Текст книги "Религиозная историография России"

Автор книги: Ярослав Кеслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Обратим внимание на то, что здесь официальная история Дома Романовых расходится с официальной историей патриаршества, поскольку, по ней, патриарх Иосиф был избран по жребию только в 1642 г., а в 1636 году патриархом был еще Иоасаф (I), умерший в 1640 г. («К 400-летию Патриаршества на Руси». Изд. Отд Моск. Патр., 1989 г., далее ПАТР). Ни официозное издание царской России, ни издательство Патриархата, с их тщательнейшей цензурой, нельзя заподозрить в опечатке или путанице имен Иосиф и Иоасаф.

Здесь все гораздо серьезней, ибо Иоасаф был назначен мудрым Филаретом своим преемником совсем неспроста. Этот священник занимал далеко не второе место в церковной иерархии (по ней за патриархом в то время следовали митрополиты: Новгородский, Ростовский и Сарско-Подонский) – он даже никогда не был митрополитом. До 1634 г. Иоасаф был архиепископом Псковским и Великолукским, т. е. был пастырем населения Псковской республики (принципата), независимой тогда от Московии (кроме военного времени, см. следующую главу).

Иисус пред судом Пилата, изображенный в виде молодого римлянина и без нимба. Часть Латеранского саркофага, традиционно датируется V веком

Избрание Иоасафа должно было способствовать поглощению Пскова Московией. Интересно, что Иоасаф после избрания патриархом именовал себя не «Великий Государь», как Филарет, а «Великий Господин» (это республиканский титул, ср. «Господин Великий Новгород») и отказался благословить какие-либо действия против сюзерена Московии – Османской империи, связанные с азовским конфликтом 1638 году. Более того, имя этого патриарха не значилось в церковных актах, исходивших лично от Михаила Федоровича (ПАТР). Иными словами, светская власть этого Иоасафа главой церкви не считала!

Тем не менее церковная историография утверждает, что Иоасаф немедленно отреагировал на обращение «снизу» о наведении порядка в церкви, издал специальный распорядок для священников – «Память» и произвел большую работу по сличению и исправлению богослужебных книг, к которой привлек ученых иноков и белое духовенство «житием воздержательных и крепкоположительных, грамоте гораздых» (ПАТР).

Св. Преподобный Сергий Радонежский, осеняющий двуперстием (с оклада Евангелия, традиционно датируемого концом XIV века)

И его преемник, патриарх Иосиф, в 1642–1652 гг. был не меньшим «ревнителем православия», участвуя в прениях о вере с лютеранами и ведя с ними экуменический (!) диалог (ПАТР). Правда, при этом от был несусветным стяжателем, т. е. безбожно крал из подведомственной ему церковной казны: после смерти Иосифа Алексей Михайлович, делая опись его имущества, нашел у него деньгами 13 400 рублей, много серебряных сосудов и дорогих вещей, которые не были записаны – их Иосиф «ведал наизусть» (!). Видя возвышение Никона, он боялся отставки и, по его же признанию, «денег приготовил себе на дорогу» (!) (ИРЛ, стр. 258).

Если последовательно проследить традиционную историогафию РПЦ от 1652 назад до 1441 г., когда русская церковь якобы «отвергла Флорентийскую унию Восточной церкви с папством, фактически отделилась от тогдашних униатов-греков и стала автокефальной», то все без исключения ее главные иерархи строго блюли чистоту веры и соблюдение обрядов. В 1589 г. при поставлении первого Московского патриарха Иова ни о каких различиях между московской и остальной Восточной церковью и речи не было – иначе как бы вообще другие патриархи согласились на повышение Московского митрополита до своего ранга? Когда же позже, уже в романовское время, заезжие греческие иерархи и делали замечания по каким-либо «несущественным отклонениям», тут же вносились необходимые исправления, как, например, при Филарете.

Откуда же вообще неожиданно взялось какое-либо заметное различие в богослужении между «московитами» и «греками»?

Как можно было, например, до этого не заметить самого наглядного различия – крестного знамения, которое в Московии до 1653 г. всегда, сколько оно до этого сотворялось, сотворялось только двумя перстами, а в Византии якобы уже 1300 лет исключительно щепотью? (Все дошедшие до нас изображения осеняющей руки – только двуперстные.)

Вообще говоря, троеперстие – никакой не «апостольский завет», а изобретение секты сирийских монофелитов в их полемике с армянами-монофиситами. К России оно никакого отношения не имело, а в Московию попало в то время усилиями Антиохийского патриарха Макария (см., например: Н. И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Калуга: Золотая аллея, 1995, Т. II, стр. 140. Этот сирийский патриарх занимался преимущественно собиранием милостыни, причем не только в России, но и в Грузии, куда он также завез троеперстие, натравливая грузин на ненавистных ему армян).

Патриарх Филарет с «униатским» крестом. Портрет из Романовской галереи, СПб.

Как можно было за 300 лет не заметить на московских храмах восьмиконечного московского креста вместо четвероконечного греческого креста Св. Георгия (этот крест, например, в Сербской Православной церкви был всегда)? Вот что пишет, например, чех Б. Таннер: «кровля церкви… осенена крестом формы совершенно искаженной – восьмиконечным» (Б. Таннер. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 г. М., 1891). Заметьте, это пишет чех, представитель страны, где немалая часть населения исповедует православие! И очень показательно, что среди всех, «инкриминируемых греками» обрядовых нарушений московской церкви единственное, так и оставшееся «неисправленным», – это нынешний восьмиконечный православный крест с косой планкой внизу! (Характерно, что первоначально нижнюю косую «филаретовскую» планку никоновские реформаторы тоже выпрямили, поэтому нынешние староверы именно такой крест зовут «никонианским». После низложения Никона РПЦ постепенно вернулась к «филаретовскому» образцу креста.) Эти явные нелепицы прямо говорят о том, что примерно до середины XVII в. была совсем иная история не только РПЦ, но и «греческой» церкви, и церкви как института монотеизма вообще, независимо от конфессии. И очень показательно, что среди всех, «инкриминируемых греками», обрядовых нарушений московской церкви, единственное, так и оставшееся «неисправленным» – это нынешний восьмиконечный православный крест с косой планкой внизу!

Троица Новозаветная с шестиконечным «униатским» крестом – первая половина XVII века. Углич. Бог-Отец изображен как мусульманский имам

И если уж что и пришло в Московию из легендарной «Киевской Руси»… в начале XVII века, так это именно нынешний восьмиконечный крест, являющийся, скорее всего, изобретением реформатора Петра Могилы, архимандрита Киевско-Печерской лавры с 1626 г. (Киевский митрополит в 1632–1647 гг.). После смерти польского короля Сигизмунда Августа, его сын Владислав, уже побывавший номинально московским царем в 1611 г., в 1632 г. отдал в управление П. Могиле ряд бывших униатских храмов. Это изобретение немедленно привилось и в Московии, поскольку в 1625 г. она объявила себя «самодержавной», в том числе, и в церковном смысле, выйдя в 1626 г. из подчинения Константинопольского патриарха. У греков же никакого восьмиконечного креста с косой планкой никогда не было и нет!

«Униатский» же, точнее, общехристианский крест в 1595–1633 гг. был шестиконечным – ср., например, изображение креста на иконе «Новозаветная троица», написанной в этот период (Углич, Спасопреображенский монастырь) и кресты на храме польского г. Торунь (памятная монета 1629 г.). Этот крест возник как компромисс – наложением равностороннего «восточного» («георгиевского») креста и вертикально-асимметричного «западного» («латинского»). Более того, под этим крестом, покрытым сверху двускатной крышей (как бы вписанным в треугольник), на христианских погостах в России хоронили даже иудеев в отстутствие собственно еврейских кладбищ!

(Шестиконечный «униатский» крест появился еще в XV веке и был распространен именно в тех местах, где в силу вполне мирских причин – разноплеменного населения – существовали некоторые конфессиональные различия: например, в Словакии – т. н. «словацкий крест», или в Лотарингии.)

Слева – монета XV века со «словацким» шестиконечным крестом. Справа – монета герцога Антона Лотарингского 1547 г. с шестиконечными «униатскими» крестами.

Косая черта внизу на изображении креста перечеркивала униатский крест и означала отказ от унии. (Собственно, это и сделал самостийный П. Могила, мечтавший, как и Филарет, о собственной церкви. Петр Могила не только отказался от унии – он фактически построил тот Собор Св. Софии в Киеве, который мы наблюдаем.) Толкование (в частности, и Аввакумом) косой нижней планки как подножия распятия вообще весьма странно: как при одинаковой длине ног пригвоздить ноги распинаемого к косой планке? И только в XVIII в. косой нижней перекладине на восьмиконечном кресте стали невразумительно приписывать роль своего рода «дорожного указателя», т. е. якобы направления пути в рай или ад, причем рай совершенно произвольно оказался слева, а ад справа.

Что касается шестиконечных крестов, то еще в конце XIX в. обер-прокурор Синода Победоносцев в письме к Александру III возмущался тем, что «в Галиции полиция снимает русские шестиконечные кресты и заменяет их латинскими» (Письма Победоносцева к Александру III. 1926. Т 2, стр.11). (Теперь они сохраняются, преимущественно, в варианте с нижней косой планкой под влиянием формы восьмиконечного креста. Однако и сегодня на Рогожском кладбище в Москве можно видеть, среди других, восьмиконечные кресты со средней косой, а нижней прямой планками!)

Крещение: Иоанн Креститель с шестиконечным «униатским» крестом («Жизнь Господа нашего Иисуса Христа, Спасителя мира», Изд. П. В. Луковникова. СПб., 1912)

При всем при том, и старые, доуниатские, четвероконечные кресты до сих пор сохраняются на куполах многих храмов России. Распространены также и т. н. «троичные» кресты, когда концы георгиевкого креста имеют дополнительные поперечные перекладинки.

Самым наглядным символом реформы и борьбы со староверами стало «троеперстие». Это новшество было сильно подкреплено новым использованием одного из основных догматов христианства – принципа «Троицы». Понятие «Троицы» – триединой божественной сущности, наряду с признанием единого Бога, было одним из самых фундаментальных для староверов.

Однако смысл, влагавшийся в это понятие в XV–XVII веках, существенно изменялся. Первоначальный смысл «Троицы» был непосредственно связан с признанием единобожия – «Троица» стала наиболее удобной формулой для перехода от языческого многобожия к Богу единому. Пример тому – этрусская (= старорусская) формула Ягве-Саваоф-Адоней как три имени Бога Единого. В Адонее (еврейском Адонае, греческом Адонисе, варяжском Одине и т. п.) уже виден просто Бог Единый Ягве-Саваоф христиан. Это – формула XV века, однако она просуществовала до XVIII века как «Троица Ветхозаветная», изображавшаяся на иконах в виде трех ангелов.

В XVI веке основной смысл «Троицы» изменился: триединая сущность Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух. Это – «Троица Новозаветная». Еще один, не совсем канонический, но гораздо более доходчивый смысл «Троицы» – Бог-Отец, Богородица и Спаситель-Христос. И в топонимике сел России сначала появляется название «Троицкое» (не ранее XV в.), затем «Богородицкое» и «Спасское» (не ранее XVI в.), и только позже «Воскресенское» и другие, связанные с религией. Так что на практике реформаторам-никонианам для обличения староверов нагляднее и легче всего было обвинить их именно в нарушении «принципа Троицы», хотя это было вовсе не так.

Валаам. Церковь Александра Свирского с шестиконечным «униатским» крестом

Самая же серьезная из официально указываемых причин «никонианских» реформ – несоответствие русских богослужебных книг «греческим оригиналам». Поэтому необходимо прояснить: 1) когда обнаружилось, что русские книги существенно расходятся с греческими, а указанные в них обрядовые нормы – с византийскими; 2) когда «греческие оригиналы» появились в России и 3) кто занимался сличением русских книг с «греческими оригиналами» и исправлял русские книги.

В 1653 г. Москву потрясла весть, привезенная келарем Арсением Сухановым, совершившим паломничество в Иерусалим и Константинополь, о том, что самые правоверные – афонские – «греко-православные» монахи сожгли русские богослужебные книги как еретические! (Л. И. Семенникова. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М.: Интерпракс, 1994, стр. 170; ГДР, стр. 126.)

Этот факт является настолько выдающимся, что приведенная выше оценка – далеко не самая потрясающая весть для вдумчивого читателя. Ведь сожгли-то богослужебные книги на русском, а не на церковнославянском языке! Вот это – сущая правда, поскольку никакого церковнославянского языка до этого времени в природе не существовало. Православные-«староверы» в Османской империи до конца XV века молились на одном славянском языке – и это был практически русский язык того времени (он же «старобелорусский»), а не «болгарский» или «сербский». И знаменитое «реймское» евангелие, привезенное во Францию легендарной Анной Ярославной, на котором приносили присягу последние французские короли из династии Валуа (Карл IX и Генрих III), а также Людовики XIII и XIV, написано на том же славянском, а не на греческом или латинском языке!

Монета 1629 г. с изображением польского г. Торунь. На соборах – шестиконечные «униатские» кресты

«Греческие», «еврейские» и «латинские» древние пергаментные фолианты стали «всплывать из забвения» только со второй половины XV века, а активно издаваться и распространяться – в XVI веке. В этом нет ничего удивительного, ибо технология выделки пергамента появилась не в глубокой древности, а во второй половине XV века.

В русский язык слово «харатья» для обозначения пергамента обратно заимствовано из новогреческого харти «бумага» (!) и является фонетическим вариантом общеордынского слова «шерть» – «договор, присяга», впервые отмеченного только в 1471 году. О каких «древнегреческих» рукописях может вообще идти речь, если в греческом языке сперва появилось слово, обозначающее бумагу, и только потом – пергамент?

В западноевропейских языках слово «хартия» до сих пор означает «общественный договор», причем, например, в немецком даже существует разнобой в правописании этого слова. И знаменитые «Великая Хартия вольностей», «Хартия Александра Македонского», пиренейские «Хартии поселенцев» и все остальные «хартии» якобы XII–XV веков – артефакты, изготовленные в XVI веке – именно таков их технологический возраст. Эти артефакты стали изготовлять сначала в Западной Европе (во Флоренции), а в XVII веке и в Османской империи, параллельно с активным уничтожением славянской письменности и вытеснением из обращения славянского языка.

Крест Людовика Великого-Валуа из династии Ангелов-Анжу, короля Франции, Польши и Венгрии, традиционно датируется второй половиной XIV века. Вена, Kunsthistorisches Museum

Об именно русском начале общеевропейского славянского языка впрямую свидетельствует первый шаг реформы: исправления, внесенные в церковные песнопения. По ним, вместо полногласного произношения распевов, в котором слог был только открытым (это внутреннее свойство только русского и нынешних восточнославянских языков!), было введено занесенное «греками» сербско-болгарское неполногласное: так, вместо «людеми» стали произносить «людьми», вместо «сонедайя» «снедая» и т. п. (ГДР, стр. 123).

Греческие буквы типа фиты и ижицы стали внедряться в русскую азбуку отнюдь не усилиями легендарных Кирилла и Мефодия, а именно в это время посланцами сначала патриарха Константинопольского Кирилла (убит «греками-отступниками по наущению римского легата» в 1639 г.) «Вести-Куранты». 1600–1631. М.: Наука, 1972, стр. 204–205, далее ВК), а затем и патриарха Константинопольского же Мефодия (1659–1660). Фита вообще постоянно путалась с фертом, поскольку отображала не существующий в русской фонетике звук th, по этой же причине у болгар она путалась с «т», ср., например, русское Фе(о)дор и болгарское Тодор. До второй половины XVI века в России «греческие буквы» использовались только как цифры!

О времени внедрения излишних для русской азбуки букв свидетельствует и написание «греческих» или «иудейских», а точнее, иудеоэллинских имен. Например, имя Моисей в церковнославянской азбуке писалось и пишется как Мосеи и должно было читаться по греческим правилам как «Мусей», т. е. Муса (!), во второй половине XVII века превратившийся в Мосия, и только в XVIII веке – в нынешнего Моисея. Характерно, что шутов («дураков») Алексея Михайловича звали «ветхозаветными» уменьшительными именами Мосейка, Исайка и Симонка. (Другой иллюстрацией трансформации Муса-Моисей является также армянское Мовсес, откуда южнорусское Мовша и только в XIX в. – Мойша.)

Гравюра «Девушка, поющая бесовские песни». Первая половина XVII века (ИРЛ). На заднем плане храм с шестиконечным «униатским» крестом

Сохранился также весьма любопытный документ об одном судебном разбирательстве 1642–1643 гг., где сообщалось, что «в великои Калабреи (т. е. в Калабрии на юге Италии) новои пророк являлся и сказывался что Мисеев сын а по руски Хрстов сын» (ВК, стр. 9). Здесь, во-первых, явно Мисей воспринимается просто как другое имя Христа, во-вторых, форма Мисей передает искаженное слово мессия, греч. мессиас, являющееся вариантом евр. мешех (в греческом никогда не было звука «ш»), которое, в свою очередь, в произношении практически неотличимо от Мше = Моисей = мессия, т. е. Христос. Иными словами, в первой половине XVII века, до «греческой» реформы, слово «Моисей» еще путали со словом «мессия», и, следовательно, слово «Моисей» могло быть синонимом слова Спаситель.

Вести, принесенные Арсением Сухановым в 1653 г., фактически и послужили началом для кампании по «исправлению» книг. Дело в том, что к этому времени в Москве скопилось немало безработных самозваных «восточных иерархов», снятых с довольствия султаном в Константинополе-Стамбуле. Среди них были и «малороссийские», и «сербские» и «греческие», и «палестинские» просители «милостыни», желающие питаться из московской кормушки.

Например, по свидетельству Павла, архидиакона Алеппского, Иерусалимский патриарх Паисий во время визитов в Москву не гнушался подлогами: «Действительно, в свите патриарха было не более 35 человек. Но патриарх еще набрал в число своих спутников разного сброда и в списке назвал их священниками, архимандритами и клириками разных монастырей, чтобы, благодаря спутничеству большой свиты, получить большую милостыню» (Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века / Пер. с арабского Г. Муркоса. Вып. II–IV. М., 1897–1898).

Кресты из энциклопедии «The English Duden», Leipsig, 1937, Plate 194.

1 – «латинский крест», 2 – крест Св. Георгия («греческий крест»), 3 – русский крест («греческой церкви»). Справа – шестиконечный «униатский» крест.

Вся эта публика всячески подлизывалась к московским властям, особенно к Алексею Михайловичу, называя его будущим наследником «трона Константинова» в Царь-Граде-Константинополе-Стамбуле. Они даже притащили в Москву копию грамоты «Константинова Дара» и «патриаршей грамоты» поставления первого патриарха Иова, где якобы требовалось во всем следовать предписаниям «греческой веры», которые были изданы впервые при Никоне. В конце концов Алексей Михайлович просто взял наиболее активную восточнопатриаршую братию к себе на работу и платил им жалованье через отдельный Приказ!

Среди них был даже некий «митрополит Назаретский (!)» Гавриил, «прекрасно владевший русской речью», которого в 1651 г. «поставили для проповеди архиереем в Богоявленский Собор» (ГДР, стр. 123)! Не странна ли вообще фигура этого Гаврилы – русского ревнителя веры из Назарета, разжалованного из митрополитов в Палестине да в архиереи в Московии?

Пресмыкание иерархов Восточной церкви (реальных и самозваных) также сильно тешило самолюбие новоиспеченного патриарха Никона, одержимого идеей папоцезаризма и имевшего тогда очень сильное влияние на Алексея Михайловича. Никон и начал «книжно-обрядовую» реформу. Правда, тут же выяснилось, 1) что греческого языка в Москве практически никто не знает и переводить с греческого некому; и 2) что никаких «греческих оригиналов» в Москве нет. Поэтому Арсения Суханова вторично откомандировали на Восток за «греческими книгами», коих он в 1654 г. привез более 500, причем впервые. Среди них была «энциклопедия восточной мудрости» – «Пролог», изданный массовым тиражом и ставший «настольной книгой общества».

При этом сам Суханов сильно засомневался в «греках» и в той фантастической легкости, с которой появлялись запрашиваемые им «древние книги». В своем труде «Проскинитарии» он написал, что греков Господь избрал на место не познавшего его возлюбленного рода Израиля, но «они возгордились, стали мнить себя источником веры, и за такое высокоумие Бог отринул их и отдал в руки басурман, причем они сами обасурманились. Вследствие этого их никак нельзя признать источником правой веры: у них было христианство, да миновалось» (цит. по ИРЛ, стр 244). После такой однозначной оценки Сухановым «правоверия» греков Никон его самого услал подальше от Москвы на восток, где он и умер, однако привезенные им «древние» книги положили в основу реформы!

Еще определеннее о греках высказывался основоположник современного панславянизма, писатель Юрий Крижанич (по одним данным, серб, по другим – хорват), проживший в России более 20 лет (в 1656–1677 гг.): в своей работе «Политические думы» он просто поставил знак равенства между греками и евреями (см., например, ЦРР, стр. 552–553)! (Крижанич в своих трудах критиковал не только «огречивание», но и «латинизацию», хотя сам писал на «рустика романа» – хорватско-русском латинизированном западноевропейском варианте прежнего общего языка.)

Полное отсутствие греков и знания греческого языка в Московии в первой половине XVII века вообще ставит под серьезное сомнение все сообщения о более раннем появлении «греческих ученых мужей» в Москве – что при Иване IV, что при Василии III, что при Иване III… К тому же, например, знаменитый Максим Грек греком вовсе не был. Афины в это время представляли собой деревню, в которой на развалинах Акрополя паслись козы (Ф. Грегоровиус. История города Афин в средние века. СПб., 1900), а всё «истинное греческое православие» было сосредоточено на горе Афон…

А вот с 1652 г. «греческое» лобби действительно было в Москве в полном фаворе. Главным «справщиком» книг Никон назначил некого Арсения Грека, ловкого самозванца без определенных занятий, затесавшегося среди других авантюристов в свиту патриарха Иерусалимского Паисия и сделавшего карьеру при московском дворе. Этот тип успел до этого побывать и иезуитом, и кальвинистом, и православным, и униатом, и даже мусульманином. Он прекрасно понял, что нужно его хозяину Никону: собственная церковь и через нее власть над царями. А для этого был нужен новый ритуал.

(В 1899 г. неожиданно «обнаружились» мемуары Арсения Грека – но относящиеся к началу XVII века! Поэтому автора их сочли за другого «Арсения Грека, архиепископа Елассонского и Димоника из Эллады», а затем и Архангельского, и Суздальского… Между тем, из текста мемуаров однозначно следует, что это творение создано в период написания допетровской версии романовской истории, т. е. именно тем самым никоновским Арсением Греком, вместе с его «славяноэллинской» азбукой, изданной якобы в 1591 году. Там, среди прочих несуразиц, например, говорится о том, что автор мемуаров лично венчал мономаховой короной на царство Дмитрия Ивановича в 1605 году! Эта явная подделка опубликована, наряду с другими новоделами, в «Хрониках смутного времени». М., фонд Сергея Дубова, 1998.)

В Москве же до 1650 года по-гречески не говорил практически никто! Сам Никон писал (о визите патриарха Феофана при поставлении Филарета в 1619 г.): «до сего Феофана патриарха по всей России редкие по-гречески глаголаху». Алексей Михайлович только вздыхал и молился, чтобы Господь его сподобил «разуметь по-эллински» (ГДР).

Проверить правильность новой писанины было просто некому. По этой причине по воле Никона из-под пера Арсения и появилось знаменитое требование крестного знамения «троеперстием», написание «Иисус» вместо «Исус» и прочие нововведения. Это был апофеоз Никона, в это время не только церковь, но и Алексей Михайлович подчинялись ему беспрекословно: в 1652 г. Алексей Михайлович просит его стать новым патриархом, в 1653 г. титулует Патриархом Всея Великия и Малыя Руси еще до подписания союза с Богданом Хмельницким, а после взятия московскими войсками в союзе с Хмельницким в 1654 г. Вильны – Патриархом всея Великия, Малыя и Белыя Руси!

На созванном Никоном Соборе в 1654 г. было постановлено все книги «достойно и праведно исправити противо старых – хартейных и греческих». (Обратите внимание, что здесь впервые фигурируют «хартейные», т. е. пергаментные книги, которых до этого никто в Московии в глаза не видел.) В 1656 г. реформы Никона одобрили не только иерархи Восточной церкви, но даже папа римский. С этого времени начался политический закат Никона, поскольку он потерял политическое чутье и доверие Алексея Михайловича.

В 1660 г. Никон де-факто ушел с поста патриарха, надеясь на будущее возвращение победителем. Однако окрепшая светская власть отодвинула его навсегда. В 1660–1667 гг. Алексей Михайлович сам решал все церковные вопросы, а потом низложил Никона руками других «греческих иерархов» типа Паисия Лигарида. При этом он добился безусловного лидерства его собственной, государственной русской церкви, среди остальных православных церквей, которое сохраняется и по сей день.

Со своими же «раскольниками»-староверами официальные власти то примирялись (при Федоре Алексеевиче), то уничтожали их (при Софье), и такая чересполосица продолжается до сих пор в виде «борьбы с сектанством». Однако, с 1660 по 1700 г. «греко-православное» начало было буквально вдолблено в сознание русских людей через навязанное им изучение «древнего» греческого языка, «Славяно-греческое» училище, а потом и академию. (Это училище основали «греки» братья Лихуды, фамилия которых, между тем, с успехом может считаться вполне еврейской.)

С тех пор «греки» надолго стали нахлебниками Московии, а затем и Российской империи, усердно делая вид, что они проводят «прорусскую политику». Такое положение вещей вполне устраивало светскую власть, потому что политически «греки» были совершенно безопасны, не имея своего государства и власти. Оно также устраивало и церковников, поскольку через «греков» они навсегда привязали к себе светскую власть, став официальной церковью разноплеменного государства, при этом еще имея разнообразные зарубежные корни, т. е. РПЦ стала институтом, который всегда востребован политиками.

После установления Алексеем Михайловичем в России «монархического православия», в условиях ослабления вассальной зависимости Московии от Османской империи, РПЦ в лице Патриарха Иоакима (1674–1690) впервые в истории высказалась против «безбожных татар» (т. е. мусульман) и превратилась в воинствующую церковь, которая стала борющейся за мир только по указанию Сталина в 1946 г. (до этого РПЦ благословляла все войны, ведшиеся Российской империей и СССР).

Сталин в своих послевоенных планах так же возлагал большие надежды на «греков», как и его царственные предшественники, и греки его точно так же обманули… (Пожалуй, гениальный Грибоедов – едва ли не единственный, кто предлагал строить внешнюю политику России, опираясь на союз с Турцией и Персией, а не с греками, за что его быстренько убили.)

Во второй половине XIX века обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев выдвинул «триединую формулу» Российской империи: «православие, монархия, народность», которая была призвана обосновать соответствующий «триединый» лозунг борьбы «за веру, царя и отечество». Это была, по сути, еще одна трансформация того же принципа «Троицы». А в 30-е гг. XX века, уже в советское время воинствующего атеизма, тем не менее самым страшным судом были «особые тройки» – в них в извращенной форме принцип «триединства» использовался для максимального устрашения очередных «неверных».

Параллельно с редакцией светской истории с 1650 г. постоянно редактировалась и церковная. Главной внутренней заботой религиозной историографии стало вычищение ее прошлого, в том числе и языческого, поскольку РПЦ постаралась привязать все русские языческие праздники к церковным: Русалия-Купала – Иван Купала – Иоанн Креститель, «Троица» – по улице, семик – по задам и т. п. (Только с масленицей вышла закавыка, но сейчас и ее узаконили.).

Как, например, в екатерининской редакции русской истории вычищалось из летописей язычество «крещеных древнерусских князей», показывает таблица 3, в которой сравниваются исходные летописные тексты, опубликованные В. Н. Татищевым в первой половине XVIII века и их современная церковная редакция (ПВЛ), сделанная во второй половине XVIII века (цит. по: М. Л. Серяков. Голубиная книга., М.: Алетейа, 2001, стр. 524–526).

Из таблицы совершенно очевидно, что во всех случаях исходная языческая клятва – рота – заменена в новой церковной редакции крестным целованием. Напомним, что рота — круговой ритуал типа хоровода, или вайнахских, или индейских танцев вокруг священного места или предмета. От высшей русской клятвы – роты, кстати, произошел и крестный ход, причем рота учинялась по ходу солнцу («посолонь»), поэтому одним из реформенных новшеств Никона было требование крестным ходом идти (ротитися) «противусолонь», т. е. против хода солнца. Эта трансформация абсолютно аналогична зеркальному крестному знамению православных относительно остальных христиан.

В заключение этой главы продемонстрируем, как редактируется церковная история сегодня на примере биографии несостоявшегося «православного папы» – патриарха Никона, ключевой церковной фигуры эпохи становления РПЦ.

Вообще говоря, история начала московского патриаршества до Никона весьма туманна. Канонически первый Московский патриарх Иов (в миру Иоанн) был поставлен в 1589 г. при Федоре Иоанновиче, потом был верным сподвижником Бориса Годунова и смещен Лжедмитрием I. Однако как биография, так и труды Иова стали известны только со времен Никона и, скорее всего, тогда же и были написаны.

Филарета первый раз назначил патриархом Лжедмитрий II в 1608 г. при живом избранном ранее патриархе Ермогене, а второй раз, в 1619 г., его провозгласили патриархом в присутствии Иерусалимского патриарха Феофана IV, который, как сообщает ПАТР, «по Промыслу Божию оказался в то время в Москве». Иосаф, как уже говорилось, был назначен Филаретом как его преемник. Следующий патриарх, Иосиф, в 1642 г. также был избран не голосованием, а по жребию.