Текст книги "В стране наших внуков"

Автор книги: Ян Вайсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Он подвел ее к шкафу, в котором лежали «говорящие ленты».

– Вот это – арифметика, вот это – грамматика, а здесь география, физика, музыка – все, что хочешь.

– Я люблю музыку.

– Постой, у меня есть новая лента. Мне вчера принес ее пан профессор Кабелач, который преподает мне историю. Я только не знаю, та ли это лента. Ты слышала, что есть сады глубоко под землей в огромных пещерах? Уголь из них вывезли, и они остались пустыми. Потом там устроили сады. Под потолком подвесили атомные солнца, удобрили землю, и теперь зимой там цветут прекрасные, душистые цветы. А еще там растут кокосовые пальмы, в их кронах порхают колибри и попугаи, и фонтаны там есть. В этих пещерах всегда тепло, и даже зимой, когда у нас наверху трещат морозы, внизу зреют апельсины и бананы.

– Ну ладно, пускай ленту!

Ян вложил ленту в парлофон. Но они услышали не о пальмовых садах в подземелье, а о ледяном городе, который строится на радость туристам далеко за Полярным кругом, на Медвежьем острове.

К этому городу проложили прочную как сталь ледяную дорогу. Завод, на котором обрабатываются льдины для стройки, тоже сделан из льда. Из этого ледяного материала строятся сказочные дворцы с хрустальными колоннами и люстрами. Чтобы осветить полярную ночь, там построили целую гидроэлектростанцию. Холодные лучи проникают через прозрачные стены дворцов и статуй и, преломляясь, играют всеми цветами радуги.

– Вот, значит, какое царство у царицы Зимы! – сказала Ганичка рассудительно. – Когда я вырасту, непременно поеду посмотреть.

Еник чему-то улыбнулся, а потом проговорил, как бы посмеиваясь над самим собой:

– Если бы я туда и поехал, то все равно ничего не увидел бы. Но, наверное, там очень красиво.

– Я тоже туда не поеду, зачем? – произнесла Ганичка примирительно. Еще ноги замерзнут.

– Мне ничуть не мешает, что я не вижу, – сказал Еник, как бы возражая на ее слова, в которых ему послышалось сострадание. – Иногда, конечно, страшно хочется знать, как выглядит все вокруг. Но теперь мне уже все равно. Я рад, что люди видят. Если бы все были без глаз, зачем тогда нужен был бы мир? Это была бы просто дыра, можешь быть уверена! Но, когда не видит только один человек, все остальные видят за него. Это не так страшно, когда привыкнешь. И лишь дураки говорят, что темнота ужасна, ты не верь им. Я с ней играю в прятки. Иду и иду, пока не дохожу до конца. А на конце всего столько интересных и странных вещей… Часто мне кажется, что я натолкнулся на какой-то ребус. Но когда мама мне объяснит, что это такое, ребуса как не бывало. Случается, однако, что я спотыкаюсь о такой вот ребус и разбиваю себе нос. Я написал об этом стихотворение…

Ганичка удивленно смотрела мальчику в лицо; она не понимала и половины того, что он говорил, и не знала, что ответить на его слова. В это время Еник спросил ее:

– А когда ты на что-нибудь смотришь и видишь, что оно всегда одинаковое, ведь правда, тебе это может надоесть?

– Ну, конечно! – поддакнула она, не раздумывая.

– Вот видишь! – сказал он торжествующе и провел рукой по волосам. – А мне никогда ничего не надоедает! Я здоров, голова и руки у меня в порядке, я буду работать, а это самое главное. Я буду как машина. Она ведь тоже ничего не видит, а чего только не делает! Ты, Ганичка, видишь, а я не вижу, но зато я много знаю. Знать – это гораздо больше, чем видеть.

Ганичке нравилось, как он горячился, хотя она и не все понимала. Она не сводила с него глаз.

– Все кругом представляется мне таким прекрасным, может быть, еще более прекрасным, чем ты это видишь, и я бы, наверное, разозлился, если бы вдруг открыл глаза и увидел, что все во много раз хуже, чем я себе это представлял…

– А я, – сказала на это Ганичка, – если долго смотрю в книжку, буквы начинают делать гимнастику у меня перед глазами. Большое Н поднимает вверх обе ручки, это мне нравится, а большое S так извивается, что противно смотреть.

Еник задумался, лицо его на мгновение омрачилось. Потом он серьезно сказал:

– Большое Н тебе нравится, потому что тебя зовут Ганичка.[16]16
  Ганичка по-чешски пишется через Н.


[Закрыть] В нашем языке на эту букву начинается и слово «звезды». Мне очень хочется тебя спросить о чем-то, Ганичка, впрочем, это не так важно, – добавил он небрежно.

– О чем же?

– Правда ли, что на небе видны звезды?

Он внимательно ждал, что она ответит. Видно было, что этому вопросу он придает большое значение, хотя и стесняется признаться в этом.

– Почему бы они не были видны? – удивилась Ганичка. – И сколько их!

– А какие они?

– Такие малюсенькие точечки на небе. Их столько, что никто не может сосчитать.

– А они сияют?

– Еще как!

– И все-таки мне как-то не верится…

– Спроси кого хочешь, каждый тебе скажет то же самое…

– Ну а луна?

– Луна большая и пузатая, и такая смешная, иногда она видна только наполовину, а иногда только краешек…

– Я все это знаю, – перебил Еник нетерпеливо. – Луна увеличивается и убывает в зависимости от положения солнца и земли. Мне хотелось бы знать, какой она приблизительно величины, если на нее смотреть. Как вон тот глобус? Или как рояль, если бы он был круглый? Или еще больше?

– Нет! Гораздо больше! Даже сравнить нельзя. Она… ну как ватрушка, а звезды – как изюминки.

– А человек? – озадачил Ян девочку неожиданным вопросом, – Мне хочется знать: он тоже сияет, как и звезда?..

– Кто это тебе нарассказывал?..

– Никто, я сам так подумал.

Ганичка не знала, что ответить ему, и только засмеялась. У нее недавно выпал передний зуб, и язык постоянно попадал в эту дырку. Она стала осматривать все кругом.

– У нас дома тоже есть рояль, но только он черный.

Енда был поражен.

– А он виден, если он черный? – несмело спросил он.

– Почему же не виден? – удивилась Ганичка и стукнула себя пальчиком по лбу. Еник смутился и больше уже не расспрашивал ее. Девочка вдруг заметила китайскую вазу с цветами, стоявшую в углу комнаты.

– Вон там пионы.

– Хочешь, я тебе дам?..

– Ну, дай один, если тебе не жалко…

Еник твердым шагом направился в угол комнаты и уверенно остановился прямо перед вазой.

– Какой ты хочешь, красный или белый?

– Ну, хотя бы красный…

Он с минуту выбирал. Взял в руку белый цветок, повертел его, словно определяя на вес, и поставил обратно в вазу. Потом взял красный, понюхал и вернулся на то же самое место, откуда ушел.

– Ты видишь! – закричала Ганичка.

– Конечно, вижу! – улыбнулся Еник и протянул ей цветок. Но девочка в этот момент потихоньку проскользнула у него под рукой, и Ян протягивал пион в пустоту.

– Возьми же! – сказал он, когда никто не брал цветка. Но тут он почувствовал, что его сзади кто-то толкнул, и услышал за спиной шаловливый голосок: – Ну-ка, поймай меня!..

Ян быстро обернулся, удивленный внезапной переменой места, откуда раздавался голос. Лицо его вспыхнуло, как будто ему стало ужасно стыдно чего-то. Рука с пионом опустилась. Ганичка испугалась. Что она натворила!

– Я думала, что ты видишь, – оправдывалась она. – Дай мне Пион…

Но мальчик бросил цветок далеко от себя, куда-то в темноту.

– Уходи! – сердито крикнул он.

Ганичка схватила его за руку, но он вырвался: – Не хочу!

– Ну и не надо! Подумаешь! – упрямо тряхнула она головой.

Ян залез в уголок за рояль. Там в углу стояла его «скамеечка вздохов». На ней он обычно выплакивал свои мальчишеские горести, когда весь свет ополчался против него. Раньше, когда он был совсем маленьким, он прятался туда, думая, что его никто не видит там.

Ганичка понимала, что поступила плохо. Ей хотелось помириться с мальчиком, но не будет же она бегать за ним, не полезет к нему под рояль!

Так их и застали матери, когда пришли провeдать детей. Яна – в уголке «плача», за роялем. Пани Бедржишка сразу поняла, в чем дело.

– Что ты делаешь за роялем, вылезай оттуда! – приказала она.

– Это ты его обидела, Гана? – строго спросилa дочку пани Гана.

– Я ничего ему не сделала, – стала выгораживать себя Ганичка, готовая вот-вот заплакать. – Я думала, что он видит…

Она начала защищаться, решив, что Ян буд жаловаться на нее.

– Ну, иди скорее сюда и скажи, что случилось, – уже ласково уговаривала Еника пани Бержишка.

Еник вылез из-под рояля, отряхнул пыль с колeн и проворчал:

– Да ничего особенного, так, пустяки.

У Ганички сердце заколотилось от радости, чтo Еник не пожаловался. Она его ужасно полюбила это. Но тут пани Бедржишка заметила пион. Она взглянула на Ганичку, ничего не сказала и только наклонилась и поцеловaла мальчика между глаз.

– Ах ты, разумник! – сказала она. – Ты упал?

Она проводила гостей в столовую, где их ждали на столе кофе, сливки и булочки. Казалось, все было в порядке. А когда гости прощались, хoзяйка должна была пообещать, что обязательно нaнесет ответный визит и придет к ним вместе с Енком, чтобы повидать не только Ганичку, но и трилистник.

Когда мать с дочерью ушли, пани Бедржишка обратилась к Яну:

– Ну, что с тобой? Как все это было? Кто 6poсил пион, говори!

И Ян стал с горечью рассказывать, как Ганичка его обманула совершенно без всякой причины, в тот момент, когда он меньше всего ожидал этого и Как это огорчило его. Поэтому она и не заслужила пиона, и он предпочел забросить его.

– Ах ты, моя принцесса-недотрога! – обняла его пани Бедржишка. – Для этого, что ли, я возила тебя в жесткой коляске? Не только тело, но и сердце ты себе должен закалить. Впереди у тебя еще столько испытаний. Столько ударов придется тебе перенести, столько шишек ты еще набьешь себе, а я ведь не вечно буду с тобой…

– Я не буду, я больше не буду, мамочка! Но только пообещай мне, что мы не пойдем к ним.

В душе пани Бедржишка удивлялась чувствительности мальчика и со страхом подумала о его будущем. Необходимо, чтобы вокруг него почаще были дети – как можно больше детей. Он слишком часто задумывается и залезает в уголок, а этого она больше всего боялась. Ей не хотелось, чтобы из него в конце концов вышел нелюдим, чудак и нытик. Пионеры, которые иногда приходили к нему, вели себя даже чересчур примерно, они были с ним внимательны и деликатны и просто баловали его. Енику не повредит, если он получит от детей несколько синяков, если они будут играть с ним, как с равным.

На маленькую Гану Ян произвел неизгладимое впечатление. Образ удивительного мальчика глубоко врезался ей в память и с течением времени он не только не бледнел, но, наоборот, вырисовывался еще резче. Она часто рассказывала своим сестренкам о мальчике, у которого нет глаз. В воспоминаниях о нем все было прекрасным, необыкновенным и удивительным. Снова и снова она спрашивала мать, когда же наконец придет к ним та пани с мальчиком – она ведь обещала.

И всякий раз, когда обе матери встречались в парке на Аллее колясок, пани Гана напоминала приятельнице о ее обещании.

Но у пани Бедржишки теперь было очень мало свободного времени. Она работала с воодушевлением, уходила с головой то в одну, то в другую работу. Она была матерью слепого ребенка, и ее глаза стали его глазами. С тех пор как она познала радость быть матерью собственного ребенка, работы у нее еще прибавилось. Бедржишка делала все с еще большим подъемом, словно желая таким образом выразить благодарность за выпавшее на ее долю счастье. Каждый час был у нее строго распределен, и время прогулок с коляской было запланировано как отдых, как накопление сил для дальнейшей работы.

Наконец она решилась поговорить с Еником, предполагая, что прошло уже достаточно много времени, для того чтобы он успел «зализать» свою ранку. Ей хотелось, чтобы он немного «пообтерся».

С ним можно было говорить как с ребенком и как со взрослым. Он моментально приспосабливался к характеру вопроса и отвечал вполне разумно, всякий раз когда матери это было нужно.

– Еник, – сказала она ему однажды, приблизительно через месяц после того не вполне удачного посещения. – Ты помнишь еще Ганичку?

Мальчик внимательно «посмотрел» на мать, сразу же поняв, что последует за этим вопросом.

– Она просила тебе передать, – продолжала мать осторожно, – что ей очень хочется поиграть с тобой и чтобы ты к ней поскорее пришел…

– Почему же она тогда сама не придет ко мне? – спросил Епик.

– У нее две сестренки, и они тоже хотят познакомиться с тобой.

По лицу мальчика пробежала тень…

– Пойми меня, – заговорила озабоченно пани Бедржишка, стараясь показать, что она делится с ним, как со взрослым, своими заботами. – Мы должны нанести ответный визит, как этого требуют правила вежливости. Они были у нас, а теперь нам надо пойти к ним. Если тебе у них не понравится, мы больше туда не пойдем – прекратим это знакомство!

Ян на минуту задумался.

– Я понимаю тебя, мамочка, – сказал он. – Но ты только представь себе, в каком невыгодном положении я окажусь в чужом доме по сравнению с этими девочками. Они не только все видят, но их еще три, и они знают каждый уголок в своей Комнате. А у меня есть лишь одно преимущество по сравнению с ними, когда я дома, – мне тут все известно. Там же я с места сдвинуться не смогу. Ты ведь знаешь. Я буду там как потерянный, ты должна признать это, мама.

Действительно, Ян был прав – пани Бедржишка моментально признала это. Она даже почувствовала себя пристыженной. Как она сама не сообразила этого? Нельзя говорить об ответном визите, если дело. касается ее Янка! Пусть они приходят к ним, это второе посещение будем считать ответным визитом, а что будет дальше – увидим!

Угощение кончилось. Девочки вели себя образцово. Во время еды молчали и говорили только тогда, когда к ним обращались с вопросом. Они отлично знали, почему все это делали, – им хотелось снискать доверие мамаш, чтобы потом пойти с Еником в его владения и играть с ним там без надзора взрослых.

Ян прислушивался к голосам девочек, когда они отвечали, и старался связать голоса с именами. Ганин голос он узнал сразу, но с ним переплетались два других голосочка, которых он еще не знал. Он моментально научился отличать один от другого.

В его темном царстве их разделяла пропасть, хотя они и доносились почти с одного и того же места и даже как будто исходили из одного и того же источника. Но один голос принадлежал Аничке, а другой – Яничке. Он уже никогда не спутает их.

Наконец наступила минута, которую дети ждали с таким нетерпением. Они могут идти!

Пусть Ян померится силами с ними, – думает пани Бедржишка. – Пусть подерутся немного! Пусть его разокт другой хлопнут – три девочки на одного, но и разберутся между собой пусть тоже сами! Быть с ними, слушать их, охранять Еника – нет, это было бы свыше ее сил! Это было бы только мукой для нее и для него!..

– Почему ты не хотел прийти к нам? – спросила мальчика с упреком Гана, когда дети остались одни. – Я уже была у тебя, теперь ты должен был прийти к нам…

– Для меня это было бы трудно, пойми же наконец! Здесь я все знаю, понимаешь? Здесь я не заблужусь!

– У нас ты тоже не разбил бы себе нос, – начала Яничка, средняя из тройни. Все три девочки были на одно лицо – Яничка отличалась от сестер только тем, что ее любопытный носик был усыпан мелкими веснушками и что она ужасно любила смеяться. Ян установил еще за столом, что голосок с этим оттенком называли Яничкой.

Яна рассмеялась, увидя апельсиновое деревце, стоявшее в углу комнаты. Она не заметила круглые, уже золотившиеся плоды, которыми оно было увешано. Ее рассмешила трубочка с кремом, по странному капризу случая оказавшаяся в цветочном горшке; она торчала там, как бы вырастая из земли. Наверное, в этом был виноват Еник, его слепота, а мама не может усмотреть за всем…

– Чему ты смеешься, Яничка? – спросил он.

– Там растет трубочка! – хохотала она. И вдруг обернулась к нему: – А откуда ты знаешь, что я Яничка? Я не Яничка! Я же Аня!

– Я узнаю тебя по голосу, – самодовольно улыбнулся Ян. – И, даже если бы здесь щебетала вся школа, я моментально узнал бы твой голос, Япичка…

Яна кивнула Ане и начала быстро шептать ей в сторонке:

– Стань на мое место! Изображай меня, а я буду изображать тебя. Посмотрим, узнает ли он…

– Я не хочу, – запротестовала Аня. – Иди сама…

Аня немного побаивалась Яна. В каком-то радостном изумлении она смотрела на все кругом широко раскрытыми глазами. Все в этом доме казалось ей странным и необыкновенным. И удивленное выражение ее прекрасных голубых глаз не было только кажущимся. Аня и в самом деле постоянно всему удивлялась. Вещи, с которыми она встречалась первый раз в жизни, неизменно приводили ее в неописуемый восторг; она очень любила поражаться чем-нибудь и в восклицание «о-о-о-о-й!» вкладывала всю гамму удивления, произнося его нараспев. Отец однажды назвал ее «наше голубое удивление», и с той поры очень многие ее так называли. Во всем остальном Аня походила на сестер, и, если бы она когда-нибудь перестала «удивляться», ее нельзя было бы отличить от них.

– О чем там шепчутся Яна с Аней?! – спросил вдруг Ян. Он назвал обеих девочек по именам, чтобы доказать, что не путает их. Яну доставляло удовольствие говорить о том, что он улавливал на слух; создавалось впечатление, что он видит. Он всегда радовался, когда другие не могли этого понять.

– Откуда ты знаешь, что мы с Аней шепчемся? – спросила Яна.

– Я даже знаю, о чем вы шепчетесь!

– Ну, о чем?

– Тебе хотелось, чтобы я вас перепутал. Чтобы я подумал, что Аня – это Яна. Да или нет?

Изумление Ани передалось и Яне. Только на лице Ганички было как будто написано: теперь я уже ничему не удивляюсь. И с гордым видом старой знакомой, которая тут уже все знает, она стала объяснять, как взрослая:

– Ты не поверила бы, Яна, но он даже различает цвета, клянусь в этом всеми знаками Зодиака.

(Это выражение она подхватила у отца.) Она хотела рассказать историю с белыми и красными пионами, но, вспомнив о красном, ничего не сказала…

– Так давайте играть в краски, – предложила Яна.

Еник, как ни странно, согласился.

– Вот что, – стал он выспрашивать девочек, делая вид, что экзаменует их. – Кто из вас скажет мне, как выглядит белый цвет?

Подумав немного, Гана ответила: – Белый – как бумага. Белый – как снег.

Яна добавила: – Белый – как молоко. Белый – как пена.

– А у меня белый фартучек, – воскликнула Аня удивленно и начала тут же снимать его, как будто хотела отдать свой фартучек Яну. Ян развеселился:

– Ну вот, теперь вы мне объяснили. Теперь вы мне открыли глаза! Чего ни один учитель на свете не мог сделать, чего не в состоянии была бы сделать даже вся Академия… впрочем, ладно. Это я только так…

Сестры не поняли ни одного словечка из того, что он говорил.

– Ты тоже играешь на рояле? – спросила Ганичка и подошла к инструменту.

– Сыграй лучше ты что-нибудь! – попросил он.

– Ну, хорошо!

Она уселась за рояль и стала в терциях выстукивать известную детскую песенку. А Аня, заслышав знакомую мелодию, вдруг запела голоском, тоненьким и ровным, кaк ее косички:

 
Когда на небе погаснет луна.
И взойдет утренняя заря,
Я спущусь с тобой в «Наутилусе»
На самое дно морское.
Я увижу подводные сады,
Где цветут чудесные живые цветы,
Рыбы плавают с фонариками на носу
И сами светят себе в глубину…
 

– У тебя хороший голос, – одобрительно заметил Ян.

Обрадованная его похвалой, Аня запела «Колыбельную»:

 
Прежде чем ты закроешь, мой сынок,
Розовые лепестки своих век,
Взгляни последний разок
Из окошечка на луну!
Наш папа там ходит
По морям из песка и лавы,
В кратере Криштофа Бернарда
Для воздушного корабля ангар будет строить.
 

– Ну, а дальше? – спросил Ян, когда Аня умолкла.

– Дальше я не знаю, – заявила певица.

– Тогда слушай! – сказал он. – Я спою конец.

Ян сел к роялю, положил руки на клавиатуру и стал сам себе аккомпанировать. Его голос звучал, совсем как у взрослого, словно он уже выходил из детского возраста:

 
Серп луны, ты растешь потихоньку,
Все кругом так ясно и просто,
Ты увеличиваешься на небе,
А у нас растет любовь к папе.
И, прежде чем луна снова начнет убывать,
Прежде чем она совсем исчезнет,
Пусть наш папа с Луны поскорее
Живой и здоровый вернется к маме.
 

Три сестрицы в одинаковых фартучках сидели на диване рядком и, затаив дыхание, с умилением слушали.

– Ну что? – обратился к ним Ян, кончив играть и петь. – Ведь так?

И, не дождавшись ответа, он снова повернулся к роялю и заиграл легкий менуэт Моцарта.

Сестер удивляло, что, играя, он не смотрит ни вниз, ни перед собой, а глядит вверх, на потолок. Словно он играл кому-то, кто находился над ним, словно слушатели парили над его головой. Лицо его выражало при этом блаженство и какую-то отрешенность. Только изредка, не прерывая игры, он обращался к девочкам и говорил:

– Моцарт. Вы видите его? Как будто все освещается вокруг. Я мог бы не есть и не спать. Видите, видите, как загораются огоньки…

Однако музыка без слов продолжалась слишком долго. Яна уже не могла дольше усидеть на одном месте. Она потихоньку слезла с дивана и сделала несколько шажков в сторону. На полках, вделанных в стены шкафов, стояло множество интересных вещиц, которых Яна еще никогда в жизни не видела и не знала, для чего они служат. Ян продолжал играть, а она тем временем незаметно, шаг за шагом отходила все дальше от рояля и все ближе подбиралась к этим вещичкам. Если Анины глаза всегда выражали удивление, то на носике Яны было написано любопытство. Аня только с изумлением глядела на мир и на самое себя, а Яна сгорала от любопытства, чем заполнен этот мир; ей страшно хотелось брать в свои руки частички этого мира и расспрашивать, что это и для чего оно служит.

На стене довольно низко, но все же выше ее роста висела гитара – вот провести бы по ее струнам всеми пальцами! А что лежит в этих угловатых коробках и пузатых футлярах, куклы там или игрушки, а может быть, музыкальные инструменты?

Чего только она не отдала бы за то, чтобы заглянуть в них! На одной из полок были расставлены модели геометрических фигур – куба и шара, пирамиды, конуса и других, – модели, сделанные из блестящего материала и; проволоки. Для чего они?

Что с ними делать? Как с ними играть?

Гана с беспокойством следила за любопытной сестренкой и издали делала ей знаки руками, чтобы она не совала всюду своего носа, а села и слушала музыку. Яна остановилась теперь перед глобусом и не могла удержаться, чтобы не дотронуться пальчиком до белого пика Гималаев, и в тот же момент глобус начал поворачиваться. Достаточно было легкого прикосновения, и земной шар стал вращаться, но в это время к Яне подскочила Гана, схватила ее за руку и потащила обратно.

– Сейчас же иди и сядь на место! Еще разобьешь что-нибудь!

– Садись сама! – огрызнулась Яна.

– Тише, тише…

Гана попыталась закрыть ей ладонью рот, но Яна не давалась. Девочки начали драться; Ян продолжал играть, а Аня, изумленная, стояла за ним у рояля. Ее, казалось, удивляла не столько музыка, сколько клавиатура, пальцы Яна, выражение его лица и все остальное, связанное с этим. Внезапно Ян кончил играть. Обернувшись назад, он виновато улыбнулся, как бы извиняясь, как бы говоря своей улыбкой, что он играл не для того, чтобы похвастаться. А может быть, он почувствовал смущение, что выдал себя, что дал им возможность так глубоко заглянуть ему в душу? Аня за его спиной вздохнула.

– Это ты, Аничка? – Он узнал ее по вздоху.

– Как это было прекрасно!

– А где твои сестрицы?

– Здесь, – подбегая, ответила Ганичка.

Яничка в это время стояла на ступеньке в какой-то нише возле двери и смотрела через застекленное окошечко в шкафчик, вделанный в стену.

В нем находилась аппаратура из блестящего белого металла – рычаг и катушка. Из угла шкафчика полукругом расходились лучи, все это немного напоминало солнечные часы.

– Для чего это? – спросила Яна, поднимаясь на цыпочки. – Что с этим делают?

По звуку голоса Ян сразу определил, где находится девочка. Он направился к нише и уверенным шагом дошел до нее.

Открыв стеклянное окошечко, он сказал:

– Там находится солнечный регулятор. Мы все время вращаемся вместе с солнцем. Оно светит в нашу комнату с утра до вечера, пока не сядет. Посмотри в окно!

Девочки повернулись к стеклянной стене. В нее светило огромное солнце, его лучи рассыпались на занавесках на миллионы жемчужин.

– Сколько таких домов «на курьих ножках» уже построил мой папа! похвастался Ян.

– А где же эти курьи ножки? – спросила Яна.

– Это только так говорится! Механизм находится под нами. Туда можно пройти через вот эту дверцу, – Ян показал на небольшую, едва заметную дверь, окрашенную в тот же цвет, что и стена, и поэтому совершенно сливающуюся с ней.

– Пойдем туда, посмотрим! – предложила Яна.

– Дверь заперта! – сказал Ян. – Я и сам никогда там не был. Но главное – вот этот регулятор: он приказывает, а механизм слушается…

– А что будет, если я надавлю вон ту кнопку?

– Тогда мы начнем крутиться! Получится карусель!

– Не получится! Не получится! Ты просто так говоришь, – поддразнивала его Яна.

– Не веришь? Ну так смотри!

Ян нажал кнопку и сказал: – Сейчас придет мама.

Сначала ничего особенного не было. Все стояло на своих местах, только золотое сияние занавесок постепенно гасло, так как лучи становились все более косыми. Потом все начало быстро меняться.

В комнате потемнело, снизу доносилось урчание.

Дом вращался все быстрее и быстрее. Ян раздвинул занавески. Видно было, как деревья, кусты и клумбы бегут назад. Солнце снова заглянуло в комнату, но тут же уплыло, снова засияло и опять исчезло. Три сестры прыгали от радости, но в это время послышались торопливые шаги – дверь открылась.

– Мама! – закричал Яи и быстро остановил карусель. В комнату вбежали обе матери.

– Что ты тут вытворяешь, Янко! Ты же знаешь, что папа запретил это!

– А она, она не хотела мне верить…

Пани Бедржишка снова установила стеклянную стену против солнца и опустила занавески.

– Ну, кажется, ничего не случилось, – примирительно сказала пани Гана. – А как вы здесь играете?

Девочки, перебивая друг друга, радостно сообщали, как им нравится у Яна.

– А ты, Енда, ты им сыграл что-нибудь?

– Сыграл…

Матери хотели остаться с детьми, привлечь их внимание вопросами и незаметно включиться в их общество. Но дети сейчас же заметили эту опасность и, словно сговорившись, стали односложно отвечать на вопросы и вообще дали понять, что не желают принимать в игру взрослых.

– Ничего не поделаешь, – вздохнула с покорной улыбкой пани Бедржишка, – мы им не нужны…

Как только мамаши ушли, дети снова оживились.

– Жалко, – сказала Аня. – Мы могли бы еще покататься…

– А что, если идет дождь? – пришло в голову Гане.

– Давайте еще покружимся, – предложила Яна. – Что же мы теперь будем делать? Надо было мне все-таки взять с собой Aленку. Она бы повеселилась!

– Кто это Аленка? – спросил Ян.

– Это моя самая младшая кукла. Я тебе прочту про нее стихотворение, хочешь? Ты можешь мне аккомпанировать…

Ян послушно сел к роялю и положил руки на клавиши, а Яна принялась декламировать:

 
У меня новая кукла,
Она говорит, как человек,
Бегает за мною всюду,
Смеется и плачет…
Знаешь ли ты, Алечка,
Зачем у нее на животике ручка?
Когда я кручу эту ручку,
Кукла хочет есть,
Кричит, топает ногами
Кушать, пить, спать!
 

– Почему же ты не играешь?

– Ничего не выходит! – извинялся Ян. – Если бы это была песенка… А бывают и в самом деле говорящие куклы, Яничка?

– Не верь ей, Еничек! – сказала Гана и толкнула Яну в бок. – Кукла сама не говорит. Ей нужно сначала пошептать, и только потом она повторяет. Сама она ничего не может сказать.

– А моя Аленка говорит сама, к твоему сведению…

– Тогда бы в ее голове должен был быть мозг! – заявил Ян. – А если она только повторяет, значит, у нее внутри репродуктор. И все-таки мне хотелось бы увидеть эту куклу.

– Я тебе все покажу, когда ты придешь к нам! – хвасталась Яна. – Я покажу тебе и нашу кухоньку! Вот ты удивишься!

Гана всячески давала понять Яне, чтобы она наконец замолчала, а Яна, делая вид, что ничего не понимает, посмотрела на сестру своими невинными глазами цвета незабудки и спросила:

– Чего ты все время толкаешься? Почему ты не скажешь вслух? Что тут плохого, что у нас есть кухонька? Мы сочинили про нее стихотворение, хочешь, я его тебе прочту, Еяик?

И, не дожидаясь ответа, начала:

 
В моей маленькой кухоньке
Я варю кашку Аленке.
Атомную плиточку
Подарила мне мамочка.
У меня еще есть маленькая
Сковородочка для гренок,
В кладовой много запасов,
Холодильник для мороженого…
 

Яна кончила и ждала, что скажет Ян, похвалит ли он стихотворение. Но Ян молчал. Гане показалось, что он вдруг загрустил. Ему, наверное, очень обидно, что он никогда не увидит ни холодильника, ни сковородки. Если бы Яна не говорила об этом, он бы ни о чем не знал…

– Я прочту другое стихотворение! – быстро сказала Гана, чтобы изменить направление его мыслей. – Вот послушай!

Она разгладила руками фартучек, поклонилась и начала:

 
У меня есть прапрапрадедушка,
Прапрапрапра прадед,
Он говорил, что переживет нас всех,
Что он силен, как медведь.
Однажды вечером он лег спать,
Говорил, что очень сонный.
Почему же он утром не проснулся,
Раз он так любит солнце?..
А когда я стану доктором,
Я подойду к этому научно,
Научусь будить ото сна
И прапрапрапрадедушек.
 

Казалось, у Яна пропала охота изображать из себя очень умного и поучать других. Он понуро сидел на диване с каким-то отсутствующим выражением на лице, как тело без души.

– А теперь я! – нетерпеливо воскликнула Яна, как только Гана кончила, и сразу же быстро затараторила:

 
Наш школьный самолет завтра улетает,
Карты мы берем с собой!
Я буду спрашивать детей!
Под нами раскроется атлас мира:
Вон там несет свои воды широкий Дунай,
А дальше поднимаются острые гребни Доломитов.
Гнездо повисло над пропастью – парит какая-то птица
Кто это? Это – горный орел! Он кормит птенцов!
А как называется эта большая луна внизу?
Адриатическое море! Оно бушует сейчас!
А там, на берегу моря, дымится вулкан!
Кто мне скажет, как он называется?
Это Везувий! Мы пролетаем над городом Неаполем…
 

Тут Яна остановилась – она забыла следующий куплет. Однако она не растерялась, пропустила несколько строк и перескочила сразу на конец стихотворения: Весь класс собрался в дорогу.

 
Но со мной приключилась беда!
Все полетят, только я останусь;
Я лежу больная, жалуюсь – кто виноват в этом?
Вся школа уже поднялась в небо,
Напрасно я плачу теперь, надо было думать раньше.
Я из шоколада съела самолет,
И теперь у меня ужасно болит живот…
 

Яничка схватилась за животик и начала извиваться, показывая, как он у нее болит. Ей хотелось рассмешить Еника. И вдруг она вспомнила – у него ведь нет глаз! Но и без этого стихотворение очень хорошее – она прочитала его с таким чувством!

– Тебе понравилось стихотворение, правда? – добивалась она его похвалы.

– Откровенно говоря, я не знаю, – признался мальчик. – Я не слушал. Он никогда не лгал.

– Почему ты не слушал? – с упреком сказала Яна и обиженно уселась в креслице, стоявшее в стороне. Еник стал ощупью осматриваться и дотронулся до лица Ганы.