Текст книги "Завтрак у 'Цитураса'"

Автор книги: Ясмина Михайлович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Михайлович Ясмина
Завтрак у 'Цитураса'

Ясмина Михайлович

Завтрак у "Цитураса"

Рассказ

Перевод с сербского Ларисы Савельевой

Не помню точно, когда я почувствовала непреодолимое желание попасть на греческий остров Санторин, но было это, по-видимому, давно. Однако по самым разным обстоятельствам у меня ничего из этого не получалось. Не знаю я и того, отчего в моем воображаемом, интуитивно составленном каталоге мест, по каким-то причинам казавшимсяся мне важными, именно поездка туда стояла на первом месте и казалась для моей жизни решающей.

Многие из моих друзей и знакомых хвалили Санторин, особо подчеркивая его необычность, своеобразие, красоту, правда все как-то в общих выражениях и довольно неопределенно. Единственное, что было известно мне наверняка, так это лишь то, что с Санторином принято связывать легенду Платона об Атлантиде, согласно которой в далеком прошлом этот остров был сильно разрушен мощным извержением вулкана, и что это стихийное бедствие захватило довольно большое пространство вокруг него, так что, в частности, пелена пепла распространилась до самого Египта. Таким образом, я знала, что остров имеет вулканическое происхождение, что его пляжи покрыты черной галькой, а дома и церкви нереально белые и с синими куполами. По непонятным мне причинам, с этими же местами я связывала и один из рассказов Кортасара, хотя при всем при этом я даже ни разу не посмотрела на карте, где именно остров находится, не видела ни одного проспекта с его достопримечательностями, разве что только какую-нибудь открытку. Моя невероятная тяга к Санторину основывалась, в сущности, не на чем-то визуальном, а на том околдовывающем, словно исходящем от сирен призыве, который был обращен к моему сознанию и подсознанию, на чем-то, что связано с Тайной.

Тут я должна упомянуть об одном своем "тайном" хобби. С течением времени я развила в себе способность, подобную той, которой обладают люди, умеющие определять места для колодца, другими словами, чувствовать зоны с достаточно высоким уровнем энергии, которая оказывает на меня положительное или отрицательное воздействие. Поэтому я начала, преимущественно во время путешествий, составлять частную коллекцию избранных мест пространства. В нее могли входить части города, архитектурные ансамбли, замкнутые пространства внутри домов, пассажи, галереи, сакральные и светские сооружения, энергетические узлы в природе, узкие и широкие пояса целостных или разорванных зон, мультицентрические и моноцентрические области, промежуточные пространства... Позже мое собрание углубилось и расширилось благодаря идентифицированным мною "виртуальным зонам" во времени, в литературе, в изобразительных искусствах, в обманчивой компьютерной бесконечности... А Санторин постоянно был рядом, в моих мыслях, словно какое-то отсутствующее присутствие, оставаясь самым главным местом, в котором я еще не была.

В конце марта 1996 года мы снова оказались в Афинах. Поводом была презентация вышедшего на греческом языке романа "Пейзаж, нарисованный чаем". В этой стране о переводах книг М. заботились две дамы – переводчица Гага Росич и Эфросиния Зозо Лидорики, которая возглавляет организацию "International Relations for Culture". Ей-то мы и сказали, что хотели бы побывать на Санторине. Реакция была восторженной:

– Ни о чем не беспокойтесь, более необыкновенное место просто трудно найти, и дело не только в самом месте, но и в том, где я могу вас там устроить. Вы будете гостями одного очень известного лица. Но пока пусть останется тайной, кого именно. Пусть это будет для вас сюрпризом. Итак, увидимся в мае на Санторине. В это время там красивее всего.

Вернувшись домой, мы принялись перерывать справочники и энциклопедии в поисках информации об острове. Но Санторин не объявлялся нигде! Неужели это возможно – чтобы столь известное место не было нигде описано? Тут я сообразила, что в компьютерных словарях, которые позволяют вести поиск по ключевым словам, можно попытаться найти его через понятие Атлантида. И остров возник. Правда, в переодетом виде, потому что проходил под другим, более старым именем и назывался то Тера, то Тира.

На основе собранных воедино скудных сведений из разных энциклопедий искомое понятие выглядело примерно так: "Вулканический остров в Эгейском море, один из островов архипелага Киклады. В бронзовую эру Тира попала в сферу влияния Крита и минойской цивилизации, но в 1625 году до н. э. разрушительное извержение вулкана погребло все населенные пункты острова и привело к выбросу в атмосферу огромного количества пыли, вызвавшего ухудшение климата во всем мире. Некоторые неподтвержденные теории связывали древнюю Тиру с Атлантидой". Это были все сведения, с которыми я отправилась в недельное путешествие.

Вопреки моему с М. общему желанию, наша с ним совместная жизнь постоянно несется на слишком быстрой для нас пятой скорости. Так и на этот раз: незапланированные события и неожиданно возникшие обязательства, которые свалились на нас перед самой поездкой, разрушили то радостное и возбуждающее чувство, с которым я готовилась к встрече с долгожданной Тирой. Более того, незадолго до поездки у меня необъяснимо низко упала температура, возникли всевозможные фантомные телесные боли, наступил страшный упадок сил. Это состояние достигло кульминации в день накануне отъезда, и мне уже не хотелось никуда ехать, я мечтала как угодно спастись от путешествия. Разумеется, я всеми силами гнала от себя эти настроения, связывая их с классической дорожной лихорадкой, которая, как я отметила, с возрастом стала у меня усиливаться.

Однако в день отъезда, 27 мая, я проснулась спокойной и готовой пуститься в путь.

*

Те, кто много путешествуют, знают, что на самом деле все поездки состоят из сплошных проблем. Промежутки между отдельными проблемами, которые наша память со временем будет отмечать как приятные моменты и дорожные впечатления, это всего лишь небольшие оазисы в длинной череде абсолютно неожиданных уловок, приготовленных нам, по-видимому, каким-то Антигермесом (напомню, что Гермес это бог и покровитель путников, паломников и плутов). Наше путешествие на Санторин уже в самом начале осложнилось из-за необходимости пересаживаться с самолета на самолет (до Афин мы летели на одном, а оттуда до Санторина уже на другом). Но это еще полбеды. Нам пришлось перебираться из аэропорта в аэропорт. Дело в том, что в Афинах аэропорт напоминает сиамских близнецов. Один терминал для международных рейсов, а другой – для внутренних. И несмотря на то что они объединены общим летным полем, для того, чтобы попасть из одного в другой, приходится сделать большой круг, словно речь идет о каком-то паломничестве. А с учетом свойственных Афинам невероятных автомобильных пробок, приключение, в которое выливается пересадка с одного самолета на другой, может продлиться не меньше, чем полет средней продолжительности. Так что нам нужно было преодолеть целых три этапа пути.

Еще одним неприятным обстоятельством было то, что самолет из Белграда в Афины летит всегда только рано утром, а вот из Афин на Санторин, как назло, только поздно вечером – так сказали нам в туристическом агентстве, через которое были заказаны наши билеты. Как и где провести время перед прибытием в рай в жарких и душных Афинах? В Глифаде? В аэропорту? А я как нетерпеливый ребенок, который беспрерывно спрашивает: "Ну, когда мы приедем?" – хотела только этого. Хотела как можно скорее оказаться на "моем" острове.

Неожиданно возникла госпожа Лидорики и выступила в роли "спасителя времени", в роли того, кто может произвести его компрессию. Она утверждала, что есть еще один рейс на Санторин, непосредственно после приземления нашего самолета из Белграда (точнее, через сорок минут), и предлагала забронировать билеты для нас троих (она полетит вместе с нами, чтобы разместить нас, сделать кое-какие дела, и на следующий день вернется обратно) – ну а не успеем, значит не успеем. И тут нам повезло: наш белградский рейс приземлился без опоздания, паспортный контроль мы благополучно проскочили без очереди (а она была бесконечной), ссылаясь на улетающий на Санторин самолет, на который, кстати сказать, у нас еще не было билетов, при получении багажа безотказно сработали наклейки "priority" на наших чемоданах, Зозо Лидорики уже ждала нас со своим шофером, который, несмотря на невероятную давку на дороге, домчал нас со скоростью автогонщика до другого аэропорта, мы успешно обменяли имевшиеся у нас билеты на забронированные и оставшиеся четверть часа безмятежно провели в VIP-зале. Неутомимая Зозо Лидорики, вдова известного греческого журналиста, которая живет так стремительно, будто у нее внутри турбодвигатель, и относится к мировой лиге преуспевающих деловых женщин, но при этом обладает не только невероятной энергией, но и душой страны, в которой она родилась, достала из сумки роскошно оформленный каталог Санторина. На нем было написано "Tsitouras". Так наконец-то начала раскрываться тайна того, где мы будем жить и кто наш хозяин.

– Господин Димитрис Цитурас – видный греческий адвокат, – рассказала она нам, – но гораздо больше он известен как коллекционер произведений искусства и меценат дизайнеров. Вместе с женой, а она сама с Санторина, они участвовали в оформлении апартаментов на острове, предоставив некоторые предметы старины из своей коллекции – картины, мебель, вещи. Да в сущности, это даже не апартаменты. Впрочем, вы сами увидите! Это перестроенные и особым образом соединенные между собой дома восемнадцатого века. Главная идея состояла в том, что гости апартаментов, находясь в непосредственном контакте с предметами старины окружением, живя в таком окружении, смогут по-новому воспринять коллекцию, совсем не так, как если бы она была выставлена в музее традиционным образом.

– Да-да, это своего рода отель-музей, – продолжала она. – Его собрание вас изумит! Но и это еще не все. Все помещения облагорожены не только антиквариатом, но и самыми разными предметами, принадлежащими собранию современного искусства "Цитурас". Дело в том, что господин Цитурас заказал самым известным греческим дизайнерам художественные произведения и предметы повседневного пользования в духе его коллекции и в соответствии с его личным вкусом. Понимаете, это что-то вроде "Tsitouras style"... Эти вещи можно посмотреть и купить в Афинах, на улице Солонос, там находится центральный выставочный салон его коллекции. А на Санторине сконцентрировано антикварное собрание. Он коллекционирует и старое, и новое. Его фирменный знак – венец.

Каталог выглядел просто фантастически. Сменяли друг друга потрясающие фотографии интерьеров и экстерьеров домов-апартаментов Цитураса: "Дом моря", "Дом ветров", "Дом портретов", "Дом фарфора", "Дом Нуриева"... Это было совершенно непохоже на то, что мне доводилось видеть раньше. Ни на роскошные отели, ни на нетрадиционные музейные инсталляции, ни на богатые частные дома.

– Для вас приготовлен "Дом ветров"! – с лукавой улыбкой сообщила Зозо, наслаждаясь как произведенным эффектом в целом, так и нашим изумлением от того, где мы будем жить. Охваченная сильнейшим предчувствием новых впечатлений, я, словно в полусне, листала страницы, которые относились к "Дому ветров". Эти апартаменты были устроены безусловно под впечатлением от "Башни ветров" IX века до Рождества Христова, которая находится в глубине Акрополя.

Афинская "Башня ветров" представляет собой многоугольное здание, а по сути это каменная карта тех ветров, которые чаще всего дуют на Средиземноморье. И то, что на Санторине нам достались именно эти апартаменты, показалось мне странным и удивительным совпадением. Дело в том, что "Башня ветров" является одним из действующих лиц рассказа М. "Атлас ветров", и это обстоятельство стало причиной упорных попыток запечатлеть их встречу на фотографии. Однако все, что связано с прозой моего мужа, в жизни почти всегда оказывает нам какое-то мистическое сопротивление, мы называем эти явления "помехами" и стараемся их умилостивить. Вот уже несколько лет с тех пор, как по делам нам приходится довольно часто бывать в Афинах, мой муж упрямо стремится сфотографироваться на фоне этой башни. И вплоть до нашего последнего приезда в Грецию у него ничего из этого не получалось: по необъяснимым причинам все фотоаппараты именно возле башни отказывали. В конце концов мы взяли с собой две фотокамеры, чтобы попытаться таким образом перехитрить "помехи". Фотографии получились.

"Дом ветров" Цитураса, как было написано в каталоге, получил свое имя благодаря коллекции рисунков из путевых заметкок Джеймса Стюарта и Николаса Ревета, публиковавшихся под заголовком "Наследие античных Афин" (Лондон, 1762-1816), в которых, в частности, описана и древняя "Башня ветров".

– Господин Цитурас с нетерпением ждет встречи с вами, – сказала Зозо Лидорики. – Вероятно, в конце вашего пребывания, на выходные, он приедет на Санторин. Это просто прелестный человек. Он уверен, что вы сможете насладиться островом, особенно в таких прекрасных условиях. А что уж говорить о завтраках у "Цитураса"!.. Жалко, правда, что мы летим, а не добираемся морем. Только с борта судна можно по-настоящему оценить величие встречи с Тирой.

В разговоре с нами Зозо тоже называла остров разными именами.

– Подход к острову с моря возможен у его более высокого берега, почти отвесного, представляющего собой гладкую вулканическую породу черного цвета, продолжала она. – И вся эта сторона острова усыпана типичными для Санторина молочно-белыми домиками... Аэропорт расположен в другой, почти ровной части острова, среди довольно однообразного пейзажа.

Я закрыла каталог Цитураса. Нас пригласили пройти на посадку. На летном поле стоял маленький двухмоторный самолет с пропеллерами. Мне стало страшно. До сих пор я на таких не летала. Мой страх высоты достиг крайнего предела.

Самолет издавал оглушающий шум, так что звуки голосов расслаивались и дрожали. Я молила Бога, чтобы мы как можно скорее снова оказались на твердой земле, избавились от этого ужаса, от неестественного состояния, в котором находится человек, когда он передвигается по воздуху. На протяжении полета до меня доносились отрывки того, о чем разговаривали Зозо и М. Госпожа Лидорики то на карте, то через левые и правые окна показывала острова архипелага Киклады, над которыми мы пролетали. Она говорила о том, что эти острова, лежащие на юго-востоке от Афин, совершенно непохожи на другие и в географическом, и в геологическом смысле:

– Все эти острова... – она не могла вспомнить нужное слово по-английски, они, как та пьеса Ионеско про певицу...

– Лысые, – подсказал М.

– Да, лысые. Все они, словно части одного и того же очень большого острова. А вот видите здесь, – и она показала на карту Киклад, – это Тира, Санторин.

Остров был похож на зеркально отраженную букву "С", на слишком загнутый серп, на прорванный круг, в самом центре которого виднелась дрожащая точка крохотный осколок суши. Островок в острове.

*

Наконец-то мы пошли на посадку. Вид за окном действительно не вдохновлял. Какая-то желтоватая пустошь. Самолет коснулся посадочной полосы, и я облегченно вздохнула. Спустившись на землю, я сделала нечто мне совершенно не свойственное, чего никогда не делаю. Это был весьма патетический жест. Я наклонилась и рукой дотронулась до земли. Мне-то это показалось совершенно естественным, ведь я так страстно жаждала попасть сюда. Но М. подумал, что я споткнулась, что я могу упасть, и заботливо подхватил меня под руку. Таким образом, мы вместе прикоснулись к земле – к Тире. Он сделал это через мое прикосновение.

Перед зданием аэропорта нас ждал молодой человек, который должен был везти нас на машине. Мы поздоровались с ним по-гречески, а он ответил на сербском. Оказалось, что зовут его Зоран, что в настоящее время он работает на Санторине, хотя вообще-то уже два года живет в Афинах, где изучает старинную греческую музыку и пишет работу по сравнительному анализу этой музыки с древней сербской и византийской. Он тут же засыпал нас информацией об острове. На наш вопрос о происхождении нового, итальянского имени – Санторин, он объяснил, что Киклады почти два века были под властью Венеции.

– Имя Санторин происходит от святой Ирины. На острове и сейчас живет много католиков и есть их церкви...

Преодолевая подъем к Фири, главному городу острова, – на машине, пока еще было возможно, потому что дальше нам предстояло взбираться по ступенькам и тропинкам или пользоваться канатной дорогой и ослами, – Зоран сказал:

– Город прекрасный, но только в нем почти все новое. Знаете, последнее извержение вулкана здесь было сорок лет назад, тогда же произошло и землетрясение, которое почти все разрушило.

Так мы узнали самую главную информацию об острове – на нем находится живой, действующий вулкан.

На перевале горной гряды, которая отделяет "вулканическую" часть острова, куда мы направлялись, от безличной равнины, с которой мы поднимались наверх, нас ждал еще один молодой человек. Одет он был небрежно, но костюм на нем был дорогим, а темные очки "Ray Ban" отражали нас и скрывали его. Зозо Лидорики представила нам директора комплекса "Цитурас", а он на ломаном сербском языке сказал, что одно время изучал в Белграде теологию, но потом бросил, а теперь вот будет заботиться о нас здесь и зовут его Натанаил.

– Прекрасно, – сказал М., и как раз тут перед нами открылся совсем другой пейзаж, другая сторона острова с морем и совершенно иным небом. – У меня с собой греческое издание "Пейзажа, нарисованного чаем", я его подпишу и подарю вам. Там есть один герой, ваш тезка, его тоже зовут Натанаил, хотя у него есть еще и другое имя. Не знаю, правда, как вам это понравится, но что же делать...

Услышав шутку М., я похолодела, потому что это другое имя было Сатанаил.

Тут наконец мы прибыли. На место. Высота, с которой простирался вид на открытое море, была почти горной. На одной из церквей часы били полдень. Перед нами лежала какая-то непрозрачная, опасная красота странного, почти черного моря и широкого, необычно наклоненного неба. Запах и вкус воздуха, повисшая в нем тишина были удивительными и почти неестественными.

В центре открывшегося перед нами полукруга воды находилось еще два островка – большой и маленький. Нам сказали, что больший – это вулкан, а точнее, оба они – дочери вулкана. Больший островок, называвшийся Неа-Камени, с той высоты, откуда мы на него смотрели, выглядел довольно безобидно – почти плоский кусочек земли. Мне он показался заросшим какой-то черной низкой влажной растительностью, похожей на темный плющ. Я всегда представляла себе вулкан как демонически огромную крутую гору с большим кратером. Отвечая на мой вопрос, где же кратер, Натанаил неопределенно указал на черное пятно в центре. Выглядело это довольно неубедительно, и мне здесь почудилось какое-то несоответствие. Словно показывают на север и говорят, что там юг.

Мы вошли во двор "Цитурас коллекции", как официально называется этот на первый взгляд миниатюрный отель, состоящий из расположенных на разных уровнях домов с удивительным образом разворачивающимися лестницами, напоминающими лестницы Гауди, с разбросанными в самых неожиданных местах террасами и полудвориками, с куполами, возвышающимися над верандами, с закругленными каменными оградами, защищающими от падения в пропасть, с огромной, в человеческий рост, мраморной вазой и солнечными часами над входом в "Дом ветров" и "Дом портретов". Все было нереально белым, с нереально синим небом наверху и нереально черными мощными скалами вокруг и в глубине под нами. В этом "Цитурас пространстве" было нарушено общее равновесие, так же, как оно было нарушено и на всем острове. На самой большой и самой высокой террасе за низким ограждением на белом мраморном постаменте, повернутый профилем к морю, стоял бронзовый бюст Марии Каллас. Он казался удачным изображением самой вечности.

Перед входом в наши апартаменты, на центральной террасе, под огромным солнечным зонтом стояла выкрашенная в белый цвет плетеная мебель, и здесь нам в знак гостеприимства был подан кофе, соки и крошечные пирожные. Здесь гостям "Дома ветров" обычно подают завтрак с видом на вулкан. Все предметы были из "Цитурас коллекции" – мягко блестевшие серебряные кувшины и блюда с выгравированными на них венками, большие фарфоровые белые чашки и молочного цвета пепельницы тоже с изображением венков, только зеленого цвета... Дул на удивление прохладный, даже немного неприятный ветер. Из "Дома портретов" доносилась какая-то странная музыка, создававшая соответствующий всему этому странному острову фон. Музыка была выбрана Натанаилом. На горизонте над правой изогнутой оконечностью суши неподвижно висел клочок облака или тумана. Висел неестественно низко над местом, где отвесный берег снижается и спускается в воду. Что-то было не так в этом облаке. И мне никак не удавалось задать вопрос, откуда оно там взялось, потому что Натанаил безостановочно расхваливал окрестности:

– На Санторине величественные закаты. Солнце опускается в воду точно за центром вулкана. Вот увидите, это незабываемо... Вы обязательно должны прокатиться на катере вдоль внешней и внутренней стороны серпообразного острова. Но имейте в виду, что в районе вулкана вода такая горячая, что в ней можно сварить яйцо. Не вздумайте там купаться... ха-ха-ха... Но вообще, такая морская прогулка это нечто замечательное... Я не буду говорить о завтраке, который мы завтра утром подадим вам здесь, это тоже незабываемо, сами убедитесь... Вы себе не представляете, с каким нетерпением я жду момента, когда смогу прочитать, что в вашей книге написано о Натанаиле... Ах да, с левой стороны от вас та самая белая церковь с огромным синим куполом, которую чаще всего изображают на открытках. Это фирменный знак нашего острова. А то, что видно с правой стороны, это "Скарос".

Неподалеку от нас угрожающе поднималась огромная вулканическая громада с плоской каменной шапкой наверху. Она походила на какой-то храм из мегалитов. По-сербски это название звучало комично, потому что слово "скара" обозначает жаровню с вертелом для мяса, какими обычно оснащены все придорожные ресторанчики. Мы с М. рассмеялись и одновременно произнесли то, что пишут на вывесках таких ресторанов: "Скара работает". Однако шутка приобрела совершенно другой смысл и прозвучала довольно зловеще.

– Ну а теперь, теперь я покажу вам ваш "Дом ветров", – театральным тоном заявил Натанаил.

Вход в дом представлял собой массивную деревянную дверь, обрамленную темным мрамором, с каждой стороны двери было по окну и еще одно над ней. Первое, что я почувствовала войдя, был запах. По всему дому стояли старинные серебряные и фарфоровые миски, в которых лежали засушенные цветы, растения и плоды, потемневшие и издававшие запах... Мне показалось, что это был дурманящий и тяжелый запах чего-то потустороннего, если, конечно, потустороннее может пахнуть. Внутреннее пространство оказалось неожиданно большим по сравнению с тем, что можно было предположить по впечатлению извне. Гостиная была с необыкновенно высоким потолком, уходящим вверх четырьмя сводами, из центра его свисала огромная серебряная венецианская лампада, окруженная херувимами, по сторонам от главного входа в гостиную на каменных постаментах стояли резные деревянные фонари на высоких ножках.

Но самым удивительным было то, что стена с внутренней стороны фасада, на которой располагались входная дверь и три окна, зеркально отражалась на противоположной стене, за ней находилась другая комната. Там тоже была дверь и три окна. Дом в доме.

Казалось, я попала в пространство сцены, в какую-то иллюзию, в другую реальность...

Натанаил скороговоркой давал пояснения:

– Этот комод с острова Корфу, стулья рядом с ним в стиле бидермайер, пианино не антикварное, на нем можно играть... на этот стол девятнадцатого века мы, по желанию гостей, подаем завтрак, если они не хотят завтракать во дворе, белый диван местный, с самого Санторина, и, как видите, на стенах рисунки и гравюры "Башни ветров" и карты ветров.

Две противоположные стены гостиной были увешаны картинами и рисунками, на одной стене все рамы у них были медового цвета, а на другой темно-коричневые. В каждом из застекленных внутренних окон стояли античные амфоры. Мы прошли в следующую комнату, она была маленькой, но с таким же сводчатым потолком, как и первая, правда, он был в два раза ниже. В центре комнаты стояло огромное брачное ложе под черным покрывалом. По обе стороны от него на столиках по тяжелому подсвечнику, а высоко в головах, в застекленной полукруглой нише доисторические керамические куклы из Танагры. Светом лампы, вмонтированной в эту музейную витрину, можно было пользоваться для чтения.

Дверь, расположенная напротив черной кровати, вела в просторную, отделанную мрамором под шахматную доску ванную с двойным умывальником и белыми полотенцами, перевязанными черными лентами. Повсюду лежали предупреждения: "Запрещено использовать воду для питья!"

Из спальни можно было пройти и в помещения, где не было дневного света, небольшую современно оборудованную кухню, гардеробную и в еще одну роскошную ванную. В углу находилась причудливо извивавшаяся винтовая лестница без перил, освещенная небольшими лампами, вмонтированными в стену.

– Интересно, куда она ведет? – спросила я себя.

Лестница вела в еще одну спальню, расположенную над первой, с такой же кроватью, стоящей на том же самом месте, но с окном на уровне пола, которое смотрело в гостиную. Это было то самое третье окно, повторенное внутри.

Двойной фасад, двойняшки спальни, удвоенная ванная! Я была околдована и утомлена сильными впечатлениями. При этом с того самого момента, как мы приземлились, что-то грызло меня в самой глубине души. Что-то такое, на чем я от усталости не могла должным образом сконцентрироваться, углубиться в него и расшифровать смысл. Но я чувствовала, что в этом доме было что-то зловещее, но не в смысле зловещности его красоты, а что-то другое...

*

Зозо Лидорики предложила пойти пообедать. Мы прогулялись по лабиринту улочек Фиры, посмотрели на канатную дорогу и осликов, которые спускают людей к порту, а потом уселись на висящей над пропастью террасе одного ресторанчика. Сейчас мы находились точно в центре внутреннего серпообразного берега острова, как бы в его центре тяжести, откуда одинаково хорошо были видны оба его конца. Разумеется, такое положение не подразумевало равновесия поверхности. Правый край Санторина постепенно спускался все ниже и ниже и потом нырял в море, а левый, наоборот, поднимался все выше и выше до уровня солидной горы. Тот клочок облака, который я заметила еще раньше над низкой оконечностью острова, не стронулся с места. Над высоким краем тоже неподвижно стояло облако, но это было облако желтоватого дыма. Оно напоминало пыль над каменоломней. Во всяком случае, я про себя решила, что, разумеется, это каменоломня. И успокоилась. Вулкан на островке, лежащем перед нами, плескался в черной воде. Те влажные черные растения на нем, которые в первый момент показались мне похожими на водоросли или плющ, на самом деле были темной и маслянистой поверхностью камня. Ничто живое там не росло.

Все было неподвижным и притихшим. Просто окаменевший пейзаж. Начиналось время послеобеденного отдыха. Мы заканчивали обедать, мой взгляд покоился на необыкновенном пейзаже, который вдруг напомнил мне обруч Дельфов.

В этот момент Тиру встряхнуло. Кратко, но мощно.

Зозо смущенно улыбнулась, а я спросила, входят ли землетрясения в традиционный набор достопримечательностей и бывают ли они каждый день или же включаются только в пакет туристических услуг. Короче говоря, мы обратили все в шутку, хотя и поинтересовались у Зозо, правда ли то, что Зоран рассказал нам о разрушительных последствиях прошлого землетрясения. Она отрицательно покачала головой.

Мы отправились домой отдохнуть. Наконец-то мы остались одни, в стихии своего родного языка и под грузом впечатлений. Мы шли по внешней границе города и во время этой прогулки впервые, по сути дела, рассматривали то место, куда приехали. Выглядело оно дико. Черный амфитеатр, который представлял собой остров, весь состоял из окаменевшей лавы. Ее чернота была на самом деле чернотой Солнца в сердце Земли, его подземным эквивалентом. Мы говорили о том, что весь город Фира словно стоит на острие серпа. Дома напоминают сахарный песок, посыпанный вдоль черного острия. Все здания на острове, как нам успели рассказать, построены из камня, отняты у камня и после этого покрашены в белый цвет. Они состоят из самой материи острова. А с этой материей, мы словно прочли мысли друг друга, где-то в ее глубине далеко не все было в порядке. М. сказал:

– Все это похоже на остатки какого-то прошлого мира.

Действительно, все здесь напоминало не только геологические, но и биологические остатки прошлого мира. Неожиданно я почувствовала беспокойство, какое-то страшное, пока еще непонятное предчувтствие начало подниматься во мне, но ему никак не удавалось пробиться наружу. Напряжение вызывало сильнейшее, почти органическое отвращение к этому месту, попасть в которое я так страстно желала годами. Это чувство ошеломило и напугало меня.

– Здесь можно увидеть красоту катаклизма, – сказал М.

В этом черном каменном и на первый взгляд мертвом пространстве было что-то канцерогенное, что-то болезненное и устрашающе живое. И от присутствия этого живого нельзя было просто так отмахнуться. Оно было опасным и всеобъемлющим в пространстве и времени. Эта была патогенная в пространстве и времени зона. В ней находились геологически патогенные клетки. И каждый из нас двоих чувствовал это всем своим существом.

Вся окружавшая нас природа вдруг явственно вызвала в памяти картину Ивана "Пейзаж, нарисованный чаем", которая и дала имя роману М. Она висит над моим письменным столом. Я наблюдаю за ней уже много лет. На рисовой бумаге, окрашенной разными чаями, несколько темно-зеленых островков плавают в голубоватой жидкости. В глубине картины угадывается какой-то большой кусок суши. Меня не покидает непреодолимое чувство, что это не пейзаж, а клетки, может быть, даже клетки метастазы. Время от времени они словно бы движутся и растут, очень осторожно и почти незаметно, словно боятся спугнуть того, кто смотрит на картину.

Мы добрались до нашего "Дома ветров" в одуряющей тишине раннего послеполудня. Мне было немного грустно, немного тревожно... Было такое чувство, что меня обманули, причем обманули в чем-то сущностном... Майское греческое солнце жарило вовсю, хотя сквозь эту жару время от времени прорывался резкий холодный ветер. Где же я нахожусь – в горах или на море?