Текст книги "Конец пути"

Автор книги: Ярослав Гжендович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Кинь на землю, – посоветовал я, а потом поднял тяжелый замшевый мешочек, внимательно следя за руками воришки, но тот лишь баюкал окровавленную ладонь. Когда-то мне было бы его жаль, я бы подумал, что он беден и что ему некуда отправиться, но с тех пор миновало немало времени, и я уже знал, что подобные ему обычно просто предпочитают красть, чем делать что-либо иное, и что он убил бы меня не раздумывая, потому что он в том возрасте, когда сперва что-то делают, а только потом думают, да и то совсем необязательно.

– Сними кольца, и тогда я не выдам тебя страже, – процедил я.

Забрал их, спрятал в мешок и ушел. Нож второго не стоил ничего, это был просто расклепанный плотницкий гвоздь, пусть и заточенный, словно бритва брадобрея, а потому я просто сломал клинок, всунув между каменной дверью и косяком.

От базара меня отделяли несколько десятков шагов, и я преодолел их почти бегом, потому что боялся за собственную корзину путника, но оказалось, что та стоит, где и была, и я направился в сторону толпы, где богач скандалил со стражниками. Младшего воришки уже и след простыл, поскольку при нем ничего не нашли. Когда он обрезал кошель, перебросил его в другую ладонь, прикрытую полой кафтана и сразу же швырнул его в сторону, где мешочек подхватил пробегавший мимо другой парнишка. Я не заметил, кто именно его схватил, но знал, что в безопасном закоулке он уже окажется за пазухой старшего.

Я склонился, держа мешок на вытянутой ладони, чтобы не было сомнения, будто я намереваюсь его присвоить.

– Кажется, это принадлежит тебе, – сказал я. – Они пробегали мимо. Мне удалось вырвать мешочек, но они сбежали.

Обворованный прекратил спорить со стражниками и ошеломленно глянул на меня.

– Ты отобрал у вора кошель, а теперь отдаешь? – уверился он таким тоном, словно недослышал и не разглядел.

– Я знаю, каково оно – остаться обворованным, – пояснил я. – Я и сам странник, обладаю немногим, но чужого мне не нужно.

– Тебе надлежит воздать за сделанное, – заметил один из стражников. – Саду нужны честные и благородные люди.

Богач кивнул.

– Такие поступки следует вознаграждать, – согласился он. – Я мог нынче понести серьезную потерю, странник.

– Мне не нужны деньги, – сказал я ему. – Но я попрошу у тебя взамен нечто настолько же ценное. Несколько советов, как мне жить в таком месте.

– Ты не хочешь моих денег? – повторил он неуверенно, словно не понимая, радует это его или оскорбляет – или же нужно в этом видеть какую-то хитрость.

– В моем положении совет дороже серебра, – вздохнул я. – А поскольку ты мне кое-что должен и выглядишь именитым мужем, ценящим свою честь, я знаю, что ты дашь мне наилучший из возможных советов.

– Хорошо, – ответил он. – Пойдем в корчму, где я поставлю тебе кувшин морского меда и отвечу на твои вопросы.

Он повел меня улочками между стенами и тесно сбитыми каменными домами со стрельчатыми крышами, пока мы, преодолев довольно крутую лестницу, не взошли на более высокий уровень крепости к еще одному ряду домов, украшенных колоннами, ступенями и балконами. Улица, что тянулась вдоль фронтонов домов, была узкой и подступала вплотную к зубчатому краю стены, за которой были видны крыши нижних домов, базар и рыбачий порт, пирсы и мачты колышущихся кораблей, а еще дальше – море.

В Ледяном Саду я не видел неухоженных и бедных домов, ничего сколоченного на скорую руку, что делают бедняки. Все дома здесь построены были из камня, однако я не видел ни стыков, ни кирпичей, во всех окнах было настоящее стекло, стоящее безумных денег, а порой даже цветное. Все дома гордо выставляли украшения из камня, колонны и балюстрады. На что бы я ни взглянул, все казалось мне совершенно новым и неиспользованным. Так было и у самого порта, так было и здесь, но чувствовалось, что тут, на верхнем уровне, вознесшись над запахами рыбы, мяса и гниющих овощей, которые расточал любой базар, над площадью, где морской бриз разгонял дым из угольных печек, на которых пекли грошовые закуски и где из своего окна можно было глядеть прямиком на море, обитают довольно богатые жители крепости.

У корчмы была собственная вывеска у входа, на цепях, с названием, выжженным на доске угловатыми знаками Мореходов. Под стенами стояли дубовые столы, а один был выставлен на самый бастион под стенами крепости. День был теплым, потому сидели мы именно там, глядя на море и порт у наших ног. Корчмарь, с тряпкой, заткнутой за пояс, принес нам большой глиняный кувшин и оловянные, мастерски сделанные кубки. Сам кувшин был раскрашен, благородной формы, носик сделан в виде клюва цапли и заткнут серебряной пробкой, а мой собеседник сразу же заплатил за него серебряным пенингом.

– Откуда ты? – спросил, глядя, как я набиваю трубку. – На тебе вещи, что похожи на те, которые носят в Амистранде, но твои черты и волосы другие. Также ты берешься за пиво без страха, как человек рассудительный. На тебе к тому же обычный пояс и другие вещи, как на простых людях. А еще ты смугл и неважнецкой фигуры, как бывает с южанами. А вот на доске пришельца у тебя выбито наше имя: Фьялар. Еще ты носишь знак свободы какого-то из кланов Людей Медведей. Одежда твоя бедна и поношена, однако по тебе можно предполагать, что происходишь ты из знатного рода. Выглядишь молодым, но глаза твои стары, словно ты повидал в этой жизни немало.

– Я с юга. Происхожу из племени, что давно было покорено амитраями, и уже долго странствую. Я сбежал из моей страны, когда туда вернулась старая вера, потому что не хотел жить под Красными Башнями. Меня зовут Филар, но чиновник в порту не слишком-то понимал, как записать, потому справился, как сумел. Но кажется мне, что это я должен был спрашивать, если уж я отдал тебе кошель, а не ты мне.

Он рассмеялся.

– Если уж ты не любишь, чтобы о тебе слишком много знали, можешь использовать то имя, которое дали тебе в порту. Всякий из наших по нему будет полагать, что отца твоего звали Фьяларди и что твой первый сын будет Фьялунд. Если будет у тебя дочь, то назовешь ее Фьялла. Меня звать Снидульф Пылающий Конь, из чего легко понять, что моего отца звали Снидар.

Я печально улыбнулся и высек огонь, раздул жар и зажег от него сухую щепку.

– Я некогда знавал одну Фиаллу. Она давно мертва и наверняка не происходит из этих мест. Но если когда-нибудь будет у меня дочь, дам ей такое имя. Я едва поставил ногу в этом городе, Снидульф. Не знаю, куда пойти и как найти тут какое-нибудь занятие. Я видел немало стран и городов, но в каждом царят свои обычаи. Я ищу дешевого постоя и простой работы, но не хотел бы расспрашивать о том у первого встречного.

– Это не простой город, – кивнул мужчина. – Возник на урочище, его наполняет сила песни богов. Многие такого боятся – об этом месте ходят разные слухи. Мы, кто здесь живет, не боимся ни города, ни Песенника, который им владеет и зовется мастером Фьольсфинном. Потому что мы все были в Ледяном Саду и получили его защиту. Можем ходить, куда пожелаем, и, хотя здесь чувствуется сила урочища, нам ничего не угрожает. Мы – часть города, и он защитит нас не только от собственных призраков, но и от войны богов и холодного тумана. Сквозь Ледяные Врата может пройти каждый, кто пожелает и кто сумеет преодолеть страх перед урочищем, а потому лучший ответ на твой вопрос и лучший совет таков: найди городской храм и скажи, чтобы тебя проводили в Сад на пир. Снимешь деревянный амулет с именем и знаком странника и получишь серебряный со знаком древа. Город даст тебе дом, за который ты не станешь платить, и поможет найти достойное занятие. Городу нужны люди для работ, чтобы все крутилось, как ему должно.

– Я был в городском храме, – ответил я. – Мне рассказали о пире и вратах в Сад, но я не могу ими пройти. Жрецы говорят, что тот, кто так поступит, забудет, откуда он явился, и сердце его всегда останется в Саду. У меня же есть дом, есть близкие мне люди. Когда-нибудь я хочу вернуться на свою родину и не могу позабыть о тех, кого я оставил позади. В этот город я попал случайно, и не в моих намерениях оставаться здесь навсегда.

Снидульф чуть насупился, снял с головы кожаную повязку и почесал темечко.

– Если так, то все зависит от того, есть ли у тебя серебро. Для тех, кто хочет остаться странниками, жизнь этом городе такая же, как и в остальном мире. Многие пришельцы боятся песен богов и не хотят проходить в Ледяные Врата. Некоторые же прибывают сюда затем, чтобы торговать с городом, и хотят лишь перезимовать, а по весне вернуться на Побережье. Другие хотят остаться, им нравятся солидные каменные стены, собственный очаг в комнате, тепло, идущее от пола, то, что им нет нужды присматриваться к холодному туману или к ночным грабителям под частоколом. Хотят покупать мясо на базаре, а не разводить скот, предпочитают работать на кого-то и брать за это медь, а не обрабатывать землю, и полагают, что зимой лучше слушать музыку в корчмах, чем вой волков. И все же они боятся урочищ и песен богов. Такие должны оставаться в кварталах для чужеземцев вокруг торговых портов, здесь, около рыбачьей пристани, и наверху, у Каверн. Тут нет силы урочища, а потому они в безопасности. Только тут они и могут найти пристанище. В верхних районах есть места для тех, кто не боится силы Сада и находится под его охраной. Никто не запрещает чужеземцам туда ходить, но и не охраняет их от странных вещей, что могут с ними произойти, поскольку они чужаки для города, который их не знает и не узнаёт. Потому, если у кого-то совсем нет денег, лучшее, что можно ему посоветовать, это отправиться в городской храм. У жрецов при святынях есть комнаты, где вечером дают задаром миску похлебки и хлеб. Кому некуда пойти, тот может спать в той комнате на лавках, столе или полу, если после поможет на кухне. Это не лучшее жилье, но там тепло, и зимой всяко лучше, чем в метель на улице.

– У меня есть серебро, но его немного, – заявил я осторожно. – И наверняка его не хватит надолго, однако я не желаю зависеть ни от чьей милости, и уж точно не от милости жрецов. Потому прошу твоего совета. Не знаю, сколько тут обычно платят за угол для сна и где можно его искать.

– Как всюду в мире, здесь тот, у кого нет собственной крыши, должен пользоваться гостеприимством или спать на постоялых дворах. В кварталах для чужеземцев почти одни постоялые дворы, и везде над общим залом есть места для гостей. Здесь тоже, но тут платят по меньшей мере пять пенингов за ночь. Нужно идти в Ластовню или в Каверны. Знаю, что там есть улицы, где таверны и постоялые дворы тянутся цепочкой друг за дружкой.

– Об этом я уже догадался, – заявил я. – Потому что везде в мире одинаковые законы. Однако постоялые дворы есть лучше, есть хуже. Мне нужно место, где я смогу оставить свое добро и не переживать о нем, не хотел бы я жить и среди воров и шлюх. Ищу спокойный угол, подальше от назойливых людей, с которыми раньше или позже мне придется столкнуться.

– Я не слишком хорошо знаю эти кварталы, поскольку живу здесь как горожанин с самого начала, как только я прибыл в Ледяной Сад. Мне никогда не пришлось спать в кварталах для чужеземцев, но, пожалуй, я знаю, как разведать, какие обиталища там дешевы и неопасны. Что ж до заработка, то все зависит от того, что ты умеешь делать.

На этот вопрос я отвечал с оглядкой, хоть и довольно подробно, минуя ту мелочь, что я был императором, Господином Мира и Первым Наездником.

– Из всего, что ты умеешь, тут и правда немногое может пригодиться, если ты не станешь полноправным жителем, – заявил он. – Город сумел бы использовать резчика, который умеет сражаться, знает, как работать в поле, а также знаком со множеством языков, порядком знает о чужих странах и умеет играть на чужеземных инструментах, писать чужими письменами и считать, но странник с такими умениями сможет немного – и то, не представляю как, если не будет знать нужных людей. Остается положиться на ручную работу, но если тебе пришлось быть невольником, то ты и с этим справишься. Нужно прийти на рассвете на площадь, что зовется Сольным Торжищем – туда приходят те, кто нанимает людей на работы. Это разная работа, порой на день, на два, а иной раз и на неделю. Порой под крышей, порой во дворе, да и платят очень по-разному. В зависимости от тяжести и числа желающих работа дает от пяти пенингов ежедневно до десяти-пятнадцати, но обычно это такая работа, какой никто не желает заниматься.

– Не думаю, что она окажется хуже той, что мне приходилось делать в неволе, однако я не вынесу, если кто-то попытается принудить меня к ней плетью. Я пообещал себе, что никто уже не сумеет безнаказанно оставить след кнута на моей спине.

– Это Ледяной Сад, – ответил он мне на это. – Тут нет рабов, и бичевать запрещено даже собственных детей или сожительниц, хотя некоторые возмущаются и полагают это странным. Единственные, кто имеет право такое делать, – городская стража, если суд законоречцев посчитает кого виновным в ряде преступлений, но такое случается нечасто. Обычно им приказывают отработать обиду.

Мы допили пиво, и я еще попросил, чтобы он показал мне, как пройти к Сольному Торжищу, где собираются ищущие работу, а потом мы отправились в район, что лежал за вторым поясом стен и звался Кавернами и где обитали чужаки и немногие горожане.

Как портовый район, так и Каверны показались мне довольно многолюдными. По сравнению с купеческим кварталом в Маранахаре, конечно, было тут пустовато; почти нигде не приходилось мне протискиваться между людьми, я без проблем мог пройти под стенами или заглянуть в какую-нибудь таверну. И все же Каверны пульсировали жизнью, в отличие от тех мест, мимо которых я шел утром по пути на рыбный базар. В закоулках стояли лавочки, на которых продавали разные вещи, под ногами валялись объедки, в канавах плыли нечистоты, выливаемые из боен, прачечных и кухонь, где варили еду на продажу. На стенах виднелись надписи на множестве языков. На минуту я с опасением высматривал знакомые знаки и символы Подземного Лона, но тут вились лишь угольные линии наивных непристойных рисунков и обычные надписи. Те из них, которые я мог прочесть, главным образом оказывались проклятиями, многих алфавитов я не знал, но картинки, что встречались с ними рядом, говорили сами за себя. Дома были как и везде в городе, однако тут никто не заботился о драгоценных стеклах или орнаментах. Рельефы бывали сбиты и испорчены, а во многих окнах дыры заклеили тряпками либо рыбьими пузырями. Под ногами бегали какие-то измазанные в грязи мерзкие животные, издавая отвратительные звуки, и птицы, похожие на маленьких орнипантов, видимо, не умевшие летать, – их названия я не знал.

Мы шли широкой улицей, на которой рядами тянулись корчмы с деревянными щитами на цепях, но Снидульф заявил, что в этих местах будет слишком дорого.

– Большинство людей входит теми воротами, – пояснил он. – Предпочитают ночлег подле главной улицы, поскольку не знают города и не хотят искать слишком долго. Но мы пойдем в боковые переулки. Не в ту сторону – там обитают измененные и Отверженные Древом, – и не туда, поскольку там веселые дома. Найдем небольшую, но чистую гостиницу на одной из тех улочек. Они близко от Суконной, которой ходят стражники, чтобы здесь было спокойно, и достаточно вдалеке, чтобы и цены здесь были неплохими.

Мы так и сделали и вскоре оказались в закоулке, отходящем от главной улицы, что вел вдоль крепостной стены: там стоял узкий и высокий дом, втиснувшись между двумя другими, как и всюду здесь, с неброской вывеской над входом.

Внизу находился общий зал, похожий на холл, я видывал такие и на континенте. Это было помещение с очагом, лавками и столами, где все живущие проводят больше всего времени за едой, питьем и греясь у огня, развлекаясь, играя и слушая музыку. Тут было так же, как на материке, хотя жители происходили из различных стран и кланов и их ничего не объединяло, кроме того, что спали они в одной гостинице.

Называлась она «Волчья Лежка», и хозяином был крупный мореход с бельмом на левом глазу и его дочка. Девушка – чуть старше меня, высокая и высокомерная. Носила узкие кожаные штаны и вышитый короткий кафтан с кожаными отворотами рукавов, утыканными заклепками, у нее были кудрявые фиолетовые волосы, подбритые на висках, и тонкая серебряная диадема. Это с ней мне нужно было договориться, хотя о торге и речи не было.

– За ночь три пенинга, – заявила она, свысока глядя на меня бледно-зелеными глазами. – Потому за месяц заплатишь марку, три шеляга и один секанец. За эти деньги можешь взять отдельную спальню с окном на верхнем этаже, кипяток с утра, миску супа в сумерках из котла и кусок хлеба. Убираешь у себя сам, носишь воду в умывальник и выносишь ночной горшок. Внизу есть баня, куда можешь заходить два раза в день. Свет ламп и тепло из дыр включено в оплату, но ты не можешь сам зажигать газовые лампы, поскольку не умеешь. У себя же за масло платишь сам, за дрова в очаге тоже платишь свою часть, два пенинга в неделю, – или приноси в неделю две вязанки. За это можешь варить собственную еду и сидеть у огня, когда захочешь. Если попытаешься меня тронуть, обидеть, устроить скандал с гостями или если убьешь кого-то без причины, мы с отцом отдадим тебя страже.

– Что-то загибаешь. На полпенинга многовато, – заявил Снидульф. – Не говоря уже о том, что если он платит наперед, то ты должна что-то ему скинуть. И дороговато берешь за суп и очаг. Марки серебром наперед должно бы хватить как за ночлег в этом районе.

– Я не первый раз считаю кому-то за месяц, – рявкнула она. – Идет осень, скоро уже не найдешь постели дешевле, чем за два скойца за ночь. Могу уменьшить на секанец, пусть платит марку и три шеляга.

– Ты почти не сбросила, – сказал я. – Дам марку и два шеляга, если дополнительно требуешь за топливо и я должен сам освещать свою комнату. К тому же я плачу наперед, и с этим у тебя проблем не будет.

На том и порешили. Скоро Снидульф попрощался со мной и пошел по своим делам, радуясь возвращенному серебру. Девица, сказавшая мне, что ее зовут Сфавла, ни на миг не изменила высокомерного выражения лица, пока отмеряла половину моих денег, однако я все равно был доволен, выторговав десять с половиной пенингов.

Потом мы пошли наверх, она провела меня виляющими коридорами и отворила железным ключом деревянную дверь в узкую клетушку, где была кровать, табурет и небольшой столик с кувшином. Рядом с постелью было столько места, что едва удалось бы протиснуться к окну, однако там были стены, потолок и дверь, от которых я получил собственный ключ кованого железа.

Девушка вышла, а я поставил свою корзину путника на каменный пол и уселся на кровати, держа в ладони мой шар желаний.

Впервые с той грозовой ночи в Маранахаре я куда-то добрался. Остановился.

Перестал убегать.

Я не достиг ни одной цели, но не имел и понятия, как бы такая цель могла выглядеть. Даже не мог сказать, как долго продолжалось мое бегство. Я оставил позади множество мест, где я утратил ощущение времени. В пустыни, в плену у Сверкающей Росой, в Долине Скорбной Госпожи, но и в самом начале, во время путешествия бездорожьем по Внешнему Кругу Амитрая.

Теперь я дошел до конца, остался совершенно один и не знал, как поступить дальше.

Я сидел на испятнанном сеннике и смотрел на кусочек неба за окном, на сверкающие крыши вокруг. Тогда-то началось время ожидания, пока моя судьба проснется, но я не мог справиться со страхом, что я потерял тонкую, словно тень, тропинку, что должна была к ней вывести. До этого мига, что бы со мной ни происходило, передо мной была цель. Я странствовал к краю пустыни, к Эргу Конца Мира. Я топтал песок Нахель Зим, направляясь в страну Людей-Медведей. Я убегал из рабства и шел на север. В конце же я совершенно случайно приплыл морем к Ледяному Саду. Зачем? Я всегда мог надеяться, что ответ ждет меня за очередным поворотом моего пути, за холмом или песком пустыни. Но я оказался здесь, в Кавернах, в гостинице «Волчья Лежка», в грязной берлоге, – и это был конец пути. Ответ не пришел.

Я распаковал корзину, осмотрел небогатые свои пожитки. У меня были амитрайские одежды синдара, что уже лишились шафранно-желтого цвета и сделались серо-бурыми, был зимний кафтан и штаны, несколько перевязей и туник, шарф, носки, пустынный плащ. Все эти вещи я старался штопать и стирать, едва только удавалось, но они все равно истерлись и потрепались. У меня были еще две пары латаных сапог, военные сандалии в очень неплохом состоянии, миски, кружка, ложка, щипчики для еды, платок, немного всяких мелочей, трубка Бруса и посох шпиона, а еще мой шар желаний.

Наличных осталось у меня пять шелягов, два скойца и один пенинг.

Вспомнилось мне, что у меня были меч, щит, шлем и кольчуга, а еще лук и стрелы, и что все это пропало в Долине Скорбной Госпожи. Вынеси я их, мог бы их тут продать. Они, конечно, были не лучшего качества и не новые, но полагаю, что я получил бы за них как минимум пять марок. Это уже не говоря об экипировке разведчика, которую я носил до того и которую продали на приграничном торге.

Я сошел в баню и постирал одежду, остальные свои вещи разложил на подоконнике и развесил на колышках, вбитых в стену. Убрал в сторону горстку монет – примерно пару скойцев, – остальные же сложил ровным столбиком, завернул в платок и спрятал внутрь посоха шпиона, который воткнул между жердями кровати и оплел ремнями так, чтобы он не слишком-то выделялся между остальными палками, на которых лежал сенник.

Когда я закончил эти дела, миновал полдень, а потому я спрятал отложенные деньги в кошель, укрыл тот в одном из карманов за пазухой куртки разведчика и пошел в город.

Просто так, без цели. Мне нужна была глиняная дешевая лампа и масло к ней, если, конечно, я не хотел набить шишек в темноте. Да и что мне было сидеть в спальне? Я хотел узнать окрестности, возможно, купить несколько овощей и что-то для супа, проверить, известен ли здесь ореховый отвар, поискать бакхун или корень мыльницы. Посидеть где-нибудь и попить пива. Простые, несущественные дела. Меня тут уже никто не преследовал. И мне некуда было направляться. Не было у меня дел более важных, чем простые действия, позволяющие пережить день. Я к такому не привык, и меня начало охватывать беспокойство. Глубокое и беспричинное.

Остальную часть дня я бродил по городу, как в молодые годы по улицам Маранахара. Лениво, без цели, присматриваясь к товарам на прилавках или подсаживаясь за столики с кружкой пива, чтобы понаблюдать за проходящими мимо людьми. Вот только в те годы я получал деньги ни за что, лишь за то, что я был наследником престола, к тому же никогда не отходил от меня мой учитель, проводник и наперсник. Друг. Брус. Тут, на спокойных улицах Ледяного Сада, я чувствовал, как сильно мне его не хватает. Как сильно не хватает мне всех остальных, кто исчез в неизвестности – или ушел Дорогой Вверх.

В сумерках я вернулся в гостиницу, с лампой, бутылкой дешевого жира, который немного коптил и отдавал рыбой, и с глиняным кувшином, несколькими репношками, фласолью, луком и кусочком мяса не пойми какого зверя. У меня был также узелочек с горстью соли и немного приправ, которых запах мне нравился или же казался знакомым. Я сел в зале внизу и сварил себе юшку, а потом сидел и смотрел в огонь, попыхивая трубкой.

Никто не обращал на меня внимания. Лишь трое мужчин за длинным столом, которые выкладывали на столешницу гладкие дощечки, покрытые странными знаками, каменные кружки и монеты, пригласили меня сыграть. Я вежливо отказался, объясняя, что не знаю правил и что денег у меня слишком мало, чтобы тратить их за игрой.

За другим столом сидело и несколько крикливо одетых женщин, болтающих друг с дружкой, хихикающих и расчесывающих друг другу волосы, а еще один худой муж, что таращился в пламя, как и я, только по другую сторону очага, легонько теребил струны небольшой арфы странной формы, которую держал на коленях.

Я пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь на засов, чего не случалось со мной уже давно. Потом я лежал в темноте, прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы, к хихиканью и пению, топоту на ступенях и к разным шумам, которых я не мог распознать. Я еще долго не мог уснуть, чувствуя беспокойство.

На следующий день я встал еще до рассвета, съел кусочек сыра и пошел на Сольное Торжище искать тех, кому нужны люди для работы. И нашел их без проблем. Сольное Торжище было еще одной квадратной площадью, втиснутой между домами и первым кольцом стен, смотрела она на небольшую пристань. Соль продавали на длинных каменных столах, накрытых карнизами, и выглядела она иначе, чем те розово-белые плиты, которые я сопровождал в караване. Здесь лежали кучи белых кристалликов. Я заметил еще, что была она дешевле продаваемой у Людей-Медведей. Ищущие работы стояли бесформенной группкой чуть в стороне, при самом выходе из порта, сидели на пирсах или среди расставленных пустых корзин. Те, кому нужны были работники, носили длинные ветки, которые поднимали высоко над головой, чтобы их замечали в толпе, и выкрикивали разновидности работ, на сколько дней требовались люди и сколько они намерены им платить.

Тогда, в первый день, я отправился «на разгрузку, три дня, восемь пенингов за день, без еды!». Меня проводили в другой порт, тот, что был у рыбного рынка, где я целый день ходил с пирса на деревянный трап и сходни, что вели под палубу, и возвращался с мешком на плечах, корзиной, полной рыбы, или бочонком. Нес это все на повозки и тачки, рядком расставленные на набережной. Товары были тяжелыми, но не настолько, чтобы я не мог их носить, и каждый раз, когда на башнях городских храмов отзывались колокола, рассказывая обитателям, как течет время, нам позволяли немного отдохнуть, напиться воды из бочки и распрямить спины. Несколько раз я видел, как работодатель грозил кому-то розгой или кричал, но никого не ударили на самом деле.

И все же, когда отбили шесть колоколов, я был сильно уставшим, болели у меня плечи, руки и ноги. Вот только я помнил время, проведенное невольником, и по сравнению с ним разгрузка судов казалась мне просто забавой. Я ощущал усталость, но не падал от изнеможения. После шести колоколов, что пришлись примерно на час собаки, солнце стояло еще высоко, а при дворище Сверкающей Росой мы бы работали еще немало часов под ударами, пинками и ругательствами, а в свою берлогу я бы добрался уже затемно. Тут же после шести колоколов купец, который нас нанял, пришел с двумя воинами, сел за небольшим столом на набережной, выплатил нам всем по шелягу и напомнил, чтобы завтра мы приходили прямиком сюда, а не на Сольное Торжище.

Когда он вынимал и отсчитывал серебро из небольшой, обитой кожей шкатулки, за стойками с сушащимися сетями и корзинами, отделявшими нас от базара, я заметил невысокие фигурки, рядком присевшие там, где удавалось забраться повыше: смотрели на монеты, насыпанные столбиком. Были это те самые подростки, которых я видел прошлым днем, только теперь их было побольше. У одного из них было странное треугольное лицо с острыми, как у крысы, зубами и словно бы кожистые крылья, сложенные за спиной, у другого – костяные крючки, вылезающие из-под кожи и лишний ряд зубов, у третьего голова поросла двухцветными шипами, которые тот постоянно щетинил. Сидели они далеко и только таращились голодным неподвижным взглядом, будто шакалы на пиру у леопарда, но я все равно почувствовал холод на спине.

Когда я забирал плату, то заметил, что один из подростков легонько толкнул локтем второго и указал на меня. Тот выпрямился, под капюшоном мелькнуло искривленное алой опухолью лицо, и наши глаза встретились.

Один из охранников свистнул и погрозил мальчишкам толстой палкой с рукоятью, обернутой ремнями, с набитыми на другом конце железными кольцами. Мальчишки неохотно слезли со стен и стоек для сетей, но отступили всего на несколько шагов. Другие носильщики тоже заметили их, и, когда надевали свои сложенные на набережной куртки и кафтаны, забирали сумки и корзины, в которых принесли себе немного еды, я увидел, что у каждого при себе палка, цепь, корд или короткий меч. Все это можно было легко спрятать под кафтаном, но теперь носильщики разместили оружие на виду, чтобы оно было заметным и чтобы его можно было легко достать. Я же не взял с собой ничего и потому обрадовался, увидев, что все мы выходим с базара сплоченной группкой и, проклиная собственную глупость, старался оказаться в центре.

К счастью, когда мы выходили с базара, появились трое городских стражников, охранник купца свистнул и указал на воришек, стражники зашагали в ту сторону, а подростки исчезли, словно стайка крыс.

На следующий день я взял с собой нож следопыта и кастет, отобранный у молодого вора. После длинного жаркого дня, который показался мне сложнее предыдущего, мы снова вышли с площади группкой, на мне же была старая куртка с капюшоном, которую я купил в предыдущий вечер, – она выглядела как обычная одежда обитателя Побережья Парусов. Когда грузчики вышли с базара и разошлись по улицам города, я отправился домой кружным путем, петляя по городу. Проходил закоулками и осторожно оглядывался. Полагал, что справлюсь с оборванцами, если только они не застанут меня врасплох или если не окажется их слишком много, но я точно не хотел, чтобы они высмотрели, где я живу. Несколько раз я заходил в таверны, которые покидал задними дверями и дворами под предлогом, что ищу выгребную яму, и только потом подошел к «Волчьей Лежке» и там тоже воспользовался задней дверью.

На третий день мне все равно стало казаться, что я везде вижу молодых оборванцев, потому, когда я направился на Сольное Торжище, взял работу в другой части города и потом избегал той, первой пристани.

Делал я тогда разные вещи: помогал в мастерской колесника, работал в вонючих дубильнях глубоко внутри горы, где в пещерах выстроили множество мастерских, кузниц и верфей. Согласился работать на сборе фруктов, когда нас отвезли повозками далеко вглубь острова, за город. Тогда я впервые за долгое время оказался под открытым небом, среди деревьев и широких лугов – и почувствовал, как устал от города.

* * *

В любом случае было ясно, что в Ледяном Саду не хватало рабочих рук, причем в большей степени, чем можно было подумать, исходя из числа обитателей. Похоже, что граждане неохотно занимались такими простыми работами, как те, на которые нанимался я, а потому мне несложно было зарабатывать на жизнь. Скоро у меня скопилось уже немного наличности, которую я обменял в конторах на более крупные монеты, чтобы легче было их прятать; ел я досыта, а теперь начал и многовато пить. Вел я скромную жизнь и каждый день зарабатывал на пару пенингов больше, чем было нужно. Я не работал каждый день. Мог позволить себе иной раз остаться в гостинице на день-два, если погода была исключительно скверной, или когда я чувствовал себя слишком уставшим.