Текст книги "Звезда Cтриндберга"

Автор книги: Ян Валентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Рецепт на фентанил есть?

– Да, валяется где-то в сумке.

– На спазмофен?

Усач неохотно кивнул.

– В таком случае я требую, чтобы вы немедленно попросили извинения и вернули свидетелю все лекарства, подтвержденные рецептами. На остальное вы составите протокол изъятия, и мы этим займемся в суде.

Дон так и не отпустил руку адвоката. Он понял, что отпустит ее разве что под угрозой немедленного расстрела.

Усач неохотно смахнул лекарства в сумку и протянул ее Дону.

– И не забудьте, что свидетель ничего не ел со вчерашнего дня.

С тяжким вздохом Усач пошел к двери, где, пряча улыбку, стоял его напарник.

– Значит, Эва Странд? – спросил Усач, обернувшись.

Она кивнула, не сводя с Дона внимательного взгляда.

– Адвокатская фирма «Афцелиус» в Бурленге?

Она снова кивнула.

– Вы там давно?

– Сравнительно недавно. С лета… я переехала из Стокгольма, где работала тринадцать лет. А что?

– Коллега имеет в виду, что здесь редко появляются новые лица, – примирительно сказал напарник.

– Здесь, в наших краях, мы обычно находим общий язык с адвокатами, – буркнул Усач.

– Вот как? И что это значит?

– Что значит, что значит… ну ладно. Добро пожаловать в Фалун.

Он вышел. Напарник проводил его улыбкой и повернулся к адвокату:

– Длинная была ночь.

– Я понимаю… но для моего клиента ночь была не короче. А теперь… не могли бы вы оставить нас на минутку?

Только когда дверь за полицейским закрылась, Дон отпустил ее руку.

Она сняла плащ и повесила его на спинку стула. Под плащом оказались серый английский пиджак в елочку с подплечниками и ржаво-красная блузка, застегнутая до самого верха.

Похожа на светловолосую Ингрид Бергман, подумал Дон. Слегка квадратное лицо, и одета, как в пятидесятые. Впрочем, такой наряд всегда в моде. Вне времени, можно сказать.

Глаза у Эвы Странд были прозрачно-голубые, и если бы Дон не знал, какая теплая у нее рука, взгляд адвоката показался бы ему холодноватым, хотя… выражение глаз вроде бы сочувственное…

Он отвел от нее глаза и начал копаться в сумке. После недолгих поисков выудил на свет шестимиллиграммовую голубую овальную таблетку альпразолама, проглотил и запил глотком остывшего кофе из оставленной Усачом чашки.

– Итак, Дон… расскажите мне, что произошло.

Он начал с самого начала. Встреча в телестудии, ночные звонки Эрика с требованием приехать в Фалун и посмотреть на странный крест. Рассказал о своей научной работе. Подчеркнул, как в общем-то мало интересуют его разные мистические находки, что решение поехать в Фалун было чисто импульсивным. Рассказал про умчавшийся в ночь загадочный мотоцикл.

Адвокат прервала его, только когда он начал объяснять, как попал в дом Эрика.

– Дверь была не заперта?

Дон покачал головой.

– И вы воспользовались этим и проникли в дом?

– Я ничем не воспользовался и никуда не проникал. Решил, что он спит… или, может быть, занят и не слышит, как я стучу.

Она записала что-то в блокноте и жестом попросила его продолжать рассказ.

Дон попытался объяснить, почему он пил чужое вино, почему бродил по даче, не дожидаясь хозяина.

– Нашли что-нибудь?

Он растерянно поморгал:

– Что? Почему я должен был что-то найти?

– Вы же приехали посмотреть на крест.

Она перестала писать.

– Откуда мне знать, куда Эрик Халл сунул этот проклятый крест? – сказал он с раздражением.

– Он разве ничего не сказал вам по телефону?

– Я же не обыскивал дом в поисках креста, если вы это имеете в виду.

– Я ничего не имею в виду. – Эва слегка улыбнулась. – Полиция беспокоится, куда делся крест.

Дон под столом пощупал подкладку пиджака.

– Полиция меня обыскала, – сказал он. – Они ничего не нашли, так что им будет сложно обвинить меня, в том, что я украл крест.

– А вы украли?

– Что?!

– А вы украли что-нибудь?

Он еще раз потрогал подкладку. Открытку почти невозможно прощупать через толстый вельвет пиджака.

– Нет, конечно. Вся эта история – идиотская ошибка.

– Вот и хорошо.

Он вздохнул. Дальше последовал рассказ про окровавленные руки – это же была рефлекторная попытка оказать помощь Халлу…

Когда он наконец замолчал, Эва подчеркнула написанное и внимательно перечитала.

– Если я вас правильно поняла, вы влезли в дачу Халла, у вас на руках была его кровь и к тому же вы находились в состоянии наркотического опьянения.

– Я? Наркотического опьянения?..

– Отпечатки ваших пальцев по всему дому, вы также утверждаете, что видели и слышали гоночный мотоцикл, «БМВ», если я правильно записала. Мотоциклист якобы умчался, когда вы подъехали к даче. Но у вас нет никаких доказательств этого факта. К тому же вы используете сильнодействующие препараты в таких количествах, что трудно не считать вас хроническим наркоманом. – Она помолчала и захлопнула блокнот. – По крайней мере, теперь мы знаем, с чем работать.

Эва Странд поглядела в закрытое жалюзи окно, увидела собственное отражение и отвернулась. Не такое уж плохое отражение, подумал Дон и спрятал лицо в ладони.

– И как мы будем продолжать? – спросил он.

– Вы можете что-то добавить?

Он посмотрел на нее сквозь пальцы:

– Я…

– Что?

– У меня есть судимость.

– Вот как?

– Но это была чепуха, драка с неонацистами. Я получил условное наказание…

Она взяла его руки и мягко отвела от лица:

– Послушайте, Дон… Этим мы займемся попозже. Вы, наверное, хотите кому-нибудь сообщить, что с вами произошло?

Дон подумал о сестре. Не стоит. Отрицательно мотнул головой.

Слава богу, альпразолам наконец подействовал – веки отяжелели. Волна приятного равнодушия словно ополоснула грудь. Он положил голову на руки.

Эва взяла его за руку. Дыхание становилось все медленнее и ровнее. Свидетель заснул.

Она так и сидела около него, пока дверь со стуком не отворилась и на пороге не появились Усач с напарником. Физиономии у них были чернее тучи.

– В чем дело? – спросила Эва Странд.

Напарник замялся:

– Мы… сейчас пришла бумага от прокурора… а ей звонили из Стокгольма.

– И?..

– Эти сукины дети… – Усач чуть не кричал.

– Дело обстоит так, – прервал его напарник. – Свидетеля переводят в Стокгольм.

– Переводят? – переспросила она.

Дон тяжело приподнял всклокоченную голову. В шейном позвонке что-то хрустнуло. До него только сейчас дошло, что речь идет не о ком-то, а о нем.

– И быстро. Би-и-истро, – ядовито протянул Усач, кого-то передразнив. – Уже прибыли какие-то типы для охраны.

– Главное управление? – спросила адвокат.

Усач поднял брови и завел глаза с неприязненным смешком:

– Как же! С каких это пор Главное управление вмешивается в местное следствие?

Его напарник подошел к Эве и показал распоряжение прокурора.

– Может быть, ваш клиент что-то сможет объяснить… – Он посмотрел на Дона. – Эти ребята не из полиции. Они из СЭПО[26]26
  СЭПО – шведская полиция государственной безопасности.


[Закрыть].

13. Сон

После долгих часов в полутемной комнате для допросов Дона ослепил яркий солнечный свет. Проморгавшись, он различил на асфальте свою собственную согбенную тень.

Потом посмотрел на наручники. Кому могла прийти в голову дикая мысль надеть эти железные штуки на его узкие запястья, кроме этого усатого шмендрика? Усач вцепился в его руку с такой силой, будто не сомневался, что Дон тут же предпримет попытку побега, – прямо здесь, на тротуаре перед фалунской полицией.

Типы из СЭПО ждали на парковке поодаль, у серебристого универсала. Один из них, молодой, но уже заметно лысеющий, то и дело поправлял разлетающиеся на ветру редкие пряди. Оба были в куртках и синих джинсах. Эва Странд показывала им какие-то бумаги. Как только редковолосый увидел Дона, он сразу потерял интерес к адвокату и направился к подъезду полицейского управления.

Усач попытался что-то съязвить насчет стокгольмских снобов, но редковолосый не был расположен к шуткам – он крепко взял Дона за локоть и повел к машине. Когда они проходили мимо адвоката, у Дона вдруг подкосились ноги, так что редковолосому пришлось его подхватить и затолкать на заднее сиденье.

Дон чувствовал себя совершенно беспомощным. Сквозь тонированные стекла машины он наблюдал, как Эва Странд о чем-то нервно говорила по мобильнику. Парни из СЭПО скрестили, как по команде, руки на груди и ждали, пока она закончит разговор.

Дверца открылась.

– Место здесь есть?

Дон благодарно кивнул. Она втиснулась рядом, застегнула ремень безопасности и начала запихивать бумаги в сумку. Потом резко повернулась к нему:

– Вы уверены, что ничего не забыли мне рассказать?

Он покачал головой – ничего.

Редковолосый обошел машину и проверил все дверцы. Мотор сыто заурчал. Дон успел заметить, как усатый шмендрик раздраженно почесал в голове и скрылся в подъезде.

У первого же светофора замки на задних дверях автоматически защелкнулись.

– А теперь расскажите, куда и зачем вы нас везете, – сказала Эва Странд.

Редковолосый равнодушно глянул на нее в зеркало заднего вида. Зажегся зеленый свет.

– Все это какая-то нелепица, – сказала адвокат, ни к кому не обращаясь.

Машина двинулась с места. Эва Странд барабанила пальцами по своей сумке. Дон обратил внимание, какая тонкая кожа у нее на руках – голубые прожилки вен словно прикрыты пленкой.

Она начала вновь расспрашивать редковолосого, но у Дона уже не было сил слушать. Он мысленно вернулся к многочасовому допросу. Что он мог сделать?

Вот именно нелепица. Идиотская нелепица. Nur Got vayst far vus, один Бог знает, почему все так вышло. Обойдется, подумал он. Скоро он опять вернется в свой душный кабинет на кафедре истории, заваленный выписками и непрочитанными студенческими работами.

Дон с трудом достал серебристую конвалюту с хальционом. Легкое снотворное, успокаивающее… Положил несколько таблеток под язык и покосился на замки на двери.

– Also… die Türen bleiben geschlossen, bitte.

Такой же ничего не выражающий взгляд редковолосого. Дон откинул голову на подголовник, закрыл глаза и тихо повторил про себя:

– Die Türen bleiben geschlossen, bitte. Und wenn den Juden Wasser so gefallt, gefällt ihnen Jauche noch viel besser.

…В темноте за прикрытыми веками он различил крыльцо деревянного дома. Опять лето, он лежит на пыльном ковре и слышит бабушкин голос. Он любил там лежать, у самых ног Бубе, под стеклянным столом… он лежал, а она рассказывала. Die Türen bleiben geschlossen, bitte… Слова эти были произнесены на богом забытой станции где-то в Польше, в буковом лесу, где по дороге из варшавского гетто в концлагерь Равенсбрюк остановился их поезд.

Сорокаградусная жара в небрежно обитом жестью товарном вагоне. Там они просидели пять дней. Скорее всего, их вагон просто-напросто загнали не на ту ветку – такое случалось в железнодорожном хаосе холокоста.

Бубе пробиралась по вагону, наступая босыми ногами на трупы задохнувшихся. Кто-то еще мог стоять. Почти двести человек, женщин и детей, загнали в товарный вагон. Августовская жара и не капли воды… Кто-то из немцев не выдержал и направил на щелястый вагон брандспойт. Но, как выяснилось, этот жест сострадания не имел смысла – ржавый металл настолько раскалился, что вода испарялась мгновенно.

И даже этот бессмысленный жест милосердия привел в ярость начальника охраны, он сделался toytmeshuge, как сумасшедший, и избил доброго самаритянина как собаку. Именно тогда и прозвучала эта фраза: Die Türen bleiben geschlossen, bitte. Und wenn den Juden Wasser so gefällt, gefällt ihnen Jauche noch viel besser («Двери останутся закрытыми. А если евреям нравится водичка, моча им понравится еще больше»).

Бубе слышала, как эсэсовцы карабкаются на крышу вагона. Они были похожи на стаю ворон в своих черных мундирах. Они и в самом деле расстегнули брюки и начали мочиться в дыры в ржавой крыше. И ее мучила такая жажда – a shande! какой стыд! – что она, как и многие, рванулась пить вонючую немецкую мочу.

Машина сделал резкий поворот. Дон приоткрыл глаза и увидел указатель: «Энчёпинг 42».

Наконец-то желудочный сок, постепенно растворив белые таблетки хальциона, добрался до главного действующего вещества триазолама, потому что когда он закрыл глаза, то отключился мгновенно – словно кто-то выдернул вилку из розетки.

И опять у него появилось странное чувство, будто бы все происходит наяву.

Он летит по какому-то вертикальному тунеллю, летит медленно, качаясь от стенки к стенке, словно перышко… туннель круглый, в кольцах, похожий на гигантскую глотку.

Он не спит, но глаза закрыты… и когда он с трудом разлепляет веки, видит странный лазурно-фиолетовый свет, исходящий от стен колодца.

Он продолжает свой полет, свет сочится отовсюду… Бездна засасывает его, он летит все быстрее и быстрее, пока наконец не опускается на дно – на удивление мягко…

Он пытается сделать шаг… вокруг ноги поднимается облачко тончайшего праха, напоминающее в фиолетовом свете черный испанский веер.

Он делает шаг и осознает, что тело его потеряло вес, что он может двигаться по этому странному пеплу, почти не касаясь его ногами.

Он плывет в сантиметре над поверхностью, в ультрарапиде, как на Луне… и видит впереди бассейн. В центре бассейна из воды поднимается скала, а на скале – что-то похожее на мешок… но нет, это не мешок… там кто-то сидит, там человек… женщина. Лицо ее закрыто прядями волос.

Дон слышит голос… странно знакомый женский голос, но на таком расстоянии слов не слышно.

Почему-то он должен войти в эту ледяную воду.

Дон идет к камню и постепенно погружается, вода достает ему уже до пояса. Он чувствует, как чьи-то ледяные пальцы сходятся у него на горле.

Он подходит вплотную к женщине и протягивает руку, чтобы откинуть закрывающие лицо волосы. Но рука его останавливается на полпути – Бубе?.. Дон никогда не видел ее с распущенными волосами, волосы всегда были собраны в узел.

Женщина ворчит что-то, он понимает каждое слово, но смысл сказанного темен.

– Di nacht kumt. Red tsu der vand, di nacht kumt. На землю упала ночь, но я говорю со стеной.

– Бубе? Бабушка?

Дон точно знает, что он произнес эти слова, но голоса своего не слышит.

И в ту же секунду ее волосы начинают светиться. За спиной разрастается многометровый световой прямоугольник.

– Loz mir tsu ru, Don. Loz mir tsu ru. Оставь меня в покое.

Он хочет сказать ей, что никогда ее не оставит, но не может произнести ни слова – не дают ледяные пальцы на горле…

– S'iz nisht dayn gesheft… – Резкий, почти требовательный голос. – Это не твое дело!

И словно ветер пронесся по гигантскому подземелью – от светового прямоугольника отделяется искрящееся облако и накрывает Дона. Он чувствует, как чьи-то руки подхватывают его и несут – назад, в туннель.

Световое облако принимает очертания человеческой фигуры с темными провалами на месте глаз, а во лбу с огромной скоростью вращается черное пятно.

Где-то далеко внизу он слышит пронзительный крик Бубе:

– Don, du kenst mir nishtpishn oyfn rikn meynendik as dos iz bloyz regen!

Выход из туннеля все ближе…

– DON, DU KENST MIR NISHT PISHN OYFN RIKN MEYNENDIK AS DOS IZ BLOYZ REGEN!!

Резкая боль в глазах… он смотрит на призрак – и видит, как черное пятно во лбу вращается все медленнее, и еще до того, как оно останавливается окончательно, Дон видит, что это свастика…

– По-моему, мы едем не туда. – Голос адвоката в темноте.

– Не думаю. – Чей-то равнодушный ответ.

Дон с трудом разлепил глаза. Шея болела невыносимо. Эва Странд подалась вперед и положила руку на подголовник водительского сиденья.

– Надо было свернуть на Бергсгатан, к полицейскому управлению. Вы заехали не туда.

– Du kenst mir nishtpishn oyfn rikn meynendik as dos iz bloyz regen! – сказал Дон.

Адвокат недоуменно уставилась на него.

– Это на идиш. Du kenst mir nishtpishn oyfn rikn meynendik as dos iz bloyz regen!

Холодные глаза редковолосого в зеркале.

– Пописать мне на спину вы можете. Труднее уверить меня, что это дождь!

Эва Странд вновь повернулась к водителю:

– Я требую разъяснений – куда мы едем?

Ответом ей была тишина. Только шуршание шин по стокгольмскому асфальту.

Дон услышал усиленные репродуктором выкрики – у светового столба на площади Сергеля колыхалась толпа, очередная демонстрация. Промелькнул «NK»[27]27
  «NK» – фешенебельный универсальный магазин в центре Стокгольма.


[Закрыть], оттуда выходили люди с пакетами… Широкая лестница «Драматена»[28]28
  «Драматен» – Королевский драматический театр в Стокгольме.


[Закрыть], Страндвеген, сотни катеров у причала.

Они свернули на мост на Юргорден. Не доехав до Скансена, редковолосый свернул налево. Они проехали с полкилометра по крутой извилистой аллее, и машина затормозила у старинной виллы, окруженной величественными столетними дубами. Гранитный цоколь плавно переходил в широкую веранду, словно бы дом сам по себе вырос из скалы.

Дон оглянулся. Из ворот виллы вышли двое. Один из них, лет шестидесяти, был одет в темный костюм, а у другого не было шеи. Голова сидела прямо на плечах, что придавало этому типу поразительное сходство с жабой.

Шпеньки дверных замков дружно подскочили вверх. Человек в темном костюме подошел к машине, открыл дверь со стороны Дона и представился: Райнхард Эберляйн. Несмотря на то что он назвал только имя и фамилию, Дон уловил немецкий акцент.

14. Эберляйн

Они прошли в большой холл с низкими люстрами с имитацией стеариновых свечей. Помещение напомнило Дону пещеру со свисающими с потолка сталактитами, с одной лишь разницей – стены увешаны живописными полотнами.

Пыльная национальная романтика – цорновские[29]29
  Цорн (Zorn) Андерс (1860–1920) – шведский живописец и график.


[Закрыть] холмы, отражающиеся в воде, птичий караван Лильефорса[30]30
  Лильефорс (Liljefors) Бруно (1860–1939) – шведский живописец, представитель национально-романтического направления.


[Закрыть]. Доминирует полотно Карла Ларссона, выполненное в виде портала над помпезной мраморной лестницей. Девочка с зонтиком и два беловолосых мальчика в накидках. В самом низу название картины – «Мои». На подносе под зеркалом в позолоченной раме – несколько писем, проштемпелеванных германскими орлами.

Пожилой человек, назвавшийся Эберляйном, взял Дона под руку и повел по слегка поскрипывающему паркету. Дон решил, что ошибся, дав ему шестьдесят, – возможно, из-за нездоровой бледности лица. Двигался Эберляйн мягко, как кошка. Под элегантным костюмом угадывалось хорошо тренированное жилистое тело. На носу – поляризованные очки. Розовые губы с постоянной загадочной улыбкой.

Второй, похожий на жабу, при ближайшем рассмотрении оказался похожим на жабу еще больше. Он вел, тоже под руку, Эву Странд. Они поднялись уже до середины лестницы. Дон посмотрел на ее пальцы, непринужденно скользящие по перилам.

Андроиды из СЭПО не выказывали никакого желания идти за ними. Они остались в холле. Дон посмотрел вниз с балюстрады второго этажа и увидел, как редковолосый неторопливо прикуривает сигарету.

Они прошли за человеком-жабой анфиладу светлых комнат, которые могли бы украсить каталог «Свенскт Тенн»[31]31
  «Свенскт Тенн» – старинная шведская фирма, специализирующаяся на дизайне классических интерьеров.


[Закрыть]. Винтовая березовая лестница привела их в полутемный коридор, в конце которого угадывались массивные двойные двери.

Эберляйн достал два миниатюрных ключика, полученных им, очевидно, от редковолосого – момент передачи Дон не уловил, – открыл замок на наручниках и мягко помассировал Дону запястья. От него сильно пахло дорогим одеколоном.

– Надеюсь, вы понимаете, что опасаться вам нечего. – Дон опять обратил внимание на сильный немецкий акцент. – Мы просто хотим задать вам пару вопросов, вполне дружелюбно. Обмен информацией, если угодно. – Немец взял его за руку. – Сюда, пожалуйста.

За двойными дверями оказался сводчатый зал, где размещалась библиотека. Стены уставлены полками сверху донизу – бесконечные ряды черно– и красно-золотых корешков до самого пола, покрытого толстой ковровой тканью, поглощавшей все звуки. Они словно оказались в коконе. Под стеклянными светильниками в центре зала царил массивный дубовый стол. Эберляйн пригласил всех сесть.

Дон с размаху опустился на обитый зеленой кожей мягкий стул с позолоченными шляпками мебельных гвоздей – стул жалобно крякнул, – пристроил сумку на коленях и обхватил ее руками. Прислушался – за спиной кто-то, скорее всего человек-жаба, запер двери. Эва Странд заняла место рядом и тут же начала перебирать свои бумаги.

– Как я уже сказал, беседа наша неофициальна… – произнес Эберляйн.

Проходя мимо Дона, он слегка коснулся рукой его спины.

Кокон библиотеки сжимался вокруг все тесней. Эва под столом толкнула его ногой, чтобы он что-то возразил. Но Дон молчал, поэтому адвокат сказала за него:

– Мы не понимаем, о какой беседе может идти речь.

Эберляйн отодвинул стул напротив и сел, аккуратно подтянув брюки. Он сплел руки и положил их на стол. Из-за поляризованных очков на Дона глянули серо-желтые, глубоко посаженные глаза.

– Прежде всего, добро пожаловать на виллу Линдарне, в настоящее время являющуюся частью немецкого посольства.

– Значит ли это, что вы действуете по заданию посольства? – спросила Эва.

На лице Эберляйна промелькнула улыбка.

– Посол, если можно так выразиться, мой близкий друг, но сам я прибыл в Стокгольм сегодня утром, причем раньше никогда здесь не был. Очень красивый город… И я был бы очень благодарен… – Он глазами показал на карандаш в руке адвоката. – Я был бы очень благодарен, если бы наша беседа носила как можно менее формальный характер.

Эва Странд нахмурилась, соображая, потом пожала плечами и отложила карандаш.

– Я хочу задать вам несколько вопросов от имени нашего Фонда, – продолжил Эберляйн. – В Германии очень заинтересованы в выяснении деталей… этот интерес носит, я бы сказал, исторический характер.

– Немецкий фонд, пользующийся услугами шведской тайной полиции?

– Да, мы получили согласие на короткую дружескую беседу… я подчеркиваю: дружескую. – Эберляйн снова улыбнулся, на этот раз более принужденно. – Это как раз тот случай, когда от сотрудничества выиграют все.

– Мне трудно представить, чтобы прокурор в Фалуне был осведомлен о цели этой поездки.

– Могу вас уверить, мы действуем в рамках закона.

– Если это касается гибели Эрика Халла…

– Не только, – перебил ее Эберляйн, – не только его гибели. Меня интересует, что именно он нашел в шахте.

Во взгляде немца было что-то гипнотическое. Дон с трудом отвел глаза.

– Говорил ли он что-либо о каких-то предметах… или документах, найденных им в шахте? Кроме исчезнувшего креста?

– Эрик… – начала было Эва Странд, но ее опередила раздраженная реплика Дона:

– И что вам за радость… что вам за польза от этого?

Голос ему плохо подчинялся, и от этого он раздражался еще больше.

– Это очень длинная история, Дон Тительман…

Послышался кашель. Эберляйн покосился на человека-жабу. Тот сидел на высокой табуретке, опершись спиной на книжные полки.

– Слишком длинная…

Эберляйн словно ожидал ответной реплики, но Дон угрюмо молчал.

– Дело в том, что у нас есть веские причины полагать, что найденный Эриком Халлом крест принадлежит нам. Можно сказать так: все найденное в этой шахте, все без исключения… своего рода ключ к исторической тайне. Тайне, которую наш Фонд уже много лет пытается разгадать. Но вышло так, что Эрик Халл оставил нас, и вы, похоже, единственный, кто может нам помочь.

– Мне очень трудно понять, чем я могу быть вам полезен…

Раздраженное шипение человека-жабы за спиной.

– Я видел Эрика Халла всего один раз, – продолжил Дон хрипло. – И единственный предмет, про который мне что-то известно – это крест. Остальное я знаю только из газет.

– Жаль, что наша беседа начинается так… непродуктивно, – сказал Эберляйн.

– Вот как? Почему?

– Да… насколько я понимаю, вы говорите неправду…

Дон устроился поудобней на стуле и поправил пиджак.

– Начнем с начала. Если я не ошибаюсь, вы вели с Эриком долгие телефонные разговоры всю неделю до убийства. И, как мы слышали, в его компьютере есть записи о найденных им в шахте документах. Он же говорил вам об этом?

– Я не понимаю, о чем идет речь.

– Мы также знаем, что Эрик говорил о каком-то «сюрпризе», найденном им в шахте, – помимо креста. Что он имел в виду – документ или еще какой-то предмет, нам не известно.

– Другой предмет? Помимо креста? – голос адвоката.

– Мы приехали сюда только ради того, чтобы навести ясность в этом вопросе.

Дон оглянулся на человека-жабу. Тот сидел молча, уставившись в потолок.

– Говорил ли Эрик что-нибудь о предмете в форме звезды… или о заполярной области на север от Свальбарда[32]32
  Свальбард – норвежский архипелаг, в который входит, в частности, Шпицберген. На Западе, в том числе и в Норвегии, географическое название Шпицберген относится лишь к самому большому острову, а весь архипелаг носит имя Свальбард (в переводе с норвежского – «холодный край»).
  В советской и российской традиции и документации все наоборот: архипелаг называется Шпицберген, а самый большой остров – Свальбард.


[Закрыть]?

Дон покачал головой – у него было чувство, что его головой качает кто-то посторонний.

– И никаких документов?

– Я же сказал…

– О чем же вы говорили?

– Он звонил, как правило, поздно вечером… – Дон опять поерзал на стуле. – В основном просил приехать и посмотреть на крест.

– Пожалуйста, подумайте хорошенько, – сказал Эберляйн. – То, что не представляет никакого интереса для вас, для нас может оказаться решающим. Мельчайшая деталь…

Дон наконец придумал способ избавиться от пристального, гипнотизирующего взгляда немца – он стал внимательно рассматривать его шевелящиеся губы. Ярко-розовый рот на серой физиономии смотрелся странно.

– Я же уже сказал, – повторил он. – Он не говорил ни о чем, кроме креста.

Эберляйн щелкнул пальцами. Человек-жаба неуклюже слез с табуретки и враскачку подошел к столу. В руке у него была бумага, исписанная поблекшими синими чернилами.

– Вам это ни о чем не напоминает?

Это был тот же самый почерк, что и на открытке под подкладкой пиджака.

– Ни о чем, – сказал Дон и преувеличенно непринужденно пожал плечами.

Тут вмешалась Эва Странд:

– Я, как адвокат, должна знать, что здесь происходит. Совершенно ясно, что моему клиенту ничего не известно по интересующему вас вопросу, к тому же этот разговор ему неинтересен. Вы называете это беседой… у нас в стране это называется допросом. Пожалуйста, проследите, чтобы те, кто нас сюда доставил, я имею в виду, полиция безопасности, немедленно отвезли нас в Фалун. – Она резко встала и отодвинула стул. – К тому же, Эберляйн, документы, которые вы предъявляете моему клиенту, скорее всего, имеют непосредственное отношение к следствию и находятся под грифом секретности. Не понимаю, каким образом шведская полиция позволяет посторонним лицам получать доступ к такого рода информации.

Дон кивнул, стараясь, чтобы кивок получился энергичным, и тоже встал. Эберляйн неподвижно сидел за столом, слегка наклонив голову. Что-то обдумывал.

После длинной паузы он обратился к Дону.

– Ваш адвокат права, – сказал он.

– Вот как?

– Да, она права. Во всем, кроме одного, – это и в самом деле не допрос.

Обращенная внутрь улыбка, неестественно розовые губы. Неожиданно Эберляйн встал, пружинистым шагом обогнул стол и положил Дону руку на плечо.

– Это не допрос, – повторил он. – И вполне понятно, что вы не заинтересованы делиться какой-либо информацией, у вас непростое положение. Но поскольку вы, как нам кажется, последнее звено…

Глядя в сторону, немец теребил рукав вельветового пиджака Дона. Должно быть, взвешивал дальнейшую тактику.

– Но поскольку, – решился он наконец, – поскольку вы – последнее звено к Эрику Халлу и его находкам, давайте подойдем к делу по-иному. Может быть, это прибавит нам взаимного доверия. Я расскажу вам всю историю, а вы поможете мне ее закончить.

– И как вы это себе представляете?

– Время покажет.

Эберляйн похлопал Дона по руке и сказал, внезапно понизив голос:

– Думаю, что вы, как ученый, очень скоро будете так же заинтересованы узнать ответ на эту загадку, как и я.

Эберляйн пригласил Дона и Эву сесть. Он отошел к полкам, где по-прежнему восседал человек-жаба, наклонился и что-то прошептал. Тот, поворчав, неохотно поднялся и исчез.

– Чуть-чуть терпения, – Эберляйн улыбнулся Дону, – я уверен, вы будете вознаграждены за все неприятности.