Текст книги "Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны"

Автор книги: Ян Стендиш Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Между тем на рассвете бригада Кигоши, состоявшая из 46-го и 24-го полков (последний полк без одного батальона, бывшего под командованием подполковника Шибы), вновь завязала бой. Две роты батальона Шибы были отделены в бригадный и дивизионный резервы, а остальные две роты выдвинуты на несколько миль вперед по дороге, идущей к северу от кумирни Хомиу к Пенчихо (Penchiho, Honkeiko) с приказанием разведать двенадцать миль, отделявших поле сражения от этого последнего пункта, где, как было известно, находились русские войска. 47-й полк бригады Сасаки был расположен так, чтобы встретить возможную атаку с севера, ибо имелись сведения, что в деревне Шаоши (Shaoshi) к северо-западу от Саймачи находился значительный русский отряд. В 7 ч. утра, когда стало очевидно, что бригада Кигоши не в состоянии овладеть позицией на вершине прямой фронтальной атакой, последний полк бригады Сасаки – 14-й, под командой полковника Имамуры (Imamura), – был выслан в юго-западном направлении в настоящий лабиринт глубоких ущелий и обрывистых гор с целью кружным путем пробраться сначала к западу, а затем к северо-западу и обойти русский правый фланг, расположенный на голых неровных холмах. Так как движение это должно выполняться вне взоров противника, то было необходимо сделать очень кружной обход. Пройденное расстояние достигало до семнадцати с половиной миль, причем отряду пришлось двигаться большей частью по козьим тропам и совсем без дорог, через рытвины и утесы. Здесь людям приходилось самим выбирать дорогу и отыскивать свою роту уже по другую сторону препятствия. Это движение предъявляло высокие требования к природным способностям и физическим силам. Довериться китайскому проводнику было признано небезопасным, и общее направление указывалось офицерами при помощи компасов, а прирожденная привычка к горам помогала солдатам находить дорогу через почти непроходимую местность. Никакие британские войска не были бы в состоянии пройти такое большое расстояние по такому трудному пути и в такое короткое время.

Теперь, когда полк Имамуры покинул поле сражения для достижения своей трудной задачи, боевой порядок японцев представлял подходящую цель для предприимчивого противника. Четверть всех японских сил была выделена для отражения возможной атаки на правый фланг и тыл; другая четверть исчезла в горах с целью действий против правого фланга противника, которые могли принести плоды только через несколько часов; кроме того, для охранения собственного правого фланга был выслан еще один отряд.

Со времени ухода полка Имамуры с целью длинного обходного движения через горы и до 10 ч. утра 24-й и 46-й полки привлекали на себя внимание противника огнем и угрозами серьезной атаки. За время этого периода сражения небольшим партиям в полдюжины человек удалось на некотором расстоянии друг от друга пробраться через обломки скал на правый берег р. Шихо, и такие же маленькие партии проползли по гаоляну под прикрытие деревень. После 10 ч. утра стало ясно, что русские не намеревались перейти в наступление, и генерал Инуйэ, поняв это, был, конечно, очень рад подчиниться этому решению противника и сидеть спокойно, выжидая того часа, когда для его действий наступит подходящий момент. Поэтому в сражении наступило затишье, прерываемое только иногда грохотом японских выстрелов, на которые русские отвечали из окопов залпами.

Между тем Имамура со своим отрядом, двигаясь через рытвины и отвесные скалы, все ближе и ближе приближался к своей цели, к ничего не подозревавшему правому русскому флангу.

До 2 часов дня на поле сражения у Чаотао не произошло ничего значительного, когда Гершельман снял два орудия с вершины, дальнейшее быстрое движение которых к северо-западу было выдано поднявшейся пылью. В 2 ч. 30 мин. дня еще несколько орудий были увезены под сильным огнем японской артиллерии, и теперь было ясно видно, как русская пехота понемногу уходит из своих окопов. В 2 ч. 40 мин. дня Инуйэ получил донесение от Имамуры, что он успешно выполнил трудный фланговый марш и скоро сойдется вплотную с русским правым флангом. Поэтому Инуйэ усилил свою боевую часть и приготовился к фронтальной атаке высоты. В 2 ч. 45 мин. дня полку Имамуры посчастливилось (или же он был необыкновенно искусно направляем) встретиться с головным полубатальоном 16-го полка 2-й дивизии, который с 9 ч. утра того же дня весь день карабкался вверх и вниз по горам, двигаясь из Гебато. За этим полубатальоном на некотором расстоянии следовал полный батальон того же полка; но полковники Имамура и Танияма, не дожидаясь, атаковали крайний русский правый фланг, располагавшийся, как уже упомянуто, на обнаженной неровной господствовавшей высоте. Сражение становилось оживленнее, а достигшая слуха Инуйэ слабая перестрелка у кумирни Хомиу подтвердила столь желанное известие, что обходное движение сыграло свою роль и скоро нужно ожидать, что обходящая колонна войдет в связь с главными силами. Те же самые звуки должен был услышать и генерал Гершельман. План японской атаки был теперь совершенно разгадан. Что думал генерал Гершельман? Бился ли его пульс быстрее? Для него настал тот роковой момент, когда ему необходимо было доказать на деле все свое знание и подготовку, от чего зависела вся его дальнейшая карьера. Теперь настало время, теперь или никогда, бросить в огонь все свои резервы до последнего человека и подкрепить ими правый фланг или же занять своими казаками окопы, держа их лошадей близко позади, чтобы они удержали окопы на полчаса, пока вся пехота не будет отведена назад.

Но со стороны русских ничего не было сделано, что указывало бы на понимание ими критической обстановки; даже отступление войск с высоты не было ускорено. В 3 ч. дня все русские орудия были сняты с позиции и японские артиллерийские бригады переменили позицию вперед.

В 3 ч. 15 мин. дня фронтальная атака стала серьезно теснить русских. Маленькие горные орудия сильно обстреливали окопы, а пехота, несколько приблизившись, открыла жестокий огонь. Остатки русской пехоты отвечали на него энергичными залпами, несмотря на то что все время окопы понемногу очищались.

Но Инуйэ и его штаб обращали меньше внимания на сильную перестрелку на фронте или на бесчисленные пули, со свистом и пением летевшие вдоль долины, чем на непрерывный глухой шум стрельбы, доходивший до них с запада. Эти слабые звуки означали, что бой между обходящей колонной и русским правым флангом находится в полном разгаре. Там японцы постепенно охватывали противника и понемногу сбрасывали его с холмов вниз в долину.

В 4 ч. 15 мин. Имамура вполне овладел обнаженной неровной высотой и был в состоянии из этого выгодного положения перейти в атаку на главную русскую позицию. Вскоре настал момент, когда вся неприятельская линия заколебалась и задрожала. Тогда Кигоши с фронта, а Имамура и Танияма с фланга удвоили свои усилия. Противник окончательно решил очистить позицию, но вплоть до 5 ч. дня окопы оставлялись систематично и, очевидно, по приказанию, что я должен признать за веское доказательство хладнокровия и стойкости русской пехоты. Сравнительно легко быть храбрым, когда участь всех одинакова. Но когда некоторым избранникам разрешается уйти, а прочим приказывают оставаться, то тогда инстинкт самосохранения начинает задевать самые чувствительные сердечные струны, и вся надежда должна быть возложена на дисциплину, патриотизм и esprit de corps.

В 5 ч. 5 мин. дня это стройное отступление окончилось, и последняя горсть защитников в большом смятении и под градом шрапнельных пуль очистила позицию. В 5 ч. 10 мин. дня вся японская боевая линия перешла удвоенным шагом в наступление. В 5 ч. 14 мин. первый японский флаг взвился на вершине возвышенности, а клубы пыли на севере указывали направление русского отступления. Победа была одержана, но все же победа эта была неполная, так как потери атаковавших были, быть может, тяжелее потерь оборонявшихся. Удивительная ошибка русских в определении расстояний или, быть может, непонимание общей обстановки начинало теперь приносить свои плоды, как к чести, так и для успеха японцев. Когда Имамура вытеснил находившиеся против него силы вниз с обнаженной неровной возвышенности, он не последовал за ними на равнину, но устремил все свое внимание и все усилия, чтобы вытеснить и сбросить вниз русских, занимавших вершину возвышенности к северу от него. В это время русские, сброшенные с холмов (правый их фланг) и отходившие постепенно из окопов северной вершины, были собраны и приведены в порядок по правилам учебного плаца, находясь всего только в 3000 ярдов от окопов на открытой равнине у южной границы долины. Подобно охотнику, который стремится достигнуть испуганного, но еще не ушедшего слишком далеко оленя, люди Имамуры скрылись из вида и, сделав удвоенным шагом обход по холмам, вновь атаковали вдоль долины с запада не ожидавшего их противника. Здесь они задержались, пока в 5 ч. 15 мин. дня бригада Кигоши не заняла вершину возвышенности и не начала преследовать русских вниз по долине. Тогда Имамура, выйдя из-за прикрывавших его холмов, занял деревню Таюнгзи (Tayungzi) на южной стороне долины и почти что оказался между русскими и их путем отступления. Это вряд ли возможное дело для пехоты и против пехоты; но Фуджии, Жардайн и мой японец-кавалерист подтверждают это, поэтому я думаю, что это, может, и было так на самом деле. Дело в том, что японская пехота, действуя в горах против пехоты же, имеет некоторые свойства кавалерии. Атакованные о фронта победоносным Кигоши и с правого фланга и тыла Имамурой русские, на долю которых выпал трудный, полный испытаний день, пришли в беспорядок, и сопротивление их как организованной силы было окончательно сломлено. Главные их силы отступили в беспорядке и с тяжелыми потерями по направлению к Ампингу, другие же бежали в горы, по описанию Фуджии, в виде нестройной толпы. За все время упорного сражения 18-го и 19-го числа русские потеряли убитыми 60 человек и 200 ранеными, но после боя, будучи застигнуты врасплох, и за время преследования их потери были: 200 убитых и 500 раненых. Хотя русская пехотная бригада, вынесшая на своих плечах всю тяжесть этого дня, и была разбита, так что на время перестала быть военным организмом, но я все-таки не думаю, чтобы какой-либо благородно думающий военный мог бы сделать ей малейший упрек. Она исполняла отданные ей приказания с большой решимостью и в самой трудной обстановке. Несмотря на то что командир бригады под конец попал в ловушку, расставленную на его же глазах, офицеры и люди полков вплоть до этой минуты держали себя с удивительной стойкостью. Пост Санна (Sannas Post) может служить похожим примером, и только одни теоретики, не бывавшие на войне, способны с видом превосходства критиковать подобное печальное происшествие.

Так закончилось сражение при Чаотао. Потери японцев были: 54 убитых и 367 раненых. Общие потери русских – около 1000 человек. Мы, британские офицеры, особенно опечалены известием, что среди убитых был майор Хироака (Hiroaka), командир 1-го батальона полка Имамуры (14-го). Он был японским военным агентом при нашей армии во время Южно-Африканской войны, и все его очень любили.

Критика не может много прибавить ко всему этому эпизоду, потому что само изложение событий подсказывает выводы. Кажется ясным, что генерал Гершельман начал это сражение с предвзятой целью только задержать японцев и, причинив им тяжелые потери, спокойно отступить. Невероятно, чтобы он начал сражение, имея другие цели. С 8 ч. утра и до 1 ч. дня он имел непосредственно перед собой только очень слабую бригаду. Японский 14-й полк был в нескольких милях от поля сражения, а 47-й полк тоже не был в непосредственном распоряжении японцев. Но оборона оставалась строго пассивной. Затем опять, когда полк Имамуры дал себя почувствовать правому флангу Гершельмана, представился другой и еще более подходящий случай для контратаки. В это время японский план действий должен был стать до наглядности ясным начальнику, опытному хотя бы даже в военной игре или на маневрах. Часть японских сил удерживала фронт позиции и не намеревалась решительно сблизиться с противником, пока другая, выделенная для этого часть не будет готова к атаке его правого фланга. Пока не началась эта атака правого фланга и пока горный кряж разъединял обе части японских сил, было достаточно времени, чтобы притянуть все свои резервы, исключая казаков, и бросить их против полка Имамуры и двух рот полка Таниямы. Будучи очень далеким от подобного смелого решения, русский начальник, видимо, даже пренебрег выслать хотя бы одну роту из непропорционально большого резерва в подкрепление войскам, удерживавшимся на обнаженной неровной возвышенности, в то время, когда Имамура и Танияма были заняты сбрасыванием их вниз в долину. У каждого, изучающего эту войну, свои взгляды, и он должен сам делать выводы в таких случаях. Лично я держусь того мнения, что нет хуже ошибки для какого бы то ни было генерала, чем держать в тылу большие резервы в бездействии в то время, как их товарищей бьют на их же глазах. Гершельман пожелал последовать тактике парфян, но забыл, что русские не парфяне. Когда он увидел, что его фронт не может высвободиться без посторонней помощи, как он надеялся, то тогда настала минута сосредоточить все свое присутствие духа, двинуть вперед резервы и убедить этим каждого солдата, что он решил дать большое сражение. Если бы он так поступил, каков бы ни был окончательный исход боя, я уверен, что его молодцы, русские солдаты, мужественно исполнили свой долг, так, что даже в случае поражения дух армии все-таки выиграл. Как бы то ни было, дело не могло окончиться для него хуже, чем это случилось на самом деле, даже в том случае, если бы обстоятельства сложились не в его пользу; исход сражения определился бы в конце дня, и он был бы в состоянии отступить под прикрытием темноты. Тактика японцев отличалась чрезвычайной предприимчивостью, не говорю риском, но Инуйэ знал своего противника, и все его расчеты оправдались на деле, даже больше, чем он мог предполагать. Жардайн говорит, что японцы начали отказываться от германских построений для атаки и приближаются к тем, которые применялись в Южной Африке. Он пишет также, что 12-я дивизия чрезвычайно довольна, что она первая нанесла поражение европейской дивизии. Он доносит, что эти русские превосходят своим развитием и дисциплиной сибиряков и что японские офицеры считают их гораздо более опасными.

Глава XVI. Перерыв перед наступлением

24 июля N вернулся из поездки в штаб армии и сообщил мне, что все, включая и Фуджии, утверждают, что я сделал ошибку, послав в Индию телеграмму о превосходстве европейцев над сибиряками. Генеральный штаб заявляет, что европейцы менее энергичны и не так хорошо обучены, как сибиряки. Полковник Хагино занимался опросом пленных. Он доносит, что русские новобранцы обучаются только три месяца перед смотром. Этого времени недостаточно, ибо после смотра наступает зима, во время которой проводятся занятия только в казармах. Хагино приказал русскому унтер-офицеру, взятому в плен 17-го числа, прочитать записную книжку одного из убитых офицеров. Он не был в состоянии ее прочесть, несмотря на то, что утверждал, будто бы выдержал унтер-офицерский экзамен. Когда я вспоминаю, как один из моих собственных унтер-офицеров составил для меня перед генеральским смотром великолепную таблицу, содержавшую все необходимые сведения, которые могли быть потребованы разумным генералом относительно людей, их возраста, службы, процента умеющих плавать или непьющих, то я подозреваю, что наши унтер-офицеры лучше, во всяком случае по книжной науке, чем их московские братья. Видимо, многие из пленных европейцев не знакомы с магазинным ружьем, будучи сорока лет от роду и недавно вновь призваны под знамена. Хагино энергично доказывает, что сибиряки более выносливы и имеют больше природных охотничьих и военных качеств, которых совершенно недостает людям европейских батальонов. Самые лучшие русские войска – это войска Туркестанской армии, второе место занимают сибирские и третье войска Европейской России. Имея за собой семь лет службы в России и все данные японского разведывательного отделения, Хагино должен знать, что говорит. При обыкновенных обстоятельствах преобладающим моим чувством был бы чрезвычайный интерес. Теперь же мой интерес весь поглощен досадой, что я послал ошибочную телеграмму. Оба мы, Жардайн и я, сделались жертвами заблуждения по милости полковых офицеров, которые утверждали, что только что ими разбитые европейцы составляют цвет Русской армии.

Я не сомневаюсь, что полковые офицеры были не правы и что генеральный штаб прав, но порой мне кажется, что последний предпочел, чтобы я послал домой ошибочное донесение.

N также говорит, что Вторая армия начала вчера наступление против русских и в очень скором времени войдет с ними в непосредственное соприкосновение.

25 июля – день большого сражения. Никто из нас не может ни думать, ни говорить о чем-либо другом. В полдень я выехал верхом, чтобы разделить завтрак с начальниками артиллерии и инженеров, которые помещаются в маленькой китайской фанзе на краю гор. Начальник инженеров Т. Кодама устроил изящный, игрушечный садик, материалом для которого ему послужили только одни кремни, камни и проточная вода. Там были каналы, пруды и водопады; были устроены тропинки со скамейками, а в середине была центральная башенка; все это на площади в пять квадратных ярдов. Такой садик с удовольствием попытались бы устроить европейские дети, но их попытка вышла бы комической или полукомической, садик же генерала Т. Кодамы был настоящей драгоценной безделушкой. Я признаюсь, что это выше моего понимания. Но они объяснили мне, что каждый камень тщательно выбран по глубоким и важным правилам искусства и древней науки и что эта хорошенькая игрушка стоила начальнику инженеров такого же напряжения мысли, как и те сотни ярдов мостов, благодаря которым в прошлый апрель армия перешла через широкую и быструю Ялу, не замочив сапоги.

N по пути домой, как бы немного стесняясь, сделал мне намек, что вид этого садика мог бы послужить наглядным уроком силы воли и настойчивости для каждого увидевшего его хорошо образованного японца. Для западного человека все подобные представлений совершенно непостижимы.

За завтраком была откупорена бутылка красного вина. Бог их знает, откуда они достают его. Я выпил за здоровье Второй армии, и мой тост был принят с большим энтузиазмом. Рядом со мной сидел умный молодой доктор, говоривший по-немецки. Он сказал мне, что теперь в Первой армии всего четыре процента больных. Причиной того, что армия была свободна от обыкновенных во всяком походе эпидемических заболеваний было то, что, боясь пропустить сражение, даже самые молодые солдаты сами склонны к самому точному соблюдению правил гигиены. Например, не было никакого опасения, что люди в походе будут пить плохую воду. Даже в госпитале они не станут пить воду на веру, а сначала допросят служителей, хорошо ли она прокипячена, и только после этого притронутся к ней.

10 ч. вечера. Фуджии любезно прислал мне записку с уведомлением, что у них еще до сих пор нет новостей о сражении.

26 июля. Рано утром выехали с Матсуиши на прогулку. По возвращении домой меня навестил Фуджии. Он был в хорошем расположении духа и сообщил мне много интересного, в особенности о сражении, которое только что произошло между Второй армией и русскими у Ташичао. По-видимому, он крайне доволен нашим односторонним разговором и относится поощрительно к моему записыванию его слов. Вот что он сказал:

– «В течение целого дня 24-го числа 250 орудий японской артиллерии вели безрезультатную борьбу с восемнадцатью батареями противника. На этот раз русские орудия уже не торчали открыто на вершинах гор, а были так хорошо укрыты, что, несмотря на численное превосходство нашей артиллерии, ей так и не удалось привести их к молчанию. Наоборот, в некоторых случаях русским удалось заставить замолчать наши орудия. До тех пор пока было светло, наша пехота не была в состоянии достигнуть какого-нибудь успеха, но в 10 ч. вечера наш правый фланг, состоявший из 5-й дивизии, овладел первой линией неприятельских окопов на высотах у Таихеиреи (Taiheirei), или Ерхтаолинга (Erhtaoling), и затем в 2 ч. дня развил свой успех, достигнув второй русской позиции на высотах к северу по направлению к Тапинреи (Tapinrei), или Тапинлингу (Tapinling). 3-я дивизия двинулась ночью параллельно и в миле с четвертью к западу от 5-й дивизии и заняла высоты к востоку от Сансеито (Sanseito), или Шаншитао (Shanshitao).

С наступлением рассвета все силы находились в полной готовности встретить атаку противника. Но далекие от этого русские уже начали отступление. Вслед за этим 5-я дивизия храбро бросилась их преследовать, сопровождаемая всей Второй армией. Судя по нашим потерям, весьма несерьезным, противник не должен был оказать очень упорного сопротивления, в особенности потому, что Сеисекисан (Seisekisan), или Чингшисан (Chingshisan), в 7 ч. утра пал без всякой борьбы. Во время отступления к северу русские сожгли деревни Даисекио (Daisekio), или Ташичао, и Ненкиатен (Nenkyaten). Мы преследовали до Пинамфана (Pinamfan).

Противник, которого только что разбила 2-я дивизия, состоял из пяти дивизий, а другие полторы дивизии все еще стоят против Четвертой армии у Такубокуджо (Takubokujo). Одна из этих шести с половиной дивизий – резервная и не может стоить много более одного полка. Четвертая армия начала наступление в одно время со Второй и атаковала Такубокуджо. Как только они достигли валов города, русские очистили его и заняли позицию, казавшуюся очень сильной, на высоте к северо-западу. Но неважно, насколько сильна их позиция, потому что Вторая армия может отделить теперь отряд против их правого фланга, и они тогда неизбежно должны будут отступить.

Третья армия должна наступать сегодня и попытаться овладеть крутой и высокой грядой холмов как раз против Порт-Артура, удерживаемой четырнадцатью русскими батальонами. Я хорошо знаю эту местность, и если генерал Ноги овладеет этими холмами, то он будет в состоянии через несколько дней штурмовать самый Порт-Артур».

Я сказал:

– «Ваши товарищи, генералы других армий, хорошо осведомляют вас обо всем в своих телеграммах».

На это он ответил, что все эти сведения получены им из штаба Маньчжурской армии (штаба главнокомандующего).

Фуджии очень озабочен: решит ли противник остановиться и дать бой у Даисекио (Daisekio), или Хайченга, или же он собирается отступать бесконечно. Он испустил глубокий вздох и сказал:

Если только Куропаткин будет упорно обороняться у этих обоих пунктов, то наша Первая армия точно будет знать, что ей делать. Но я боюсь, что Куропаткин так не поступит, хоть там и есть одна превосходная оборонительная позиция, которая должна бы соблазнять его. Это – Аншантиен (Anshantien) между Хайченом и Ляояном.

На нашем собственном фронте генерал Келлер, видимо, очень боится за свой левый фланг и переводит войска от Иоширеи, что в долине Яморинза (Yamorinza), к Амгашгу, чтобы таким образом обеспечить себя от возможного обходного движения 12-й дивизии. Генерал Хасегава, командир гвардии, заметил это ослабление противника на нашем фронте и просил разрешения перейти через долину Тиенсуитиен – Яморинза и занять холмы на ее западной стороне. Маршал Куроки хотел бы согласиться с ним. Однако теперь Первая армия уже не может распоряжаться собой сама, но обязана действовать как составная часть Маньчжурской армии под руководством главнокомандующего. Мы поэтому должны быть чрезвычайно благоразумны и делать то, что нам приказывают, не более и не менее; с другой же стороны, конечно, противник как раз теперь кажется соблазнительно слабым против нашего центра и левого фланга, несмотря на то что до сих пор производятся большие окопные работы вдоль вершины хребтов.

Против фронта Первой армии находятся, самое большее, четыре дивизии. Полк русской пехоты только что прибыл в Хонкеико (Пенчихо) из Мукдена против нашего правого фланга, а Мукден остался совершенно без войск. Как я уже говорил вам несколько дней тому назад, сражения под Ляояном не будет, а мы примем участие в сражении под Ампингом и Токайеном в то время, когда Вторая армия, вероятно, будет драться под Аншантиеном.

Первая армия теперь совсем готова к выступлению, и маршал Куроки запросил по телеграфу штаб Маньчжурской армии о разрешении наступать, но еще не получил ответа. Никто из нас нисколько не беспокоится за фронт нашей армии, но мы очень тревожимся о делах во Второй армии. Наш штаб опасается, что Куропаткин отступит, прежде чем будет вынужден дать решительное сражение. Нашей армии придется встретиться с затруднениями по устройству сообщений. Если же Куропаткину удастся ускользнуть, то все наши прошлые победы ничего не будут стоить и на нас падет вечный позор и унижение. Желаем мы или нет, а Первая армия должна принять на себя ответственность за неудачу или успех отступления Куропаткина. Если время для нашего наступления будет правильно выбрано, то тогда и только при этом условии маршал Ойяма будет в состоянии одержать решительную победу. Однако нам чрезвычайно трудно начать наступление именно в эту минуту. Как при Гравелоте саксонская армия напала на правый фланг французов и этим решила исход того дня, так и Первой армии было бы желательно обрушиться на русский путь отступления. Точным и вовремя исполненным движением мы решаем первый период кампании. Начав движение слишком рано или слишком поздно, мы можем испортить все и навлечь на себя вечный позор. Но вот в чем заключается затруднение: мы не можем двинуться ни на ярд, пока не получим приказаний от Ойямы, хотя нам, а не Ойяме известен самый важный фактор всего этого вопроса, а именно сколько времени нам потребуется для того, чтобы нанести поражение четырем русским дивизиям у Ампинга и Токайена.

Я спросил, сколько времени счел бы он нужным. Он ответил:

– «Хотя это и очень трудно сказать по неимению у нас достоверных карт этой части театра военных действий, но, по моим расчетам, на это потребуется три дня после необходимых приготовлений. Насколько можно заключить по нашим картам, местность представляет большие удобства для обороны. Мы должны будем попытаться обойти позицию, чтобы не терять напрасно много людей. Куропаткин провел хорошую дорогу от Токайеиа к Ашантиену, и она послужит ему значительным облегчением для усиления его правого фланга против нашего левого. Каждый километр, пройденный Четвертой армией к северу, конечно, умаляет эту опасность. Ясно, что если Первой армии будет приказано наступать преждевременно, то армии придется начать его имея оба фланга неприкрытыми. Левый фланг будет открыт для атаки со стороны главных сил Куропаткина от Ашантиена вдоль по хорошей дороге; правый – для атаки со стороны Мукдена и с севера. Из двух последняя опасность наименее серьезна, в особенности потому, что раз мы двигаемся, то мы не дадим русским много времени на обдумывание».

29 июля, Сокако. Сегодня штаб прислал мне сведения о положении дел, но почти все их содержание было уже сообщено мне Фуджии 26-го числа. Там заключались только две новости. Русская канонерка Джибути поднялась вверх по Ляо до пункта в шести милях выше Денсотаи (Densotai), где она будет неминуемо захвачена. 12-й дивизии удалось овладеть позициями у Содаико (Sodaiko) Ейкасеки (Eikaseki), которые, по мнению Фуджии, были так важны для Ноги.

Русские пускают воздушные шары перед нашим фронтом и перед фронтом 12-й дивизии. Судя по маневрам и опыту Южно-Африканской войны, они должны получить теперь массу превратных донесений.

30 июля. Выехал рано утром на прогулку и встретил Фуджии с полковником Курита и майором Факуда, отправлявшихся в Лиеншанкуан. Я полагал сначала проводить их часть дороги, но, заметив, что я им мешаю, я поспешил воспользоваться первым предлогом уехать. Я чувствую, что что-то носится в воздухе. Их сумы и кобуры были плотно уложены, и за ними следовало трое вестовых. Кроме того, они, видимо, нисколько не обрадовались, увидев меня. Единственной новостью, которую Фуджии мне сообщил, было то, что сегодня генерал Ноги наступает с целью овладеть самой последней линией холмов, отделяющих его армию от Порт-Артура.

Лиеншанкуан, 3 августа. В 7 ч. вечера я получил из штаба известие, что армия завтра начнет движение. Я уложил пищи на 3 дня, наелся до отвала рисом и выехал из Сокако в 9 ч. 30 мин. утра. Я ехал медленно и в 11 ч. 30 мин. вечера прибыл к дому, занятому иностранными офицерами, прикомандированными к 12-й дивизии. Все они спали, и, поставив своего старого коня в пустое стойло, я пробрался в комнату настолько искусно и тихо, насколько мне позволяли распростертые всюду тела, и улегся на скамейке. Маленькая комнатка, жаркая до духоты, была вся занята шестью спящими офицерами и полна бесчисленными москитами. Я не мог ни на минуту заснуть. Некоторые военные агенты начали вставать в 1 ч. 30 мин. ночи, так что я не имел даже возможности забыться хотя бы на десять минут. В 3 ч. 30 мин. ночи мы выехали при великолепном лунном свете, какой бывает через четыре дня после полнолуния. Полуосвещенные этим обманчивым сиянием самые обыкновенные предметы принимали фантастические образы, что соответствовало моим мыслям о наступающем дне. Недалеко от подножия Мотиенлинга мы превратились в странную процессию призраков, ощупью двигавшихся среди волн висящего тумана, который спускался в долину и делался все гуще и гуще.

Наконец в 5 ч. утра мы достигли вершины перевала и очутились над этим изменчивым и таинственным покрывалом тумана, который уже наполнил собой всю широкую долину, откуда мы только что выбрались. Солнце, красное и сердитое, еще поднималось только над горизонтом и ярко освещало острые верхушки гор, похожие на изумруды, плавающие в молочном море. В западном направлении туманные испарения уже подымали свой занавес над сценой приближающейся мировой драмы, единственными привилегированными зрителями которой была только наша маленькая группа. Но почему медлили актеры? Для того ли, чтобы дать нам возможность полюбоваться удивительной красотой декораций? Предполагалось, что под нами находилось около 80 000 человек на расстоянии ружейного выстрела друг от друга. И все-таки даже краснокожие индейцы, сидящие в засаде в глубине первобытного леса, не могли бы быть более невидимыми или хранить более мертвое молчание, чем эти войска. Это – последствия бездымного пороха. Ни одна континентальная армия не училась этому, и нет ни малейшего вероятия, что армии, оставаясь тем же, чем они есть, выкажут малейшую склонность этому поучиться, пока в один прекрасный день летящие неизвестно откуда маленькие пули не внесут собой в среду нашей наиболее консервативной профессии убеждения в необходимости строго соблюдать скрытность и тишину.