Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Йозеф Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Опиши мне, как выглядит море, – продолжал Ниссен Пиченик.

– Оно полно воды, – молвил матрос Комровер.

– И такое большое, как большая земля, как, например, широкая равнина, где нет ни одного дома?

– Оно такое – и еще больше! – слышался ответ молодого матроса. – Оно такое, как вы говорите: широкая равнина, и то тут, то там встречается дом, правда, очень редко, и это вовсе не дом, а корабль.

– Где ты видел ныряльщиков?

– Ныряльщики есть у нас, на военном флоте, – рассказывал молодой человек, – но они ныряют не затем, чтобы выловить жемчуг, устриц или кораллы, а во время учений или, например, если утонуло какое-нибудь военное судно и из него нужно достать ценные инструменты или оружие.

– Сколько в мире морей?

– Не могу вам сказать, – ответил матрос Комровер, – мы как раз учили это на инструктаже, но я не запомнил. Мне известны только Балтийское, Северное, Черное и Тихий океан.

– Какое море самое глубокое?

– Не знаю.

– А где больше всего кораллов?

– Тоже не знаю.

– Гм-гм, – мычал торговец кораллами Пиченик, – жаль, что ты не знаешь этого.

На краю городка, там, где домики Прогрод становились все беднее, пока не исчезали совсем, и за ними начиналась широкая ухабистая улица, ведущая к вокзалу, там располагался трактир Подгорцева, о котором шла дурная слава и где околачивались крестьяне, поденные рабочие, солдаты, девицы легкого поведения и прочий сброд. И вот однажды многие увидели, как туда вошел торговец кораллами Пиченик с матросом Комровером. Им подали крепкую темно-красную медовуху и соленую фасоль.

– Пей, мальчик мой! Пей и ешь, мальчик мой! – по-отечески обратился Ниссен Пиченик к матросу. И тот прилежно пил и ел, ведь, несмотря на свою молодость, юноша уже кое-чему научился в портах, и после медовухи ему подали дешевое кислое вино, а после вина – девяностоградусный шнапс. Пока молодой человек пил медовуху, он был так молчалив, что торговец кораллами испугался, подумав, что больше никогда ничего не услышит от матроса о море и его знания исчерпаны. Но после вина младший Комровер завел разговор с трактирщиком Подгорцевым, а когда подошла очередь девяностоградусной, он, как заправский матрос, стал горланить песни.

– Ты из нашего любимого городка? – спросил хозяин.

– Разумеется, я из вашего городишка... моего, нашего родного городка, ответил матрос так, словно был не сыном зажиточного еврея Комровера, а настоящим деревенским парнем. Какие-то проходимцы подсели за стол к Ниссену Пиченику и матросу. Увидев публику, молодой человек преисполнился непривычным для него чувством собственного достоинства, того достоинства, которым, по его мнению, могли обладать только морские офицеры. И Комровер ободрил окружающих:

– Ну, ребята, спрашивайте, спрашивайте! Я в состоянии ответить на все. Глядите, вот этому дорогому дядюшке, вы наверняка его хорошо знаете, он лучший торговец кораллами во всей губернии, ему я уже многое нарассказывал!

Ниссен Пиченик кивнул. И, чувствуя себя неловко в столь странном для честного человека обществе, выпил еще меда, и еще. Постепенно все эти подозрительные физиономии, которые он раньше видел только через дверное окошко, стали приобретать черты порядочности, что делало их похожими на лицо Пиченика. Но оттого что осторожность и недоверие пустили в душе торговца глубокие корни, он вышел во двор и спрятал мешочек с серебром в шапку. И лишь несколько монет оставил валяться в кармане. Довольный своей выдумкой и успокаивающим ощущением тяжести на голове, которую вызывал лежащий под шапкой мешочек с деньгами, Ниссен вернулся к столу.

Правда, он признался себе, что, в сущности, сам не знал, зачем и почему сидел здесь, в трактире, с матросом и этими жуткими парнями. Всю жизнь он прожил ровно и незаметно, и его тайная любовь к кораллам и к их родине, океану, до прибытия матроса и, собственно, до этого часа никогда и ни перед кем себя не обнаруживала. Но тут случилось и еще одно, что напугало Ниссена Пиченика до глубины души. Он, который отнюдь не привык мыслить образами, в этот час испытал такое чувство, будто тайная тоска по воде и тому, что жило и происходило на ее поверхности и в глубине, вдруг всплыла на поверхность его собственной жизни, как иногда по неизвестным причинам всплывает со дна редкое и диковинное животное, обитающее на дне моря. Возможно, этот образ разбудили в Ниссене непривычная для него медовуха и оплодотворенная рассказами матроса фантазия. Конечно, торговец кораллами может сидеть в кабаке за одним столом с недостойными типами, но то, что в голову лезут подобные сумасбродные мысли, испугало и удивило его.

Это удивление и этот испуг прошли сами собой, как бы в подсознании. Между тем Ниссен Пиченик с большой охотой и удовольствием прислушивался к сказочным историям матроса Комровера.

– На каком корабле ты служишь? – спросили молодого человека собутыльники.

Тот некоторое время раздумывал (корабль его носил имя известного адмирала девятнадцатого века, но сейчас оно показалось матросу таким обыкновенным, что тот решился придать ему больше веса) и ответил так:

– Мой крейсер называется "Мамаша Катарина". А знаете ли вы, кто она такая? Конечно же, не знаете, и поэтому я вам расскажу. Так вот, Катарина была самая красивая и богатая женщина в России, и потому однажды царь женился на ней в московском Кремле и сразу увез на санях, запряженных шестеркой лошадей, в Царское Село – тогда стоял мороз в сорок градусов. А позади ехала на санях вся свита – и людей было так много, что они на три дня и три ночи запрудили дорогу. Через неделю после пышной свадьбы в порт Петербурга прибыл жестокий и несправедливый король Швеции со своими смешными деревянными суденышками, на которых, правда, стояло много солдат – на суше-то шведы очень храбрые, – а этот хотел ни много ни мало как захватить всю Россию. Но царица Катарина немедленно поднялась на корабль, тот самый крейсер, на котором я служу, и собственноручно расстреляла дурацкие суда шведского короля, и они утонули. Ему самому Катарина бросила спасательный пояс, а потом взяла в плен. Она приказала выколоть королю глаза, съела их и стала умнее прежнего. Безглазого же шведа отправила в Сибирь.

– Ах, – произнес тут один из слушателей и почесал в затылке, – при самом большом желании я не могу в такое поверить.

– Если ты еще хоть раз это скажешь, – возразил матрос Комровер, – то нанесешь оскорбление русскому императорскому флоту, и я должен буду убить тебя. Знай же, всю эту историю я заучил на инструктаже, а нам ее рассказывал его высокоблагородие сам капитан Ворошенко.

Хватили еще меда и еще шнапса, а заплатил торговец кораллами. Он тоже пил, хотя и не так много, как остальные. Но когда Пиченик рука об руку с молодым Комровером вышел на улицу, ее середина показалась торговцу рекой: волны опускались и поднимались, тусклые газовые фонари превратились в маяки, а он сам должен был держаться с краю, дабы не упасть в воду. Юноша сильно качался. Всю жизнь, почти с самого детства, Ниссен Пиченик каждый вечер читал предписанные молитвы, одну – с наступлением сумерек, другая же приветствовала наступление темноты. Сегодня он впервые пропустил их. Звезды на небе с упреком глядели на торговца, он не отваживался поднять глаза. Дома его ждала жена и обычная вечерняя трапеза: редька с огурцами и луковицей и хлеб со смальцем, кружка кваса и горячий чай. Перед людьми Ниссену Пиченику было не так стыдно, как перед самим собой. Время от времени, пока он шел под руку с молодым человеком, едва держащимся на ногах, ему казалось, что он встречал самого себя – торговец кораллами Ниссен Пиченик встречался с торговцем кораллами Ниссеном Пичеником – и один насмехался над другим. Кроме того, он старался избегать встречи с прохожими. И это ему удалось. Ниссен проводил молодого Комровера домой, привел в комнату, где сидели старики Комроверы, и сказал:

– Не сердитесь на него, я был с ним в кабаке, он немного выпил.

– Вы, Ниссен Пиченик, торговец кораллами, были с ним в кабаке? – cпросил старый Комровер.

– Да, я! – отвечал Пиченик. – Доброй ночи! – И пошел домой. Все его прекрасные низальщицы еще сидели за четырьмя длинными столами, пели и вылавливали кораллы тонкими иголками, которые держали в нежных руках.

– Сейчас же подай мне чаю, – сказал Ниссен своей жене, – я должен работать.

И торговец прихлебывал чай, а когда его горячие пальцы погружались в большие, еще не рассортированные горсти кораллов и копались в благотворной прохладе, бедная душа его бродила по широким и бурлящим дорогам могущественного океана.

И все в его голове пылало и клокотало. Пиченик, правда, благоразумно снял шапку, достал мешочек с деньгами и снова спрятал его на груди.

IV

Приближался день, когда матрос Комровер должен был возвращаться на свой крейсер, а именно в Одессу, – и на сердце у торговца кораллами стало тяжело и тревожно. На все Прогроды Комровер был единственным моряком, и одному Богу известно, когда он опять получит отпуск. Стоит ему уехать, и во всей округе больше не услышишь о мировых океанах, пока что-то случайно не появится в газетах.

Стояло позднее лето, впрочем ясное, безоблачное и сухое, и неизменно мягкий ветер с волынской равнины придавал ему свежесть и прохладу. Еще две недели – и начнется сбор урожая, и крестьяне из деревень не придут больше на ярмарку, чтобы купить кораллы у Ниссена Пиченика. А пока сезон кораллов был в разгаре. В последние недели покупательницы приходили толпами, низальщицы не справлялись с работой, даже если нанизывали и разбирали кораллы ночи напролет. Дивными вечерами, когда заходящее солнце посылало через зарешеченные окна свое прощальное приветствие, а коралловые горсти всевозможных форм и расцветок, оживленные щемящим и одновременно успокаивающим блеском, начинали светиться, как будто каждый отдельный камешек нес в своей нежной полости толику света, тогда приходили крестьяне, веселые и подвыпившие, в тяжелых, подбитых гвоздями сапогах, которые скрежетали по каменному полу двора, приходили, чтобы забрать своих жен, синие и рыжеватые носовые платки мужчин были полны серебряных и медных монет. Они здоровались с Ниссеном Пичеником, обнимая и целуя его, смеясь и плача, словно опять, спустя десятилетия, обрели в нем друга, которого так долго не видели и в котором так давно нуждались. Крестьяне благоволили к Пиченику, они даже любили его, тихого долговязого рыжего еврея с невинными, порой мечтательными фарфорово-голубыми глазками, в которых жила честность, добросовестность торговца, ум знатока и одновременно сумасбродство человека, никогда не покидавшего местечка Прогроды. Договориться с крестьянами было нелегко. Ведь те, хотя и знали Пиченика как одного из немногих честных торговцев в округе, все-таки никогда не забывали о том, что он еврей. Ко всему прочему, торг доставлял им некоторое удовольствие. Перво-наперво крестьяне устраивались на стульях, диване и двух широких деревянных супружеских кроватях, обложенных высокими подушками. Некоторые располагались на кроватях, софе и даже на полу прямо в сапогах, на подошвах которых красовалась серебристо-серая грязь. Из глубоких карманов своих холщовых штанов или же из запасов на подоконнике они брали табак, отрывали белые поля от старых газет, кругом разбросанных по комнате, и скручивали папиросы, так как даже у самых состоятельных папиросная бумага считалась роскошью. Квартиру торговца заволакивал плотный голубой дым дешевого табака и грубой бумаги, золотистый, пронизанный солнцем голубой дым, который медленно, маленькими облачками тянулся через квадраты открытых зарешеченных окон на улицу. В двух медных самоварах – даже в них отражалось заходящее солнце – кипела горячая вода, и за столом посередине комнаты не менее пятидесяти дешевых стаканов из зеленого стекла с двойным дном, наполненных дымящимся золотисто-коричневым чаем или шнапсом, переходили из рук в руки. Уже давно, еще до обеда, крестьянки за несколько часов выторговали себе коралловые цепочки. Но теперь их мужьям украшение казалось слишком дорогим, и торг начинался сначала. Это была ожесточенная схватка, которую приходилось выдерживать бедному еврею, одному против могущественного большинства жадных и недоверчивых, здоровенных и иногда в большом подпитии мужиков. Из-под черной шелковой ермолки, которую Ниссен Пиченик обыкновенно носил дома, в рыжую козлиную бородку стекали по веснушчатым с редкой щетиной щекам капли пота, так что волоски склеивались и вечером после боя он должен был расчесывать их железной расческой. Но в конце концов Ниссен брал верх над всеми покупателями, несмотря на свою доброту. Ведь из всего многообразия мира он знал только кораллы и крестьян своей родины – и ему было известно, как нанизывать и отбирать одни и как убеждать других. Слишком настойчивым он жаловал так называемый "довесок", а именно: после того как покупатели выкладывали не сразу Ниссеном названную, но втайне желаемую сумму, он давал им с собой забавную коралловую ниточку из дешевых камней, которая предназначалась детям, чтобы носить ее на ручках или шейках, – верное средство от злых взглядов завистливых соседей и страшных ведьм. При этом торговец должен был все внимание обращать на руки клиентов и постоянно отмечать высоту и объем коралловых горок. Ах, то была нелегкая борьба!

Но на исходе этого лета Ниссен Пиченик превратился в рассеянного, чуть ли не беспечного человека, потерявшего интерес к покупателям и магазину. Его достославная супруга, привыкнув за много лет к молчаливости и странному поведению мужа, заметив его рассеянность, стала его попрекать. То он слишком дешево продал связку кораллов, то не заметил маленькую кражу, сегодня не подарил старому клиенту "довесок", вчера, напротив, пожаловал новому и ни на что не притязающему покупателю довольно дорогую цепочку. Никогда в доме Пиченика не было ссор. Но теперь покой покинул торговца кораллами, а сам он почувствовал, как равнодушие, привычное равнодушие к жене стремительно перерастает в отвращение. Он, не способный убить собственной рукой даже мыши из тех легионов, что каждую ночь попадались в его ловушки, – как это делали поголовно все в Прогродах, – он же за чаевые отдавал попавшихся зверюшек для окончательного уничтожения водоносу Саулу, да – именно он, миролюбивый Ниссен Пиченик, в один из таких дней, когда жена осыпала его привычными упреками, запустил ей в голову тяжелую связку кораллов, хлопнул дверью, вышел из дому и направился к большому болоту, дальнему родственнику великого океана.

Чуть ли не за два дня до отъезда матроса у торговца кораллами внезапно появилось желание проводить юного Комровера до Одессы. Желание, с которым не сравнится даже обыкновенная молния, рождается вдруг и разит точно в тот уголок, откуда исходит, а именно в человеческое сердце. Оно, так сказать, бьет в корень. Вот нечто похожее было и у Ниссена Пиченика. И не далек путь от подобного желания до его претворения.

Утром того дня, когда молодой матрос Комровер должен был отправиться в путь, Ниссен Пиченик сказал жене:

– Мне нужно уехать на несколько дней.

Она еще лежала в кровати. Было восемь часов утра, торговец кораллами только вернулся с утренней молитвы из синагоги.

Жена села. Спутанные редкие волосы, без парика, желтоватые остатки сна в уголках глаз – она показалась торговцу чужой и даже враждебной. Вид ее, ее удивление, ее испуг, похоже, окончательно закрепили его решение, которое он сам еще считал отчаянным.

– Я еду в Одессу! – заявил Ниссен с откровенной неприязнью. – Вернусь через неделю. Такова воля Божья.

– Сейчас? Сейчас? – пролепетала женщина в подушках. – Сейчас, когда столько покупателей?

– Именно сейчас, – ответил торговец кораллами, – у меня важные дела. Собери мои вещи!

И со злобным и язвительным наслаждением, которого он никогда раньше не знал, Ниссен смотрел, как поднимается с постели его жена, смотрел на ее уродливые пальцы, на ее толстые ноги, торчащие из-под длинной рубашки, крапленной беспорядочными черными точками – блошиными отметинами, и слышал давно знакомый вздох – избитую, неизменную заутреню этой женщины, с которой его ничего не связывало, кроме далекого воспоминания о нескольких ночных часах ласки и постоянного страха перед разводом.

Но в душе Ниссена Пиченика торжествовал чужой и одновременно хорошо знакомый голос: Пиченик отправляется к кораллам! Он едет к кораллам! На родину кораллов едет Ниссен Пиченик!..

V

Итак, он вместе с матросом Комровером сел в поезд и отправился в Одессу. Это было довольно накладное и длительное путешествие с пересадкой в Киеве. Торговец кораллами впервые в жизни сидел в поезде, но чувствовал себя не так, как многие другие, которые в первый раз едут по железной дороге. Локомотивы, семафоры, гудки, телеграфные столбы, рельсы, кондукторы и мелькающие пейзажи за окном не занимали его. Ниссена интересовали вода и порт, навстречу которым он двигался, а если он вообще обращал внимание на какие-то особенности и сопутствующие железной дороге явления, то исключительно с оглядкой на еще неизвестные ему особенности и сопутствующие явления судоходства.

– И у вас есть гудки? И у вас так же, – спрашивал он матроса, – дают три звонка перед отплытием корабля? Так же ли свистят и работают корабли, как локомотивы? Нужно ли разворачивать корабль, чтобы ехать в обратную сторону, или же он может просто поплыть назад?

Конечно, как водится, в пути попадаются пассажиры, которым хочется поболтать и с которыми надо обсудить тот или иной вопрос.

– Я торговец кораллами, – правдиво ответил Ниссен Пиченик, когда его спросили о роде занятий.

– А что вам нужно в Одессе? – продолжал допытываться сосед, и тогда торговец кораллами стал врать.

– У меня там большие дела, – заявил он.

– Это мне интересно, – неожиданно заговорил попутчик, до сих пор молчавший, – и у меня в Одессе много дел, а товар, которым я торгую, так сказать, сродни кораллам, хотя намного изящнее и дороже!

– Может быть, и дороже, – ответил Ниссен Пиченик, – но изящнее – никогда.

– Держу пари, что изящнее! – вскричал тот.

– Я же говорю вам, это невозможно. Тут и спорить нечего!

– А вот и нет, – возликовал противник, – я торгую жемчугом!

– Жемчуг совсем не изящнее, – сказал Пиченик, – к тому же приносит несчастье.

– Да, когда его теряешь, – возразил торговец жемчугом.

Все вокруг стали прислушиваться к столь необычному спору. Наконец торговец жемчугом полез в карман и извлек оттуда мешочек, полный сверкающих безукоризненных жемчужин. Он высыпал несколько штук на ладонь и продемонстрировал их сидящим вокруг.

– Нужно открыть сотни раковин, прежде чем найдешь одну жемчужину, – заявил он. – Ныряльщикам много платят. Из всех торговцев мира мы, продавцы жемчуга, принадлежим к самым уважаемым. Да, мы, так сказать, образуем совершенно особую расу. Посмотрите, к примеру, на меня. Я купец первой гильдии, живу в Петербурге. У меня самые знатные заказчики, например два великих князя, чьи имена фирма держит в секрете, я объехал полмира, каждый год бываю в Париже, Брюсселе, Амстердаме. Спросите где угодно о торговце жемчугом Городоцком, любой ребенок расскажет вам обо мне.

– А я никогда не выезжал из нашего городка Прогроды, – признался торговец кораллами, – и только крестьяне покупают мои кораллы. Однако вы все со мной согласитесь, что простая крестьянка, убранная несколькими нитями прекрасных кораллов, явит собой нечто большее, чем великая княгиня. Впрочем, в кораллы одевается все, великое и малое, малое они возвышают и украшают великое. Кораллы можно носить утром, днем, вечером и ночью, на праздничных балах к примеру, летом и зимой, в воскресенье и в будни, за работой и на отдыхе, в радости и в печали. В мире существует множество оттенков красного, мои дорогие попутчики, и сказано, что царская мантия нашего иудейского царя Соломона отличалась совершенно необычным красным цветом, потому как финикийцы, почитавшие его, преподнесли ему в дар удивительного червя, который по природе своей выделял красный цвет как мочу. И это был такой цвет, который в наши дни уже не встречается, царский пурпур больше не тот, сразу же после смерти Соломона червь вымер, целый вид. А посмотрите, у совсем красных кораллов этот цвет встречается. Разве вы видели красный жемчуг?

Еще никогда торговец кораллами не держал столь длинную и пылкую речь перед чужими людьми. Он сдвинул шапку со лба и вытер пот. Он по очереди улыбался спутникам, и все платили ему заслуженными аплодисментами.

– Правильно, он прав! – в один голос кричали они.

И даже торговец жемчугом вынужден был признать, что хотя на деле Ниссен Пиченик и не прав, но в роли кораллового проповедника совершенно великолепен.

В конце концов они добрались до Одессы, залитой солнцем гавани с голубой водой и подвенечно-белыми судами. И как отчий дом ждет сына, так уже ждал здесь крейсер матроса Комровера. Ниссен Пиченик пожелал рассмотреть корабль поближе. И, подойдя с юношей к часовому, сказал:

– Я его дядя и хотел бы посмотреть корабль.

Торговец кораллами сам подивился своей смелости. Ну конечно же: ведь это был не прежний Ниссен Пиченик с материка, тот, кто сейчас разговаривал с вооруженным матросом, не тот Ниссен Пиченик из местечка Прогроды, а совершенно другой, что-то вроде человека, чьи внутренности оказались вывернутыми наружу, так сказать человек вывороченный, океанический Ниссен Пиченик. Ему самому казалось, что он вышел не из поезда, а прямо-таки из моря, из пучины Черного моря. Он так доверял воде, как никогда не доверял Прогродам, где родился и жил. Куда он ни посмотрит, везде корабли и вода, вода и корабли. О белые, как цветки, черные, как вороново крыло, красные, как кораллы, – да, как кораллы, борта кораблей, шлюпок, барж, парусных яхт, моторных лодок нежно бьется вечно плещущая вода, нет, не бьется, а гладит корабли сотнями тысяч маленьких волн, сплетенных, словно языки и руки, в одно целое, язычки и ручки в одно. Черное море – совсем не черное. Вдали оно синее неба, вблизи – зеленое, как луг. Стоит бросить в воду кусочек хлеба, как тысячи крошечных шустрых рыбок прыгают, подскакивают, скользят, вьются, проносятся и летят дальше. Безоблачное небо простирается над гаванью. Навстречу ему устремляются мачты и трубы кораблей. "Что там такое? А как это называется?" – не перестает спрашивать Ниссен Пиченик. Это называется мачтой, а то – носовой частью, здесь находятся спасательные пояса, и между лодкой и баржой, парусной яхтой и пароходом, мачтой и трубой, крейсером и торговым судном, палубой и кормой, носом и килем есть разница. Сотни новых слов прямо-таки обрушиваются на несчастного и все же ликующего Ниссена Пиченика. После долгого ожидания ("в порядке исключения", – говорит старшина) он получает разрешение осмотреть крейсер и проводить своего племянника. Господин корабельный лейтенант собственной персоной является, чтобы увидеть еврейского торговца на борту крейсера Российского императорского флота. Его высокородие корабельный лейтенант улыбаются. Мягкий ветер надувает длинные черные полы сюртука сухопарого рыжего еврея, видны потертые, сплошь запятнанные полосатые брюки и заношенные сапоги, доходящие до колен. Еврей Ниссен Пиченик забывает даже заповеди своей религии. Перед сверкающим золотисто-белым великолепием офицера снимает он черную шапочку, и его рыжие кудрявые волосы развеваются на ветру. "Твой племянник славный матрос!" – говорят его высокородие господин офицер. Не находя подходящего ответа, Ниссен Пиченик только улыбается, он не смеется, а беззвучно улыбается. Его рот открыт, видны большие, с желтизной, лошадиные зубы и розовое нёбо, медно-красная бородка доходит почти до середины груди. Он внимательно осматривает штурвал, пушки, ему позволено заглянуть в подзорную трубу, и бог знает почему – далекое становится близким, то, до чего еще плыть и плыть, все же оказывается здесь, за стеклами. Бог дал людям глаза, это правда, но что эти обыкновенные глаза в сравнении с теми, которые смотрят в подзорную трубу? Бог дал людям глаза, но он наделил их также умом, чтобы они изобрели подзорную трубу и увеличили силу зрения! И солнце бросает свои яркие лучи на палубу, светит на спину Ниссена Пиченика, но ему все же не жарко. Вечный ветер веет над морем, и кажется, будто он исходит прямо из моря, ветер со дна морского.

Наконец наступил час прощания. Ниссен Пиченик обнял молодого Комровера, поклонился лейтенанту и матросам и покинул крейсер.

Сразу после прощания с молодым Комровером он собирался ехать назад в Прогроды. Но все-таки остался в Одессе. Он видел отплытие крейсера, матросы отдавали честь тому, кто стоял на пристани и махал своим голубым, в красную полоску, платком. Торговец кораллами наблюдал отплытие многих других судов, он махал вслед всем незнакомым пассажирам. Он приходил в порт каждый день. И каждый день узнавал что-то новое. Ниссен Пиченик, к примеру, узнал, что значит: сняться с якоря, поднять паруса, или разгружаться, или брать на буксир и тому подобное.

Каждый день он встречал молодых людей в матросском обмундировании, которые трудились на кораблях, взбирались на мачты, он видел их, прохаживающихся по улицам Одессы, рука об руку: целую цепочку матросов, которая растянулась на всю ширину улицы, – и на душе Ниссена становилось тяжело, ведь у него не было детей. В такие часы ему хотелось иметь сыновей и внуков, и – вне сомнения – он бы всех их отправил к морю, все они стали бы матросами. Тем временем жена его, бесплодная и безобразная, торчала дома, в Прогродах. Нынче она продавала кораллы вместо него. А ее ли вообще это было дело? Понимала ли она, что такое кораллы?

А Ниссен Пиченик в одесской гавани быстро забыл обязанности простого еврея из Прогрод. Ни утром, ни вечером он больше не ходил в синагогу для совершения предписанных молитв, а молился дома, очень торопливо, и не держал в голове праведных и угодных Богу мыслей; он, как граммофон, механически повторял звуки, которые засели в голову. Видел ли когда-нибудь мир такого еврея?

Между тем дома, в Прогродах, наступил сезон кораллов. Об этом Ниссену Пиченику было хорошо известно, но ведь то был не прежний материковый Ниссен Пиченик, а новый, океанический.

"У меня достаточно времени, – говорил он себе, – чтобы вернуться в Прогроды! Что я могу там потерять! А сколько еще я могу обрести здесь!"

И торговец кораллами остался в Одессе на три недели, каждый день он проводил радостные часы наедине с морем, с кораблями и с рыбками.

То были первые каникулы в жизни Ниссена Пиченика.

VI

Вернувшись домой, в Прогроды, он обнаружил, что потратил больше ста шестидесяти рублей, включая путевые расходы. Однако жене и всем остальным, кто спрашивал, чем же он так долго занимался на чужбине, торговец кораллами отвечал, будто заключал в Одессе "крупные сделки".

Тем временем начался сбор урожая, и крестьяне ходили на ярмарку не так часто. Как всегда, в этот период в доме торговца кораллами наступало затишье. Низальщицы, едва смеркалось, уже уходили из дома. И вечером, когда Ниссен Пиченик возвращался из синагоги, его больше не ожидало прекрасное пение хорошеньких девушек, а только жена, привычная тарелка с луковицами и редькой и медный самовар.

Однако – вспоминая о днях, проведенных в Одессе, о деловом безделье, о котором, кроме него самого, ни один человек не догадывался, – торговец кораллами покорился заведенным обычаям осенних дней. Он уже подумывал о том, как через несколько месяцев, отговорившись важными сделками, отправится в какой-нибудь другой портовый город, например Петербург.

Материальных хлопот он не страшился. Все деньги, которые он откладывал за годы торговли кораллами, лежали, неизменно принося проценты, у ростовщика Пинкаса Варшавского, уважаемого в общине человека, который безжалостно выколачивал все долги, но и проценты выплачивал аккуратно. Денежных затруднений Ниссен не опасался; бездетному, ему не требовалось заботиться о потомках. Так почему ж еще разок не съездить в какой-нибудь порт?

И торговец кораллами уже начал строить планы на ближайшую весну, как вдруг в соседнем местечке Сучки стряслось нечто невероятное.

В этом городишке, таком же крохотном, как и родное для Ниссена Пиченика местечко Прогроды, некий человек, которого до сей поры никто в округе не знал, открыл магазин кораллов. Человека звали Енё Лакатош, и родом он был, как вскоре стало известно, из далекой страны Венгрии. Он говорил на русском, немецком, украинском, польском, а захоти вдруг кто-нибудь, и господин Лакатош стал бы изъясняться по-французски, по-английски и по-китайски. Он был молодой, с гладкими иссиня-черными напомаженными волосами – между прочим заметим, единственный мужчина во всей округе, который носил глянцевитый накрахмаленный воротничок, галстук и трость с золотым набалдашником. Он приехал в Сучки несколько недель назад, завел там дружбу с мясником Никитой Колхиным и обрабатывал его до тех пор, пока тот не решился открыть вместе с ним торговлю кораллами. Фирма с ярко-красной вывеской называлась: Никита Колхин & Compagnie.

В витринах магазина сверкали безупречно красные кораллы, правда более легкие, чем камни Ниссена Пиченика, но зато и более дешевые. Большая связка кораллов стоила рубль пятьдесят, цепочки – двадцать, пятьдесят, восемьдесят копеек. Цены стояли в витрине магазина. И дабы никто не проходил мимо, внутри его целый день горланил фонограф. Веселые песни были слышны в городке и за его пределами – в окрестных деревнях. Между тем в Сучках не имелось такой большой рыночной площади, как в Прогродах. И все-таки – даже несмотря на уборку урожая – крестьяне приходили в магазин господина Лакатоша послушать песни и приобрести дешевые кораллы. Господин Лакатош вел свое заманчивое дело уже больше месяца, и как-то раз к Ниссену Пиченику зашел крестьянин из зажиточных и заявил:

– Ниссен Семенович, я не могу поверить, что ты вот уже двадцать лет обманываешь меня и всех остальных. Но теперь в Сучках есть человек, который продает прекраснейшие коралловые бусы, пятьдесят копеек за штуку. Моя жена уже хотела туда поехать, но я подумал, что сперва надо бы спросить тебя, Ниссен Семенович.

– Верно, этот Лакатош, – ответил Ниссен Семенович, – вор и мошенник. Иначе я не могу объяснить его цены. Но я сам отправлюсь туда, если ты подвезешь меня на своей телеге.

– Хорошо! – сказал крестьянин. – Посмотри и убедись сам.

Вот так торговец кораллами оказался в Сучках, постоял некоторое время перед витриной, послушал громкие песни, наконец-таки вошел и заговорил с господином Лакатошем.

– Я сам торговец кораллами, – сказал Ниссен Пиченик, – мой товар приходит из Гамбурга, Одессы, Триеста, Амстердама. Ума не приложу, почему и каким образом вы продаете такие прекрасные кораллы и так дешево.