых любовников, ни алчных наследников, ни преследователей, которым помешали, – нетерпеливых пушеров и прочих кредиторов. Короче говоря…

– Никаких следов, никаких явных мотивов, никакого орудия убийства. Я бы начал с допросов по делу Марит Ульсен, но, как тебе известно, мы по этому делу не работаем.

Кайя улыбнулась:

– Нет, конечно. Кстати, я сегодня говорила с одним репортером из отдела политики «Верденс ганг». Он сказал, что никто из журналистов, аккредитованных в стортинге, не знает, бывали ли у Марит Ульсен депрессии, психологические срывы или мысли о самоубийстве. И они ничего не могут сказать о том, были ли у нее враги, будь то в профессиональной или в частной жизни.

– М-м-м…

Взгляд Харри скользил дальше по лицам собравшихся. Женщина со взглядом лунатички и ребенком на руках…

– Что нужно этим людям?

На заднем плане: спина мужчины, покидающего место преступления. Дутая куртка, вязаная шапочка.

– Им нужен шок. Потрясение. Развлечение. Очищение…

– Маловероятно.

– И ты читаешь Джона Фанте. Тебе нравятся старые вещи? – Он кивнул на комнату, дом вообще. Он и имел в виду комнату, дом вообще. Но рассчитывал при этом, что она скажет что-нибудь про мужа, если тот действительно настолько старше ее, как предполагал Харри.

Она с интересом взглянула на него:

– Ты читал Фанте?

– Когда я был молод и увлекался Буковски, я читал его книги, но названия не помню. Я покупал их большей частью потому, что Чарльз Буковски – явный его фанат. – Он демонстративно взглянул на часы: – Ой, пора домой.

Кайя удивленно посмотрела сначала на него, а потом на его нетронутую кружку с кофе.

– Да все эта разница во времени… – улыбнулся Харри и встал. – Можем поговорить об этом, когда увидимся завтра.

– Ну конечно.

Харри похлопал себя по карманам:

– Да, вот еще – сигареты кончились. Тот блок «Кэмела», который я тебе отдал, чтобы не отобрали за превышение нормы…

– Подожди, – улыбнулась она.

Когда она вернулась с распечатанным блоком сигарет, Харри уже стоял в коридоре в куртке и сапогах.

– Спасибо, – сказал он. Вытащил одну пачку и открыл ее.

Когда они вышли на лестницу, она произнесла, прислонясь к дверному косяку:

– Можешь не отвечать, но у меня такое чувство, что это была какая-то проверка.

– Проверка? – переспросил Харри и закурил.

– Я не буду тебя спрашивать, в чем она состояла. Скажи только: я прошла проверку?

Харри коротко хохотнул:

– Да нет, я только из-за сигарет пришел. – Он пошел вниз по лестнице, помахивая блоком: – Значит, в семь ноль-ноль.

Харри запер дверь. Повернул выключатель и убедился в том, что электричество еще не вырубили. Снял пальто, вошел в гостиную, включил «Deep Purple» – это была его самая любимая группа в категории «довольно забавно, но все равно жутко здорово». «Speed King», Иэн Пэйс, ударник. Харри сел на диван, прижав кончики пальцев к вискам. Псы рвались с цепей. Они выли, хрипели, брызгали слюной, зубами вгрызались во внутренности. Если он спустит их на этот раз, пути назад уже не будет. На этот раз – нельзя. Потому что раньше всегда были достаточно веские причины, чтобы остановиться. Ракель, Олег, работа, может, даже отец. Теперь ничего из этого у него больше нет. Нельзя… Алкоголь – под запретом. Значит, нужно что-то альтернативное. Отключка, которую он может контролировать. Спасибо, Кайя. И ему не стыдно? Конечно же стыдно. Но гордость – это роскошь, которую можно себе позволить далеко не всегда.

Он сорвал целлофан с блока сигарет. Вынул пачку в самом низу. Почти не заметно, что она была распечатана. Таких женщин, как Кайя, никогда не останавливают на таможенном контроле. Он открыл пачку, вынул фольгу. Развернул и взглянул на коричневый комок. Втянул ноздрями сладкий запах.

И приступил к необходимым приготовлениям.

Харри испробовал всевозможные способы курения опиума, начиная с ритуалов в опиумных курильнях, по сложности не уступающих китайской чайной церемонии, включая разные виды курения с помощью трубки и, наконец, самый простой: поджечь комочек, приставить к нему соломинку и изо всех сил затянуться, пока наркотик в буквальном смысле слова превращается в дым. Способов много, но цель всегда одна: добиться того, чтобы активное вещество – будь то морфин, тебаин, кодеин или целый букет прочих химических друзей – попало в кровь. Метод Харри был прост. Примотать скотчем стальную ложку к краю стола, отщипнуть от комка кусочек размером не больше спичечной головки, положить в ложку и поднести под нее пламя зажигалки. Когда запахнет опиумом, подержать над ложкой обычный стакан и собрать дым. А потом сунуть в стакан трубочку – лучше такую, которая сгибается, – и затянуться. Харри отметил, что пальцы совсем не дрожат. В Гонконге он регулярно проверял степень своей зависимости и, можно сказать, был самым дисциплинированным торчком и алкашом из всех ему известных. Он мог заранее наметить себе порцию алкоголя и не выпивал больше ни глотка, даже если напивался в стельку. В Гонконге иногда не курил опиум неделю или две, ограничиваясь парой таблеток паральгина-форте: абстинентный синдром он, конечно, не снимал, но какое-то психологическое воздействие оказывал, поскольку Харри знал, что это лекарство содержит капельку морфина. Так что никакая это не зависимость. Ну, может, от алкоголя и есть малость, но от опиума – вряд ли. Хотя понятно, что критерии тут довольно размытые. Потому что едва Харри начал приматывать ложку скотчем к столу, как почувствовал, что псы успокоились. Поняли, что скоро получат свое.

И отстанут. До следующего раза.

Раскаленная зажигалка уже обжигала Харри пальцы. На столе лежали трубочки из «Макдоналдса».

Через минуту он сделал первую затяжку.

Подействовало сразу. Исчезли боли, даже те, о которых он и не подозревал. Вернулись ассоциации, зрительные образы. Сегодня ночью он сможет уснуть.

Бьёрну Холму не спалось.

Он пытался читать книгу Эскотта о короткой жизни и долгой смерти легенды кантри Хэнка Уильямса, слушал компакт-диск с записью концерта Люсинды Уильямс в Остине, считал техасских коров лонгхорнской породы – ничего не помогало.

Дилемма. В ней все дело. Проблема, у которой нет однозначно верного решения. Эксперт-криминалист Холм такие проблемы ненавидел.

Он свернулся калачиком на своем диване, который был для него коротковат. Диван приехал из Скрейи вместе с ним самим, собранием виниловых пластинок Элвиса, «Sex Pistols», «Jason & The Scorchers», тремя костюмами, сшитыми портным в Нашвилле, американской Библией и кухонной мебелью, пережившей три поколения Холмов. Но ему так и не удалось сосредоточиться.

Дилемма заключалась в том, что при осмотре веревки, на которой была повешена – или повесилась – Марит Ульсен, лишившаяся головы, он кое-что обнаружил. Может, из этого вовсе ничего не следует, но вопрос в другом – кому об этом сообщать, КРИПОС или Харри? Бьёрн Холм обнаружил на веревке крохотные ракушки, причем в тот момент он еще выполнял задание КРИПОС. И с биологом, изучающим подводный мир пресноводных водоемов в Биологическом институте при Университете Осло, тоже беседовал, когда был подотчетен КРИПОС. Но Беата Лённ передала его в распоряжение Харри прежде, чем он успел написать обо всем в рапорте, и завтра, когда он сядет за компьютер, рапорт придется адресовать Харри.

О'кей, в техническом плане дилеммы никакой нет, информация принадлежит КРИПОС. Предоставить ее кому-то еще значит проявить халатность. А чем он, если честно, обязан Харри Холе? От него ведь сплошные неприятности. Стиль работы у него своеобразный и довольно бесцеремонный. А уж когда Харри напьется, то становится просто опасен для жизни. Зато правильный мужик, когда трезвый. На него можно положиться, он не из тех, что потом напомнят – «you owe me». [41]41
  За тобой должок (англ.).


[Закрыть]Тот еще враг, но хороший друг. Славный мужик. Чертовски славный. Пожалуй, чем-то даже похож на Хэнка.

Бьёрн Холм застонал и повернулся к стене.

Стине проснулась, как будто ее кто-то толкнул.

В темноте что-то мурлыкало и урчало. Она перевернулась на бок. Потолок был слабо освещен, свет шел от пола у кровати. Который час? Часа три ночи? Она потянулась и взяла мобильник.

– Да? – сонным голосом сказала она.

– Объехав дельту, я понял, что мне смертельно надоели змеи и комары, и мы с моим байком отправились вдоль побережья Бирмы на север, в Аракан.

Его голос она узнала сразу.

– На остров Сай-Чунг, – продолжал он. – Там есть действующий грязевой вулкан, и я слышал, что скоро будет извержение. Оно и началось на третью ночь после моего приезда. Я-то думал, будет только грязь, но нет, он извергал и старую добрую лаву. Густую лаву, которая так медленно текла по городу, что от нее можно было спокойно уйти.

– Сейчас ночь, – зевнула она.

– Но тем не менее она текла, не останавливалась. Когда она такая вязкая, ее называют холодной лавой, хотя она сжигает все на своем пути. Деревья со свежей, зеленой листвой за четыре секунды превращались в рождественские елки, а потом в золу и исчезали. Бирманцы пытались убежать в своих машинах, доверху нагруженных скарбом, который они успели собрать в такой спешке, но собирались они слишком долго – зачем слишком торопиться, когда лава подползает так медленно! А когда они выносили свои телевизоры, лава была уже возле стен их домов. Они бросались в машины, но из-за жары покрышки начинали лопаться. А потом загорался бензин, они выбегали из машин, как живые факелы. Ты помнишь, как меня зовут?

– Послушай, Элиас…

– Я же говорил, что ты запомнишь.

– Мне надо поспать. Мне завтра в школу.

– Я сам как извержение, Стине. Я – холодная лава. Я не тороплюсь, но меня не остановить. И я приду туда, где ты.

Она пыталась вспомнить, говорила ли ему, как ее зовут. И случайно взглянула на окно. Оно было открыто. На улице шумел ветер, ровно и успокаивающе.

Голос в трубке был тихим, он почти шептал:

– Я увидел собаку, которая пыталась убежать, но запуталась в колючей проволоке. Прямо на пути лавы. Но тут поток лавы повернул налево, казалось, он ее обогнет. Словно бы милосердный Бог сжалился над псом. Но лава прошла прямо по нему. Половина пса просто испарилась. Прежде чем загорелась другая половина. И тоже превратилась в пепел. Все становится пеплом.

– Фу, я кладу трубку.

– Взгляни на улицу. Видишь, я уже у стены твоего дома.

– Прекрати!

– Да ладно, я просто пошутил. – Он громко и заливисто засмеялся ей в ухо.

Стине стало не по себе. Он, наверное, пьян. Или псих. Или и то и другое.

– Спокойной ночи, Стине. Скоро увидимся.

Связь прервалась. Стине уставилась на телефон. Потом вырубила его совсем и бросила в изножье кровати. И выругалась, потому что поняла. Поняла, что сегодня ночью ей уже не заснуть.

Глава 17
Волокна

Было 6.58. Харри Холе, Кайя Сульнес и Бьёрн Холм шли по «Кишке» – подземному переходу длиной четыреста метров, соединяющему здание Управления полиции и окружную тюрьму Осло. Иногда переход использовали для того, чтобы доставлять заключенных на допрос в Управление полиции, иногда для тренировок по бегу в зимнее время, а в старые недобрые времена – для сугубо неофициального избиения особо строптивых заключенных.

С потолка капала вода, капли падали на бетонный пол с чмокающим звуком, похожим на поцелуи, эхом отдававшимся в темном, плохо освещенном коридоре.

– Это здесь, – сказал Харри, когда они дошли до конца коридора.

– ЗДЕСЬ? – переспросил Бьёрн Холм.

Им пришлось наклонить головы, чтобы пройти под лестницами, ведущими в камеры. Харри повернул ключ в замке и открыл железную дверь. В нос ему ударил горячий, влажный и затхлый запах.

Он нажал на выключатель. Квадратная бетонная комната с серо-синим линолеумом на полу и голыми стенами осветилась синим, холодным светом люминесцентных ламп.

В помещении не было окон, не было обогревателя, ничего из того, что ожидаешь увидеть в помещении, которое должно функционировать как рабочий кабинет для трех человек.

Кроме столов с креслами и компьютером для каждого из них. На столе стояла бурая от старости кофеварка и канистра с водой.

– Тут за стенкой бойлерная, обогревающая всю тюрьму, – сказал Харри. – Поэтому так тепло.

– На самом деле тут даже уютно, – сказала Кайя, усаживаясь за один из столов.

– Еще бы, даже немножко напоминает преисподнюю, – согласился Холм, стянул с себя замшевую куртку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – А мобильный здесь берет?

– Еле-еле, – ответил Харри. – И интернет есть. У нас есть все, что нам нужно.

– Кроме кофейных чашек, – заметил Холм.

Харри покачал головой. Из карманов плаща он извлек три белые чашки, которые и расставил по столам. Потом из внутреннего кармана выудил пачку кофе и пошел к кофеварке.

– Ты взял их в столовой, – констатировал Бьёрн и поднял чашку, которую Харри поставил перед ним. – «Хэнк Уильямс»?

– Написано фломастером, так что аккуратней, – предупредил Харри и зубами надорвал пакет с кофе.

– «Джон Фанте», – прочла Кайя на своей чашке. – А у тебя самого что?

– Пока ничего, – ответил Харри.

– А почему?

– Потому что там должно стоять имя нашего главного подозреваемого.

Никто из них ничего на это не ответил. Кофеварка жадно заглатывала воду.

– До того как кофе будет готов, я хотел бы услышать три версии, – заявил Харри.

Не успела наполниться вторая чашка, как уже прозвучала шестая версия, и тут Харри прервал сеанс.

– О'кей, это была разминка, просто чтобы мозги разогреть.

Кайя только что предположила, что убийства совершены по мотивам сексуального характера и преступник был уже осужден за подобные действия, знал, что у полиции есть образец его ДНК, и поэтому не разбрызгивал сперму по земле, а онанировал в пакет или куда-то еще, прежде чем покинуть место преступления, так что им для начала стоит просмотреть списки осужденных и поговорить с коллегами из отдела нравов.

– Неужели тебе не кажется, что в этом что-то есть? – спросила она.

– Мне вообще ничего не кажется, – отвечал Харри. – Я пытаюсь сохранить пустоту в мозгах – для чистоты восприятия.

– Но у тебя же должно быть какое-то мнение?

– Да. Я думаю, что три убийства совершены одним и тем же человеком или одними и теми же людьми. И я думаю, что мы можем найти связь между убийствами, которая, в свою очередь, может привести нас к мотиву, который, в свою очередь, – это если нам чертовски повезет, – приведет нас к одному или нескольким виновным.

– Чертовски повезет? Ты хочешь сказать, шансы у нас неважные?

– Ну… – Харри откинулся в кресле, заложив руки за голову. – Специальная литература о серийных убийцах измеряется многими метрами книжных полок. В кино полиция обычно зовет на помощь психолога, а тот, прочитав пару рапортов, воссоздает по ним образ, который точнехонько соответствует действительности, всегда и без исключения. Люди думают, что фильм «Генри: портрет убийцы-маньяка» – это такое универсальное описание, приложимое к любому серийному убийце. Но, к сожалению, в действительности эти убийцы такие же разные, как и все люди вообще. Есть только одно, что отличает их от других преступников.

– И это?

– Их не удается поймать.

Бьёрн Холм рассмеялся, хотя это было совсем не к месту, и опять замолчал.

– Но ведь это же неправда? – с надеждой спросила Кайя. – А что тогда…

– Ты думаешь о тех случаях, когда удается установить почерк, а по нему понять, кто за этим стоит. Но вспомни обо всех нераскрытых убийствах, которые по-прежнему считаются единичными, поскольку между ними так и не удалось обнаружить никакой связи. Их тысячи.

Кайя взглянула на Бьёрна. Тот глубокомысленно кивал.

– По-твоему, в данном случае связь существует? – спросила она.

– Ага, – сказал Харри. – И мы должны ее найти, не прибегая к расспросам, чтобы самим не засветиться.

– А тогда как?

– В службе наблюдения, анализируя картинки с угрозами, мы, никого не опрашивая, сосредотачивались исключительно на поиске возможных связей. У нас уже был натовский поисковик, когда никто еще слыхом не слыхивал про Яху или Гугл. С ним мы могли проникать всюду и изучать все, что хоть как-то было отражено в интернете. Здесь придется делать то же самое. – Он взглянул на часы. – Именно поэтому я уже через полтора часа лечу в Берген. И через три часа буду беседовать с одной безработной коллегой, которая, как я надеюсь, сможет нам помочь. Так что давайте закругляться. Кайя и я уже высказались. Бьёрн, что у тебя?

Бьёрн Холм встрепенулся в своем кресле, как будто его только что разбудили:

– Что? У меня?.. Боюсь, немного…

Харри осторожно потрогал скулу:

– Но что-то у тебя есть.

– Да нет. Ни мы в криминалистическом отделе, ни следователь не нашли практически ничего ни по Марит Ульсен, ни по двум другим жертвам.

– За два месяца, – заметил Харри. – Давай выкладывай.

– Могу повторить, – сказал Бьёрн Холм. – В течение двух месяцев мы анализировали, просвечивали насквозь и вглядывались до боли в глазах во все то, что у нас имеется, – фотографии, анализы крови, фрагменты волос, ногтей и так далее. Мы обсудили двадцать четыре версии того, как ему удалось проделать двадцать четыре дырки в глотке у первых двух жертв, так, что линии всех проколов сходятся в одной и той же точке. Но ответа не получили. У Марит Ульсен во рту тоже была рана, но ножевая и рваная, жуткая. Короче говоря, ничего.

– А что с теми камешками в подвале, где была найдена Боргни?

– Проанализировали. Много железа и магния, немножко алюминия и кремния. Так называемая базальтовая порода. Пористая и черная. Ну что, теперь понятнее?

– И у Боргни, и у Шарлотты с внутренней стороны зубов обнаружены следы железа и колтана. Что это означает?

– Что обе они были убиты с помощью одного и того же дьявольского приспособления, но это не приближает нас к разгадке, мы так и не знаем, что это было.

Пауза.

Харри кашлянул:

– Ладно, Бьёрн, выкладывай.

– Что?

– То, что тебе покоя не дает все время, что мы здесь торчим, я же вижу.

Эксперт-криминалист почесал щетину на подбородке, не отрывая глаз от Харри. Кашлянул разок. Потом еще раз. Бросил взгляд на Кайю, как бы прося ее о помощи. Открыл рот, снова его закрыл.

– Хорошо, – сказал Харри. – Тогда переходим к…

– Это насчет веревки.

Двое других посмотрели на Бьёрна.

– Я нашел на ней моллюсков.

– Ого! – спросил Харри.

– Но не нашел соли.

Они все еще смотрели на него.

– Это довольно необычно, – продолжал Бьёрн. – Ракушки в пресной воде.

– То есть?

– То есть я переговорил с биологом, который занимается пресноводными водоемами. Ракушка принадлежит моллюску под названием горошина, одному из самых мелких подвидов, который встречается в Норвегии только в двух озерах.

– И эти озера?

– Эйерен и Люсерен.

– Оба в Эстфолде, – сказала Кайя. – Рядом. Крупные озера.

– В густонаселенном фюльке, – продолжил Харри.

– Сорри, – сказал Холм.

– М-м-м… А веревка – есть какие-то признаки, указывающие, где ее купили?

– Нет, в том-то все и дело, – сказал Холм. – Никаких. И она вообще не похожа ни на одну веревку из тех, что я видел. Только натуральные волокна, ни нейлона, ни каких-то других искусственных материалов.

– Конопля, – сказал Харри.

– Что? – спросил Холм.

– Конопля. Веревки и гашиш делают из одного и того же растения. Если захочется курнуть, можно просто заскочить в порт и поджечь швартовы у парома в Данию.

– Это не конопля, – сказал Бьёрн Холм, не реагируя на смех Кайи. – Луб вяза и липы. Больше вяза.

– Настоящая кустарная норвежская веревка, – заметила Кайя. – Именно так раньше делали веревки на хуторах.

– На хуторах? – удивился Харри.

Кайя кивнула:

– В каждой деревне был хотя бы один человек, который делал веревки. На месяц опускаешь бревна в воду, чтобы они там размокали, потом снимаешь кору и берешь лыко. А потом ссучиваешь. Получается веревка.

Харри и Бьёрн повернулись на своих креслах к Кайе.

– Что такое? – растерялась она.

– Слушай, – сказал Харри. – По-твоему, это известно каждому?

– А, вот ты о чем… – протянула Кайя. – Просто мой дедушка делал веревки.

– Ага. И для веревок используют вяз и липу?

– В принципе можно использовать лубяные волокна любых деревьев.

– А в какой пропорции?

Кайя пожала плечами:

– Я, конечно, не специалист, но мне кажется, довольно необычно свить в одну веревку лыко от разных пород деревьев. Я помню, Эвен, мой старший брат, говорил, что дедушка использовал только липу, потому что она плохо впитывает воду. И поэтому ему не приходилось смолить свои веревки.

– Что думаешь, Бьёрн?

– Если такие веревки – редкость, тогда, конечно, легче выяснить, где ее сделали.

Харри встал и принялся ходить по комнате взад-вперед. Под резиновыми подошвами линолеум всякий раз жалобно всхлипывал.

– Значит, мы можем предположить, что производство было ограниченным, а продажа – локальной. Как, Кайя, тебе такая версия кажется приемлемой?

– Пожалуй.

– И мы также можем предположить, что места, где веревка была сделана и где ею пользовались, находились друг от друга неподалеку. Эти кустарные веревки вряд ли уезжали далеко от дома.

– По-прежнему звучит вполне правдоподобно, но…

– Давайте примем эту точку зрения за исходный пункт. Вы начинаете искать кустарных производителей веревок рядом с озерами Люсерен и Эйерен.

– Но сейчас такие веревки уже больше никто не делает, – запротестовала Кайя.

– Постарайтесь, – сказал Харри, взглянул на часы, схватил пальто, висевшее на спинке кресла, и пошел к двери. – Выясните, где сделали эту веревку. Я исхожу из того, что Бельман не знает про этих горошин. Или как, Бьёрн?

Вместо ответа Бьёрн выдавил улыбку.

– Ничего, если я проработаю версию насчет убийств на сексуальной почве? – спросила Кайя. – Я могла бы переговорить кое с кем из отдела нравов. У меня там есть знакомые.

– Ответ отрицательный, – сказал Харри. – Общее распоряжение держать язык за зубами насчет того, чем мы занимаемся, в особенности относится к нашим дорогим коллегам из Управления полиции. Похоже, кто-то в Управлении сливает информацию в КРИПОС, так что здесь мы разговариваем только с Гуннаром Хагеном.

Кайя открыла было рот, но взгляд Бьёрна заставил ее промолчать.

– Но ты можешь заняться кое-чем еще, – сказал Харри. – Найти эксперта-вулканолога. И отправить ему результаты анализа этих мелких камешков.

Светлые брови Бьёрна поползли на лоб.

– Пористый черный камень, базальтовая горная порода, – напомнил Харри. – Бьюсь об заклад, что это лава. Вернусь из Бергена часа в четыре.

– Передавай привет Управлению полиции в Бэ-э-эйггене, – проблеял Бьёрн и поднял вверх чашку с кофе.

– Я не в Управление, – сказал Харри.

– Да? А куда же?

– В больницу «Саннвикен».

– Сан…

Дверь за Харри захлопнулась. Кайя посмотрела на Бьёрна Холма, который, открыв рот, все смотрел на закрывшуюся дверь.

– А что ему там делать? – поинтересовалась она. – Он к судебному медику?

Бьёрн покачал головой:

– «Саннвикен» – больница для душевнобольных.

– Да? Значит, он поехал к специалисту по серийным убийствам или что-то в этом роде?