Текст книги "Из России с любовью"

Автор книги: Ян Флеминг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Никто не обратил внимания на Керима и Бонда, когда они пролезали через брешь в стене. Хорошо видимый в лунном свете «роллс-ройс» ждал их у входа в кафе. Рядом с шофером сидел молодой человек. Керим махнул рукой в его сторону.

– Это мой десятый сын. Его зовут Борис. Я думал, что он может понадобиться сегодня. Как видишь, я не ошибся.

Молодой человек повернул голову в сторону Бонда. «Добрый вечер, сэр», – вежливо произнес он. Бонд узнал в нем одного из служащих склада. Он был таким же смуглым и худощавым, как старший клерк, и у него тоже были синие глаза.

Автомобиль тронулся с места и плавно покатился по склону.

– На маленькую улочку рядом с Хипподром Скуэр – площадью Ипподрома, – по-английски сказал Керим шоферу. – Я покажу, где остановиться. Вы захватили мундиры и снаряжение?

– Да, Керим-бей.

– Отлично. Поехали побыстрее. Уже поздно, и всем нам пора спать.

Керим откинулся на мягкие подушки сиденья и закурил. Бонд смотрел в окно на проносящиеся мимо дома предместья. Большое расстояние от одного уличного фонаря до другого указывало на то, что это бедный район.

– Цыган сказал, что над нами распростерты крылья смерти, – заметил Керим, нарушив длительное молчание. – По его мнению, мне следует остерегаться сына снегов, а ты должен опасаться человека, принадлежащего луне, – он рассмеялся. – Цыгане любят такой вздор и верят в него. Он заметил при этом, что Криленку не является одним из них. Это хорошо.

– Почему?

– Я не буду спокойно спать, пока не убью его. Мне неизвестно, имеет ли то, что происходит в течение нескольких последних дней, и то, что случилось сегодня, отношение к тебе и твоему делу. Но для меня это не имеет значения. По какой-то причине мне объявили войну. Если я не убью Криленку сейчас, он совершит третье покушение на мою жизнь и, несомненно, убьет меня. Так что нам вскоре предстоит встреча с ним – в Самарре.

19. Рот Мэрилин Монро

Автомобиль мчался вдоль пустынных улиц – мимо темных мечетей, минаретов, вонзающихся в ночное небо. Они проехали под разрушенным акведуком, пересекли бульвар Ататюрка, миновали ворота Центрального базара. У колонны Константина автомобиль свернул направо, в лабиринт узких извивающихся улочек, где пахло отбросами, и въехал наконец на длинную красивую площадь, украшенную тремя высокими каменными колоннами, вздымающимися к небу подобно космическим ракетам.

– Медленнее, – тихо скомандовал Керим. «Роллс-ройс» резко сбавил скорость и покатил вокруг площади. В конце длинной улицы, на восточной части площади, над мысом Сераглио мигал огромный желтый глаз маяка.

– Стоп!

Автомобиль остановился в густой тени деревьев. Керим взялся за ручку двери.

– Подожди нас в машине, Джеймс. Мы скоро вернемся. Садись на место водителя и, если подойдет полицейский, скажи ему: «Бен бей Керимин ортагийум». Сможешь запомнить? Это значит: «Я – знакомый Керим-бея». Тогда полиция оставит тебя в покое.

– Очень тебе благодарен, – буркнул Бонд. – Но я пойду с вами. Без меня с тобой обязательно что-нибудь случится. К тому же я не собираюсь сидеть в машине и бормотать полицейскому какие-то непонятные слова. Когда знаешь только одну – пусть очень важную фразу, у собеседника может создаться впечатление, что ты говоришь на этом языке. Полицейский начнет расспрашивать меня по-турецки и, когда я не отвечу ему, тут же заподозрит неладное. Не надо спорить, Дарко.

– Ну что же, только не обижайся, если тебе придется не по нраву то, что я намереваюсь сделать. Это будет обычное, заранее рассчитанное хладнокровное убийство. – Было видно, что Керим уступает Бонду очень неохотно. – В этой стране мы стараемся не тревожить спящих собак, но если одна из них просыпается и кусает тебя, ее надо убрать. Так что не думай, что станешь свидетелем дуэли. Это тебя устраивает?

– Вполне, – кивнул Бонд. – Если ты промахнешься, у меня осталась еще одна пуля.

– Тогда пошли, – согласился Керим. – Нам предстоит неблизкий путь. Эти двое пойдут другой дорогой.

Керим взял из рук шофера длинную трость и кожаную сумку, перекинул их через плечо и направился в сторону маяка, мигающего желтым светом. Бонд последовал за ним. Их шаги гулко раздавались в тишине. На пустынной улице не было ни души. Не было даже кошек, и Бонд подумал: как хорошо, что он не один идет по этой безлюдной ночной улице навстречу воспаленному глазу маяка.

С того самого момента, когда он прилетел в Стамбул, в нем крепло убеждение, что с наступлением темноты даже городские камни здесь начинают источать ужас. Казалось, что в городе, на протяжении многих веков купающемся в крови и насилии, с наступлением ночи улицы населяют призраки мертвых. Инстинкт подсказывал ему, что, если удастся выбраться из Стамбула живым, он должен считать себя счастливчиком.

Они подошли к узкому, зловонному переулку, круто спускающемуся по склону холма. Керим повернул в него и медленно, рассчитывая каждый шаг, пошел по булыжной мостовой.

– Смотри под ноги, – прошептал он. – Отбросы – это вежливое название того, что выбрасывают на улицу мои очаровательные соотечественники.

Луна сияла белым светом над влажной рекой булыжников, спускающихся круто вниз. Бонд старался дышать ртом. Он осторожно ступал всей подошвой, стараясь закрепиться на этой скользкой тропе и для страховки согнув колени, будто спускался по снежному склону. Он подумал о своей постели в гостинице, комфортабельном сиденье автомобиля, стоявшего сейчас в тени ароматно пахнущих лип. Интересно, сколько еще отвратительных впечатлений предстоит ему испытать при выполнении этого задания?

Они дошли до самого конца переулка и остановились. Керим повернулся к нему и, широко улыбнувшись, показал рукой в сторону огромного темного здания: «Мечеть султана Ахмета. Знаменитые византийские фрески. Ты уж извини, что у меня не было времени показать тебе все достопримечательности». Не ожидая ответа Бонда, он свернул направо и пошел вдоль пыльного бульвара с дешевыми магазинами по обеим его сторонам. Вдали поблескивала поверхность Мраморного моря. Так они шли минут десять. Молча, не глядя по сторонам. Наконец Керим остановился и притянул Бонда в тень.

– Нам предстоит несложная операция, – тихо сказал он. – Криленку живет вон там, рядом с железнодорожным полотном, в сарае за рекламным щитом. В сарай ведет только одна дверь. Но через заднюю стену есть ход, заканчивающийся люком в рекламном щите. Криленку думает, что его потайной ход никому не известен. Мои люди сейчас подойдут к сараю и постучат в переднюю дверь. Криленку попытается уйти через люк, и в этот момент я застрелю его. Понятно?

– Полагаюсь на тебя.

Они прошли по бульвару, вплотную прижимаясь к стене. На перекрестке улиц стоял огромный рекламный щит, футов двадцать высотой. Луна была позади щита, и рекламу на нем было трудно разглядеть. Теперь Керим шел осторожнее, выбирая место, куда поставить ногу. Примерно в сотне ярдов от огромного щита дома кончились, и лунный свет заливал открытое пространство. Керим остановился в тени последнего дома и дал знак Бонду, чтобы тот встал рядом.

– Надо подождать, – прошептал Керим.

Бонд слышал каждое движение Керима. Тот отстегнул крышку кожаной сумки, замок щелкнул, и Керим сунул в руку Бонду длинный цилиндр, расширяющийся на обоих концах, длиной в два фута.

– Немецкий оптический прицел, – прошептал Керим на ухо Бонду. – Работает в инфракрасных лучах – прибор ночного видения. Посмотри на рекламный щит. Обрати внимание на лицо, изображенное там: под самым носом – замаскированный люк.

Бонд оперся локтем о стену и, приложив прицел к правому глазу, повернул винт фокусировки. В поле зрения показалось огромное женское лицо и какие-то буквы. Медленно смещая объектив прицела, Бонд прочитал надпись: «Ниагара. Мэрилин Монро и Джозеф Коттен». Он опустил объектив ниже, к огромному носу, к соблазнительно изогнутым губам и, напрягая зрение, увидел едва заметные очертания прямоугольника в верхней губе актрисы. Расстояние от люка до тротуара было немалым.

Сзади послышалось несколько щелчков. Как Бонд и предполагал, трость Керима была ни чем иным, как винтовкой, причем ручка трости служила прикладом и затвором одновременно. На месте резинового наконечника торчал глушитель.

– Ствол от нового винчестера, – с гордостью прошептал Керим. – Рассчитан на патрон калибра 0,308. В обойме три патрона. Дай прицел. Я хочу сориентироваться и быть наготове до того, как мои люди постучат в дверь сарая. Ты не будешь возражать, если я воспользуюсь твоим плечом вместо упора?

– Пожалуйста, – Бонд передал Кериму оптический прицел. Керим закрепил его на стволе винтовки и положил ее на плечо Бонда.

– А вот и он, – прошептал Керим. – Точно в том месте, где сказал Вавра.

В это мгновение на перекрестке показались два полицейских. Бонд замер.

– Все в порядке, не беспокойся, – раздался шепот Керима. – Это шофер и мой сын, – он сунул в рот два пальца и как-то странно свистнул: свист был очень низким по тону и, как показалось Бонду, едва слышным. Один из полицейских поднял руку к лицу. Затем оба повернулись и пошли дальше, громко стуча сапогами по мостовой.

– Еще несколько минут, – прошептал Керим. – Им нужно обойти рекламный щит сзади. – Бонд почувствовал, как тяжелый ствол винтовки лег ему на плечо.

Ночную тишину нарушил резкий металлический звук, донесшийся из сигнального ящика, расположенного рядом с железной дорогой. Стрелка семафора опустилась, среди созвездия красных огней вспыхнул зеленый. Вдалеке, где-то у мыса Сераглио, послышалось тяжелое пыхтение локомотива. Поезд приближался. Уже можно было различить звон буферов плохо сцепленных грузовых вагонов. Слева показался желтый свет прожектора, установленного на паровозе, и из-за поворота выполз весь состав.

С пыхтением и лязгом поезд медленно продолжал свой стомильный путь к греческой границе. Тяжелое облако дыма, поднимающееся из паровозной трубы, окутывало весь состав. Показался красный фонарь на последнем вагоне и скрылся, и шум локомотива стал исчезать вдали. Прозвучало два резких протяжных гудка – машинист предупреждал маленькую станцию Буют, в миле отсюда, о приближении поезда.

Бонд почувствовал, что ствол вдавился ему в плечо. Он напряженно вглядывался в темноту, пытаясь разобрать, что происходит в тени рекламного щита. В центре его стал виден темный квадрат.

Над ухом Бонда прошелестел хриплый шепот: «Вот он, вылезает».

В темном квадрате показалась черная тень человека, который повис на руках, держась за край люка, затем разжал руки и упал вниз, мягко приземлившись на тротуар. Корабль, плывущий по Босфору, заревел в ночи, как проснувшийся в клетке зверь. Бонд почувствовал, как по его лбу пробежала струйка пота. Человек встал, выпрямился и сделал шаг вперед. Ствол винтовки еще больше вдавился в плечо Бонда и медленно поворачивался.

«Как только Криленку подойдет к краю тени, – подумал Бонд, – он тут же бросится бежать». Точно. Человек наклонился вперед и приготовился пересечь пустынную улицу, залитую лунным светом. Он вышел из-под прикрытия тени: вот показалась нога, опущенное (чтобы придать рывку дополнительное ускорение) плечо...

Звук, раздавшийся у самого уха Бонда, напоминал удар топора, вонзившегося в ствол дерева. Человек рухнул на мостовую, вытянув перед собой руки и ударившись головой о камни.

Рядом звякнула пустая гильза, выброшенная из патронника. Щелчок затвора, загнавшего в канал ствола свежий патрон...

Пальцы лежащего зашевелились, царапая мостовую, ноги дернулись – и он замер. Тело совершенно неподвижно.

Керим удовлетворенно буркнул что-то и убрал ствол винтовки с плеча Бонда. Потом начал разбирать винтовку и укладывать оптический прицел в кожаную сумку.

Бонд отвел взгляд от темной фигуры, распростершейся на мостовой, фигуры, которая только что была человеком, а сейчас превратилась в холодеющую плоть. На миг его охватило чувство протеста против этой жизни, заставившей его, Бонда, стать свидетелем холодного убийства. Это возмущение не было направлено против Керима, на которого убитый покушался дважды. По сути дела, это была дуэль, длившаяся долгое время, в течение которого Криленку стрелял в Керима дважды, тогда как тот ответил лишь одним выстрелом. Керим оказался умнее и хладнокровнее, да и счастье было на его стороне. Но сам Бонд никогда не убивал бесстрастно и равнодушно, поэтому мысль о том, что он оказался невольным свидетелем – и соучастником – такого убийства, вызвала у него отвращение.

Керим молча положил руку ему на плечо, и они пошли обратно.

– Жизнь и смерть неразрывно связаны, мой друг, – Керим словно читал мысли Бонда. – Иногда ты превращаешься в орудие смерти. Мне не жаль этого человека, равно как я не испытываю жалости к русским, которых мы видели сегодня. Это жестокие люди. К ним нельзя обращаться с просьбой о милосердии: такое им непонятно. От них можно только требовать, и, если сила на твоей стороне, они уступят. Жаль, что ваше правительство не понимает этого.

Теперь они поднимались по узкому переулку, круто идущему вверх. В пространстве между двумя рядами домов царила ужасная вонь. Выйдя из переулка, они остановились передохнуть и потом медленно пошли к деревьям на площади Ипподрома.

– Скажи, ты простил меня? – Это был странный вопрос, который трудно было ожидать от человека, привыкшего к риску и жестокости.

– За что? Ведь ты выполнял свою работу. Наоборот, я поражен блестящей организацией, которую ты создал. Это мне нужно просить у тебя прощения. Я принес тебе массу неприятностей, и ты быстро справился с ними, предоставив мне роль стороннего наблюдателя. К тому же мое собственное задание не сдвинулось с места. М. будет недоволен. Может быть, в гостинице я что-то узнаю.

Но когда «роллс-ройс» остановился у входа в гостиницу и Керим зашел в вестибюль вслед за Бондом, у портье не было никаких новостей.

– Не расстраивайся, мой друг. – Керим ободряюще похлопал Бонда по спине. – Надежда – это превосходный завтрак. Потерпи. Утром я пришлю за тобой машину, и мы придумаем, как лучше провести время. Почисти оружие и ложись спать. Мы оба заслужили сегодня отдых.

Бонд поднялся по лестнице, открыл дверь номера и запер ее за собой. Сквозь раздвинутые шторы в комнату лились потоки лунного света. Он подошел к столу, включил лампу с розовым абажуром, разделся, прошел в ванную и несколько минут стоял под душем. Как много событий произошло четырнадцатого августа по сравнению с пятницей тринадцатого числа! Он почистил зубы, выключил в ванной свет, вернулся в спальню и широко распахнул окно. Прохладный ночной ветерок приятно ласкал его обнаженное тело. Бонд посмотрел на часы. Уже два.

Он закрыл окно, наклонился, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно замер – из глубины комнаты донесся сдавленный женский смех: «Бедный мистер Бонд! Вы, наверное, устали. Ложитесь спать».

20. Черное на розовом

Бонд мгновенно обернулся в сторону кровати, но его глаза еще ничего не видели в темноте. Сделав несколько шагов, он включил ночник на тумбочке: розовый свет вырвал из темноты очертания стройного женского тела, укрытого простыней. Волна каштановых волос лежала на подушке. Лицо тоже было закрыто и над простыней виднелись только кончики пальцев, сжимающих ее.

Бонд коротко засмеялся. Он протянул руку, схватил пучок волос и потянул. Из-под простыни донесся протестующий возглас. Через несколько мгновений оттуда выглянул большой синий глаз.

– Вы неприлично выглядите, – приглушенно прозвучало из-под простыни.

– Вот как? А вы? И как вы попали ко мне в кровать?

– Спустилась по лестнице. Я живу в этой же гостинице двумя этажами выше. – Голос был низким и приятным. Акцента почти не чувствовалось.

– Ну что ж, тогда я ложусь спать.

Простыня тут же опустилась до уровня подбородка, и девушка приподнялась на подушке, покраснев от смущения.

– Нет, нет. Только не в эту кровать.

– Но это моя кровать. Да и вы сами пригласили меня, – Бонд посмотрел на нее изучающим взглядом: лицо было действительно прелестным.

– Но это просто так, к слову пришлось. Мне хотелось напомнить о своем существовании и представиться.

– Рад познакомиться с вами. Меня зовут Джеймс Бонд.

– Меня – Татьяна Романова. Друзья зовут меня Таня.

Наступила тишина. Они разглядывали друг друга – девушка с любопытством и очевидным облегчением, Джеймс Бонд – с подозрением.

Девушка первой нарушила молчание.

– Вы очень похожи на свои фотографии, – сказала она и снова покраснела. – Прошу вас, наденьте что-нибудь. Вы не даете мне собраться с мыслями.

– А вы – мне. Ничего не поделаешь. Мы – мужчина и женщина. Если я лягу рядом с вами, необходимость в одежде исчезнет. Между прочим, а во что вы сами одеты?

Она опустила простыню чуть ниже и дотронулась до черной бархатной ленточки вокруг шеи: «Вот в это».

Бонд посмотрел в дразнящие синие глаза, будто спрашивающие, достаточной ли одеждой является узкая ленточка на шее. Он чувствовал, что теряет над собой контроль.

– Черт побери, а где ваша одежда? Вы так и спускались по лестнице с одной ленточкой на шее?

– О нет! Это было бы неприлично. Я спрятала платье и белье под кровать.

– Если вы думаете, что вам удастся сейчас уйти из комнаты, уйти просто так...

Бонд не договорил, встал с кровати, подошел к шкафу я надел темно-синюю шелковую пижаму.

– Неэтично делать такие намеки...

– Неужели? – саркастически улыбнулся Бонд, придвигая стул к кровати. – Тогда я скажу вам что-то действительно этичное. Вы – одна из самых красивых женщин в мире.

Девушка снова залилась краской.

– Вы действительно так считаете? По-моему, у меня слишком широкий рот. Я такая же красивая, как девушки на Западе? Однажды мне сказали, что я похожа на Грету Гарбо. Это правда?

– Вы красивее ее, – заверил Бонд. – Ваше лицо светится. И рот совсем не слишком широкий, вам очень идет именно такой. По крайней мере, мне он нравится.

– Что это значит – «лицо светится»? Что вы хотите сказать этим?

Бонду хотелось сказать, что она совсем не похожа на русскую шпионку: в ней нет хладнокровия, необходимого для этой профессии, нет расчетливости, а есть радость жизни, и глаза лучатся теплом.

– У вас веселый и радостный взгляд, – сказал он несколько неловко.

– Вот как? – Лицо Татьяны стало серьезным. – У нас в России мало радости и веселья. Об этом редко кто говорит.

«...Веселье? В моем взгляде? Как я могу выглядеть радостной после всего, что произошло за последние два месяца», – подумала она. Впрочем, на душе у нее и впрямь было легко. Может быть, она легкомысленна по природе? Или причина заключается в этом мужчине, первая встреча с которым принесла чувство облегчения, сменившее мучительные раздумья о предстоящем испытании? Все оказалось куда проще, чем она предполагала. И сам Джеймс Бонд искренний и простой, с таким мужественным лицом. Поймет ли он и простит ее, если она расскажет, что ее послали соблазнить его? Может, он не придаст этому большого значения? В конце концов она не собирается причинить ему никакого вреда. Ей просто нужно с его помощью попасть в Англию. Попасть в Англию и сообщить в Центр, выполнить свое задание. «Ваше лицо светится!» Может быть, это так и есть? Ее охватило удивительное, ни с чем не сравнимое чувство свободы, радости от того, что она наедине с мужчиной, – таким, как Джеймс Бонд, – что она не понесет за это никакого наказания. Это такое волнующее, такое пьянящее чувство!

– Вы очень привлекательны, – сказала она, пытаясь отыскать какое-нибудь сравнение, которое могло бы доставить ему удовольствие. – Как герой американского кино...

Гримаса отвращения, появившаяся на лице Бонда, озадачила и огорчила девушку.

– Боже мой, Таня! Худшего оскорбления вы просто не могли придумать!

Девушке захотелось исправить свою ошибку, но как странно: ей казалось, что все мужчины на Западе стремятся походить на кинозвезд.

– Простите меня, – сказала она извиняющимся тоном. – Мне хотелось сказать вам что-то приятное. Говоря по правде, вы очень походите на моего любимого героя из книги русского писателя Лермонтова. Когда-нибудь я расскажу вам о нем.

Когда-нибудь! Бонд решил, что пора переходить к делу.

– Послушайте, Таня, – начал он, стараясь не смотреть на прелестное лицо, обрамленное каштановыми волосами. – Давайте кончим глупости и займемся серьезными вещами. Что все это значит? Вы действительно хотите ехать со мной в Англию? – Он взглянул ей прямо в глаза, и она ответила ему тем же.

– Ну конечно!

– Вы уверены в этом?

– Уверена. – Бонд не сомневался, что она кончила флиртовать и говорит правду.

– И вы не боитесь?

По ее лицу промелькнула тень, но он не придал этому значения. А Таня просто вспомнила, что не должна выходить за рамки своей роли: ей нужно было сыграть, что она испугана, очень испугана. Но как не хотелось ей сейчас играть эту роль...

– Да, я очень боюсь. Но теперь, когда вы со мной, мне не страшно. Вы защитите меня.

– Ну конечно, можете на меня положиться. – Бонд подумал было о ее родственниках, оставшихся в далекой России, но тут же выбросил эту мысль из головы. Разве ему хочется отговорить ее?

– У вас нет никаких оснований для беспокойства. Я не буду спускать с вас глаз. – Бонд никак не мог заставить себя задать главный вопрос. Чувство ужасного смущения охватило его. Девушка оказалась совсем не такой, как он себе ее представлял. Но он обязан спросить.

– А как относительно шифровальной машины?

В глазах Тани отразилась нескрываемая боль. Она потянула простыню наверх и закрыла половину лица.

– Значит, именно это вам нужно?

– Послушайте, Таня! (...Черт побери, как это жестоко с моей стороны!)... Машина не имеет никакого отношения к нам. Но мое начальство в Лондоне не прочь взглянуть на нее, – он вспомнил, что не следует подчеркивать, насколько сейчас это важно. – Шифровальная машина не имеет такого уж большого значения. Мы все о ней знаем. Это отличное изобретение русских, и нам просто хочется скопировать ее, как вы копируете иностранные аппараты и все остальное. – Боже мой, как все это глупо!

– Вы обманываете меня, – синие глаза были полны слез.

Бонд положил руку на плечо Тани. Она резко отстранилась.

– Пропади она пропадом, эта проклятая машина! – с досадой воскликнул Бонд. – Я просто хочу, Таня, чтобы вы поняли меня. Мне дано такое задание, и я должен передать в Лондон ваш ответ. Просто скажите «да» или «нет», и мы больше не будем говорить об этом. У нас много других забот – и прежде всего нужно подумать о том, как вернуться в Англию...

Татьяна вытерла глаза уголком простыни. Господи, она дала волю чувствам, забыв о том, что поручено сделать. Но так хотелось, чтобы он сказал, что машина не имеет для него никакого значения и он приехал только за ней... Впрочем, разве можно рассчитывать на это: ему так же, как ей, дано задание.

– Я принесу ее с собой, – ответила она уже спокойно. – Не беспокойтесь, – девушка приподнялась на подушке. – Мы должны уехать сегодня вечером. Это моя единственная возможность. У меня ночное дежурство с шести вечера. Когда все уйдут домой, я смогу вынести с собой «Спектр».

Бонд лихорадочно думал о том, где ему спрятать девушку. Как затем вылететь первым же самолетом, пока не будет замечено русскими исчезновение шифровального аппарата? Все это очень опасно. Русские не остановятся ни перед чем, чтобы вернуть «Спектр»: могут устроить засаду на шоссе, ведущем в аэропорт, могут подложить в самолет взрывное устройство.

– Ну что ж, Таня, это просто великолепно. Мы спрячем вас в надежном месте и на следующее утро вылетим самолетом.

– Не говорите глупостей. – Ее заранее предупредили, что именно здесь могут появиться сложности и ей необходимо убедить его принять ее условия. – Мы отправимся поездом – на «Восточном экспрессе» – сегодня в десять вечера. Неужели вы думаете, что я не рассчитала все до мельчайших подробностей? Я не хочу оставаться в Стамбуле ни одной лишней минуты. На рассвете поезд пересечет границу. Вам нужно достать билеты и паспорт. Я поеду как ваша жена. – Девушка посмотрела на Бонда со счастливой улыбкой. – Я мечтаю о том, что мы будем одни в роскошном купе, о которых я столько читала. Вроде маленького домика на колесах. Днем мы будем разговаривать друг с другом и читать, а ночью вы будете стоять в коридоре у двери и сторожить меня.

– Этого мне еще не хватало! – возразил Бонд. – То, что вы предлагаете, Таня, – безумие. Они обязательно где-нибудь перехватят нас. «Восточный экспресс» идет до Лондона четверо суток. Нужно придумать что-то другое.

– Нет, – решительно сказала девушка. – Я поеду только поездом. Как нас перехватят, если мы проявим осторожность? И откуда им станет известно, что мы поехали поездом?

«...Боже мой, – думала она, – почему они так настаивали на поезде?» Но приказ не обсуждают, и к тому же у нее будет четверо суток, чтобы заставить его влюбиться. А потом, когда они приедут в Лондон, все будет просто. Джеймс Бонд защитит ее. Если же они отправятся в Англию самолетом, то сразу же после приземления ее ждет тюрьма. Ей самой необходимы эти четверо суток. Да, ее предупредили, что на поезде будут люди, которые не допустят, чтобы они с Бондом где-нибудь вышли. Так что исполняй приказ и не рассуждай! Господи, о Господи! Но ей действительно так хотелось провести четыре дня в домике на колесах наедине с этим мужчиной. Как странно: сначала это было заданием – стать для Бонда близким человеком, но теперь превратилось в ее самое страстное желание...

Таня смотрела на задумавшегося Бонда. Ей хотелось коснуться его плеча и объяснить, что это всего лишь невинная «конспирация», цель которой – ее приезд в Англию, что им ничто не угрожает.

– Мне все-таки кажется, что это безумие, – покачал головой Бонд. Интересно, как М. будет реагировать на это? Впрочем, идея может оказаться неплохой. Паспорта для нас готовы. Только не думайте, что мы поедем через Болгарию. Несколько вагонов идут транзитом через Белград, и мы поедем через Югославию. Иначе мне может показаться, что вы хотите похитить меня.

– Конечно, хочу! – засмеялась Таня. – В этом дело!

– Помолчите, Таня. Нужно все обдумать и тщательно подготовиться. Я куплю билеты и попрошу одного из наших людей сопровождать нас. Это мой хороший друг. Уверен, что он вам понравится. Ваше имя – Кэролайн Сомерсет. Не забудьте его. Как вы собираетесь приехать на станцию?

– Кэролайн Сомерсет, – задумчиво повторила девушка. – Красивое имя. А вы – мистер Сомерсет? Неплохо! Не беспокойтесь обо мне. Я приеду на станцию Сиркечи перед отправлением поезда. Так что все в порядке.

– Ну а вдруг вы испугаетесь? Вдруг вас схватят? – Уверенность девушки вызвала подозрительность у Бонда. – Почему вы так спокойны?

– До встречи с вами я боялась. Теперь – нет, не испугаюсь. И они не схватят меня. Я оставлю все свои вещи дома и возьму с собой на дежурство маленькую сумку, как всегда. Вот только не могу заставить себя бросить меховую шубку. Я очень люблю ее. Но уже воскресенье, и я придумаю повод одеться понаряднее. Сегодня вечером в половине десятого, я выйду из дома, где расположено консульство, возьму такси и приеду на станцию. А теперь перестаньте хмуриться и выглядеть озабоченным. Скажите мне, что вы счастливы.

Бонд сел на край кровати, взял руку Татьяны и заглянул ей в глаза. «Боже мой, как мне хочется, чтобы наш безумный план осуществился. Неужели эта прелестная девушка обманывает меня, и она совсем не та, за кого себя выдает? Но как сияют глаза! Нет-нет, она не может лгать».

Татьяна обняла Бонда за шею и потянулась к нему. Бонд наклонился, поцеловал девушку и вплотную пододвинулся к ней. Левая рука его легла на грудь Татьяны, и он почувствовал, как напряглось все ее тело. Бонд медленно вел рукой по ее животу, все ниже и ниже. Ноги женщины раздвинулись, она застонала и прижалась к нему еще теснее.

Бонд рывком сбросил простыню на пол. На обнаженном теле девушки была только уже знакомая Бонду ленточка на шее и черные шелковые чулки...

Они не знали, что в крошечной комнате над ними скрыта наблюдательная щель, искусно замаскированная зеркалом в позолоченной раме, висевшим над кроватью. В этой комнате уже давно сидели два фотографа из СМЕРШа – как не раз сидели здесь друзья хозяина гостиницы, который для развлечения приглашал их понаблюдать за первой ночью новобрачных. Видоискатели бесстрастно ловили причудливые переплетения двух нагих тел, их игру и любовные объятия; стрекотали моторы кинокамер, фиксирующих каждое движение мужчины и женщины. Из груди фотографов вырывалось хриплое дыхание. Пот градом катился по их возбужденным лицам, на дешевые воротники рубашек, давно ставшие мокрыми.