Текст книги "Привычка делать больно (СИ)"

– Входите, открыто, – Джексон отвечает ледяным голосом, и каждое слово морозом трескается в воздухе, осыпаясь на пол снежным крошевом. Не скажешь, что несколько часов назад валялся на диване в полумёртвом состоянии. Стоит лицом к окну, закрывшись в своём ядовитом одиночестве, и боится пошевелиться. За окном поздняя ночь, а на душе кошки скребутся.

Входная дверь тихо отворяется, и Уиттмор слышит, как в коридоре падает на пол дорожная сумка. Он. Джексон облегчённо вздыхает и прячет руки поглубже в карманы, как будто от этого легче будет. Такой дёрганный, замученный, грозный. А сейчас вот боится, как мальчишка. Липкий страх вьётся под горлом змеёй, а нужные слова всё никак не приходят на ум. Что делать? Что говорить? Он уже здесь. Прямо за спиной.

– Джексон, это я, – голос у Стайлза всё такой же звонкий, светлый, а у Джексона насквозь прокуренный, пропитый, стальной. Срывается обернуться, но вмиг одёргивает себя – нельзя так сразу, в пропасть с разбега.

– Я вижу, – Уиттмор судорожно кусает губу, едва не до крови, впивается ногтями в своё бедро и плывёт взглядом по ночному Лондону, где-то в небе, высоко-высоко. Прохладный ветер гладит шею и бьёт волной в лицо, а Джексон будто прирос к этому проклятому окну – ни на шаг не отходит.

– Ты пьян? – Стайлз видит его насквозь, чувствует каждой клеточкой, впитывает его усталый голос и так много хочет сказать. Лишь бы Джексон не стоял в стороне, не смотрел на него, как на чужака. Они же не чужие друг другу, ведь так?

– Может, совсем немного, – первая попытка провалена, Джекс.

– С тех пор, как ты уехал в Лондон, ты ни разу мне не позвонил, – Стилински начинает издалека – по накатанной схеме. Чтобы выжать из Джексона хоть малейшее проявление чувств, вытрясти хоть пылинку нежности, вытянуть хоть слабую искорку улыбки. Они оба так долго не улыбались. Так долго не видели друг друга.

– Ты прилетел, чтобы сказать мне это? – прозвучало как-то грубо и обиженно, но Уиттмор больше не топчется у окна. Теперь он смотрит прямо на Стайлза – глаза в глаза.

Стилински обводит внимательным взглядом каждый участок его кожи, изучает ещё не забытый образ. Лицо Джексона осунувшееся, болезненно-бледное. Глаза потухшие, злые, тревожные, будто не спал неделями и не ел. Стайлз, ты попал в яблочко. Уиттмору нужно о многом рассказать, но он как-то не слишком торопится. Выжидает нужного момента? Так вот же он – момент их встречи, такой долгожданной и выстраданной. Нет, он всё ещё боится. Всё ещё не находит нужных слов. В горле горько и сухо, а в мыслях – сплошная каша.

– Нет, я хотел поговорить, – Стайлз делает решительный шаг вперёд и замирает на месте.

– Говори, – Джексон смотрит так требовательно, что у Стилински коленки подкашиваются. Он же не виноват в том, что Уиттмор улетел в Лондон без предупреждения. Не виноват в том, что влюбился в него, хотя тягой к мальчикам никогда не отличался. Его жизнь – карточный домик, а Джексон, похоже, может в любой момент вытащить одну карту и всё разрушить.

– То, что случилось между нами… – Стайлз тоже не железный, ему сложно снова возвращаться в прошлое – будто идёшь по раскалённому углю и не можешь сойти в сторону. С Джексоном так всегда – жарко, дико и опасно.

– Я знаю, что ты сейчас скажешь, – Стилински подходит как можно ближе и кладёт ладонь Джексону на плечо, но тот резко отдёргивает руку и садится на диван. Он говорит не то, что хотел услышать Стайлз. – «Это была ошибка, и нам лучше остаться друзьями». Можешь возвращаться обратно к Лидии, если хочешь. Мне всё равно.

– Перестань вести себя как козлина, – Стайлз выстреливает на одном дыхании, и Уиттмор замечает в его глазах слёзы. – Я прилетел к тебе, а ты делаешь вид, что я для тебя пустое место.

– Ты прав, это же я пустое место, – Джексона убивает его привычка причинять Стайлзу боль. Хочется убежать, закрыться в комнате и проломить себе башку о стену. Всё никак не научится принимать любовь людей. А он ведь тоже любит, но с губ снова слетают не те слова: – Я – плохой парень, ублюдок, мерзавец.

– Джекс, затнись и послушай меня, – Стилински сгребает в кулак рубашку Джексона и тянет его на себя, как можно ближе. Нельзя вечно ходить вокруг да около – пора расставить все точки над «i».

Уиттмор растерянно хлопает глазами, не в силах проронить хоть слово. Никогда не видел Стайлза таким смелым, решительным, суровым. Год без него был сущим адом, и Джексон столько раз срывался вернуться. Увидеть его Стайлза, посмотреть ему в глаза и просто помолчать. Всегда знал, что никакие слова не заменят того, что написано в глазах. Выжжено медовой нежностью, прошито нитками любви, которая возросла адским пламенем между ними. Пожар двух сердец, двух влюблённых сердец, связанных навеки, намертво.

– Мне плевать, что думает Лидия, что думают остальные, – голос Стилински предательски дрожит, по щекам катятся слёзы, но он говорит, не останавливается. Потому что Джексон держит его за руку. – То, что случилось между нами… Я хотел этого так же, как и ты. Я ждал, что ты вернёшься из Лондона или хотя бы позвонишь, но ты струсил. Ты побоялся признаться в своих чувствах, поэтому это сделаю я. Я люблю тебя, Джексон.

Уиттмор целует его так сочно и нежно как никогда. Вкладывает ту безграничную любовь, которую никогда ни к кому не испытывал. Кусает его влажные губы, проходится языком по кромке зубов и выпивает его глоток за глотком. Признаётся в любви без слов, потому что в груди так сухо и жарко. Одно дыхание на двоих. Одна улыбка на двоих. Одно счастье. И одна любовь, которую они едва не потеряли.

========== 2. Я буду помнить (Тео/Стайлз) ==========

Лиам и Хейден многого не знали, когда возвращали Тео из ада. Казалось, будто его образ ластиком стёрли с лабиринтов сознания так же, как и образ Стайлза. Нет, Тео Рэйкена никто не забыл, но каждый второй в Бейкон Хиллс тихо ненавидел его и жаждал мести. Стая успокоилась только тогда, когда отправила его под землю. Сгорать заживо в костре липких страхов и одиночества. Мучиться от острого чувства вины и отвращения к самому себе. Расплачиваться за подлости и предательство близких кровью и невыносимой болью.

Данбар крепко обхватывает пальцами рукоять катаны и почти не дышит. Один резкий взмах – и меч пробивает твёрдый грунт. Грохот смешивается с жалобным всхлипом Хейден, и паутина искристо-синих трещин расползается по земле. Едкий запах сырости и пыли щекочет нос, но Лиам даже не моргает. Смотрит испуганно, как загнанный зверь, и плавит медно-серыми глазами лопающуюся кусками землю. Над ямой сгущается черная туча дыма, и по подвалу раскатами грома проносится волчий вой. Надрывный, хриплый, отчаянный. Будто крик о помощи. Хуже ада нет ничего на белом свете, но гложущая боль в тысячи раз тяжелее и опаснее. От боли спасает лишь смерть, но даже после смерти человека она, как чума, заражает его близких, проникая под кожу губительным вирусом.

– Где Стайлз? – Тео огорошивает Лиама и Хейден колючим вопросом. Рэйкена не интересует, кто его спас, кто вернул его обратно, кто разрушил его нескончаемый кошмар. Сейчас ему нужен только Стайлз. Единственный человек, который не дал ему сдаться, превратившись в горстку пепла.

– Ты помнишь Стайлза? – влажное удивление в глазах Хейден кажется фальшивым, а трескуче-сухой голос ржавыми гвоздями разрезает виски. В силу своего взрывного характера Тео мог бы запросто подумать, что Ромеро должно быть издевается над ним. Но ситуация не та. Недоумение в её глазах трещит едкой смолой. Лиам напротив всё ещё не решается подать голос – только смотрит исподлобья.

– Почему я не должен помнить Стайлза? – Рэйкен кривит губы то ли от щиплющей боли, то ли от горького привкуса пороха на губах и смотрит перепугано. Перед глазами всё расплывается от застывших слёз, и Тео начинает понимать. Стилински не удалось спасти.

Лиам и Хейден боятся стеклянного взгляда Рэйкена и с опаской отступают назад. Будто Тео может в любой момент наброситься на них и разорвать в клочья. Он едва не сгнил под землёй по их милости, и они совершенно не понимают, как после этого можно просить о помощи. Стая хочет вернуть к жизни многих, не только Стайлза. Вернуть всех, кого забыли. Всех, кто был для них важен. Всех, кто был жизненно необходим.

Они не помнят Стилински.

Они не помнят его жемчужно-карие глаза и россыпь родинок на щеках.

Тео помнит каждую родинку взглядом и на ощупь, сердцем и пальцами. Гладь молочно-белой кожи, усеянная черными бисеринками звёзд, и большие вдумчивые глаза, в которых видишь гораздо больше, чем в глазах простого человека. Стайлз никогда не был обыкновенным человеком, который скрывался под маской сарказма от реалий жестокого мира. Нет, он всегда был неназванным героем. Для Тео и для всех остальных.

Они не помнят изгиб его тонких губ и добродушно-хитрую улыбку с примесью страха.

Тео помнит мятно-апельсиновый вкус его губ, которые целовал ночи напролёт, потеряв счёт времени и трезвый рассудок. Со Стилински никогда не было тихо и спокойно: дикий смех до двух часов ночи, жар его худощавого тела под одеялом и распухшие от поцелуев губы. Хрупкое счастье, которое они создавали вместе, втайне от других. Никто бы не одобрил, особенно Скотт. Но счастье у каждого своё.

Они не помнят его звонкий пронзительный голос, в котором бесстрашие заполняло ледяной водой любые проблески сомнений.

В последний раз Тео видел Стайлза за несколько секунд до того, как земля проглотила его с головой, затягивая в свои глубины. Перед глазами сверкнул лишь растерянный взгляд Стилински и каменные лица его друзей. Он так хотел спасти Рэйкена, но не успел. Стая ему бы ни за что не позволила. Они всё знали, но наплевали на чувства Стайлза. Он даже не кричал – зажал рот рукой и закрыл глаза, чтобы не зашивать в памяти этот кошмарный миг. Момент, когда всё пошло под откос.

Они не помнят его, того, кого Тео так сильно любил. И любит до сих пор.

Тео впервые почувствовал внутри что-то сильное и сокрушающее, когда Стайлз попал в аварию. Ему казалось, что потеряв Стилински, он потеряет всё. Голова шла кругом от одной лишь мысли о том, что Стайлза не спасут. Руки тряслись, как у наркомана, сердце с бешеной силой тарабанило в груди, но Рэйкен не плакал. Стая никогда не считала его своим, но чувствовала его жгучую боль. Тогда никто ещё ничего не понимал или просто делал вид.

– Ты открыл что-то во мне, – точный выстрел в голову, но не романтичное признание в любви. Потому что Рэйкен по-другому не умел. Стайлз не нуждался в красивых словах и клятвах в вечной любви. Он знал, что на самом деле чувствует Тео, и ему было этого достаточно.

– Ты спас мне жизнь, – улыбка-благодарность и сотни огоньков в глазах. Тео не верил, что Стайлз может быть серьёзным. Что он может быть с ним. Но это было неизбежно – сладко, болезненно-страстно и опьяняюще.

Они не помнят его неиссякаемую жажду приключений и умение разгадывать людей.

Стайлз не поверил Тео, когда тот внезапно объявился в Бейкон Хиллс после долгих лет молчания. Его благие намерения показались Стилински туманными и лукавыми, запорошенными тайнами и недомолвками. Стайлз долго и усиленно пытался вывести его на чистую воду, а Рэйкен только водил его за нос.

– Думаешь, у меня есть какой-то скрытый мотив? – Тео внимательно смотрел Стайлзу в глаза, пытаясь отыскать в них хоть тусклый след надежды. Но там было лишь вязкое болото страхов и недоверия. Тогда Рэйкен впервые по необъяснимой причине почувствовал укол боли.

– Более чем вероятно, – Стайлз лишь закатил глаза в ответ, но потом случилось то, чего он не мог ожидать. Его пальцы накрыла чужая тёплая ладонь. Так нежно, успокаивающе и душевно. Тео пытался наладить контакт, уцепиться хоть за одну ниточку доверия? Может быть. Но Стилински впервые почувствовал что-то странное, щекочущее внутри. Не злость. Не обиду. Нет, что-то светлое и горячее.

Глаза в глаза. Рука в руке. Губы в губы. Каждый день. Этому нельзя было найти здравого объяснения, потому что всё случилось слишком быстро. Неправильные отношения, ненормальная любовь. Да и разве можно было это назвать любовью? Можно. Потому что вместе не страшен ад. Потому что вместе не страшна смерть. Потому что всегда вместе. По-другому никак. Потому что Стайлз – его якорь. Потому что Тео – якорь Стайлза.

– Кажется, я люблю тебя, – Стайлз тянущимися нотками резал по сердцу, затмевая разум. То, что каждый из них так долго хотел услышать. То, что ни один из них не решался произнести. С того момента их связь окрепла, сплетая намертво красными нитями, связывая кровью двух влюблённых сердец.

Они не помнят Стайлза, но Тео помнит.

Тео помнит каждый миг, каждую секунду, каждый день, потому что память – главный источник связи. Пока ты помнишь и любишь, ты живёшь. И ты спасёшь, потому что любовь не подвластна времени, потому что она вылита на сердце невыводимой печатью. Казалось бы, нет ничего хуже ада. Всё-таки есть. Любовь, которую стирает память. Тео Рэйкен прошёл все круги ада, а значит, заслужил своё право на любовь. Он вернёт Стайлза.

========== 3. Ты мне нужен (Скотт/Айзек) ==========

Айзек решает переехать. Не просто вернуться к отцу, который слёзно клялся, что больше не посмеет повысить голос или руку на него поднять. Не просто переселиться в соседний квартал к Лиаму или завалиться с вещами в лофт к Дереку, который давно хвастался своим гостеприимством и свободной комнатой (кто-то днями и ночами у Стайлза пропадает).

Нет, он хочет переехать подальше от Скотта Маккола.

Выехать из Бейкон Хиллс, навсегда захлопнув крышку ящика с воспоминаниями.

Чтобы в груди болезненно не ныло от чувств, которые приходится прятать под смазанной улыбкой и приторно-вежливым тоном. Заливать до отказа топким бетоном под рёбрами. Проглатывать, как острый ком в горле, и кривиться от тошноты. Надоело притворяться. Осточертело.

На улице промозглый ветер и густой ливень стеной – не самая удачная погода, чтобы прощаться и отпускать старые обиды. Смоляно-черная пелена над головой режет глаза: без единой звёздочки, без единой искорки света, будто небосвод разбухшей землёй доверху засыпали. Лейхи с надеждой смотрит ввысь, ищет блеклый след луны, как способ отвлечься или время подумать. Или повод остаться?

– Ты не должен уезжать, – Скотт выкрикивает ему вслед, догоняя у самой дороги, и резко хватает за локоть. Совсем не готов говорить и прощаться, душу перед кем-то наизнанку выворачивать, потому что облупилась, выгорела, высохла почти до края. Наверное, только Лейхи может его спасти.

– Что? – Айзек с колючим непониманием выплёвывает ему в лицо, мазнув злостью ледяной по глазам. Словно видит Маккола впервые. Дорожная сумка с грохотом валится на грязный асфальт.

Лейхи и вправду никогда не видел Скотта таким. Растерянным, задумчиво-грустным, обессиленным. Реже стал звонить Стайлзу в Вирджинию, перестал поучать Лиама и ходить вместе с ним на тренировки по лакроссу, днём часами мог в тишине сидеть, а ночью почти не появлялся. Азйзек не знал, чего ему хочется больше – раскрасить альфе морду от ревности или закрыть его в подвале, приковав цепями, как в полнолуние.

Жили в одной комнате, как чужаки, пересекаясь за завтраком или иногда за ужином, обходя друг друга стороной, хороня себя заживо. Только вот в четырех стенах не особо разминешься. Рано или поздно столкнётесь лбами. Или сама судьба вас столкнёт, зарядив по сердцу ножом.

– Нет, не так, – Скотт пытается перевести дыхание, а холодные капли только всё громче лупят по лицу. – Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Айзек смахивает мокрую кудрявую чёлку со лба и подходит вплотную к Скотту. Жмурится от моросящего дождя, пальцы крепко в кулак сжимает и смотрит-смотрит-смотрит. Ждёт последнего шага, виноватого взгляда, сдавленного признания. Потому что прощаться со Скоттом Макколом крайне нелегко.

– Почему? – глаза блестят надеждой тягуче-жаркой, и голос Айзека хрипнет то ли от холода, то ли от страха.

– Ты знаешь почему, – Скотт отвечает загнанно, тихо. Дождь громко стучит по плечам, заглушая его судорожное сердцебиение. Каждая капля – как удар на поражение.

– Скажи, я хочу это услышать.

– Ты должен остаться не только в стае, – Скотт нервно теребит в руках край футболки и тянется ладонью к руке Лейхи. – Вернее, как член стаи ты мне тоже нужен. Но дело не в этом. Ты нужен мне, потому что я…

Врезается губами точно в губы – сердито, отчаянно, влажно. Дрожь по телу, горячий пот и холодный дождь в спину.

– Я знаю, Скотт, – Айзек сладко выдыхает в губы. – Я знаю.

Айзек знает, что его любят. Айзек знает, что его не отпустят.