Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Я сколько знаю историю России, – продолжил я, – её вечно кто-то да хотел сожрать.

Мои пальцы скользнули по корешку одной из книг – судя по золотому тиснению, это был какой-то старинный исторический трактат.

– А я хоть как-то, но могу усложнить это агрессорам.

Я обернулся и заметил, как долговязый подался вперёд, словно хищник, учуявший добычу.

– Понятное дело, что нет смысла вам рассказывать про IT-технологии и компьютеры, – продолжил я, невольно улыбнувшись при виде их озадаченных лиц, – но вот, допустим, об эффективном управлении… Это, кстати, в моём веке называют «менеджмент»…

Каждое незнакомое слово я произносил с особым ударением, видя, как они с жадностью ловят каждый звук.

Иван Дмитриевич кивнул, явно заинтересованный этой идеей. По его взгляду было видно, что он уже прикидывает, как это можно использовать.

– Или вот возьмём уголь, – я подошёл к столу и сел напротив них. – Тот, который Глебу Ивановичу я скармливал, чтобы ему стало легче. У меня просто не было времени сделать его активированным. Так-то он лучше действует в случаях отравления.

Я поднял руки и показал пальцами двойные кавычки, хотя понимал, что этот жест вряд ли они ещё знают.

– «Изобретение» активированного угля. Его технология активации, кстати, достаточно проста, и если её обкатать, можно сделать некий противогаз, а из стекла, которое я уже делаю в Уваровке – очки.

– Что такое противогаз? – осторожно спросил Иван Дмитриевич, наклонив голову.

Снаружи закружились снежинки – они медленно кружились, создавая умиротворяющий фон нашему разговору, столь контрастирующий с его содержанием.

– А это такая маска на лицо, – объяснил я, очерчивая в воздухе контуры, – которая будет фильтровать практически любое задымление, и человек сможет дышать спокойно. Это вот может пригодиться для военных.

Долговязый, до этого сидевший неподвижно, вдруг оживился, его глаза заблестели.

– Ну, например, – продолжил я, – используя следующую тактику: по линии фронта зажечь во многих местах смолу так, чтобы было крайне много едкого дыма, чтобы всё поле было затянуто.

Я подошёл к пыльному глобусу, стоявшему в углу комнаты, и начал водить пальцем по его поверхности, словно показывая линию фронта.

– Не думаю, что враг сможет пойти в атаку, если несколько сотен квадратных метров будет всё в едком дыму, а у наших будут противогазы и очки. Это явное тактическое преимущество будет, – я оторвал взгляд от глобуса и посмотрел им прямо в глаза. – Прям очень очевидно.

В комнате снова воцарилось молчание.

– Ну а тактику уже сами обыграете, – добавил я почти небрежно. – Это, кстати, и для закрытых помещений тоже подойдёт.

Я сделал паузу и чуть тише закончил:

– Но это так, мелочи.

Долговязый вдруг тихо рассмеялся – впервые за весь разговор. Его смех был похож на скрип несмазанной двери – резкий, неожиданный и какой-то механический.

– Мелочи, говорите? – переспросил он, обменявшись взглядом с Иваном Дмитриевичем. – Нет, Егор Андреевич, это далеко не мелочи… – долговязый встал с кресла и пройдя несколько шагов, присел на край массивного дубового стола, – вы утверждаете, что ваши знания могут значительно изменить… скажем так, текущее положение дел в Империи?

– Поймите, я не учёный, не медик, не физик, – начал я. – Большая часть моих знаний в основном берётся из средней школы.

Взгляды обоих собеседников стали ещё внимательнее, и я заметил, как Иван Дмитриевич незаметно придвинул к себе перо и бумагу.

– Да, у нас дети, начиная с шести-семи лет, одиннадцать лет учатся в школе, где дают достаточно качественное образование, по крайней мере, в моё время давали.

Я подошел к креслу и провёл пальцем по резному узору на подлокотнике, собираясь с мыслями. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь скрипом пера по бумаге – Иван Дмитриевич что-то торопливо записывал.

– Ну и по жизни потом много с чем сталкивался, но поверьте, что и те знания, которые есть у меня здесь, – я постучал указательным пальцем по виску, – будут казаться просто чем-то фантастическим.

Долговязый поднял бровь, в его глазах мелькнуло что-то похожее на скепсис, смешанный с любопытством.

– Ну вот, например, представьте, таблица Менделеева, – я развёл руками, словно показывая невидимое полотно. – Она может появиться куда раньше, чем должна появиться. Кстати, это должно произойти только через шестьдесят лет.

Я отошел от кресла к небольшому столику у окна. На нём стоял графин с водой. Налив себе чашку, я сделал глоток и продолжил:

– Что такое таблица Менделеева? Был такой… вернее, у вас будет учёный, который придумал периодическую систему, где по полочкам разложил все известные на данный момент химические элементы.

Я вдруг вспомнил школьный кабинет химии, где на стене висела огромная красочная таблица. Странно, как такие мелочи остаются в памяти, несмотря на все потрясения.

– Прописал их атомную массу. Валентности разложил от активных до пассивных.

Долговязый вытащил из внутреннего кармана сюртука платок и промокнул лоб, хотя в комнате не было жарко.

– В общем, очень умно придумана таблица. Это был практически прорыв в химии, – я повернулся к своим собеседникам. – То есть, вы понимаете, её можно «придумать» уже сейчас.

– Да, я всех элементов не помню, но концепция будет ясна, а это уже не просто научный престиж, это уже мировая политика.

– Егор Андреевич, вы понимаете, что после того, что вы сейчас рассказали, – он слегка запнулся, подбирая слова, – мы просто обязаны вас закрыть и никому не показывать.

Его голос звучал напряжённо, почти угрожающе, но в нём слышалось и что-то ещё – может быть, надежда или страх?

– Понимаю, – ответил я, с улыбкой глядя на долговязого. – Но я уверен, вы этого не сделаете.

Я слегка сделал паузу.

– Ну а если пойдёте на принцип и сделаете, то вы просто ничего от меня не получите, вы же это знаете. И Иван Дмитриевич подтвердит, что я гораздо сговорчивее, когда у нас именно диалог, а не принуждение.

Иван Дмитриевич кивнул, подтверждая мои слова. Огонёк свечи отразился в его глазах, делая взгляд глубже и мудрее.

– Да, я в курсе, – сказал долговязый, барабаня пальцами по столешнице.

– Вот и подумайте.

Он прошёлся по комнате, поскрипывая начищенными до блеска сапогами, и остановился прямо передо мной:

– Обязательно подумаем, Егор Андреевич. Вы когда планируете уезжать к себе?

– Да, вот на днях, – ответил я, добавив с нажимом: – Желательно поскорее.

Долговязый обменялся взглядами с Иваном Дмитриевичем, и я уловил в этом безмолвном диалоге какое-то решение.

– Задержитесь ещё завтра, – попросил долговязый, и в его голосе прозвучали нотки, которых я ранее не слышал – почти просительные. – Нужно попасть к нотариусу и оформить кое-какие бумаги.

Я медленно кивнул, понимая, что выбора у меня особо нет.

– Хорошо, – согласился я. – Завтра так завтра.

Глава 13

Утром я проснулся от непривычной тишины. Никаких криков торговцев за окном, никакого стука колёс по брусчатке, никто не барабанил в дверь с очередной срочной новостью. Я позволил себе ещё несколько минут неги, растянувшись на соломенном тюфяке, застеленном льняной простынёй. Впервые за много дней я действительно выспался.

Потянувшись до хруста в суставах, я свесил ноги с кровати. Прохладный утренний воздух заставил меня поёжиться. Умывшись водой из кувшина, стоявшего на грубо сколоченном столике у окна – вода, к слову, была ледяной и мгновенно прогнала остатки сна – я оделся и вышел. Пока одевался, в голове проскочила мысль – а не «придумать» ли центральное отопление. Пусть и отдельно в каждом здании, но почему бы и нет⁈

Спустившись по скрипучей лестнице в общий зал таверны, я остановился на последней ступени, заметив, что за одним из столов уже сидел Иван Дмитриевич, одетый в строгий тёмно-синий сюртук. Судя по его безупречному виду и бодрому взгляду, он проснулся задолго до меня и уже успел привести себя в порядок.

– А, Егор Андреевич! – он приподнялся, приветствуя меня. – Доброго утра вам. Как почивали?

– Отменно, благодарю, – ответил я, присаживаясь напротив. – Даже не помню, когда последний раз так хорошо высыпался.

Заметив, что в таверне начали хлопотать служки, я предложил:

– Может, перекусим? Я бы не отказался от чего-нибудь горячего.

Иван Дмитриевич слегка поморщился и решительно отмахнулся:

– Нет-нет, Егор Андреевич, пойдёмте прямиком к Глебу Ивановичу. Он нас уже ждёт, да и накормят нас там знатно. Поверьте, его повара готовят куда лучше, чем здешние. – Он понизил голос и добавил: – К тому же, мне докладывали, что ночью ему стало лучше.

Я согласился, хотя желудок мой предательски заурчал, требуя завтрака. Но интерес пересилил голод – нужно было проверить его состояние после капельницы.

Мы быстро дошли до дома градоначальника. Несмотря на ранний час, вокруг сновали чиновники с бумагами и просители, надеющиеся попасть на приём. При виде Ивана Дмитриевича охрана немедленно расступилась, пропуская нас внутрь.

Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, мы прошли по длинному коридору. Возле дверей в светлицу градоначальника дежурили двое стражников, которые лишь коротко кивнули, увидев нас, и распахнули тяжёлые резные двери.

Глеб Иванович полусидел на кровати, опираясь на пышные подушки. Его лицо сегодня заметно порозовело. Глаза, ещё вчера затуманенные, сейчас смотрели ясно и даже с некоторым озорством.

Я внимательно осмотрел больного. Да, улучшение было очевидным. Капельница с физраствором сделала своё дело – отёк спал, кожа приобрела нормальный цвет, дыхание выровнялось. Даже губы, вчера синюшные и потрескавшиеся, сегодня выглядели здоровыми.

– Ну как, эскулап, жить буду? – весело спросил Глеб Иванович, протягивая мне руку для пожатия. Вчера он едва мог шевелить пальцами, а сегодня его рукопожатие было крепким, почти как у здорового человека.

– Похоже на то, – улыбнулся я, проверяя его пульс. Ровный, сильный, без перебоев. – Как самочувствие? Головокружение есть? Тошнота? Боли?

Глеб Иванович, заметив моё довольное выражение лица, воодушевился ещё больше и начал чуть ли не причитать:

– Да мне уже хорошо, батюшка! Уже и встать готов, и делами заняться, – он бросил недовольный взгляд на Любаву, сидевшую в углу комнаты с вышиванием в руках. – Да только вот жена запрещает, ссылаясь на то, что вы запретили вставать и велели лежать. Как это… «постельный режим»! – воскликнул он, взмахнув руками. – Мне лежать уже надоело! Государственные дела ждать не могут!

Я переглянулся с его супругой, которая лишь тяжело вздохнула, словно этот разговор повторялся уже не в первый раз.

– Правильно ваша жена говорит, – твёрдо ответил я, усаживаясь на стул у кровати. – И пусть я не врач в полном смысле этого слова, но в общих чертах симптоматику понимаю. Вы лучше детально расскажите, как себя чувствуете.

Пока Глеб Иванович заверял меня, что он здоров как бык и готов хоть сейчас идти в бой, я достал из сумки всё необходимое для приготовления нового раствора. Отмерил соль, разбавил её дистиллированной водой. Затем установил бутылку в специальное крепление. Деревянная конструкция надёжно удерживала ёмкость на нужной высоте.

Глеб Иванович проследил за моими действиями и скривился, как ребёнок, которому предстоит горькое лекарство:

– Что, опять будете колоть? – спросил он с явной неохотой.

Я лишь кивнул в ответ, продолжая подготовку:

– Надо, Глеб Иванович, надо. Последний раз, я полагаю. Для закрепления результата.

Удивительно, но он, несмотря на своё высокое положение, не стал спорить. Молча, с выражением стоического смирения на лице, протянул руку. Я протёр кожу в сгибе локтя куском ткани, смоченной в спирте, пережал ремнем руку и аккуратно ввёл иглу в вену. Кровь медленно заполнила трубку – значит, игла вошла правильно. Я закрепил её полоской чистой ткани, чтоб та лучше держалась.

– Пока капельница делает своё дело, вы, Глеб Иванович, лучше бы накормили нас чем-нибудь, – вмешался Иван Дмитриевич. – А то мы с утра маковой росинки во рту не имели.

Глеб Иванович заметно оживился, получив возможность проявить гостеприимство даже в своём положении. Он кивнул слуге, стоявшему у двери, и тот немедленно исчез, отправившись исполнять приказание.

Пока мы завтракали – а кормили нас действительно по-царски: свежайшие пироги с разными начинками, мясные закуски, каша, сваренная на молоке, мёд и крепкий чай – я периодически поглядывал на капельницу, проверяя, что всё идёт как надо.

Через два часа, когда бутылка опустела, я аккуратно извлёк иглу из вены градоначальника и перевязал его руку чистой тканью.

– На этом, пожалуй, лечение можно считать законченным, – объявил я, собирая свои инструменты. – Но обязательно нужно соблюдать диету и режим. Никакого вина и крепких напитков в течение недели. Только чистая вода, морсы, травяные отвары. Из еды – лёгкие супы, каши, варёная рыба, никакого жирного мяса, никаких солений и копчёностей. И очень важно – никаких сильных физических нагрузок! Организму нужно восстановиться. Через неделю, если всё будет хорошо, вернётесь к обычной жизни.

Глеб Иванович слушал мои рекомендации с заметным нетерпением, но всё же кивал, соглашаясь. Его супруга, напротив, внимательно ловила каждое слово, явно намереваясь строго следить за соблюдением всех предписаний.

– Благодарю вас, Егор Андреевич, – произнёс градоначальник, когда я закончил. – Вы буквально вырвали меня из когтей смерти. Как мне отблагодарить вас, Егор Андреевич? – в его голосе звучала искренняя признательность. – Вы же понимаете, что спасли мне жизнь? Лекари мои уже отходную готовили читать.

Я отмахнулся:

– Да ладно вам, Глеб Иванович. Земля круглая.

Он сначала нахмурился, явно не понимая сути поговорки, но потом его лицо разгладилось, и он широко улыбнулся.

– Да-да, круглая, Егор Андреевич, – произнёс он, отпуская мою руку. – И ещё раз вам спасибо за моё спасение.

Мы с Иваном Дмитриевичем вышли на улицу.

– Сейчас нам нужно в канцелярию, к нотариусу, – сказал Иван Дмитриевич, поправляя свой камзол и отряхивая невидимые пылинки с рукавов. В его движениях чувствовалась некоторая нервозность, но голос звучал уверенно.

– Что, патент будем оформлять? – спросил я.

– Ну а как же, Егор Андреевич, без этого никак, – ответил он с лёгкой улыбкой.

– Ну что ж, надо так надо, – согласился я. – Пошли.

Канцелярия располагалась в двухэтажном каменном здании с колоннами у входа. Внутри пахло сургучом, бумагой и чернилами – запах, который, казалось, не менялся столетиями. Полированные деревянные панели на стенах, массивные шкафы с документами и тяжёлые бронзовые подсвечники создавали атмосферу солидности и основательности, присущую государственным учреждениям во все времена.

В канцелярии нас встретил полноватый мужик с круглым лицом и маленькими, но очень внимательными глазками, один из которых был спрятан за круглым пенсне. От него на версту тянуло мелким офисным чиновником – таких же я встречал и в своём двадцать первом веке. Меня аж передёрнуло. Они меня и в моём времени достали так, что смотреть на них не мог без содрогания.

Но, к моему удивлению, мужик оказался вполне нормальным. Возможно, дело было в присутствии Ивана Дмитриевича, чей авторитет явно распространялся и на эти стены. Чиновник не стал тратить время на пустые разговоры и сразу же приступил к делу. Он достал бумагу, перо, чернильницу и начал оформлять грамоту с такой сосредоточенностью, словно от этого зависела судьба государства.

Не исключено, конечно, что в нашем случае сыграло роль именно положение Ивана Дмитриевича. И скорее всего, чиновник уже знал, о чём пойдёт речь, потому что уточнений практически никаких от него не следовало. Перо скрипело по бумаге, выводя замысловатые завитушки официального стиля, а я наблюдал за процессом, размышляя о странности происходящего. Кто бы мог подумать, что я, человек из будущего, буду оформлять патент на эфирный наркоз в канцелярии уездного города девятнадцатого века?

В итоге оформили патент на эфир, где, помимо тонкостей, которые были необходимы в местной юриспруденции, было прописано, что я передаю рецепт и технологию изготовления государству в лице Ивана Дмитриевича. При этом от дальнейшего использования и продаж роду Воронцовых по моей линии причитается одна сотая от всей прибыли. С сего момента до скончания веков.

Чиновник с особой тщательностью вывел все формулировки, время от времени макая перо в чернильницу и стряхивая лишние капли на край. Он явно гордился своим каллиграфическим почерком – каждая буква была выведена чётко, без помарок и исправлений.

Подписали в трёх экземплярах. Я наблюдал, как свет от свечи играет на свежих чернилах, делая их блестящими, словно маленькие чёрные бриллианты на бумаге. Один экземпляр остался в канцелярии, второй – у Ивана Дмитриевича, а третий он торжественно вручил мне.

Я тут же спросил Ивана Дмитриевича про активированный уголь. Он слегка задумался, словно взвешивая что-то в уме, а потом решительно кивнул чиновнику, и тот, поняв без слов, принялся составлять новую бумагу. Там тоже отписали моему роду один процент.

«Ничего, пусть будет», – подумал я, наблюдая, как перо снова заскользило по бумаге, выводя юридические формулировки.

Пока чиновник оформлял документы, слегка высунув от усердия кончик языка, я тихонько спросил Ивана Дмитриевича про иные знания, о которых мы говорили и упоминали у него в кабинете. Но он едва заметно покачал головой и многозначительно посмотрел на меня, давая понять, что пока и этого достаточно. Я не стал настаивать – времени впереди было много, а спешка в таких делах могла только навредить.

Подписав новый патент опять-таки в трёх экземплярах, мы с Иваном Дмитриевичем вышли на улицу.

Он, озираясь по сторонам, словно опасаясь, что нас могут подслушать, объяснил, что всё нужно держать в секрете до поры до времени, а вот когда прибудет именно их нотариус из столицы, вот тогда всё и оформим окончательно.

Я же пожурил его за то, что мне придётся снова в город ехать.

– Ну а как без этого, Егор Андреевич? – развёл руками Иван Дмитриевич. – Такие дела требуют личного присутствия. Так что желательно, чтоб к Рождеству вы приехали.

Я кивнул, соглашаясь – куда деваться? Зимняя дорога, конечно, не самая приятная перспектива, но ради такого дела можно и потерпеть.

– А какие у вас сейчас планы? – спросил он.

– Схожу к Савелию Кузьмичу, посмотрю, что там и как с моим заказом, – ответил я. – Пневмодвигатель – штука сложная, хочу убедиться, что все чертежи понятны.

– Моя помощь или содействие нужны? – спросил Иван Дмитриевич, явно готовый продолжить сопровождать меня.

– Нет, спасибо, – отказался я, чувствуя потребность немного побыть одному и собраться с мыслями. – Помню дорогу.

Иван Дмитриевич протянул мне руку и, пожимая её крепким, уверенным хватом, сказал:

– Благодарю вас за помощь, за спасение градоначальника, ну и за то, что… я в вас не ошибся, – слегка замявшись в конце, добавил он.

Иван Дмитриевич повернулся и сделал уже несколько шагов по мощёной улице. Неожиданно он остановился, и, оглянувшись, с лёгкой улыбкой, чуть прищурив глаза, бросил:

– Будете в городе, не забудьте, что первым делом ко мне, – сказал он, поднимая указательный палец, акцентируя внимание на данной просьбе.

– А то вы сами меня не найдёте. Поймайте ещё на воротах, – хмыкнул я.

Тот тоже улыбнулся, но как-то по-особенному – одними губами, в то время как глаза оставались серьёзными, изучающими. Он кивнул, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью, развернулся, продолжив свой путь.

Я же, глубоко вздохнув, направился к кузнецу.

Кузница встретила меня жаром и характерным запахом – смесью раскалённого металла, угля и пота. Внутри было светло от огня в горне, который отбрасывал тени на закопчённые стены. Савелий Кузьмич был весь в работе. С обнажённым по пояс торсом, он склонился над верстаком, полностью сосредоточенный на своём занятии. Было видно, что тот подгонял поршень, полируя его изнутри. Мускулы на его руках напрягались от каждого движения, а лицо было таким сосредоточенным, словно он разминировал бомбу, а не изготавливал деталь механизма.

Заметив меня, он не прервал работы, лишь взглядом кивнул на угол кузницы, где на станке под грубым холщовым сукном что-то лежало.

Подойдя к станку, я осторожно приподнял ткань и увидел золотник. В тусклом свете масляной лампы металл блестел, отражая язычки пламени. Работа была выполнена мастерски – каждый изгиб, каждая деталь точно соответствовали моему чертежу. Я провёл пальцем по гладкой поверхности, чувствуя микроскопические неровности, оставленные инструментами мастера.

– Готов? – спросил я, не скрывая восхищения в голосе.

– Да, Егор Андреевич, – ответил кузнец, не отвлекаясь от своего занятия. – Буквально вот только что закончил, а теперь вот за поршень взялся.

– И когда всё будет готово? – спросил я, разглядывая детали будущего механизма, разложенные на верстаке в строгом порядке.

– Да, как и говорил, завтра к утру, – ответил он, выпрямляясь и вытирая руки о кожаный фартук. На мгновение он замер, разминая затёкшую спину, а затем снова наклонился к работе.

– Ну и хорошо, Савелий Кузьмич, тогда завтра утром к вам Фома зайдёт, отдадите ему всё, – сказал я, наблюдая, как ловко кузнец управляется с инструментами. – А сами, как мы договаривались, ещё две таких же штуки сделаете?

Савелий Кузьмич поднял голову. Он окинул меня внимательным взглядом, словно оценивая мою серьёзность.

– А как же показать, как работает? – спросил он с неподдельным интересом в голосе.

Я подошёл ближе к верстаку, чувствуя волну жара от горна. Поршень, над которым работал кузнец, был почти готов – оставались лишь финальные штрихи. Я представил, как всё это будет работать, когда механизм соберут воедино, и улыбнулся своим мыслям.

– Савелий Кузьмич, я и так подзадержался в городе, – вздохнул я.

Он кивнул:

– Да, видел, что вы тут делали, да и наслышан, что градоначальника спасли, – произнёс он с уважением. Его взгляд стал задумчивым, словно он представлял себе всю эту историю.

– Я же, кстати, от своих слов не отказываюсь, – продолжил я, подбирая с верстака маленькую шестерёнку и разглядывая её на свету. – Приезжайте ко мне в Уваровку, всё покажу, как будет работать.

Кузнец задумался, почесал затылок мозолистой ладонью, и, приняв какое-то решение, со всей серьёзностью сказал:

– А вы знаете, Егор Андреевич. Я же ведь возьму и приеду. Да, вот возьму и приеду!

В его глазах загорелся огонёк любопытства, какой бывает у детей, когда им обещают показать что-то удивительное. Несмотря на свой внушительный вид и суровое ремесло, в этот момент он напоминал мальчишку, предвкушающего приключение.

– Вот и приезжайте, – ответил я ему, улыбаясь этому неожиданному энтузиазму.

– Завтра, как сделаете всё до конца, вот вместе с Фомой и приезжайте, – продолжил я, представляя, как покажу ему действующий механизм, и какое впечатление это произведёт на мастера. – Возьмёте заводного, а потом, когда назад будете возвращаться, кому-то из своих скажу, он проведёт вас на обратном пути.

Савелий Кузьмич улыбнулся, кивнул и сказал:

– Хорошо, Егор Андреевич, так и сделаю.

– Ну, на этом и договорились, – сказал я, протягивая ему руку, а потом на полушаге остановился и добавил: – Савелий Кузьмич, вы цену-то не назвали. Скажите, Фома с вами рассчитается.

– Нет, Егор Андреевич, – ответил кузнец, вытирая руки о фартук, прежде чем пожать мою. – Во-первых, мне самому интересно, что будет из всего этого, а во-вторых, Иван Дмитриевич за всё уплатил.

Его рукопожатие было крепким, как и подобает человеку его профессии – мозолистая ладонь, сильные пальцы, привыкшие держать тяжёлый молот.

– Я лишь покачал головой. Ну, вам виднее, Савелий Кузьмич, – сказал я ему, мысленно отмечая, как далеко распространяется влияние Ивана Дмитриевича в этом городе.

Я вернулся в таверну, где Фома и Захар уже обедали. Трактирный зал был полон народу – купцы, заезжие торговцы, местные ремесленники, все ели, пили, громко разговаривали.

Протиснувшись между столами, я плюхнулся на скамью рядом с Захаром. Тот уже доедал свою похлёбку, вытирая край миски куском хлеба. Фома же неспешно разрезал ножом большой кусок запеченного мяса.

– Спасли градоначальника-то, Егор Андреевич? – спросил Захар, с интересом оглядывая меня.

– Вроде того, – кивнул я, подзывая трактирщика. – Полностью поправится.

Мне тут же принесли миску наваристой похлёбки, от которой шёл пар, и кусок свежеиспеченного хлеба с золотистой корочкой. Я с жадностью набросился на еду, чувствуя, как с каждой ложкой ко мне возвращаются силы.

Жуя хлеб, я посмотрел на Фому, который с видимым удовольствием потягивал квас из деревянной кружки:

– Фома, у меня к тебе будет поручение. Завтра нужно забрать готовую деталь у Савелия Кузьмича.

Тот кивнул, утирая усы:

– Сделаю, Егор Андреевич. А когда обратно в Уваровку?

– Завтра и поедете. Кузнец, кстати, тоже в Уваровку поедет, вместе с тобой, – добавил я, отламывая ещё кусок хлеба. – Так что к утру прикупи пару туш свиней. Как раз промёрзнут по дороге, пока доедете.

Фома одобрительно прищурился, видно было, что идея ему понравилась:

– Сделаю, Егор Андреевич. Тут на базаре свиньи хорошие, упитанные. Как раз к вечеру сторгуюсь. А к утру их разделают.

Захар оторвался от своей тарелки и, вытирая губы рукавом, спросил, глядя на меня с нетерпением:

– А когда мы-то выезжаем, Егор Андреевич?

Я указал ложкой на еду, улыбнувшись:

– Вот доедим и поедем.

Захар тут же выпрямился, словно по стойке «смирно»:

– Вот и отлично, Егор Андреевич! Тогда я пойду коней проверю, подготовлю всё.

Он быстро поднялся и вышел, грохнув дверью так, что пламя свечей на столе затрепетало. Я посмотрел ему вслед, отметив про себя такую расторопность. Видно, и ему не терпелось вернуться домой.

Я продолжал есть, когда вдруг меня посетила мысль. Я аж по лбу себя хлопнул с досады, чуть не расплескав похлёбку:

– Фома, а ты чего мне не напомнил⁈ Ладно, я закрутился со своими делами, ну, а ты-то чего?

Фома смотрел на меня с недоумением, в его глазах читалась тревога – чем тот провинился:

– Что, Егор Андреевич? Что случилось?

Он тут же полез за пазуху, доставая кожаный кошель, туго набитый:

– Я всё продал, всё, как вы велели. И стекло, и фарфор. Вот деньги, до копейки…

Кошель звякнул о стол, когда Фома положил его передо мной. Звук этот привлёк внимание соседей по столу, и я заметил, как один из купцов покосился в нашу сторону с нескрываемым интересом.

– Да не про деньги, Фома, – отмахнулся я, понизив голос и придвигая кошель обратно к нему. – Хотя, – я поднял указательный палец, – они всегда нужны. Себе оставь часть на покупки для Уваровки. Да, может, и тебе что нужно, а то скажешь, что барин купца своего не ценит.

Я подмигнул, и Фома аж чуть не задохнулся от таких слов:

– Да как же, Егор Андреевич⁈ Да вы же… Да…

– Ой, всё, хватит, – махнул я на него рукой, перебивая его излияния. В таверне и так было шумно, незачем привлекать ещё больше внимания. – Я о чём начал-то: гостинцев Машке нужно взять. А то в городе был, приеду с пустыми руками…

Фома аж просиял, в его глазах загорелся огонёк:

– Это… Егор Андреевич, так мы быстро! Давайте пойдём, сейчас всё организуем!

Он уже вскочил, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Я же не спеша допил остатки кваса, вытер губы тыльной стороной ладони и поднялся из-за стола.

Фома уже чуть ли не тянул меня за рукав, наговаривая:

– Пойдёмте, есть тут у меня в одной лавке знакомый купец, там всё у него есть! И пряники медовые, и ленты цветастые, и шали тонкие, что пальцами не ощутишь! Машеньке самое то будет!

– Сюда, Егор Андреевич, – говорил он, указывая на небольшую лавку с цветастым навесом. – У Прохора Ильича такие товары, что и в столице не всегда сыщешь!

Я улыбнулся его энтузиазму. Машенька обрадуется любому подарку, даже самому скромному. Но раз уж я в городе, почему бы не порадовать её чем-то особенным? С такими мыслями я шагнул за Фомой в лавку, звякнув колокольчиком над дверью.