Текст книги "Личная 'интифада' Ишаягу Райсера"
Автор книги: Яков Шехтер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Шехтер Яков
Личная 'интифада' Ишаягу Райсера
Яков Шехтер
Л И Ч Н А Я "И Н Т И Ф А Д А" И Ш А Я Г У Р А Й С Е Р А
Прямо перед Пейсах Шая угодил в больницу. И что за невезение такое – в самый разгар торговли оказаться на больничной койке! Хворь скрутила Шаю стремительно и беспощадно. Посреди приступа почечной колики он клялся немедленно купить тфиллин и соблюдать субботу, начиная уже со среды. Но когда боль, усмирённая уколом, затихла, Шая побежал не к раввину, а в поликлинику.
– Сколько литров жидкости вы пьёте за сутки, – спросил врач, выслушав горестный рассказ пациента.
– Литров? – удивился Шая. – Стакан чаю утром, стакан вечером, иногда пиво за обедом – вот и всё.
Врач удивлённо поднял брови.
– Чтоб вы знали, – сказал он, – Израиль – это страна, текущая молоком, мёдом и камнями из почек. Пить здесь нужно не меньше трёх литров в день, иначе организм начнёт "интифаду" и забросает вас камнями изнутри.
– Но ведь я не верблюд, – попытался возразить Шая, – куда мне столько воды!
– Верблюду бы я прописал не три литра, а три бочки, – строго сказал врач. Кроме того, можете пить что угодно, хоть водку, лишь бы набралось нужное количество.
– Доктор, – не унимался Шая, – может, дело всё-таки не в воде? Давайте проверочки сделаем, обследования, глядишь, хватит и литра.
– Не торгуйтесь молодой человек, – сказал врач, – ваш выбор до смешного прост: или пить, или страдать. Я вам советую – пейте... -Завтра же пойдём к другому врачу, – возмущалась вечером Шаина жена, отбирая у мужа почти опорожнённую бутылку коньяка. – По мне лучше камни в почках, чем муж – алкоголик.
–Тебе легко рассуждать, – вскричал Шая, – почки-то не твои! – Зато муж – мой, – отрезала жена. – Вопрос закрыт. Хочешь пить, пей воду из крана.
– Но ведь я не верблюд, чтоб голую воду хлебать, – сопротивлялся Шая, тщётно пытаясь отобрать бутылку. – Это не новость, – сказала жена, запирая буфет на ключ. – Верблюды не хлещут коньяк лошадиными дозами.
На следующий день, под стерегущим взглядом Шаиной жены, врач из другой поликлиники тут же выписал направление на госпитализацию. С камнем решили поступить радикальным образом – вырезать.
Больница, в которой очутился Шая, относилась к Бней-Браку, и поэтому всё в ней было обставлено самым харедимным образом. По субботам врачи писали диагнозы особыми чернилами, исчезающими через несколько часов, а для вызова сестры больной нажимал кнопку в специальном резервуаре и сжатый воздух откидывал колпачок над лампочкой, зажженной до начала субботы. Да и пациенты в боль-нице подобрались под стать оборудованию, нормальные человече-ские реакции у них отсутствовали, словно передавленные сжатым воздухом. Судя по разговорам, они больше уповали на помощь Все-вышнего, чем на руки врачей. С одним из таких "праведников", соседом по палате, Шая сцепился в первый же день.
– А вот скажите мне, – спросил он старика с роскошной седой бо-родой, но ещё тёмными пейсами, – разве это справедливо, что в пасхальный седер вы будете возлежать на больничной койке, а не во главе собственного стола?
– Евреи так не спрашивают, – ответил старик. – Что происходит, то и правильно, а остальное – не более чем плоды нашей фантазии.
– Замечательно, – воскликнул Шая, – значит, в больницу вы загре-мели по заслугам. Нарушили там, преступили тут, а рука, – Шая устремил глаза к небу, рука она пишет!
Год, прожитый по соседству с Бней-Браком, не пропал даром: как спорить на религиозные темы Шая уже знал.
– Именно так, – невозмутимо подтвердил старик, – за заслуги и по справедливости.
– Ну, может, вам есть, в чём каяться и бить себя кулаком в грудь, – сказал Шая, – но уж я-то здесь совершенно случайно. Убивать не убивал, грабить не приходилось и чужих жён, – Шая тяжело вздох-нул, – соблазнять не довелось. Упечь меня в койку на самом пике торговли – величайшая несправедливость, форменная "небесная" интифада!
– Несправедливость, говорите, – улыбнулся собеседник. – И уби-вать никого не убивали?
– Если знаете факты – идите в полицию, – возмутился Шая. – А в сухую нечего куражиться, улыбочки ехидные распускать.
– Не дай Б-г, я вас ни в чём не обвиняю, – снова улыбнулся старик. – Просто интересуюсь. Скажите, а вы женаты?
– Шестнадцать лет, – сказал Шая. – И тоже непонятно за что.
– А детей сколько? – продолжал старик свои расспросы. – Детей одна, – сострил Шая.
– Ну-ну, – старик покачал головой, – за шестнадцать лет один ребёнок, ну-ну.
" Так вот он, гад, на что намекает, – сообразил Шая. – А если и сделала Райка десять или, сколько там абортов, то это личное, ин-тимное дело, чего он суёт бороду в нашу постель!"
Честно говоря, ругаться со стариком Шае совсем не хотелось. Чтобы добрать злости, он зажмурил глаза и попытался представить его бороду под Райкиным одеялом. Ничего не получалось. Вообра-жение, обычно столь услужливо поставляющее всякие аппетитные сцены, вдруг забуксовало. Обнажённая Райка существовала в нём совершенно отдельно от стариковской бороды и совместить их Шая так и не сумел. Устав бороться с непослушной фантазией, Шая приоткрыл глаза и кротко произнёс:
– Все мы в Его руке. Сколько Посылает, столько и хорошо.
– Хорошо, что вы это понимаете, – сказал старик и, заканчивая спор, открыл книгу Псалмов.
Следующим утром Шаю повезли на операцию. Было страшно, но интересно. Оперироваться ему ещё не доводилось, и, перед тем как врач начал вводить в вену наркоз, Шая твёрдо решил не поддаваться. Сосредоточенно уставившись на большую операционную люстру, висевшую прямо над головой, он принялся ждать.
– Спокойной ночи, – сказал врач.
Сразу после его слов внешние плафоны люстры вдруг поехали к её центру, сходясь в одну сверкающую точку, слегка запершило в горле, и вдруг – всё исчезло.
Очнулся Шая в палате. Его трясло и било от озноба, каждое движение отдавало нестерпимой болью внизу живота. Просунув руку под одеяло, Шая обнаружил три пластмассовые трубки выходящие из повязки, и чуть не заплакал от обиды на врачей и жалости к несчастному себе.
" Сволочи, – думал он, – только подпусти их к беззащитному телу... А с тобой, Раечка, я ещё посчитаюсь!"
Прошло несколько дней, наполненных страданиями и кровавой мочой из трубочек. Казалось, так будет всегда; прошлый мир с его тревогами и мелочной суетой отодвинулся куда-то далеко в сторону. Но рана начала подживать и в один из вечеров, Шая, к своему собственному изумлению, снова сцепился с соседом по палате.
– Всё псалмы почитываете, – спросил он с нескрываемым ехидством. Серьёзная, видать, книга, коль никак не можете одолеть?
– Я не читаю, – ответил сосед, – я молюсь.
– Тогда зачем по шпаргалке, – удивился Шая. – Обращайтесь к Б-гу своими словами.
– Есть такая профессия – адвокат, – сказал сосед. – Слышали, наверное?
– Ещё бы, – Шая горестно покачал головой. – Сколько они с меня посрывали за всякие ничтожные бумажки – до сих пор шкура горит!
– Тут, – сосед погладил страницы, – бесплатные ходатайства лучшего адвоката. И не в налоговое управление, а к Судье Судей. Кста-ти и вам, – он махнул рукой в сторону свисавших из-под Шаиной кровати мешочков с кровавой мочой, – не мешало бы попросить о милости.
– Давайте книгу, – сразу же согласился Шая. – Хуже не будет, а лучше – кто его знает...
Он взял из рук соседа Псалмы и принялся за чтение. Увы, но Шая почти ничего не понимал: в ульпане его обучали совсем другому ивриту. Пролистав несколько страниц, он сумел расшифровать толь-ко одно предложение:
– Пусть Твоя дубинка меня успокоит.
Смысл такой просьбы полностью ускользал от Шаиного сознания. Возвращая книгу соседу он удивленно отметил:
– Не знаю, чего вам не хватает в жизни, но просить утешения дубиной, по меньшей мере, странно.
– Представьте себе ребёнка, – ответил старик, – который потерялся в лесу. До самой темноты он бегает с плачем между деревьями и к ночи оказывается в глухой чаще. Уже слышны вой и клацанье зубов, как вдруг – раз-два-три – кто-то бьет его по щекам и начинает громко ругать.
– Папа, папочка, – радостно кричит ребёнок. – Наконец ты нашёлся!
– Тут всякий обрадуется, – философски заметил Шая. – Чем волку в зубы, дешевле два раза по физиономии.
– Так и человек, – продолжил сосед, – иногда получает удар, но в нём видна рука Неба. Есть Отец, а значит есть порядок и смысл, и в этом – утешение.
Шая нащупал под одеялом три тёплые трубки и погрустнел.
– Вот вы, – не унимался старик, – делаете вид, будто Всевышнего не существует. А это для Него хуже любой "интифады".
– Так значит, Он решил напомнить о себе, – вскричал Шая. – Напомнить и утешить! Нечего сказать, очень оригинальный способ. И кто Его просил утешать меня подобным образом, мне и без Его хлопот было вполне хорошо.
– Вот это и плохо, – ответил старик. – Может, именно потому вы здесь и оказались.
Шая отвернулся к стене и замолчал. Раз-два-три, раз-два три, – перебирал он тёплый пластик трубок, и в таком же ритме прожитая жизнь плыла перед его глазами. Вальском промелькнули, закружились юные годы, где-то за поворотом исчезла молодость, мечты, желания. Что оставалось, кроме тяжёлой и нудной работы, борьбы за каждый грош, болезней и огорчений? Призрак старости, утыканный шишками раковых опухолей, уже трепетал, качался над изголовьем. Шая шмыгнул носом, раз, другой, третий, горячие слёзы любви к несчастному себе покатились из глаз и, перекатываясь через переносицу, тихо заскользили по бороде.
– Ничего, ничего, – раздался голос соседа, – всё ещё будет хорошо, всё ещё обязательно будет хорошо.
Ночью он проснулся от шума. Кровать старика была отделена от палаты передвижной ширмой и оттуда доносились сдавленные стоны. Кто-то, видимо врач, отдавал приказания резким, рвущимся голосом, медсестра поминутно выбегала из палаты и тут же возвращалась.
– Что это, что, что? – испуганно выкрикнул Шая.
Сестра мельком взглянула на него, снова выскочила за дверь и вернувшись, почти на бегу, остро уколола Шаю иглой в предплечье. Белый потолок палаты тут же закачался и поплыл, голос врача растёкся по подбородку и, мигнув сизым налётом слив, провалился в тишину и покой, покой и тишину...
Проснулся Шая поздно. Соседняя кровать была застелена чистым бельём, на тумбочке одиноко чернела книга псалмов. – Домолился, – с некоторым злорадством подумал Шая, – выпросил, утешился полной мерой.
Он подхватил книжку, тщательно завернул её в мешок из-под Райкиных пирожков и, воровато оглянувшись, бросил в мусорное ведро.
За окном вставал молодой день, брызжущий ветром и солнечным соком. Ветка дерева, осыпанная фиолетовыми цветами, стучала в стекло.
– Так-то вот оно, – крутилось в Шаиной голове, – вот так-то вот оно так.
Горячие красно-жёлтые капли медленно катились по пластмассовым трубкам.
