Текст книги "Катенька"
Автор книги: Яна Немцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Глава 3
Карета ехала медленно, покачиваясь. Катя сидела напротив нового хозяина. Она с трудом осознавала происходящее, всё ей казалось дурным сном. Крепко сжимая маленький узелок и глубоко вдыхая прохладный воздух, старалась сдержать слёзы. Её дом, её Гле становились всё дальше. Всё, что придавало смысл существованию, таяло вдали.
– Ольга Дмитриевна сказала, что ты образованна. Хорошо знаешь французский? – прервал тишину Константин Романович Лаврин. Она вздрогнула, едва уловив вопрос.
– Варвара Евгеньевна, нянюшка Глеба Фёдоровича, обучала нас французской грамоте, – дрожащим голосом тихо ответила Катя.
Её тревожил лишь один вопрос, который она не осмеливалась задать. Вернутся ли они когда-нибудь обратно в Смоленскую губернию? Только благодаря этой надежде билось сейчас её глупое сердце.
– А твои родители? – изучающе поглядывая на неё, расспрашивал барин.
– Сирота я. Нянюшка растила меня. Я всегда подле неё была, по дому служила. Её не стало, когда мне двенадцать исполнилось, – ей было тяжело говорить и делиться с новым барином.
– И что же ты, осталась совсем одна? – не унимая любопытства, продолжал Константин Романович.
– Нет, Глеб Фёдорович остался единственным другом, а через шесть лет и его забрал недуг – пневмония. Двадцать лет ему всего было, – Катя склонила голову, пряча слёзы. Не будет ей жизни на чужбине, оставалась душа её на булгаринском погосте.
– Ольга Дмитриевна невзлюбила тебя, потому что ты была близка с её сыном?
Катю напугал вопрос, узелок упал в ноги.
– Простите барин! – кинулась она поднимать его, карета подскочила на ухабе, Катя схватилась за мягкое сидение.
– Не бойся ты так, наказывать я тебя не стану.
Барин подал ей узелок. После поправил на себе тёплое одеяло, откинулся на спинку и спустил на нос высокий цилиндр.
– Знания языка тебе пригодятся в Париже. Можешь немного отдохнуть. Дорога нас ожидает долгая и трудная.
Больше спутники не произнесли ни слова. Катя выглянула в окошко, за мелькающими обнажёнными деревьями вдоль дороги виднелась бесконечная заснеженная степь. Зимние просторы вскоре убаюкали её.
Проснувшись, она увидела, что на улице уже стемнело.
– Мы остановимся здесь на ночь, а с наступлением утра продолжим путь, – то ли устало, то ли сонно промолвил Константин Романович.
Служа в светёлке, Катя много слышала от девок, как господа порой обращались со своими крепостными. Говорили, что некоторые мужчины любили забавляться с молодухами. Унижали, использовали. От этого приближающая ночь пугала её. Она не понимала, для чего понадобилось Константину Романовичу выкупать её у Ольги Дмитриевны и везти с собой в Париж.
Они вышли у постоялого двора, окружённого тихим заснеженным лесом. Рядом стояли пара телег и тройка карет. В некоторых окнах двухэтажной гостиницы горел свет. Барин вошёл в здание, она, содрогаясь, медленно побрела следом.
– Нам нужны две свободные комнаты, – сказал барин, передавая пожилому хозяину деньги.
– Следуйте за мной, – довольно улыбнулся старик и повёл их по скрипучей узкой лестнице на второй этаж. – Эти две свободны. Располагайтесь, да пожалуйте в трактир, там сейчас подают наивкуснейший ужин! Телятинка, винцо на любой вкус.
– Благодарю, любезный.
– Если устали с дороги, доставим прям к вам, – не отставал хозяин.
– Неси в обе комнаты, – Константин Романович покачал головой и улыбнулся.
– Тогда доплатить малость надо, – зачастил ушлый дед.
– Эх! Держи да не скупись, – барин дал ему несколько монет.
– Располагайтесь, сейчас всё принесу, и еду, и огня, – заверил их довольный трактирщик и поспешил вниз.
– А ты что смотришь? Ступай, поужинаешь и отдыхай, завтра в дороге читать мне будешь, – Катя не успела и слова вымолвить, как Константин Романович вошёл к себе и захлопнул перед ней дверь.
Она ступила в свою комнату и огляделась, присела на небольшую жёсткую кровать. На маленьком деревянном столе стояла одинокая холодная свеча. Константин Романович, похоже, оказался благороднейшим человеком. Теперь возможность узнать, намерен ли барин вернуться в Смоленскую губернию, не казалась такой нереальной. Завтра она будет ему читать, может, после, в момент обсуждения сюжета, и выдастся удачный момент. Если он ответит «нет», тогда Катя станет на коленях молить его. Она поднялась, подошла к пыльному окну, в сумраке обнажённого леса она видела лишь бездонную пустоту. Её дом где-то бесконечно далеко. Тоска сдавливала сердце, необходимо было занять себя хоть чем, чтобы отвлечься и не думать, не надеяться.
«Какую литературу Константин Романович попросит читать. Может, Шекспира?» – Катя заставляла себя думать об этом. – «Шекспира!» Её словно плетью ударили. Вот что спасёт, вот что у неё никогда не отнимут, вот что поможет ей пережить дни разлуки с Гле. Воспоминания!
В дверь постучали. От неожиданности сердце Кати ёкнуло.
– Ваш ужин и свет, – сказали за дверью.
Катя впустила прислужку, приняла поднос и от горящей свечи затеплила свою. От запаха жареного мяса и печёной картошки скрутило пустой желудок. Отужинав, она прилегла на кровать.
Мысли о Шекспире вернули её в далекий дождливый вечер, когда она закончила украшать новыми кружевами платье барыни.
***
Уже затемно закончив работу в светёлке, Катя пошла в свою тихую каморку, читать Иоганна Гёте «Страдания молодого Вертера». У двери её настиг Глеб Фёдорович. Взволнованный, запыхавшийся.
– Пойдём со мной. Ты должна это прочитать! Я нашёл такой роман… – он повлёк её к белой лестнице.
Катя думала, что за роман заставил Гле рискнуть и провести её по парадному коридору, где ей строго настрого запрещено появляться. Для прислуги и других крестьян были две чёрные лестницы, чтобы лишний раз не попадаться на глаза хозяйке или гостям.
В библиотеке пахло совершенно по-особенному. Каждый раз видя столько книг разом, она восхищённо замирала. Какое богатство!
– Я начал его читать, но ещё не закончил. У героев своя судьба, но знаешь, что нас объединяет с этой историей? – спросил Гле и с любопытством посмотрел на Катю, протянув ей книгу. На обложке значилось: Шекспир «Ромео и Джульетта».
– Что? – спросила она.
– Запретная любовь. Их родители были против союза влюблённых, но это не помешало им испытывать чувства друг к другу. Совсем как нам.
– Глебушка! – послышался голос Ольги Дмитриевны за дверью.
– Под стол, – скомандовал он и мигом забрался в укромное место, – ну же, скорее.
Катя едва успела спрятаться, как вошла Ольга Дмитриевна.
– Ты тут? – она оглядела библиотеку. – Мишель, найди Глебушку и приведи в мой кабинет, – велела барыня и вышла, громко хлопнув дверью.
Они так и остались сидеть под столом. Катя тихо читала, дождь шумел за окном, словно наигрывал мелодию.
В конце романа выяснилось, что запретная любовь героев не привела к счастью. Но Гле уверил Катю, что в их истории будет совсем другой финал.
***
Погрузившись в воспоминания, Катя не заметила, как уснула. Разбудил её стук в дверь.
– Пора отправляться! – прозвучал настойчиво голос Константина Романовича.
Надежда вернуться в поместье Булгариных проснулась вместе с ней. Только в отличие от вчерашнего вечера за окном было совсем светло. Лихая мысль вспыхнула в голове: «А может, сбежать, спрятаться в лесу, что виднелся из окна старого трактира, и бежать обратно?» Но денег совсем не было и навряд ли барыня примет её назад. Сошлют беглую крепостную в Сибирь, и тогда точно не быть ей рядом с Гле.
– Катя! – ещё громче постучал новый барин.
Она встала, взяла так и не распакованный узелок, прижала его к груди и открыла дверь.
– Перед дорогой неплохо бы успеть позавтракать, а ты задерживаешь нас, – сказал барин недовольно.
– Простите, – прошептала она в ответ. Ей стало стыдно за мысли о побеге. Не со зла ведь он забрал её из дому. Человек-то он добрый, по всему видать.
На первом этаже теснились тяжёлые деревянные столы и лавки. Константин Романович прошёл к тому, что у окна. Их уже ожидали тёплые булочки, горячий чай и масло. Катя присела напротив. Присутствующие разглядывали их, не таясь, но Константин Романович, не обращая на это никакого внимания, взял булочку и с аппетитом стал жевать. Катя с детства держалась особняком, мало с кем говорила. Но сейчас, сидя среди незнакомцев, она чувствовала прилив смелости. Казалось, чем дальше она от дома, тем больше уверенности в ней появлялось.
– Ешь, – буркнул Константин Романович.
Катя обняла ладонями кружку с чаем и почувствовала, как приятное тепло разливается по рукам. Взяла ароматную булку, разломила и намазала маслом, оно медленно таяло, пропитывая её.
Зимнее утро встретило яркими лучами солнца и щипучим морозом, пара лошадей бодро фыркали, звеня упряжью. Кучер, закутанный в тулуп, ждал на козлах. Катя уже привычно устроилась в карете напротив Константина Романовича.
Глава 4
– Ты много сил отдаёшь работе, – Луиза кружила вокруг рабочего стола Пьера Дюруа. – Тебе надо отдохнуть, – томно прошептала она ему на ухо.
– Нам нужно что-то новое, грандиозное! – не обращая внимания на Луизу, сказал Пьер. – Но я не понимаю, что именно.
– Мы всегда удивляем и радуем публику, не стоит так волноваться, – она коснулась его тёмных кудрей.
– Ты не понимаешь! – воскликнул Пьер, одёргивая её руку. Он вскочил и стал ходить по кабинету. – Будут важные люди, от них зависит судьба театра. Только представь, Себастьян Пети и его партнёр месье Лаврин, кажется, напишут о нас в своей газете и порекомендуют в свете. А Джузеппе Фурнье, злейший критик, восхитившись нашей игрой, станет строчить хвалебные статьи.
– Так и будет. Но, Пьер, без отдыха ты спятишь, у тебя уже начинают появляться седые волосы, – Луиза остановила распалённого Пьера и прильнула к его губам.
– Некогда! Нужно начинать репетицию, – рявкнул он, оттолкнув её, и вышел из кабинета.
Проходя мимо комнат актёров по узкому тёмному коридору, Пьер чувствовал запах алкоголя.
– Все на сцену. Живо! – закричал он в ярости и, пнув первую дверь, поспешил к сцене. Чем ближе, тем яснее ощущал он её невероятную магическую силу. Не исчезающую, даже когда она была темна и пуста. Сцена всегда для него была местом силы. Влияла на всё его существование. Пьера не страшила и бродячая жизнь актёров, но, приобретя в начале осени этот театр, его дитя, его любовь, он стал абсолютно счастливым человеком. И он сделает всё, чтобы театр вознёсся над всеми прочими и занял подобающее ему место. Засиял в зените славы.
Пьер поднялся в закулисье, похожее на блошиный рынок и цыганский табор разом. Повсюду был распихан реквизит, грудами валялись платья, костюмы, нечёсаные парики. Осатанев, он готов был разорвать напополам первого, кто покажется на глаза. Он хватал всё, что попадалось под руку, раскидывал в разные стороны.
– Пьер, что стряслось? – подбежала к нему испуганная Луиза.
– Что это?! – оглядел он собравшихся актёров. – Отвечайте, что это?! Вот ты, Пенелопа, или ты, Жанет, – вы же все женщины, вам нравится быть среди всего этого бардака? Или ты, Констан, тебе нравится после каждой похмельной ночи спотыкаться об это? – он обвёл руками кучи хлама. – А ты, Жульен, такой брезгливый, оденешь потом это на себя?! Ну что же ты, Анри? Ты старше их втрое, я надеялся на тебя! Театр – это храм искусства, а вы гадите в храме!
– Мы сегодня всё уберём, – только Луиза осмелилась ответить.
– Сегодня?! Костюмерная готова была ещё три дня назад. А ты говоришь «сегодня»? Чем вы занимались все эти дни? – он подошёл к Констану. – Пили, веселились? Вы каждую ночь это делаете, а с утра как варёные. С сегодняшнего дня я запрещаю вам пить!
– Это несправедливо! – возмутился Констан, и Пенелопа локтём ткнула его в бок.
– А то, что я вижу, справедливо? Или мне нужно убрать всё это самому?! Вы живёте здесь, пьёте, едите! И не в состоянии убрать свои костюмы, которые стоят целое состояние!
– Простите, месье Дюруа, нам нет оправдания, – пробасила Жанет.
– Мы благодарны за вашу щедрость и доброту. Мы приведём все костюмы в порядок, разложим всё в костюмерной, как книги на полках библиотеки, – затараторила Пенелопа.
– Начинаем репетицию! – заорал Пьер, сдерживаясь, чтобы не ударить пропойцу Констана. Уже месяц репетировали его новую пьесу о несчастной в любви девушки по имени Колетт. Но всё было не так. Неискренность в игре актёров убивала его.
Пьер сел в центре партера поближе к сцене. Актёры начали со второго явления. В нём Колетт вынуждена расстаться со своим возлюбленным из-за отцова повеления.
Луиза, как всегда, играла главную героиню. Пьер пристально наблюдал за всеми, пытаясь понять, как добиться своего идеала.
– Папа⸍ сказал, если я в течение полугода не дам согласие на предложение сына Жанет, – начала Луиза волнительную роль героини, – он сам отдаст меня за него.
– Как же нам быть? – спросил худощавый Констан в изношенной серой рубахе.
– Ах, почему же на долю любящих сердец выпадает столько запретов и испытаний. Чем мы заслужили их? – спросила она, глядя на Констана.
– Мы будем счастливы, я обещаю. Не терзайся, прогони прочь горькие мысли. – он подошёл к ней ближе и взял за руки.
– Опять ты?! Бездельник проклятый, я же сказал, не желаю видеть тебя рядом с моей дочерью.
На сцену вышел седовласый Анри – отец героини. Луиза отстранилась от возлюбленного.
– Не гневайтесь, папа⸍. Это я попросила его принести мне свежих цветов из нашего сада, – задыхаясь, сказала Луиза и присела на диванчик, быстро обмахиваясь веером.
– Ещё раз эту сцену. Луиза, больше чувств, волнения, страдания! Как можно так сухо играть! – прервал действо Пьер. Он никак не мог Луизу назвать Колетт. Героиня его пьесы воздушная, непорочная, простая девушка. А Луиза другая. Её стервозное выражение лица не позволяло проявить нежность, робость. Она совсем не героиня его пьесы.
Актёры разошлись по исходным местам. Начали заново, но Пьер остановил их на том же месте. Они повторили ещё и ещё раз. А он всё больше видел просто Луизу, но не его героиню. Репетиция продолжалась, только Пьер уже не смотрел. В глубине сцены ему почудилось смазанное движение.
Колетт, настоящая Колетт, стояла у заднего фона сцены, едва освещённая огнями рампы. Из-под серенького капора выглядывали белокурые локоны. Её зелёное платье в полоску местами потемнело от растаявшего снега. Пьер медленно поднялся, не сводя с неё глаз.
– Опять что-то не так? На кого вы смотрите? – недоумённо спросила Пенелопа.
Пьер на мгновение отвлёкся, и видение исчезло.
– Продолжаем! – крикнул Пьер. – Сначала эту сцену! Ну же, шевелитесь! – он говорил, но сам не слышал себя. Его сознание было где-то далеко, блуждало в поисках Колетт. Опомнившись на последнем действии, он вовсе разозлился.
– Нет! Я не верю вам! – взорвался Пьер и ринулся к сцене. – Луиза, невозможно играть страдающую, влюблённую, кроткую Колетт с таким равнодушием! Скажите, Луиза, вы когда-нибудь любили, да так, что были готовы на всё, даже отдать жизнь за возлюбленного?!
Он всмотрелся в её пустые зелёные глаза.
– Вам всегда нравилась моя игра, – она подошла к нему, поправляя рыжие волосы, и словно не понимала, о чём он говорит.
– Не в этот раз. Я вложил в театр слишком многое! Потратил годы, чтобы сделать из вас, площадных кривляк, актёров театра. И вот, когда, наконец, «Красная драма» может стать известной, вы как улитки ползаете по сцене. Я не позволю всему провалиться из-за вашей бездушной игры!
– Как вы можете так говорить! – возмутилась она.
– Как владелец этого театра, и больше скажу, вам нужно переродиться, чтобы я поверил, что вы – Колетт.
Он глубоко вздохнул, пытаясь остановить волну нахлынувших эмоций.
– Думайте, а пока я приостанавливаю репетиции спектакля. Но это не значит, что у вас больше не будет работы! – добавил Пьер, заметив кислую физиономию Констана. – Приближаются рождественские праздники. Будет объявлено множество вечеров, и мы обязаны откликнуться на любое предложение. Наша задача – заработать и развлечь светский круг. Всё ясно? Продолжайте готовить праздничную программу. Напоминаю: Жанет и Констан, вы мимы. Пенелопа и Луиза, вы поёте в двух танцах, перед обеденным перерывом. Все остальные, надеюсь, не забыли о своих ролях? – после этих слов Дюруа развернулся и вышел, оставив труппу осмысливать его слова.
Он шёл по серой узкой улице, ослеплённый откровением. Холодная Луиза не сможет показать образ несчастной Колетт. Но и Пенелопа с её пухлыми формами, и Жанетт, больше похожая на мужчину, тоже не подходят на эту роль. Искать нового человека оставалось мало времени. Но он готов рискнуть, ведь не случайно Колетт сегодня пришла к нему. Это был знак!
Глава 5
Две недели Катя и Константин Романович провели в дороге, преодолев половину пути до новой республиканской Франции. На ночь они останавливались в постоялых дворах, но на днях погостили у знакомых Константина Романовича в Польше – милых людей. Польша оказалась страной солнечной и тёплой по сравнению с Россией.
Катя узнавала нового барина, и мысли о дальнейшей судьбе не терзали её так уж сильно. Она верила, что вся семья Константина Романовича такая же благородная, как и он. Но проситься назад на Смоленщину всё не решалась, опасаясь такой дерзостью оскорбить Константина Романовича. Ведь тогда ей точно не вернуться в родные края к любимому Гле. Не навестить могилку, не поговорить с ним, не прочесть новую книгу. Просыпаясь утром, Катя уже не радовалась новому дню. Её мысли занимало лишь это желание, что, как беспокойный червяк, поселившийся в душе, грызло от самого пробуждения до глубокой ночи, затихая только во сне.
Карета резко остановилась. Константин Романович вышел разобраться, в чём дело, ведь до следующей остановки ещё половина дня. Катя высунулась в открытую дверцу кареты. Вдали едва виднелись крохотные крыши домов. Польша оставалась позади, а её города, казавшиеся необъятными, теперь выглядели хлебными крошками на горизонте.
– Почему остановились? – спросил Константин Романович у кучера.
– Барин, впереди старый мост. Боюсь, не выдержит, лучше в объезд податься, – ответил тот.
– Не успеем. Ночевать в поле придётся, околеем. Езжай здесь, авось проскочим, – велел Константин Романович и вернулся внутрь.
Карета дёрнулась и, покачиваясь, направилась дальше. Что-то хрустнуло под колёсами, лошади беспокойно заржали, но ничего страшного не случилось. Скрипело старое дерево. И вдруг, карета накренилась набок. Дверца раскрылась, явив каменистое дно быстрой мелкой реки.
– Константин Романович, навалитесь на эту сторону, – выкрикнула Катя, поддаваясь инстинкту. Сердце замерло. Она не хотела умирать, здесь, вот так.
Они вместе привалились к противоположной стене кареты, не давая ей опрокинуться. Кучер гнал лошадей. Карета, кренясь и качаясь, вырвалась из пролома и понеслась вперёд, к спасительному берегу. Выбравшись, они остановились. Все долго молчали, переводя дыхание.
Константин Романович смотрел на Катю, не отрывая глаз. И, наконец, прервал тяжёлую тишину:
– Откуда ты знала, что мы сможем её перевесить?
– Я не знала, – просто ответила Катя. – Я не хотела умирать на чужбине.
– Так скучаешь по дому? – задумчиво спросил он.
– Да, очень. Вся жизнь моя осталась там, на булгаринском погосте. Там моё место.
– Кажется, теперь я тебя понимаю, – сказал он, глядя в окно, – мои дипломатические и государственные дела в Париже завершатся весной, я намерен просить отставки у государя и с семьёй вернуться в Смоленскую губернию. Больше десяти лет службы вымотали, думаю, я достаточно отдал родине. Так что, Катя, через полгода ты вернёшься. Конечно, не в Булгаринку, но от моего имения до них за час дойти можно, не то, что от Парижа.
Счастье затопило её, что и вдохнуть стало тяжело, и слёзы полились. Тот вопрос, который она так боялась задать, вдруг сам решился. Она вернётся к Гле! Константин Романович ничего не говорил, не мешал ей плакать. Наконец Катя глубоко вдохнула, этот воздух показался ей другим. Теперь Катя знала, что есть чего ждать и ради чего жить.
– Хотите я вам почитаю? У меня с собой Шекспир «Ромео и Джульетта», – предложила она. Две книги, что были у барина, они прочли дважды.
– Читай, – улыбнувшись, сказал Константин Романович.
Глава 6
– Как выматывают эти барские приёмы! Съехались все соседи. Вороновы с детьми: Ваней и Натали. Она такая милая пухленькая малышка. А Константин Романович не отходит от своего сына Сашеньки, – не замолкая, балаболила Галька, ожидая горячее.
– Хватит языками трепать. Нужно как следует всех накормить. Вроде получилось всё вкусно и красиво, да, Катька?
– Да, тётушка Аглая, – натирая последнюю тарелку, ответила Катя.
– Десерты подготовили, холодные закуски отдали. Мясо, рыба с пылу жару. Галька, что стоишь? Неси, пока не остыло! – рявкнула Аглая. – А тебя, малая, до вечера отпускаю. Иди читай свои французские романы, только не попадайся гостям и барыне на глаза. Но сначала поешь, а то иссохла вся, с этой наукой.
Она налила в миску наваристой похлёбки, поставила на стол и ломоть хлеба рядом положила.
– Вот, сдались тебе эти знания. Где применять будешь? Тут-то они навряд ли понадобятся, – хихикнула Аглая.
– Почему же? – шустро орудуя ложкой, спросила Катя. Хоть и сама задумывалась об этом. – Образованность – это же, наоборот, очень полезно. Разве много знать – это преступление?
Кате нравилось заниматься французским, иногда она забывала, что находится под чужой властью. Именно умение читать и писать, мыслить по-иному позволяли ей чувствовать себя собой. Читая очередную книгу, становиться чем-то большим, нежели обычная крепостная девчонка. Катя взглянула на Аглаю и увидела её растерянность и жалость, поэтому добавила, чтобы избавить тётушку от лишних переживаний:
– Может, я как нянюшка буду, детишек учить, – но на самом деле мечтала она быть рукодельницей, да вслух сказать это боялась. Тут ведь талант надобен, а вдруг у неё его и нет?
– Чьих детей нянькать собралась? – спросила Аглая. – Глеба Фёдоровича? Вы вон, друг за другом хвостом. Сейчас вам по десятке, ещё чуть подрастёте, поймёте. Начнут к нему невесты свататься, авось найдут барину утончённую аристократку. Да хоть эту Натали Воронову. Поженятся, детей нарожают, а ты и не удел будешь. Ох, намучается твоя душа, лучше сейчас с ровней своей сдружись, а от барина подальше держись, коль хочешь как нянюшка стать. Сейчас самое время верный путь в жизни выбрать.
Катя ничего не ответила, хоть умом и понимала, Аглая права, а сердцем чуяла, что идёт верной дорогой. Пусть это в будущем принесёт ей несчастье, значит, так нужно. Но сейчас она ни от чего не хотела отказываться: ни от науки, ни от Глеба Фёдоровича.
Нянюшка всегда повторяла, что даёт ей всё, чем богата. А Глеб Фёдорович единственный, кто понимал Катю и восхищался тем же, что и она. И самое важное: Катя для него вовсе не сирота и не крепостная, а просто человек. Барин её успокаивал так: «Кто такая сирота? Это ведь одинокий человек, а ты не одинокая, рядом с тобой я и всегда буду!»
– Спасибо за обед, всё очень вкусно, – поблагодарила она, убрала за собой и вышла из кухни. Гости наполняли дом, и он гудел как улей. Катя пошла в свою коморку, решая, как провести свободное время. Тайное место у реки не выходило у неё из головы. Несмотря на ясный день в их с нянюшкой комнате, как обычно, было сумрачно. Ей хотелось скорее оказаться с книгой у одинокого дерева, послушать шёпот реки и окунуться в строки очередного романа.
В комнату вошла нянюшка. Показалась очень взволнованной. Варвара Евгеньевна крутила в руках лоскут, на котором Катя недавно вышивала.
– Катенька, Ольга Дмитриевна просто в восторге от твоей работы.
– Правда?
– Помнишь, я обещала тебе сюрприз, – с загадочной улыбкой продолжила нянюшка, – так вот, со следующего месяца будешь ты служить в светёлке – обучаться рукоделию.
– Спасибо! – Катя кинулась её обнимать, не веря ушам. Вот и сбылась одна мечта. Так почему бы и другим не сбыться?
– Ну, полно тебе, – уняла её нянюшка, отстранила и заглянула в глаза, – пообещай, что эта работа не заставит тебя позабыть про учёбу.
– Обещаю! – она чувствовала безмерную благодарность. Отплатить за такое могла только послушанием и прилежанием.
– Ну вот и славно, вижу, ты читать собралась? – заметила нянюшка, провожая Катю к двери.
– Да, на свежем воздухе интереснее.
– Всё верно, ступай. Вечером перескажешь прочитанное.
Катя кивнула и вышла.
На заднем дворе никого не было, но она всё равно опасливо огляделась. Надеясь, что никто не заметит, побежала к реке. Остановилась перевести дух только у их с Гле дерева. На пути никто не встретился, не преследовали селянские дети. Можно было сполна насладиться свободным временем. Искрящаяся под солнцем река тихо журчала, словно напевала колыбельную. Катя разулась, прошлась по мягкой траве, присела у дерева. Открыла книгу и принялась читать, и пропала из этого мира, перенесясь за тридевять земель. Сколько она так просидела, бог весть, но, заслышав детский плач, вскочила и поспешила на звук, доносившийся со стороны сада.
Глеб Фёдорович склонился над Сашей – маленьким сыном их соседа. Оказалось, мальчик расшиб коленку, аж до крови.
– Ну что ты, Сашенька, не плачь, вот тебе ангелок, смори, какой добрый, враз всю боль и прогонит. Я сам делал! – барин вложил в руку мальчику деревянного ангелочка. Катя видела, что Глеб хоть и сам перепугался, а виду старался не подавать. Как настоящий мужчина, взялся успокоить малыша.
– А хотите я вам песню спою? – присев рядом с ними, спросила Катя, решив хоть чем-то помочь. Глеб Фёдорович, улыбаясь, взглянул на неё и благодарно кивнул.
Катя затянула песню, что слышала на недавних гуляниях. Да так увлеклась, что не заметила, как к ним подошли барыня и высокий господин.
– Какой чудесный голос. Что за девочка, Ольга Дмитриевна? – спросил господин.
– Простите, барыня, – испугалась Катя, вскочила и попятилась назад.
– Ох, Константин Романович, да это воспитанница няни нашей. А ну, прочь пошла, бездельница, – велела барыня.
Страшась гнева Ольги Дмитриевны, Катя побежала в свою каморку. Там и просидела до самого вечера.
