Текст книги "Nеtократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма"

Автор книги: Ян Зодерквист

Соавторы: Александр Бард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА IV. ИНФОРМАЦИЯ, ПРОПАГАНДА И ИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ

Вначале было не слово. Слово появилось позднее и в течение длительного времени его значения отличались от тех, которые мы используем сегодня. Латинское слово informatio имеет два значения. Первое: изображение или обозначение, второе – объяснение, интерпретация. Так что термин имеет отношение к интеллекту и нашему концептуальному аппарату. Когда Цицерон использует глагол informare, он обозначает им сложную умственную деятельность: придавать чему-либо форму, наполнять материю жизнью путем наделения ее активным восприятием, одновременно облагораживая её. Форма и материя рассматривались в диалектической противоположности одного другому, но могли обрести единство в акте творения. По формуле Аристотеля, форма + материя = жизнь. Всё это очень интересовало мыслителей прошлого, но едва ли имело прямое отношение к экономике или обществу в целом и вряд ли могло касаться простых людей. Английское существительное information появилось в Средние века, но еще много столетий не привлекало широкого внимания.

Незаметно произошло изменение смысла слова, что, впрочем, не означало, что оно стало более употребительным или значимым, скорее наоборот. В первой половине XX века, когда капитализм был в самом расцвете, под информацией понималось нечто, что мы искали в справочниках или библиотечных каталогах, то есть более или менее интересные факты и подробности о том, о сём. Это могли быть цифры, имена, адреса, даты и т. п. Информация была на попечении рядовых служащих или заштатных отделов больших компаний. Не существовало еще понятий 'информационная теория' или 'информационные технологии', да и карьера в области информационного менеджмента не была чем-то, чем можно похвастаться.

С тех пор смысл слова и его статус невероятным образом изменились. Информация, ранее рассматривавшаяся как скучный, но необходимый для функционирования экономики предмет, теперь едва ли не основной продукт этой самой экономики. Но это еще не все. Теория информации обосновалась в виде интеллектуальной мета-структуры, фундаментальные идеи которой глубоко проникли в самое основание всех важнейших наук и в большой степени определяют взгляд на мир, формирующийся в рамках новой парадигмы. Технологическая информация сегодня рассматривается как самая суть общества, подобно тому, как генетическая информация является ключом к биологии. Экономика вращается вокруг информации. Да и жизнь в целом есть гигантский, бесконечно сложный и совершенный процесс обработки информации, которая хранится внутри нас и передается от одного к другому хрупкому индивиду.

Смещение значения слова информация началось в США в 1950-е годы в связи с новым витком развития, вызванным появлением первых компьютеров. Математик Норберт Винер тогда предсказывал вторую индустриальную революцию, которую осуществят 'думающие' машины, способные подобно человеку накапливать опыт и извлекать уроки из прошлого. Главная идея здесь – обратная связь: машина воспринимает результаты своей работы как еще один вид данных и делает необходимое сама. Винер рассматривал обратную связь, и 'умную' обработку информации в качестве фундаментальной сердцевины жизни вообще. Эти идеи, вкупе с растущими возможностями компьютеров, оказали существенное влияние на научный мир и позднее – на самые широкие слои населения. Они привели к появлению новой сферы научных исследований на стыке математики, лингвистики, электроники и философии, известной ныне как искусственный интеллект.

Математическая теория информации оформила окончательную трансформацию термина, который теперь означает количественную сторону коммуникативного обмена. Раньше информация сама по себе не являлась гарантией качества – она могла быть несущественной или не имеющей отношения к делу, но теперь это слово больше не указывает на то, является ли информация бессмыслицей или вымыслом. Информация – это то, что может быть переведено в Цифровой код и передано от источника к получателю с помощью средства связи. С точки зрения теории информации, нет разницы между научной формулой, колыбельной песенкой и набором лживых предвыборных обещаний.

В том, что науки часто приписывают специальные значения общеупотребительным словам, нет ничего нового; это происходит, например, в физике, также, как и в психологии, но обычно это не имеет существенного влияния на общее значение слов, поскольку среда, в которой эти термины используются, является исключительно научной. Другое дело с информацией, поскольку именно с этим словом мы нынче связываем собственно изменение парадигмы. Сама информация все более становится товаром. Тот факт, что теория информации имела такой успех и нашла целый ряд эффективных и прибыльных применений, знаменует собой проникновение этого понятия во многие сферы жизни, будь то журналистика, общественные объединения и т.д. Теория информации и экономика заинтересованы в информации в больших количествах. И чем больше, тем лучше.

Это означает, в фокусе внимания оказалась технология сама по себе, способность хранить и передавать информацию, в то время как её содержание вызывает относительно небольшой интерес. Такова природа зверя: каждый, кто занимается теорией информации, в первую очередь озабочен процессом обмена информацией и потому упускает возможность познакомиться с ее содержанием, которое к тому же с трудом поддается измерению и подведению под какую-то теорию. Такое происходит, когда этот взгляд на вещи становится преобладающим, и начинает казаться, что технологические усовершенствования имеют потенциал для разрешения всех общественных и культурных конфликтов нашего времени. Решение проблемы – в сбрасывании на нее информации. И именно это представление является предметом слепой веры экзальтированных энтузиастов-вожаков нового правящего класса.

Эта зацикленность на технологии, то есть на средствах связи, по-своему совершенно понятна. Как выразился Маршалл МакЛюен, 'посредник и есть послание'(The medium is the message.). Изменения информационного менеджмента и развитие коммуникационных технологий являются главными причинами социального и культурного прогресса. Без усвоения этого нельзя понять развитие общества. Но информация и знание – не одно и то же. И по мере того, как информация становится ключевым товаром новой экономики, а мир тонет в океане хаотических информационных сигналов, все большую ценность приобретает существенное и эксклюзивное знание. И в отличие от невежественных энтузиастов капитализма, нарождающаяся нетократия прекрасно это осознает.

Компьютерные сети, как и любая доминирующая технология своего времени, порождают своих победителей и проигравших. Успех победителей базируется, как выразился наставник МакЛюена и пионер современных исследований в области коммуникаций Гарольд Иннис, на монополии на знание. Те, кто контролирует новые технологии и их применение, быстро накапливают значительную власть, что немедленно приводит к консолидации этой вновь сформированной группы и мощному импульсу к защите ею своих интересов. По понятным причинам трудно ожидать, что у этой группы появится большое желание сделать свое эксклюзивное знание широко доступным, поскольку это обесценит и ее власть, и привилегии. Одним из способов, с помощью которых победители манипулируют общественным сознанием, являются их заявления, что никаких победителей и проигравших на самом деле не существует, а блага, которые несет новая технология, будут равномерно и справедливо распределены между всеми. Тут-то и пригодятся все эти ораторы-энтузиасты, которые в большинстве своем, сами того не подозревая, являются проигравшими.

Идея Винера о том, что управление информацией есть величайшее таинство и суть жизни, получило наилучшее из возможных подтверждений в 1953 году, когда биологи Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик 'взломали' генетический код и научились 'читать' спиралеобразный текст молекулы ДНК. Новая биология полностью приняла воззрения и терминологию теории информации, невозможно представить существования биологии без прорыва к новой информационно-технологической парадигме. Мы знаем теперь, что синтез протеина есть исключительно показательный пример передачи информации, а молекула ДНК – не что иное, как совершенный мини-компьютер.

Сотрудничество двух научных дисциплин имело положительные следствия: рост их влияния в научном мире и повышение их статуса в глазах общественности. Выгоды были взаимными. Биология, марширующая в светлое будущее, оплатила свои долги теории информации с процентами, наделив ее некой мистической, почти божественной аурой – отражением сокровенных тайн бытия. В результате метафизика новой парадигмы стала приобретать более четкие очертания: прежний механический мир, открытый Ньютоном, созданный и более или менее регулярно обслуживаемый часовщиком Богом, теперь уступил место миру цифровой информации, созданному виртуальным программистом.

Благодаря этому информация, в новом смысле, в мире с поп-культурным восприятием стала наделяться почти магическими свойствами. И это, конечно, сыграло на руку и было потому многократно усилено победителями в условиях новой парадигмы и новой экономики. Однако изменение роли информации происходило в течение длительного времени. С появлением самых первых электронных средств связи, таких как телеграф, информация становится предметом потребления, производимого в небольших «упаковках», которые можно «посылать» через большие расстояния в режиме реального времени. Возможности обмена информацией на больших расстояниях с мгновенной скоростью обрели экономические и/или военные преимущества. Это сделало новую технологию весьма привлекательной. И все же не будем забывать слова МакЛюена: 'посредник и есть послание'.

Скорость и способность преодолевать расстояния ускорили материализацию информации. Телеграф произвел революцию в передаче информации на большие расстояния, и как следствие все большее и большее внимание стало уделяться собственно скорости и объему передаваемой информации, в то время как её другие аспекты – её трактовка, контекст и осмысление – оказались на втором плане. Объем быстро переданной информации стал рассматриваться как нечто ценное само по себе, независимо от содержания и целей.

Тот факт, что технология решает одну проблему, не означает, что все так или иначе связанные с первой проблемы исчезают или становятся менее насущными. Умение транспортировать информацию на большие расстояния не означает, что люди знают, как ее толковать и понимать в соответствующем контексте. Когда солнце новой парадигмы встает над горизонтом, некоторые вещи все еще остаются в тени. Каждая решенная с помощью технологии проблема порождает новую. Мы привыкли рассматривать прогресс как движение, но за движение всегда надо платить. Электронная информация становится не более чем еще одним изолированным феноменом, как крик человека, нуждающегося в резонансе, во все более фрагментарном мире.

Наибольший интерес, возможно, справедливо, вызывает революционный способ, которым люди стали обмениваться информацией, находясь на разных концах страны, не задаваясь вопросом, есть ли что сообщить реципиенту. Материализация и дробление информации усиливается, когда она все больше передается визуальным способом. Слова обычно требуют определенного грамматического контекста, если вообще что-нибудь значат, образы же, предполагается, говорят сами за себя. Фотография исчерпывающе выражает застывший момент бытия; в мире фотографии все открыто для обозрения. Настоящее возникает со светом вспышки, прошлое отступает в тень, контекст растворен в легкой дымке. Ценность информации велика, но содержание решительно неясно.

Когда такая модная наука, как теория информации, представляет её только в количественном аспекте, а экономика в основном базируется на огромных объемах данных, возникает плодородная почва для возникновения культа информации. Нетократия отвечает за подбор священнослужителей. Технология рассматривает решение всех проблем в аспекте производства и распределения максимально возможного объема информации. Информацию 'бросают' на ту или иную проблему. Все убеждены, что механическая манипуляция информацией – гарантия объективности и беспристрастного суждения -прямо как раньше фотоаппарат и фотография. Субъективность -синоним неопределенности, ненужных сложностей и пристрастий. Она отмечает отклонение от прямой линии и потому есть еретическая антитеза технологии. В духе культа информации гарантией свободы, творчества и вечного блаженства может быть лишь неослабевающий и исступленный информационный поток.

Нельзя сказать, что информация сегодня редкий товар. Трудно всерьез полагать, что ряд насущных проблем нашего времени – личных, общественных, политических – происходят из-за недостатка информации. Ее свободный и все увеличивающийся поток, как отмечали Нил Постман и другие, решал проблемы ХIX столетия. Сегодня мы нуждаемся не столько в информации, сколько в ее смысловом и контекстном наполнении. Этот всесокрушающий информационный поток не структурирован и не сортирован: если мы хотим, чтобы он стал источником знаний, а не заблуждений, его необходимо просеять, отсортировать и осмыслить в соответствии с современными представлениями о мире.

Плюрализм и разнообразие являются величайшей честью новой парадигмы, путеводной звездой культа информации. Но эта множественность и плюрализм внутренне противоречивы. Как мы должны выбирать? Как мы отличим полезную информацию от ерунды и вводящей в заблуждение пропаганды? Во времена диктатуры аппарат власти перекрывает поток информации с помощью цензуры, таким образом, делая себя недоступным. Но заполнив все каналы потоками бессвязной информации, властная элита демократии – прекрасно организованные лоббистские группы и влиятельные медиа-конгломераты – может эффективно добиваться того же результата. Каковы бы ни были факты, тут же появляются факты, их опровергающие. Любой научный отчет, представляющий тревожные данные, тут же опровергается другим, более обнадеживающим. И так далее. В конечном итоге, все это возвращается к обычному бизнесу. Это выглядит как жизнеспособная демократия, но это не более чем спектакль для масс. Так что этот поток информации вовсе не является непредсказуемым явлением, и, ни в коем случае, случайным выигрышем в лотерею, выпавшим на долю граждан и потребителей. В действительности, это сознательная стратегия по поддержанию контроля над обществом. Заинтересованные властные группы сливают на нас сбивающую с толку информацию для обеспечения секретности определенного существенного знания.

Переизбыток информации и недостаток контекста тесно связаны, являются двумя сторонами одной медали. Наравне с другими вспомогательными факторами – растущей урбанизацией, разрушением нуклеарной семьи, упадком традиционных институтов – такое состояние постоянной незащищенности создает ценностный вакуум, который с готовностью заполняется всевозможными экспертами, до зубов вооруженными даже еще большим количеством информации. Брак, воспитание детей, трудовые навыки – всё это сегодня подвергнуто сомнению. Эксперты постоянно издают все новые указания. Единственное, в чем мы уверены наверняка и что также питает уверенность экспертов, – это современная наука, которая учит, что любое знание является временным, так что все истины мира рано или поздно должны быть пересмотрены. К примеру, сегодня известно, что Ньютон во многом ошибался, но его модель работала, и только это имело значение. Всегда находится что-то новое. Вместо Истины с большой буквы мы имеем дело с самой последней истиной.

Наука унаследовала задачу религии по обеспечению нашему существованию и истории смысла, Карл Маркс был прав. Единственно реальные объекты веры буржуазной демократии – это экономический рост и научная рациональность. Это значит, что в конечном итоге все наши политические и общественные институты покоятся на заведомо ненадёжном наборе ценностей. Все находится в движении. Рациональность должна не только действовать рационально, но все больше выполнять также и функцию иррациональности. Это касается всей доминирующей парламентской идеологии, от правых долевых течений, и всех, кто между ними: все уповают на рациональность. Даже окутанные романтическим ореолом движения по защите окружающей среды обращаются к научной рациональности, когда нападают на науку и ее применения. Как выразился британский писатель и журналист Брайан Эплъярд, 'экологизм – это способ обернуть науку против самой себя'. Мы верим в науку, но во что же именно мы верим, если знаем, что постоянно находимся на пороге новых открытий?

Эксперты – новые священнослужители, наши проводники в вопросах духовности и морали, объясняющие и наставляющие нас по поводу вновь возникающей информации. Статистика – язык этой касты оракулов, а информация представлена в виде науки. Но какое значение имеет, если, к примеру, значительно изменилось соотношение количества рождаемых близнецов и женщин-полицейских? Что в действительности означает то, что у иммигрантов с одного континента интеллект выше, чем у иммигрантов с другого? Что это вообще означает – более высокий интеллект? Народные массы, ограниченные в знании, но зато с избытком информированные, обречены находиться в самом низу социальной структуры, полагаясь исключительно на самые последние истины, в их самой банальной и вульгарной форме. Многочисленные потоки противоречивой информации несут одно важное послание – не доверяйте вашему опыту и ощущениям, внимайте самой последней истине! Но эта самая последняя истина быстро сменяется самой-самой последней, и просто невозможно вообразить, что какая-то информация, какое-то сочетание новых фактов может сколько-нибудь заметно изменить существующий порядок вещей: отчасти, из практических соображений, поскольку факты настолько ненадежны и сменяются с такой быстротой, отчасти, из чисто теоретических предпосылок, поскольку отсутствует контекст, характерный для общества в целом, который позволил бы определить область применения таких фактов.

Классическая предпосылка демократии – так называемая общественность, составленная из граждан с общими интересами и ответственностью за состояние общества в целом – по сути, никогда не существовала. Вместо этого, под усиливающимся давлением информации, народные массы и наиболее заметно – амбициозный средний класс, так напугавший в свое время правящую элиту XIX века, трансформировались в управляемое и разрозненное множество антагонистических групп, разделенных по интересам. Значит, все эти статистические выкладки, все эти псевдонаучные общественные исследования, другими словами, весь этот поток новой информации, вполне доступный, когда мы прикладываем усилия, чтобы сделать мир чуть более понятным, являются, заимствуя метафорическое описание психоанализа Карла Крауса, 'именно тем психическим заболеванием, для которого являются лекарством'. Или, словами Дэвида Боуи, 'это все равно, что тушить пламя бензином'.

Благородная мысль, основанная на философии эпохи Просвещения: факты говорят сами за себя, и разум неизбежно победит. Привилегии исчезнут, и на Земле восторжествует справедливость. Томас Джефферсон был одним из тех, кто выразительно говорил о 'диффузии информации' как о краеугольном камне своих политических убеждений. Свободная пресса стала воплощением этой добродетели свободы. Ускоренное распространение информации посредством газет не только обеспечило поддержку прогрессивным идеям, но также создало платформу, на которой люди могли проявлять свои врожденные способности к рациональному мышлению, а также реализовывать свое естественное право, принимая участие в общественной жизни.

Сначала так оно все и было. Информация в целом, и газеты, в частности, были эффективным оружием в руках буржуазии, которая перехватывала рычаги управления у устаревшего режима. Но как только власть захватывалась и укреплялась, у новой правящей элиты пропадало желание продолжать эксперимент. Свобода быстро снова становилась дефицитом, и те же самые люди 'с врожденными способностями' и 'естественными правами' вдруг переставали появляться на страницах газет. Если в XVIII столетии газеты и памфлеты, критически настроенные по отношению к власти, еще отражали подлинные революционные взгляды, то в XIX веке пресса стала инструментом самой власти, с помощью которого обществом стали сознательно манипулировать, а общественное мнение фабриковать. Это значит, что считать прессу и информацию оружием все еще правильно. Но также важно следить за тем, чей палец на спусковом крючке этого ружья, и чьи интересы этот человек представляет.

Капиталистическая элита, как и любая другая, стремилась сохранить status quo. Первичной задачей её пропаганды стала защита социальных, экономических и политических привилегий в эпоху, когда привилегии вышли из моды, а повышающийся жизненный уровень и качественное образование стимулировали все большее стремление к социальному равенству. Люди у власти с помощью экспертов по связям с общественностью, которые как раз начали появляться на пороге XX века, вполне осознанно стремились обратить повышение жизненного уровня и качества образования в свою пользу, убедив амбициозный средний класс в преимуществах заключения негласного, но тем не менее эффективного пакта. Фокус был в том, чтобы представить любые политические изменения как крайне нежелательные. Смысл послания: читающий газеты средний класс рассматривал перемены как угрозу потери с таким трудом построенной и хорошо налаженной жизни, хаос и народные волнения неизбежны, если отпустить поводья перемен. Фокус удался! Выяснилось, что управлять общественным мнением очень даже можно. Методы PR имели строго научный базис. PR-эксперты считали себя не кем иным, как учеными. Одним из основоположников был француз Густав Ле Бон, который с большой обеспокоенностью предупреждал о вреде, который могут нанести легко управляемые народные толпы, мало интересующиеся законами и любыми другими общественными институтами. Другим таким экспертом выступал Габриель Тард, который был более осторожен в выражениях, и вместо слова 'толпа' использовал слово 'общественность' и возлагал большие надежды на воспитание ее с помощью средств массовой информации.

Тард взял на вооружение идею эпохи Просвещения об общественном обсуждении важных вопросов, о 'грандиозной унификации общественного сознания'. Именно он открыл, какая власть и возможности находятся в руках искусных манипуляторов общественным мнением. В современном обществе тщательно сформулированное послание достигает не только тех, кто сам читает газеты, но и тех, с кем читатели газет общаются, то есть практически всех и каждого. По Тарду, газеты создали условия для управляемой общественной дискуссии, в рамках которой можно программировать 'правильное' мнение: 'Одного пера достаточно, чтобы заставить говорить миллион языков'.

Электронные СМИ предоставили даже лучшие возможности, чтобы языки заговорили. Печатное слово требует все же некоторого уровня образования для понимания, тогда как радио можно просто включить и слушать. Это дало пропагандистам всех мастей неслыханные ранее возможности по проникновению буквально в каждый дом. Кино, а за ним и телевидение, позволили общаться напрямую с помощью образов. Для любого, кто потребляет образы, застывшие или в движении, точка зрения и действие определены автором образа. Это приводит к тому, что критик и философ Уолтер Бенджамин называет 'бессознательным зрением', возможности для камеры обойти стороной того цензора у нас в голове, который вступает в дело, когда мы воспринимаем послание через абстракцию слов. То есть, это канал прямого доступа в нашу личную 'фабрику грез', где живут невысказанные желания и страхи. И тогда любой, кто не спит, испытает воздействие стимулирующего массажа его иррационального внутреннего 'я'.

Театрализованное представление демократии нуждалось в крепкой направляющей руке, чтобы не сойти с рельсов: в этом и состояла бизнес-идея и источник доходов развивающейся PR-индустрии. Исторические факторы – благосостояние и образование – сделали необходимым для правящей и, естественно, ответственной элиты создание стандартного набора инструментов власти на все случаи жизни. Общественное мнение, как декоративный кустарник, постоянно требовало ухода и подстригания: ни одна ветка не должна была вырасти слишком длинной. Ведь народ так легко увлечь всякими бредовыми идеями! Лекарством от этого и была информация, но она должна быть под надзором экспертов СМИ и социальных психологов. С помощью точных наук стала возможной, по крайней мере, теоретически, тонкая настройка интеллектуальной и эмоциональной жизни масс. Так появилось искусство инжиниринга согласия.

Когда буржуазия перехватила рычаги управления у аристократии, при предыдущей смене парадигмы, информация была, как мы увидели, ценным оружием борьбы за власть, и позднее, когда задача изменилась в сторону удержания власти – стала эффективным инструментом контроля. Но теперь, в переходный период очередной смены парадигмы, когда нетократия начинает вступать в свои права, информация выступает в виде постоянно присутствующей дымовой завесы, сквозь которую очень трудно рассмотреть, что же на самом деле происходит на поле боя. Уже невозможно достичь чего-либо творческого с помощью информации; единственное следствие продолжающегося и бесконтрольного потока информации – это Увеличение ментального загрязнения общества. Наиболее характерным свойством таких больших объемов информации, собственно, является сам этот объем. И именно за этими многочисленными изоляционными слоями и звуконепроницаемыми переборками происходит то важное, что на самом деле происходит.

Эксперты по PR рано поняли это. Но эти квалифицированные кадры не задействованы, поэтому пользуясь такими простыми методами, как изучение общественного мнения, они воссоздают саму реальность. Сегодня мы живем в мире, в котором каждая секунда внимания каждого отдельного человека является предметом самого жгучего интереса со стороны PR-экспертов. Жизнь стилизована и упакована. Вместо высказывания мнения по поводу реально происходящих событий PR-эксперты создают сами поводы для новостей. Они не выражают никакой позиции по поводу событий, но обеспечивают условия, чтобы реальность была представлена в новостях так, чтобы общественное мнение уже было окрашено в соответствующие цвета. Безусловно, ленивые журналисты могут просто воспользоваться готовым текстом от PR-компании и поставить под ним свое имя, важно само представление события.

Эта деятельность разворачивается в масштабах, которые население не может себе и представить. Один значимый пример, приведенный социологом Стюартом Ивеном, говорит о фундаментальном и своевременном программировании общественного мнения американцев по отношению к возможной наступательной операции против Ирака в начале 1990-х годов. Одно из расследований Конгресса, привлекшее внимание прессы, касалось судьбы пятнадцатилетней кувейтской девочки-добровольца в одном из госпиталей, которая засвидетельствовала, что после оккупации Кувейта иракские солдаты ворвались в госпиталь, выкинули недоношенных детей из инкубаторов и оставили их умирать прямо на холодном полу госпитального коридора. Этот варварский поступок потряс общественность. Никто не обратил внимания, что имя девочки так и не было названо, из соображений её безопасности. И только впоследствии, когда война давным-давно была окончена, выяснилось, что девочку звали Наира Аль-Сабах, и была она дочерью кувейтского посла в США и ни при каких условиях не могла видеть то, о чем свидетельствовала Конгрессу. Выяснилось также, что её появление в комиссии Конгресса было устроено неким Гари Химелом, вице-директором компании Hill amp; Knowlton, одной из крупнейших PR-компаний мира, в числе богатых клиентов которой была также и королевская семья Кувейта. Показания этой девочки были частью сознательной и успешной стратегии и одним из множества искусственно созданных медиа-событий, и все с целью направить американский гнев на Багдад.

Больные и слабые дети, вынутые из инкубаторов и умирающие на холодном полу: необходимы сильные эффекты, чтобы привлечь внимание и вызвать соответствующие эмоции. Хоть какие-нибудь эмоции вообще! Когда доступ к информации превышает спрос на нее. Но когда дело касается внимания потребителей, то здесь, по понятным причинам, соотношение обратное. Потребность производителей информации в зрительском внимании значительно превышает ее предложение. Внимания – навостренных ушей и жаждущих глаз – вот чего, действительно, не хватает в новой экономике. И связано это, прежде всего, с ростом благосостояния и уровнем образования населения. Социологи нескольких стран выяснили, что существует отчетливая связь между этими величинами, с одной стороны, и всеобщим ощущением нехватки времени, с другой. При этом времени у нас ровно столько, сколько было у предшествующих поколений или у любых других народов планеты. Но разнообразие и широта имеющихся у нас возможностей по проведению досуга значительно больше, чем когда бы то ни было. Нам хотелось бы иметь время на возможно большее количество вещей в единицу доступного времени.

Наше терпение относительно медлительности почти исчерпано. Мы связываем с медлительностью все старое и боимся всего старого как чумы. Дети и подростки инстинктивно избегают черно-белых фильмов, когда переключают пульт с канала на канал, поскольку черно-белые фильмы у них ассоциируются с медлительностью. Все, что требует ожидания, мы рассматриваем как потерянное время. Каждый, кто стремится шагать в ногу со временем, подразумевает под этим возможность получить как можно больше опыта и впечатлений в минимально возможный промежуток времени. Сильные впечатления Дают ощущение значительного опыта или развлечения. Эффект Развлечения есть та сахарная глазурь, которая делает торт более аппетитным по сравнению с другими. Мы убеждены, что жизнь коротка, и наша задача – наполнить ее как можно более разнообразными впечатлениями и событиями. Теперь победитель не тот, кто ближе всего к трону короля (как при феодализме), и не тот, у кого после смерти осталось больше всего денег (как при капитализме), а человек переживший наибольшее число и самые экстремальные приключения.

Развлечение – вот чем сегодня стремится стать информация-магнит, притягивающий внимание сильнее всего остального, наиболее значительная движущая сила экономики. Развитие приближается к точке, в которой каждая отрасль экономики будет все больше и больше напоминать индустрию развлечений. Процесс похода по магазинам уже в значительной степени превратился в развлечение сам по себе не говоря уже о том, что целый ряд товаров для развлечения продается на автозаправочных станциях или сдается в прокат в библиотеках. Элемент развлечения повышает у потребителя ощущение законченности процесса и потому является одним из решающих факторов, например, при выборе названия товаров. Именно этот 'встроенный' элемент развлечения делает один товар более предпочтительным по сравнению с другим и, как реактивный двигатель, ускоряет оборот товаров на полках реальных и виртуальных магазинов.