355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Янина Волкова » Дети золота, дети песка » Текст книги (страница 3)
Дети золота, дети песка
  • Текст добавлен: 25 января 2022, 08:02

Текст книги "Дети золота, дети песка"


Автор книги: Янина Волкова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Вновь это озеро.

Студеная вода заполняет ее нутро, стоит распахнуть губы для крика. Вязкая и тяжелая, она ощущается жидким железом, обжигающим кости. Собственные волосы мешают видеть, одежда тяжелеет, увлекая на дно. Самый страшный ночной кошмар ее становится явью, от него не сбежать, не скрыться. Ренэйст сопротивляется, рвется к свету, пытаясь дотянуться до тонких серебряных лучей, что пробиваются сквозь осколки льда, но все усилия ее тщетны. Ил станет для нее могилой.

Она не готова сдаваться так просто. Ренэйст связана долгом и не может погибнуть до тех пор, пока не исполнит его. Жмурится крепко, обнимает себя за плечи, тянется к жизни, что покидает ее, просачиваясь сквозь кожу.

Она должна проснуться, иначе умрет.

Должна проснуться, иначе умрет.

Проснуться, иначе умрет.

Иначе умрет.

Умрет.

Хлесткий удар приходится по левой щеке, и Ренэйст открывает глаза. Делает рваный вдох, закашлявшись, чувствует вкус озерного ила на своем языке и пробирающий до костей холод. Страх охватывает ее, только что вырвавшуюся из объятий самой владычицы Хель, когда чья-то ладонь накрывает рот. Она стискивает пальцами чужое запястье, царапая кожу короткими ногтями, желая вырваться, когда знакомый голос хрипло называет ее имя:

– Ренэйст.

Прекратив сопротивляться, Белолунная замирает и медленно открывает глаза, глядя на ведуна, что нависает над ней.

Это был сон. Все, что произошло с ней, было сном. Витарр никогда не был счастливым. Хэльвард не стал взрослым. Она не была свободной. Испытание, набег, происшествие на озере – вот что было горькой правдой с самого начала. Все, что она пыталась забыть, все, что не случилось в сладком дурмане, все это было правдой.

Их взгляды встречаются, и Радомир прижимает палец к своим иссохшим губам, велев молчать. Убирает руку от ее лица и, перехватив за запястье, помогает сесть на песке, кивком головы указав куда-то за спину северянки. Он напряжен, даже взволнован, и не знает Ренэйст, как вести себя сейчас. Взволнованный, ведун продолжает смотреть ей за спину, и холод проходит по хребту.

Хэльвард тоже так смотрел.

– У нас проблемы.

После столь ужасного сна ее мутит, но конунгова дочь с трудом берет себя в руки. Сейчас не время для слабости, уж вряд ли ведун был столь напуган, если бы ничего не грозило им. Обернувшись, она приподнимается и выглядывает из-за камня, ставшего им укрытием. Видимо, Радомир оттащил ее сюда, проснувшись первым.

– Одинова борода! – шепчет северянка, слегка пригнувшись, чтобы ее не было видно за камнем. – Кто это?

Всадников четверо. Их головы обтянуты плотными тканями, скрывающими лица, а под мощными копытами скакунов вздымается песок. Ренэйст видит оружие на их поясах, изогнутые клинки, пляшущие в свете Солнца; ее лук сейчас, должно быть, покоится на океанском дне, где должна была оказаться и она сама. Им, истощенным, не справиться с ними в бою. Переговариваясь на незнакомом языке, – или же она столь сильно ударилась головой, что не может узнать знакомую речь? – всадники осматривают обломки кораблей, и, догадавшись, что они делают, Белолунная с силой стискивает челюсти.

Если кто-то из богов еще жив, то они оба у него не на хорошем счету.

– Стервятники.

– Что? – переспрашивает Радомир, пристроившись рядом с ней.

– Стервятники, – повторяет Ренэйст, хмурясь. – Падальщики, ищущие наживы в потерпевших крушение кораблях.

В ее родных краях тоже есть подобные люди. Лишенные чести – как воинской, так и человеческой, – они грабят корабли, попавшие в ледяную ловушку, и упиваются своим бесчестием. Стервятниками становятся те, кто не прошел испытание, кто опозорил свой род. Те, у кого нет цели, нет жизни, нет имени. Такую судьбу пророчили и Витарру, пока лежал он в горячке после ледяных вод озера. Его называли падалью, гнилью, утверждали, что он не выживет, а даже если так, то нигде ему не будут рады.

Но сейчас нет времени на воспоминания о былом. Ей следует думать о собственной жизни. И Ренэйст достаточно умна для того, чтобы понимать, насколько бедственное их положение.

Им не убежать; больная нога не позволит ведуну передвигаться быстро, чтобы скрыться от всадников. Радомир и сам это понимает, наблюдая за тем, как постепенно вооруженные мужчины подбираются к ним. Столкновения не избежать, но ни он, ни она не смогут дать отпор. Ослабевшие, безоружные, что смогут они сделать?

Ведун кладет ладонь на затылок посестры, рывком заставляя опуститься вниз, скрываясь за острыми скалами, и сам прижимается спиной к нагретому Солнцем камню, закрывая глаза. Сердце бьется где-то в горле, от волнения потеют ладони. Он слишком слаб для того, чтобы использовать свой дар.

Но жить хочется им обоим.

– Нам нужно пройти мимо, – шепчет Ренэйст.

Заслышав ее, Радомир поворачивает голову и хмурит брови. Слегка приподнимается ведун, заглядывая за камень; четверо всадников в двух десятках локтей от них. Как Ренэйст собирается незаметно пройти мимо, если даже покрытая грязью она – белое пятно на песке? Они заметят ее сразу же, как только Волчица встанет на ноги, и сбежать не удастся.

Ренэйст не хочет сдаваться. Указывает северянка куда-то в сторону, ближе к скале, у подножия которой расположились острые пики. Коль добегут до тех скал – получат шанс на спасение, да куда Радомиру бежать с такой ногой?

Они должны хотя бы попытаться, пока есть даже крошечный шанс.

Их взгляды встречаются, и ведун кивает, соглашаясь. Медленно поднимается северянка с песка, пригнувшись, чтобы не было ее видно, и делает глубокий вдох, прикрыв глаза. Только даже если кажется, что остается незамеченной, для опытных следопытов это вовсе не так. Слышит она дикую, незнакомую речь совсем рядом и делает рывок вперед. Ренэйст спотыкается, ноги скользят по горячему песку, но она продолжает бежать. В одно мгновение весь мир исчезает, словно бы и нет никого больше, лишь она и песок. Даже Радомир прекращает существовать, след от ножа на ладони, оставшийся после ритуала, исчезает вместе с ним.

Она хочет жить. Она так сильно хочет жить.

Не смотрит по сторонам, лишь манят безопасные скалы, сулящие обманчивое спасение. Позади нее раздаются яростные крики схваченного Радомира, всадники подгоняют лошадей, победно улюлюкая. Скалы все ближе, силы покидают северянку. Дыхание становится тяжелым, кости ломит от боли, и, несмотря на упрямство, Ренэйст больше не может бежать. Тугая веревка с закрепленными на ее концах тяжелыми грузами крепко обхватывает лодыжки, лишая равновесия.

Ренэйст падает на песок, и склонившийся над ней всадник закрывает собой Солнце.

Глава 3. Погребальный костер

Кюна хранит молчание с тех пор, как корабли вернулись в Чертог Зимы.

Она сидит подле огня, сжимая в руках тряпичную куклу, принадлежавшую Ренэйст, и тихо плачет, не сводя взгляда с игрушки. Некогда нежная и ласковая Йорунн стала осколком льда, лишившись двоих детей, тенью себя прежней. Лишь иногда тихий всхлип срывается с дрожащих губ, и никто не стремится мешать ее горю.

Стоит Витарр на пороге, но не может войти в отчий дом. Слышит тихий плач матери, да неуте шает ее. Запрокидывает голову, смотря на безучастную Луну, сияющую на небосводе, хмурит густые темные брови, прикрывая глаза и медленно выдыхая.

«– Ублюдок!

Конунг бьет раньше, чем нескольким мужчинам удается его скрутить. Брызжет слюной, прожигая сына яростным взглядом, и вырывается, стремясь добраться до него. Подобно зверю хрипит и рычит Покоритель, и требуются трое, чтобы удержать его на месте.

– Сначала ты забрал моего сына, – рычит он, и, глядя на него снизу вверх, Витарр не может отвести взгляда от лица отца, в уголках губ которого пенится слюна, – а теперь отнял мою дочь!

Витарр вздрагивает, когда крепкая рука хватает его за загривок, но не пытается вырваться. Он встает на слабые ноги, когда Ульф Бурый рывком заставляет подняться, придерживая своего воспитанника, положив ладонь ему на лопатки.

– Выродок Локи! Гореть тебе в пламени Муспельхейма!»

Ренэйст не могла умереть.

Не волнует его ненависть отца, как не волнует и то, какая судьба уготована ему самому. Он привык ощущать себя изгоем и убийцей, но никогда не желал зла Ренэйст. Брат и сестра по крови, не товарищи они друг другу, а узы, связывающие их, тоньше конского волоса. Только не остановило это Белолунную, не помешало пойти на риск, проведя Братоубийцу на борт драккара. Зло качает Витарр головой; что теперь толку думать об этом? Поплатилась она за свою доброту, и теперь тело любимой конунговой дочери качает колыбель мертвых южных вод.

Старшего отдали пресной воде, младшую – соленой. Один он остался, не живой и не мертвый.

За тяжелой дубовой дверью повисает тишина, и Витарр напрягается, вслушивается. Кто знает, что сделает с собой безутешная женщина? Всегда матери ближе дочери, а кюну и без того лишили ее в ту пору, когда погиб Хэльвард. Вместо того чтобы вскармливать ее, обучать женским премудростям, Йорунн наблюдала лишь со стороны, как растет Ренэйст заменой погибшему брату. Даже из лука заставили научиться стрелять, забрав прялку и велев ступить на воинский путь. Быть может, тешила себя Йорунн надеждами на скорое рождение внуков, а теперь нет у нее детей, что продолжат их род.

Кто знает, что сделает с собой безутешная мать?

Витарр тянет было руку, чтобы, распахнув дверь, оказаться рядом, пресечь необдуманный шаг, но до слуха его доносится сдавленный всхлип, и выдыхает Братоубийца. Должен ли радоваться он тому, что она плачет? Но так он знает, что мать жива. Нет ничего, что могло бы быть важнее этого.

Сжав и разжав пальцы, убирает он руку от двери, прижимаясь к заледеневшей древесине лбом. Кажется ему, что Йорунн не обрадуется, если он подойдет к ней. Не приголубит, не приласкает. Простила она ему смерть Хэльварда, но Ренэйст не простит.

Ненависть матери принять он не готов. Оставив кюну наедине со своим горем, Витарр уходит прочь.

Скрипит снег под тяжелыми его сапогами, когда, обогнув Великий Чертог, хромая, идет он в сторону Дома Солнца. Накидывает на темную свою голову глубокий капюшон, скрывая лицо в тени, и держится стен домов, скрываясь от бдительных взглядов стражников. После произошедшего люди обозлились на него лишь сильнее. Стоит ли удивляться? Ренэйст всеми любима, надежда своего народа, будущая правительница. Подруга, дочь, возлюбленная.

Если б не Ульф, конунг еще в море вырвал бы сердце из его груди, оттого и нет у него желания лишний раз попадаться ему на глаза. Никогда Ганнар Покоритель не поверит в то, что сожалеет Витарр о гибели своей сестры. Охотней примет он то, что его, ублюдка, тайком выносил Локи из колыбели, отдавая великанше Ангрбоде – той, что приносит горе, – дабы та вскормила Братоубийцу своим молоком.

Коль отпрыском Локи считают его, то единственная сестра, что есть у него, – владычица Хель, а Фенрир и Ермунганд приходятся ему братьями. Что ему горевать по каким-то волчьим детям?

Но он горюет, и горе это, безутешное, скрыто во тьме за его ребрами.

Он видит его выходящим из Дома Солнца и останавливается, желая остаться незамеченным. Нечасто можно встретить его в этой части Чертога Зимы, но Медведя нельзя с кем-либо спутать. Тень печали омрачает лицо Хакона, останавливается он на самом пороге и замирает, глядя на холодный лик Луны, не моргая. Ни слова о случившемся не сказал берсерк ему после плавания, оно и к лучшему. Коль и винит его, как и все вокруг, только держит в себе. Не хочет Витарр оказаться рядом, когда ярость переполнит чашу его духа, и тогда зверь вырвется из его грудины. Отступает Витарр назад, ступая след в след, но снег скрипит, и в полной тишине бесконечной ночи звук этот кажется оглушительным. Хакон закрывает глаза, облачко пара срывается с губ его, когда он, выдохнув, произносит:

– Тьма больше не скроет тебя от чужих взглядов, Витарр Братоубийца.

Хмурится Витарр от слов этих, но выходит вперед, стремясь скрыть хромоту. От уголка левого глаза по скуле вниз к шее проложила себе по лицу Хакона путь глубокая рана, обещающая остаться на коже шрамом. Напоминанием о случившемся крушении прослужит она до тех пор, пока не шагнет воин под рухнувшие своды Вальхаллы. Никогда ему не забыть о своей потере. Витарр останавливается, между ними – от силы десять локтей, но нет в нем ни волнения, ни страха. Ничего, кроме сожаления, не осталось в его сердце, и потому голос его спокоен, когда звучат его слова:

– Нечасто навещаешь ты солнцерожденных, Хакон.

Ухмыляется Медведь.

– Желал узнать ответ на свой вопрос. Как оказалось, в этом ведуны не отличаются от вельв.

– И каков же ответ?

Вновь возводит Хакон взгляд к Луне и полнится болью утраты подобно кубку, в который льется яд. Обжигает тоска изнутри, душит длинными пальцами, а холод лишает сил. Что ему теперь победы и битвы? Что до света холодных звезд и блеска льда в бледном сиянии небесного ока?

– Им это неведомо.

Лишь глупец не догадается, что за вопрос тяготит думы Хакона. Каждый, кто был в тот миг на борту кнорра, видел, как исчезла Ренэйст в соленых водах. Как могла остаться она живой? Богиня Ран заберет в свои пенные чертоги каждого, кого поймает в сети. Боги, хоть и мертвые, но всегда получают все что хотят.

Быть может, в ту ночь, на Зеркале Вар, должны были погибнуть они с Ренэйст. Быть может, он следующий.

Витарр отворачивается, и взгляд его падает на стену, ограждающую Чертог Зимы от леса. Там, на заснеженном холме, готовят погребальный костер для его сестры. Когда на земли северян опустилась вечная зима, они перестали возводить курганы, ведь почва промерзла настолько, что даже мертвым не осталось места в ее чреве. Смерть больше не несет в себе чести, лишь слезы и боль. Каждому ведомо, что дух погибшего воина не попадет на порог Вальхаллы, а иные души не примет у себя владычица Хель. Неизвестно, что ожидает их после гибели, оттого не торопятся они умирать.

Замечает, что и Хакон смотрит в ту сторону; каково ему будет хоронить любимую женщину? Он был на борту кнорра, когда это произошло. Мог спасти ее, но Ренэйст предпочла сохранить жизнь какой-то рабыни. Сестра его всегда была слишком добра, и это ее сгубило.

Хакон едва ли не с детства мечтал о ней. С тех самых пор, как конунг привел его из набега, холодного и одичалого. Должен был заменить Ренэйст Хэльварда, а стал ей вовсе не братом. Не одобри Покоритель этот союз, никогда бы не позволил оборванцу посмотреть на свою драгоценную дочь. Только вот едва ли не больше, чем сами возлюбленные, ждал он их свадьбы, что никогда не случится.

Никогда не станет она женой. Не даст ее чрево жизнь. Кормит Ренэйст морское чудовище, что качает ее в тугих кольцах, играя с прядями белых волос.

Погребальный костер будет пуст. Нет у них тела, которое они могли бы предать огню, и это не та участь, которую заслужила его сестра.

Качает Медведь головой, отвернувшись, и проходит мимо Витарра, желая уйти. Братоубийца продолжает смотреть на звездное небо, чувствуя, как ворочается горе, и говорит тихо, едва ли не шепотом, зная, что слова эти причинят боль:

– Ты был бы ей хорошим мужем.

Хакон останавливается, ладонью сжав эфес меча, покоящегося у него на боку. Спина у него прямая, словно из камня высеченная, и в ночной тишине слышит Витарр скрип его зубов, когда крепко стискивает челюсти. Так и не повернувшись, отвечает Хакон лишенным огня голосом:

– Был бы.

Погребальный костер полон подношений.

Изогнутый лук – не тот, что принадлежал Хэльварду и достался Ренэйст по наследству, ведь он сейчас покоится на морском дне, – и колчан, хранящий стрелы с белоснежным оперением, украшения и меха, разбросанные по всей поверхности деревянного постамента. Посуда и одежда, гребень и зеркало, некоторые личные вещи – все это должно облегчить жизнь погибшей, помочь ей занять должное место в ином мире. Но какой в этом смысл, коль тело ее не будет предано огню? Она погребена под толщей воды, ей не пригодятся все эти дары. Каждый пришедший на похороны оставляет свой дар, выказывает уважение, и думы их полнятся только мыслями о Ренэйст. Сожалеют о том, что не смогли помочь. Сокрушаются, что она погибла, такая юная. Волнуются, не зная, что будет дальше. Возможно, кто-то даже удовлетворен подобным исходом.

Этот ритуал нужен только живым. Ренэйст до него уж вряд ли есть дело.

К кургану стянулись все жители и гости Чертога Зимы. В своих темных одеждах на белом снегу кажутся они стаей ворон, беспокойными птицами. Видит Витарр, как под руку ведет Хакон его мать, бледную и безликую кюну. Йорунн сжимает в руке ту самую куклу, с которой так любила играть Ренэйст, но не кладет ее к остальным подношениям. Не так просто хоронить второго ребенка, не так просто прощаться с кровью своей и плотью.

Медведь останавливается у изголовья кургана. Его тяжелая рука накрывает хрупкие женские плечи, и Витарр видит, как он что-то говорит ей. Кюна лишь отрицательно качает головой, прижимая тряпичную игрушку к своей груди. Это Витарр сейчас должен быть рядом с ней. Поддерживать Йорунн, утешать ее, согревать своим присутствием. Единственное дитя, которое у нее осталось.

Гул голосов рассекает ночную тишь и смолкает лишь тогда, когда появляется конунг. Ритуал начинается.

Приглашенная из лесной глуши вельва не внушает Витарру никакого уважения. Древняя слепая старуха вряд ли сама понимает, что происходит, пока обходит сложенный курган, напевая свои заклинания, призванные облегчить духу погибшей дорогу по ту сторону. Витарру так и не удается понять, чей именно дух они сопровождают, если у них нет даже тела почившей. Ему бы хотелось верить в то, что если нет тела, то Ренэйст может быть жива. Стоит ли ему быть настолько наивным?

Ганнар подводит к костру белую кобылицу, и Витарр видит нож в его руке. Когда умирает вождь, по традиции в его честь забивают двух лошадей. Ренэйст же не только воин, но и любимая дочь конунга, потому дары должны соответствовать ее статусу.

Так род Волка отдает дань своим корням.

Тихо плача, стоит Йорунн кюна в стороне, качая в колыбели ладоней тканевую куклу. Не может принять свою потерю, отказывается верить, только упрямство не вернет ей дочь. Поднимает она взгляд, смотрит на сына заплаканными глазами, но тот лишь прячет лицо за густым мехом, накинув на голову глубокий капюшон.

Он не виноват. Они не должны винить его.

Для северян смерть не конец, а лишь начало пути. Они хоронят своих мертвецов с почестями, а после пышно пируют, чтобы в чертогах Одина знали, сколь горды они тем, кого потеряли. Похороны Ренэйст тихи и пусты; в ее гибели нет чести, слишком много боли она причиняет живым. Витарр видит, сколько горечи и сожаления на лицах тех, кто пришел проводить его сестру к праотцам. Смерть Рены несет не только горе, но и возможные распри, ведь она была наследницей Ганнара. Белолунная должна была передать титул конунга будущему своему супругу, но теперь конунг должен выбрать иного преемника.

Витарр не тешит себя пустыми надеждами. Знает он, что выберет отец Хакона, да только найдутся те, кто не примет такое решение. Правление передается в руки иного рода лишь в том случае, если от прежнего не осталось и следа, в то время как у нынешнего конунга остался живой сын. С какой стати трон Чертога Зимы должен занять чужак? Никто бы и спорить не стал, стань он супругом Ренэйст.

Вельва, дождавшись, когда иная часть ритуала будет выполнена, обходит пустующее погребальное ложе вновь. Шепчет себе под нос тайные слова, на языке этом когда-то говорили северные боги. Давным-давно их предки украли эти слова у них, желая заполучить хоть толику из множества умений. Женщин, что смогли прикоснуться при помощи этих заклятий к корням Иггдрасиля, Мирового Древа, прозвали вельвами, провидицами, ибо открылись им тайны каждого из Девяти Миров.

Сага сказала ему, что речи эти давно потеряли свою силу и являют собой не более чем тонкую нить, связывающую с прошлым. У него нет повода для того, чтобы не верить Саге. Она никогда не лжет ему.

Йорунн плачет безутешно. Прячет лицо за тряпичной куклой, вытирая ею горькие слезы, и стоящий подле нее Хакон бережно обнимает мать своей возлюбленной за плечи, привлекая ближе к себе. Конунг выглядит безразличным. На его лице нет ни капли участия, словно бы все, что происходит, абсолютно его не касается. Возможно ли, что просто не верит он в то, что хоронит любимую дочь? Вместе с ней сгорят надежды его рода, Волк будет вынужден отдать свое место другому, или же Ганнар вновь признает сына. Витарр в это не верит, конунг сделает все, что угодно, но уж точно не назовет его сыном вновь. Его и без того винят в том, что произошло. По Чертогу Зимы ходит молва, что таким образом боги наказали Ренэйст за то, что решила ему помочь. Что именно из-за присутствия Витарра на корабле морской змей пробудился ото сна и почуял их. Узнал в нем ту же черную кровь, что течет под его чешуей.

Ощущается, что вместе с Ренэйст хоронят весь род Волка. Невольно задумывается он о похоронах брата, на которых не присутствовал. Несмотря на то, что Хэльвард был наследником конунга, он не успел стать воином, поэтому его хоронили в совершенно иных условиях. В то время Витарр лежал в постели, сражаясь за свою жизнь, сгорая изнутри от сковывающего его жара. Да даже если бы был здоров, ему бы вряд ли было дозволено присутствовать на прощании с Хэльвардом. Он и на этих похоронах присутствует-то только потому, что больше ему нечего терять. Витарр рассчитывал на то, что, приняв участие в набеге, сможет добиться уважительного к себе отношения. Наградой его надеждам стали раздор и беспокойство всего народа.

Ритуал подходит к концу, и вельва замирает, запрокинув голову и слегка покачиваясь из стороны в сторону, отчего кости животных, коими украшено ее одеяние, стучат друг о друга. В полнейшей тишине наблюдают собравшиеся за ее действиями, и лишь тихие всхлипы кюны дополняют будоражащий костный стук. Раскрывает вельва слепые свои глаза, и кажется Витарру, словно бы воздух становится холоднее. Резко взмахнув руками, опустив голову, в несколько шагов оказывается она подле будущего погребального костра, проведя над ним дрожащей дланью. Запустив скрюченные пальцы в поясной мешочек, старуха извлекает из него гладкий темный камушек, блестящий в свете Луны, и кладет его к иным подношениям.

Руна. Маленькая руна, высеченная на обсидиановом камне. Та самая, которую вельва использовала во время ритуала посвящения.

– Твой путь, – шипит она беззубым ртом, отходя в сторону, – начался.

Слова эти доносятся до него, и тело напрягается, ощущая тревогу. С чего говорить ей о пути? Речи эти пробуждают в нем отголоски разговора, что, словно со дна пойла из дурман-травы, всплывают на поверхность. Издали слышит он собственный голос и голос младшей сестры, мертвой сестры, и пронзают они Витарра острыми наконечниками стрел.

«– Раидо – хорошая руна.

– Правда?

– Она означает «дорога». Или «новый путь».

Что на самом деле означало предсказание, полученное Ренэйст после охоты? Могло ли случиться так, что на самом деле она жива? Спасаясь от разъяренного морского чудовища, корабли отплыли от места нападения так стремительно, что она могла просто остаться незамеченной. От этой мысли становится горько. Она нуждалась в помощи, а они оставили ее.

Отвернувшись, он смотрит в совершенно другую сторону, не желая видеть момент, когда курган охватит пламя. Знает, что чувство вины душит его мыслями о сестре. Ему бы хотелось, чтобы Ренэйст была здесь, чтобы смогла найти подход к каждому, одним своим присутствием заставляя утихнуть споры и бури. Быть может, она не хотела быть правительницей, но она умела ей быть. Знала, как должна была себя вести, что сказать и как посмотреть.

Маленькая, напуганная девочка, вынужденная стать взрослой слишком рано.

Решимость поднимается из его груди, душит, крепко стиснув глотку своей пламенной хваткой. Нет. Теперь он должен нести ответственность, должен получить то, что положено ему по праву наследования. Каждому ведомо, чей он сын, и конунг при всем желании не смеет отрицать их родство. От его ненависти Витарр не прекращает быть тем, кем был рожден. Нет ни брата его, ни сестры, а это значит, что остался только он.

Теперь Братоубийца возьмет свою судьбу за рога.

Витарр вздрагивает, стоит холодной ладони стиснуть его искалеченное запястье, лишенное двух пальцев, и опускает взгляд вниз. Вельва стоит подле него, вырвав из вязкого плена тяжелых мыслей. Он чувствует запах смерти, пота и трав, что исходит от нее, и невольно морщится, до того вонь та противна. Но хватка ее крепка, и вскидывает ведьма на него слепой взгляд, царапая желтыми ногтями кожу на его запястье.

– Пусты могилы брата твоего и сестры, – шипит старуха подобно змее, – лишь оттого, что не для них они были уготованы. Тебя желают в свои объятья мертвые боги, Братоубийца, плату за клятву, кою ты дал, да нарушил, пустоголовый щенок. Нет больше спин, за которыми ты можешь скрыться, и не сбежать тебе от судьбы. Вар идет за тобой.

Становится тяжело дышать, и Витарр раскрывает рот, пытаясь вдохнуть. Слова вельвы сбивают с него всю спесь, раскрывают старые раны и выжигают новые, заставляя нутро истекать кровью.

Такими глупыми кажутся теперь мысли о том, что займет он дóлжное место. Никогда не станет он своим, не то что правителем. Ему так хотелось верить в то, что у него есть шанс на спасение, но слова вельвы поясняют одно – у богов, пусть они и мертвы, свои на него думы. Зло оскалившись, выдергивает он руку из хватки сморщенной, но невероятно сильной женщины, зверем разъяренным рыча:

– Прикуси свой поганый язык, старуха! Поди прочь!

Та ничего не отвечает. Лишь заходится хриплым смехом, качая седой головой, и идет прочь, продолжая бессвязно бормотать. Юноша смотрит ей вслед, скрипя зубами, ладонью сжимая рукоять верного меча. Ему бы пронзить согнутую эту спину, пролив черную ведовскую кровь на снег, да только деяние это не сделает ему чести.

«Твой путь начался» – вот что сказала вельва, стоя над костром его сестры. Вспоминает он слова иной провидицы, что из раза в раз повторяла ему свое предсказание.

«Пройдет белая дева сотни дорог, повернет колесо против его оси и воротится назад, ведя за собой погибель. Ты – тьма, Витарр, сестра твоя – свет. Однажды один из вас убьет другого».

Сага.

Должен увидеть он молодую вельву, спросить еще раз, что таят в себе слова, что шепчут ее устами погибшие боги. Есть ли надежда, что жива сестра его? Сага говорит, что «белая дева пройдет сотни дорог», старуха пророчит мертвой Ренэйст начало пути, лишь глупец не поймет, как связаны эти слова!

Оборачивается Витарр, смотрит на костер, что полыхает ярко в ночи, и скалит зубы. Сжимает конунг в руке пылающий факел, наблюдает за тем, как охватывает пламя принесенные ими дары. Кюна падает на колени, содрогаясь всем телом; к ней приближается Сванна, супруга Тове ярла, и становится коленями в снег подле нее, обнимая за плечи, пока по другую сторону в снег опускается Хакон, стремясь помочь своей повелительнице. Собственный сын Сванны, потерявший в набеге глаз, лежит сейчас в одном из домов, набираясь сил. Все время с момента их возвращения находился он между мирами, как однажды был и сам Витарр.

Но Ове выжил. Почему не могла выжить Ренэйст?

Двойственность собственных мыслей губит его, Витарр не может понять, чего жаждет на самом деле. Должен ли он надеяться на то, что сестра жива, или же кончина ее может облегчить его страдания? Тянет ли она его за собой в могилу или, наоборот, взрастет из ее костей его будущее? Змеями клубятся эти мысли в его голове, темными голосами звучат, когда пытается спать. Конунгов сын должен знать правду.

– Это ты виноват! – восклицает Йорунн, вскинув на супруга своего покрасневший от слез взгляд. – Ты сгубил нашу дочь! Я молила тебя не забирать у меня Ренэйст, не делать из нее воина, но ты не послушал меня! Каждому ведомо, сколь я противилась твоему решению, и вот к чему оно привело! Лишь ты виновен во всем, Ганнар, лишь по твоей воле моей дочери больше нет со мной! Лучше бы боги забрали тебя, лучше бы это ты умер!

Конунг ничего не отвечает. Продолжает держать в руке своей факел и смотрит на пламя, кое разгорается все больше, пожирая все возложенные на него подношения. Кажется, что мгновение – и сам шагнет он в этот огонь.

Сванна помогает Йорунн подняться с колен и, обнимая за плечи, уводит прочь. Кюна продолжает изрыгать проклятья сквозь слезы, и столь не похоже это на нее, что каждое слово ее сопровождается обеспокоенным шепотком толпы. Кто бы мог представить себе, что нежная и кроткая женщина способна на подобное выражение чувств?

Ярко пылающий костер больше никому не интересен. В одно мгновение люди словно бы забыли о том, для чего они здесь. Все их внимание отныне приковано к конунгу и его супруге, словно бы ничего важнее их ссоры не существует.

Оттого то, что происходит дальше, остается никем не замеченным. Никем, кроме Витарра, по обыкновению наблюдающего за всем из тени.

Быстрым шагом приближается Хакон к погребальному костру, полный отчаянной решимости. Витарр видит, как запускает он руку в самое пламя, выхватывая некий предмет из подношений. Стиснув зубы, выдергивает берсерк руку из огня, раскрывает ладонь, глядя на свою добычу, после чего разворачивается, встречаясь с конунгом взглядами. Ганнар смотрит на него в немом изумлении, и Хакон отвечает ему, да за ревом пламени Братоубийце не услышать его слов. Медведь уходит, расправив плечи, и Витарр следует его примеру, направляясь в Чертог Зимы.

У него не так много времени. Обряд окончен, и вскоре те, кто присутствовал на похоронах, вернутся в свои дома. Ему нужно успеть все подготовить, пока поселение пустует. Пока есть возможность остаться незамеченным.

Чтобы получить ответы, он должен привести к ней ее сестру.

Пламя погребального костра утихнет не скоро. Орошенный жиром, курган будет долгое время ярким факелом светить в ночи до тех пор, пока не останется от него одно пепелище. Только даже когда миг этот настанет, будет продолжать свое одинокое пиршество Ганнар конунг в стенах Великого Чертога до тех пор, пока не останется в нем сил для того, чтобы поднять тяжелую кружку. Заливает он горе свое крепким медом, да горечь его не может хоть на миг заглушить боль, кою испытывает могучий вождь. Будучи правителем, не может позволить конунг, чтобы хоть кто-то смог увидеть его слабость. В народе прослыл Ганнар Покоритель грозным и жестоким, познающим усладу лишь в бою, и слава эта тянется из самой его молодости. Тяжелый нрав младшего сына Ленне конунга мог укротить лишь его брат, Снорре, которому и было суждено занять отцовский престол. Спокойный и тихий, куда больше интересовался он изучением собственных земель и составлением карт, чем воинским ремеслом, что и было камнем преткновения меж двумя братьями. В тот миг, когда Снорре погиб в пещерах, погребенный под обвалом, Ганнар был с ним. Именно его обвиняли в произошедшем, об этом шептались люди за его спиной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю