Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Яков Полонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Она сидела на крыльце

С поникшей головой,

И, помню, кроткий взор ее

Увлажен был слезой.

О незабвенной старине

Намек нескромный мой

Смутил ее больной души

Таинственный покой.

И мне казалось, в этот миг

Я у нее в глазах

Прочел ту повесть – что прошла

Тайком в ее мечтах:

1 Замок и острог в Тифлисе.

2 Крест Сионского собора, самой большой церкви в Тифлисе.

4

"Он русским послан был царем,

В Иран держал свой путь

И на пути заехал к нам

Душою отдохнуть.

Желанный гость – он принят был

Как друг моим отцом;

Не в первый раз входил он к нам

В гостеприимный дом;

Но не был весел он в тени

Развесистых чинар,

Где на коврах не раз нам пел

Заезжий сазандар;

Где наше пенилось вино,

Дымился наш кальян,

И улыбалась жизнь гостям

Сквозь радужный туман;

И был задумчив он, когда,

Как бы сквозь тихий сон,

Пронизывался лунный свет

На темный наш балкон;

Его горячая душа,

Его могучий ум

Влачили всюду за собой

Груз неотвязных дум.

Напрасно север ледяной

Рукоплескал ему,

Он там оставил за собой

Бездушную зиму;

Он там холодные сердца

Оставил за собой,

Лишь я одна могла ему

Откликнуться душой...

Он так давно меня любил,

И так был рад, так рад,

Когда вдруг понял, отчего

Туманится мой взгляд...

5

И скоро перед алтарем

Мы с ним навек сошлись...

Казалось, праздновал весь мир,

И ликовал Тифлис.

Всю ночь к нам с ветром долетал

Зурны тягучий звук,

И мерный бубна стук, и гул

От хлопающих рук.

И не хотели погасать

Далекие огни,

Когда, лампаду засветив.

Остались мы одни,

И не хотела ночь унять

Далекой пляски шум,

Когда с души его больной

Скатилось бремя дум,

Чтоб не предвидел он конца

Своих блаженных дней

При виде брачного кольца

И ласковых очей.

6

Но час настал: посол царя

Умчался в Тегеран.

Прощай, любви моей заря!

Пал на сердце туман...

Как в темноте рассвета ждут,

Чтоб страхи разогнать,

Так я ждала его, ждала,

Не уставала ждать...

Еще мой верующий ум

Был грезами повит,

Как вдруг... вдруг грянула молва,

Что он убит... убит!

Что он из плена бедных жен

Хотел мужьям вернуть,

Что с изуверами в бою

Он пал, пронзенный в грудь,

Что труп его – кровавый труп

Поруган был толпой

И что скрипучая арба

Везет его домой (1).

Все эти вести в сердце мне

Со всех сторон неслись...

Но не скрипучая арба

Ввезла его в Тифлис,

Нет, осторожно между гор,

Ущелий и стремнин

Шесть траурных коней везли

Парадный балдахин;

Сопровождали гроб его

Лавровые венки,

И пушки жерлами назад,

И пики, и штыки;

Дымились факелы, и гул

Колес был эхом гор,

И память вечную о нем

Пел многолюдный хор...

И я пошла его встречать,

И весь Тифлис со мной

К заставе эриванской шел

Растроганной толпой.

На кровлях плакали, когда

Без чувств упала я...

О, для чего пережила

Его любовь моя!

1 Записки А. С. Пушкина, т. 5, стр. 76. Изд Анненкова.

7

И положила я его

На той скале, где спит

Семья гробниц и где святой

Давид их сторожит;

Где раньше, чем заглянет к нам

В окошки алый свет,

Заря под своды алтаря

Шлет пламенный привет;

На той скале, где в бурный час

Зимой, издалека

Причалив, плачут по весне

Ночные облака;

Куда весной, по четвергам,

Бредут на ранний звон.

Тропинкой каменной, в чадрах,

Толпы грузинских жен.

Бредут, нередко в страшный зной,

Одни – просить детей,

Другие – воротить мольбой

Простывших к ним мужей...

Там, в темном гроте – мавзолей,

И – скромный дар вдовы

Лампадка светит в полутьме,

Чтоб прочитали вы

Ту надпись и чтоб вам она

Напомнила сама

Два горя: горе от любви

И горе от ума".

1879

ЦАРЬ-ДЕВИЦА

В дни ребячества я помню

Чудный отроческий бред:

Полюбил я царь-девицу,

Что на свете краше нет.

На челе сияло солнце,

Месяц прятался в косе,

По косицам рдели звезды,

Бог сиял в ее красе...

И жила та царь-девица

Недоступна никому,

И ключами золотыми

Замыкалась в терему.

Только ночью выходила

Шелестить в тени берез:

То ключи свои роняла,

То роняла капли слез...

Только в праздники, когда я,

Полусонный, брел домой,

Из-за рощи яркий, влажный

Глаз ее следил за мной.

И уж как случилось это

Наяву или во сне?!

Раз она весной, в час утра,

Зарумянилась в окне

Всколыхнулась занавеска,

Вспыхнул роз махровых куст,

И, закрыв глаза, я встретил

Поцелуй душистых уст.

Но едва-едва успел я

Блеск лица ее поймать,

Ускользая, гостья ко лбу

Мне прижгла свою печать.

С той поры ее печати

Мне ничем уже не смыть,

Вечно юной царь-девице

Я не в силах изменить...

Жду, – вторичным поцелуем

Заградив мои уста,

Красота в свой тайный терем

Мне отворит ворота...

<1880>

МОГИЛА В ЛЕСУ

Там, у просеки лесной,

Веет новою весной;

Только жутко под ракитой

Близ могилы позабытой.

Там, тревожа листьев тень,

Бродит тень самоубийцы,

И порхающие птицы,

Щебетаньем встретив день,

Не боятся тени этой,

Вешним солнцем не пригретой.

Но боюсь я, мой недуг

Рану сердца – разбередит

Дух, который смертью бредит,

Жаждущий покоя дух.

Говорят, что жаждой этой

Он, когда-то неотпетый

И зарытый без креста,

Заражает тех, что бродит

Одиноким и заходит

В эти дикие места.

Или сердце, что устало

Ненавидеть и страдать,

Переставши трепетать,

Все еще не отстрадало?!.

Или дух, земле чужой

И чужой для бестелесных,

Замкнутый в пределах тесных

Безнадежности глухой,

Жаждет, мучимый тоскою,

Нашей казни над собою?..

Чу! Поведай, чуткий слух,

Ветер это или дух?..

Это ветра шум – для слуха...

Это скорбный дух – для духа...

<1880>

А. С. ПУШКИН

Читано автором в Москве, в день открытия памятника Пушкину, в 1 заседании

Общества Любителей Российской Словесности, 6 июня 1880 года.

1

Пушкин – это возрожденье

Русской Музы, – воплощенье

Наших трезвых дум и чувств,

Это – незапечатленный

Ключ поэзии, священный

В светлой области искусств.

Это – эллинов стремленье

К красоте и лицезренье

Их божеств без покрывал,

Это – голос Немезиды,

Это девы Эвмениды

Окровавленный кинжал... (1)

Это – вещего баяна

Струнный гонор... свист Руслана...

И русалок голоса...

Это – арфа серафима,

В час, когда душа жалима

Жаждой веры в небеса,

Это старой няни сказка,

Это молодости ласка,

Огонек в степной глуши...

Это – слезы умиленья...

Это – смутное влеченье

Вечно жаждущей души...

1 Он пел Маратовым жрецам кинжал и леву Эвмениду – строка Пушкина.

2

Свой в столицах, на пирушке,

В сакле, в таборе, в лачужке,

Пушкин чуткою душой

Слышит друга голос дальний,

Песню Грузии печальной...

Бред цыганки кочевой...

Слышит крик орла призывный,

Слышит ропот заунывный

Океана в бурной мгле,

Видит небо без лазури

И, – что краше волн и бури,

Видит деву на скале...

Знает горе, нам родное...

И разгулье удалое,

И сердечную тоску...

Но не падает усталый

И, как путник запоздалый,

Сам стучится к мужику.

Ничего не презирая,

В дымных избах изучая

Дух и склад родной страны,

Чуя русской жизни трепет,

Пушкин – правды первый лепет,

Первый проблеск старины...

3

Пушкин – это эхо славы

От Кавказа до Варшавы,

От Невы до всех морей,

Это – сеятель пустынный,

Друг свободы, неповинный

В лжи и злобе наших дней.

Это – гений, все любивший,

Все в самом себе вместивший

Север, Запад и Восток...

Это – тот "ничтожный мира",

Что, когда бряцала лира,

Жег сердца нам, как пророк.

Это – враг гордыни праздной,

В жертву сплетни неотвязной

Светом преданный, – враждой,

Словно тернием, повитый,

Оскорбленный и убитый

Святотатственной рукой...

Поэтический мессия

На Руси, он, как Россия,

Всеобъемлющ и велик...

Ныне мы поэта славим

И на пьедестале ставим

Прославляющий нас лик...

<1880>

* * *

Любя колосьев мягкий шорох

И ясную лазурь,

Я не любил, любуясь нивой,

Ни темных туч, ни бурь.

Но налетела туча с градом,

Шумит-гремит во мгле;

И я с колосьями, как колос,

Прибит к сырой земле...

К сырой земле прибит – и стыну,

Холодный и немой,

И уж не все ль равно мне – солнце

Иль туча надо мной?!.

<1882>

НА ИСКУСЕ

Как промаюсь я, службы все выстою,

Да уйду на ночь в келью свою,

Да лампадку пред девой пречистою

Засветив, на молитве стою...

Я поклоны творю пред иконою

И не слышу, как сладко поют

Соловьи за решеткой оконною,

В том саду, где жасмины цветут...

Но когда, после долгого бдения,

Я на одр мой ложусь, на меня,

Сладострастием вея, видения

Прошлой жизни встают ярче дня.

Замыкаю ль ресницы усталые

Я тону в бездне сладостных грез:

Все-то вижу глаза ее впалые...

Плечи бледные... волны волос...

Начинаю ль дремать – тяжко дышится,

Я безумца в себе узнаю;

Мне сквозь сон ее жалоба слышится

На беспутную юность мою...

И в слезах призывая спасителя,

Крик ребенка я слышу – и в нем,

В сироте, чую вечного мстителя

За любовь, что покрыл я стыдом...

И нет сил одолеть искушение!

Забывая молитву мою,

У погибшей прошу я прощение,

Перед ней на коленях стою...

ХОЛОДНАЯ ЛЮБОВЬ

Когда, заботами иль злобой дня волнуем,

На твой горячий поцелуй

Не отвечаю я таким же поцелуем,

Не упрекай и не ревнуй!

Любовь моя давно чужда мечты веселой,

Не грезит, но зато не спит,

От нужд и зол тебя спасая, как тяжелый,

Ударами избитый щит.

Не изменю тебе, как старая кольчуга

На старой рыцарской груди;

В дни беспрерывных битв она вернее друга,

Но от нее тепла не жди!

Не изменю тебе; но если ты изменишь

И, оклеветанная вновь,

Поймешь, как трудно жить, ты вспомнишь, ты оценишь

Мою холодную любовь.

<1884>

СТАРИК

Старик, он шел кряхтя, с трудом одолевая

Ступеньки лестницы крутой,

А чудо-девушка, наверх за ним взбегая,

Казалось, веяла весной.

Пронесся легкий шум шагов, и ветер складок,

И длинный локона извив...

О, как тогда себе он показался гадок,

Тяжел, ненужен и ворчлив.

Вздохнув, поник старик, годами удрученный;

Она ж исчезла вдруг за дверью растворенной,

Как призрак, смеющий любить,

Как призрак красоты, судьбой приговоренной

Безжалостно любимой быть.

Постой, красавица! Жизнь и тебя научит

Кряхтеть и ныть, чтоб кто-нибудь

Мог перегнать тебя, когда тебя измучит

Крутой подъем – житейский путь!..

1884

* * *

С колыбели мы, как дети,

Вплоть до смертного одра,

Ждем любви, свободы, славы,

Счастья, правды и добра.

Но в любви мы пьем отраву,

Но свободу продаем...

Клеветой марая славу,

Мы добро венчаем злом!

Счастьем вечно недовольны,

Правдой вечно смущены,

В тишину мы просим бури,

В бурю просим тишины.

<1884>

(ГИПОТЕЗА)

Из вечности музыка вдруг раздалась,

И в бесконечность она полилась,

И хаос она на пути захватила,

И в бездне, как вихрь, закружились светила:

Певучей струной каждый луч их дрожит,

И жизнь, пробужденная этою дрожью.

Лишь только тому и не кажется ложью,

Кто слышит порой эту музыку божью.

Кто разумом светел, в ком сердце горит.

1885

* * *

Томит предчувствием болезненный покой...

Давным-давно ко мне не приходила Муза;

К чему мне звать ее!.. К чему искать союза

Усталого ума с красавицей мечтой!

Как бесприютные, как нищие, скитались

Те песни, что от нас на божий свет рождались,

И те, которые любили им внимать,

Как отголоску их стремлений идеальных,

Дремотно ждут конца иди ушли – витать

С тенями между ив и камней погребальных;

А те, что родились позднее нас, идут

За призраком давно потухшей в нас надежды;

Они для нас, а мы для них – невежды,

У них свои певцы, они свое поют...

И пусть они поют... и пусть я им внимаю,

И радуюсь, что я их слезы понимаю,

И, чуя в их сердцах моей богини тень,

Молю бессмертную благословить тот день,

Когда мы на земле сошлись для песен бедных,

Не побеждаемых, хотя и не победных.

1885

Н. И. ЛОРАНУ

Друг! По слякоти дорожной

Я бреду на склоне лет,

Как беглец с душой тревожной,

Как носильщик осторожный,

Как измученный поэт.

Плохо вижу я дорогу;

Но шагая рядом, в ногу

С неотзывчивой толпой,

Страсти жар неутоленной,

Холод мысли непреклонной,

Жажду правды роковой

Я несу еще с собой.

Разливается по жилам

Жар и жгучий холодок...

Или ношу не по силам

Взял я на душу, – ходок?

Или ноша эта стала

Тяжелее и гнетет

От осенних непогод?

Ум тупеет, грудь устала,

Чувство стынет в этой мгле,

Что зари сиянье прячет,

И дождит, как будто ПЛЭЧРТ,

Расстилаясь по земле.

Но, поверь мне, ноша эта

Мне была бы нипочем,

Если б только было лето

И дышалось бы теплом.

Мне б казался путь не долог,

Если б солнечных небес

Голубой прозрачный полог

Окаймлял зеленый лес;

Если б в поле пели птицы,

А за пашней, на юру,

Полоса густой пшеницы

Колыхалась по ветру.

Не простыл бы жар сердечный,

Я б надеждою беспечной

Дух мой втайне веселил...

И меня б, с утратой сил,

По дороге к правде вечной

Холод мысли не знобил.

1887

ОРЕЛ И ГОЛУБКА

(Посв. Я. К. Гроту)

Вздымая волны, над заливом

Шла к ночи буря, – гром гудел...

За облака, навстречу ливня,

Орел с добычею летел:

В свое гнездо, не внемля грому,

Крылами рассекая мглу,

Он нес в когтях своих голубку

И опустился на скалу.

За ним мерцали на закате

Вершин незыблемых снега,

Под ним клубились тучи – пена

Посеребрила берега.

Ручьи скакали по каменьям,

Орлы кричали... Никому

Не откликался он и слушал,

Как жертва плакалась ему...

В его копях, дрожа и жмурясь,

Она молила: "Отпусти..."

И внял мольбам великодушный

Орел и молвил ей: "Лети!"

И радостно, своей свободы

Почуя миг, как снежный ком,

С размаху брошенный, голубка

Рванулась вдаль, мелькнув крылом,

И полетела; – закружилась,

Ища родных ей берегов,

И погрузилась в водяную

Пыль между волн и облаков,

И сделалась добычей бури

Добыча мощного орла...

Увы, бездушная стихия

Ее молитв не приняла...

Как мотылек, дождем прибитый,

Едва мелькая в бурной мгле,

Она исчезла в серой пене

Валов, несущихся к скале;

На той скале все тот же мощный

Орел державно отдыхал,

Порой свой клюв точил, порою

Лениво крылья расправлял.

И думал он: авось под утро

Стихий угомонится вой,

И выпрыгнет на солнце серна,

И гуси взмоют над водой...

А там, где конь пылил дорогу,

Стада потянутся в кусты...

И мне потребную добычу

Господь укажет с высоты...

1887

А. А. ФЕТ

Нет, не забуду я тот ранний огонек,

Который мы зажгли на первом перевале,

В лесу, где соловьи и пели и рыдали,

Но миновал наш май – и миновал их срок.

О, эти соловьи!.. Благословенный рок

Умчал их из страны калинника и елей

В тот теплый край, где нет простора для метелей.

И там, где жарче юг и где светлей восток,

Где с резвой пеною и с сладостным журчаньем

По камушкам ручьи текут, а ветерок

Разносит вздохи роз, дыша благоуханьем,

Пока у нас в снегах весны простыл и след,

Там – те же соловьи и с ними тот же Фет...

Постиг он как мудрец, что если нас с годами

Влечет к зиме, то – нам к весне возврата нет,

И – улетел за соловьями.

И вот, мне чудится, наш соловей-поэт,

Любимец роз, пахучими листами

Прикрыт, и – вечной той весне поет привет.

Он славит красоту и чары, как влюбленный

И в звезды и в грозу, что будит воздух сонный,

И в тучки сизые, и в ту немую даль,

Куда уносятся и грезы, и печаль,

И стаи призраков причудливых и странных,

И вздохи роз благоуханных.

Волшебные мечты не знают наших бед:

Ни злобы дня, ни думы омраченной,

Ни ропота, ни лжи, на все ожесточенной,

Ни поражений, ни побед.

Все тот же огонек, что мы зажгли когда-то,

Не гаснет для него и в сумерках заката,

Он видит призраки ночные, что ведут

Свой шепотливый спор в лесу у перевала.

Там мириады звезд плывут без покрывала,

И те же соловьи рыдают и поют.

1888

У ДВЕРИ

(Посвящается А. П. Чехову)

Однажды в ночь осеннюю,

Пройдя пустынный двор,

Я на крутую лестницу

Вскарабкался, как вор.

Там дверь одну заветную

Впотьмах нащупал я

И постучался. – Милая!

Не бойся... это я...

А мгла в окно разбитое

Сползала на чердак,

И смрад стоял на лестнице,

И шевелился мрак.

– Вот-вот она откликнется,

И бледная рука

Меня обнимет трепетно

При свете ночника.

По-прежнему, на грудь ко мне

Склонясь, она вздохнет,

И страстный голосок ее

Порвется и замрет...

Она – мой друг единственный,

Она – мой идеал!

И снова в дверь дощатую

Я тихо постучал.

– Прости меня, пусти меня,

Я дрогну, ангел мой!

Измучен я, истерзан я

Сомненьем и тоской.

И долго я стучался к ней

Стучался, звал и – вдруг

За дверью подозрительный

Почудился мне стук.

Я дрогнул и весь замер я,

Дыханье затая...

– Так вот ты как, – изменница!

Лукавая змея!

Вдвоем ты... но... безумец я!

Очнуться мне прра...

Здесь буду ждать соперника

До позднего утра.

Все, все, чему так верил я,

Ничтожество и ложь!

Улика будет явная

Меня не проведешь...

Но притаив дыхание,

Как сыщик у дверей,

Я не слыхал ни шороха,

Ни скрипа, ни речей...

– О гнусность подозрения!

Искупит ли вину

Отрадная уверенность

Застать ее одну.

И, сердцем успокоенный,

Я понял, что она

Моим же поведением

Была оскорблена.

Недаром в час свидания

У лестницы, внизу,

Подметил я в глазах ея

Обидную слезу.

Не я ль – гордец бесчувственный!

Сознался ей, как трус,

Что я стыжусь любви моей,

Что бедности стыжусь...

Проснулась страсть мятежная,

Тоской изныла грудь;

Прости меня, пусти меня,

Слова мои забудь.

Но чу!.. Опять сомнение!..

Не ветер ли пахнул?

Не мышь ли? не соседи ли?

Нет! – Кто же так вздохнул?

Так тяжко, гак мучительно

Вздыхает смерть одна

Что, если... счеты с жизнию

Покончила она?

Увы! Никто не учит нас

Любить и уповать;

А яд и дети малые

Умеют добывать.

Мерещился мне труп ее,

Потухшие глаза

И с горькой укоризною

Застывшая слеза.

Я плакал, я с ума сходил,

Я милой видел тень,

Холодную и бледную,

Как этот серый день.

Уже в окно разбитое

На сумрачный чердак

Глядело небо тусклое,

Рассеивая мрак.

И дождь урчал по желобу,

И ветер выл, как зверь...

Меня застали дворники

Ломившегося в дверь.

Они узнали прежнего

Жильца и, неспроста

Хихикая, сказали мне,

Что комната пуста...

С тех пор я, как потерянный,

Куда ни заходил,

Все было пусто, холодно...

Чего-то – след простыл...

1888

ЛЕБЕДЬ

Пел смычок – в садах горели

Огоньки – сновал народ

Только ветер спал, да темен

Был ночной небесный свод;

Темен был и пруд зеленый

И густые камыши,

Где томился бедный лебедь,

Притаясь в ночной тиши.

Умирая, не видал он

Прирученный нелюдим,

Как над ним взвилась ракета

И рассыпалась над ним;

Не слыхал, как струйка билась,

Как журчал прибрежный ключ,

Он глаза смыкал и грезил

О полете выше туч:

Как простор небес высоко

Унесет его полет

И какую там он песню

Вдохновенную споет!

Как на все, на все святое,

Что таил он от людей,

Там откликнутся родные

Стаи белых лебедей.

И уж грезит он: минута,

Вздох – и крылья зашумят,

И его свободной песни

Звуки утро возвестят.

Но крыло не шевелилось,

Песня путалась в уме:

Без полета и без пенья

Умирал он в полутьме.

Сквозь камыш, шурша по листьям,

Пробирался ветерок...

А кругом в садах горели

Огоньки и пел смычок.

1888

В ХВОЙНОМ ЛЕСУ

Лес, как бы кадильным дымом

Весь пропахнувший смолой,

Дышит гнилью вековою

И весною молодой.

А смолу, как слезы, точит

Сосен старая кора,

Вся в царапинах и ранах

От ножа и топора.

Смолянистым и целебным

Ароматом этих ран

Я люблю дышать всей грудью

В теплый утренний туман.

Ведь и я был также ранен

Ранен сердцем и душой,

И дышу такой же гнилью

И такою же весной...

1888

ЗИМОЙ, В КАРЕТЕ

Вот, на каретных стеклах, в блеске

Огней и в зареве костров,

Из бледных линий и цветов

Мороз рисует арабески.

Бегут на смену темноты

Не фонари, а пятна света;

И катится моя карета

Средь этой мглы и суеты.

Огни, дворцы, базары, лица

И небо – все заслонено...

Миражем кажется столица

Тень сквозь узорное окно

Проносится узорной дымкой,

Клубится пар, и – мнится мне,

Я сам, как призрак, невидимкой

Уселся в тряской тишине.

Скрипят тяжелые колеса,

Теряя в мгле следы свои;

Меня везут, и – нет вопроса:

Бегут ли лошади мои.

Я сам не знаю, где я еду,

Заботливый слуга страстей,

Я словно рад ночному бреду,

Воспоминанью давних дней.

И снится мне – в холодном свете

Еще есть теплый уголок...

Я не один в моей карете...

Вот-вот сверкнул ее зрачок...

Я весь в пару ее дыханья

Как мне тепло назло зиме!

Как сладостно благоуханье

Весны в морозной полутьме!

Очнулся – и мечта поблекла;

Опять, румяный от огней,

Мороз забрасывает стекла

И веет холодом. Злодей!

Он подглядел, как сердце билось:

Любовь, и страсти, и мечты,

И вздох мой – все преобразилось

В кристаллы, звезды и цветы.

Ткань ледяного их узора

Вросла в края звенящих рам,

И нет глазам моим простора,

И пет конца слепым мечтам!

Мечтать и дрогнуть не хочу я;

Но – каждый путь ведет к концу.

И скоро, скоро подкачу я

К гостеприимному крыльцу.

1869

В ДЕНЬ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО ЮБИЛЕЯ

А. А. ФЕТА

(1889 г. 28-го января)

Ночи текли – звезды трепетно в бездну лучи спои сеяли...

Капали слезы, – рыдала любовь; и алел

Жаркий рассвет, и те грезы, что в сердце мы тайно лелеяли,

Трель соловья разносила – и бурей шумел

Моря сердитого вал – думы зрели, и – реяли

Серые чайки...

Игру эту боги затеяли;

В их мировую игру Фет замешался и пел...

Песни его были чужды сует и минут увлечения,

Чужды теченью излюбленных нами идей;

Песни его вековые – в них вечный закон тяготения

К жизни – и нега вакханки, и жалоба фей

В них находила природа свои отражения.

Были невнятны и дики его вдохновения

Многим; но тайна богов требует чутких людей.

Музыки выспренний гений недаром любил сочетания

Слов его, спаянных в "нечто" душевным огнем,

Гений поэзии видел в стихах его правды мерцание,

Капли, где солнце своим отраженным лучом

Нам говорило: "Я солнце!" И пусть гений знания

С вечно пытливым умом, уходя в отрицание,

Мимо проходит! – наш Фет русскому сердцу знаком...

<1889>

НА ПУТИ

Хмурая застигла ночь,

На пути – бурьян...

Дышит холодом с реки,

Каплет сквозь туман.

Но как будто там – вдали,

Из-под этих туч,

За рекою – огонька

Вздрагивает луч...

И как будто где-то там

Голоса в кустах...

Песня эта или звон

У меня в ушах?

В реку брошусь я – в кусты

Брошусь сквозь туман

Впереди тепло и свет,

На пути – бурьян...

<1890>

ПОДРОСЛА

1

Моя мать от нужды и печали

Вся изныла, тая

Свое горе; а я

Подросла, и не знаю, мила ли

Мне семья?..

Как вечор я ушла за грибами...

Ничего не видать...

И я стала плутать,

И пришлось мне в слезах за скирдами

Ночевать...

Жарко пышет заря золотая;

Выползают ужи...

Никого вдоль межи...

А я песни пою, утопая

Вся во ржи...

И в прохладный поток я бросаюсь,

И ныряю, и рву

Водяную траву,

И пугливо в тростник забираюсь,

И – ау!..

Только эхо, как звонкая нота,

Замирает вдали,

И, спугнув на мели

Куличка, в камышах шепчет кто-то:

Не шали!

Ах, не скоро, усталая, злая,

Ворочусь я домой.

Что мне делать с родной?!

Как сказать ей: не знаю, родная,

Что со мной!

2

О вы, летние дни, золотые!

Я люблю солнца жар...

Полюби мой загар,

Полюби мои кудри густые,

Божий дар...

Не гроза ли идет мне навстречу?

За лесистым холмом

Глухо катится гром,

Но и в бурю тебя я замечу

Под дождем.

Не дразни только ты ретивое

Мое сердце, – оно

И досады полно,

И тревоги, и летнего зноя...

И смешно!..

"Угорел!" – на тебя намекая,

Мне шепнула сестра, – И ушла я вчера,

И бродила всю ночь, как шальная,

До утра.

И сама я не знаю, родная,

Для чего я ушла...

Не с ума ль я сошла

От того, что, тебя огорчая,

Подросла!..

Но, скажи, разве легче мне будет,

Если вдруг мой загар

Побледнеет от чар,

А он вдаль улетит и забудет

Свой угар?!.

<1890>

СТАНСЫ

Не нужны божьим небесам

Явленья призрачные... Вечность

Одно спасет и сохранит,

Божественную человечность.

Земля земную втянет плоть,

В мрак унесет ее химеры,

Одна бессмертная любовь

Нам оправдает силу веры.

Но вера скудная моя

Могучих крыл не отрастила:

Страшна ей вечность впереди

И омерзительна могила.

Быть человеком не легко,

Труднее, чем создать поэму,

Сломить врага, воздвигнуть храм,

Надеть в алмазах диадему!..

<1890>

ОНИ

Как они наивны

И как робки были

В дни, когда друг друга

Пламенно любили!

Плакали в разлуке,

От свиданья млели...

Обрывались речи...

Руки холодели;

Говорили взгляды,

Самое молчанье

Уст их было громче

Всякого признанья.

Голос, шорох платья,

Рук прикосновенье

В сердце их вливали

Сладкое смятенье.

Раз, когда над ними

Золотые звезды

Искрами живыми,

Чуть дрожа, мигали,

И когда над ними

Ветви помавали,

И благоухала

Пыль цветов, и легкий

Ветерок в куртине

Сдерживал дыханье...

Полночь им открыла

В трепете лобзанья,

В тайне поцелуев

Тайну мирозданья...

И осталось это

Чудное свиданье

В памяти навеки

Разлученных роком,

Как воспоминанье

О каком-то счастье,

Глупом и далеком.

<1890>

* * *

Детство нежное, пугливое,

Безмятежно шаловливое,

В самый холод вешних дней

Лаской матери пригретое,

И навеки мной отпетое

В дни безумства и страстей,

Ныне всеми позабытое,

Под морщинами сокрытое

В недрах старости моей,

Для чего ты вновь встревожило

Зимний сон мой, – словно ожило

И повеяло весной?

Оттого, что вновь мне слышится

Голосок твой, легче ль дышится

Мне с поникшей головой?!

Не без думы, не без трепета,

Слышу я наивность лепета:

– Старче! разве ты – не я?!

Я с тобой навеки связано,

Мной вся жизнь тебе подсказана,

В ней сквозит мечта моя;

Не напрасно вновь являюсь я,

Твоей смерти дожидаюсь я,

Чтоб припомнило и я

То, что в дни моей беспечности,

Я забыло в недрах вечности,

То, что было до меня.

<1890>

* * *

Зной – и всё в томительном покое

В пятнах света тени спят в аллее...

Только чуткой чудится лилее,

Что гроза таится в этом зное.

Бледная, поникла у балкона

Ждет грозы, – и грезится ей, бедной,

Что далекой бури призрак бледный

Стал темнеть в лазури небосклона...

Грезы лета кажутся ей былью,

Гроз и бурь она еще не знает,

Ждет... зовет... и жутко замирает,

Золотой осыпанная пылью...

1890

* * *

Не то мучительно, что вечно-страшной тайной

В недоуменье повергает ум,

Не то, что может дать простор для вдохновенья

И пищу для крылатых дум,

А то мучительно, что и в потемках ясно,

Что с детских лет знакомо нам, о чем

Мы судим сердцем так любовно, так пристрастно,

И так безжалостно – умом...

Не мириады звезд, что увлекают дух мой

В простор небес, холодный и немой,

А искры жгутся, и одной из них довольно,

Чтоб я простыл, сгорев душой...

1890

В ОСЕННЮЮ ТЕМЬ

(Отрывок)

Вечера настали мглистые

Отсырели камни мшистые;

И все цветиками розовыми,

Не листочками березовыми,

Не черемухой в ночном пару,

Пахнет, веет во сыром бору

Веет тучам" сгустившимися,

Пахнет липами – свалившимися,

Или мокрых листьев ворохом;

Тишина пугает шорохом...

Только там, за речкой тинистою,

Что-то злое и порывистое

С гулом по лесу промчалося,

Словно смерти испугалося...

Что со мной!.. Чего спасительного

Или хоть бы утешительного

Ожидать от лесу темного,

В сон и холод погруженного?

Пусть другой тут с горя топится!..

Сердце жить еще торопится...

Чувство тайное, весеннее,

Будь смелей и откровеннее

Выручай свою возлюбленную,

Злыми сплетнями погубленную!

Пусть ее – мою красавицу,

Сироту и бесприданницу

Силой выдали за пьяницу...

Знаю я тебя, пиявицу,

Моего лихого ворога!!

Ты купил ее недорого,

Только я возьму недешево

Ничего не жди хорошего!..

<1890>

* * *

Полонский здесь не без привета

Был встречен Фетом, и пока

Старик гостил у старика,

Поэт благословлял поэта.

И, поправляя каждый стих,

Здесь молодые музы их

Уютно провели все лето.

1890

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН

Вечерний звон... не жди рассвета;

Но и в туманах декабря

Порой мне шлет улыбку лета

Похолодевшая заря...

На все призывы без ответа

Уходишь ты, мой серый день!

Один закат не без привета...

И не без смысла – эта тень...

Вечерний звон – душа поэта,

Благослови ты этот звон,

Он не похож на крики света,

Спугнувшего мой лучший сон.

Вечерний звон, и в отдаленье.

Сквозь гул тревоги городской,

Ты мне пророчишь вдохновенье,

Или – могилу и покой?..

Но жизнь и смерти призрак – миру

О чем-то вечном говорят,

И как ни громко пой ты, – лиру

Колокола перезвонят.

Без них, быть может, даже гений

Людьми забудется, как сон,

И будет мир иных явлений,

Иных торжеств и похорон.

<1890>

ТЕНИ И СНЫ

И свечи загасил, и сразу тени ночи,

Нахлынув, темною толпой ко мне влетели;

Я стал ловить сквозь сон их призрачные очи

И увидал их тьму вокруг моей постели.

Таинственно они мигали и шептались:

"Вот он сейчас заснет, сейчас угомонится...

Давно ль мы страшным сном счастливца любовались,

Авось, веселый сон несчастному приснится.

Глядите, как при нас, во сне, он свеж и молод!

Как может он, любя, и трепетать, и верить!..

А завтра вновь сожмет его житейский холод,

И снова будет он хандрить и лицемерить...

И снова белый день, с утра, своим возвратом

Раскроет бездну зол, вражды, потерь и горя,

Разбудит богача, измятого развратом,

И нищего, что пьет, из-за копейки споря...

А мы умчимся в ночь, обвеянные снами

И грезами живых и мертвых поколений,

И счастья призраки умчатся вместе с нами

Поблеклые цветы весенних вожделений"...

Полуночных теней уловленные речи

Встревожили мой сон и подняли с постели;

Я руку протянул и вновь зажег я свечи;

И тени от меня ушли в углы и щели,

И к окнам хлынули, и на пороге стали

Я видел, при огне, их чуть заметный трепет,

Но то, что я писал, они уж не видали,

А я записывал таинственный их лепет.

1891

* * *

Вот и ночь... К ее порогу

Он пришел, едва дыша:

Утомился ли он медля?

Опоздал ли он спеша?..

Сел и шляпу снял, и, бледный,

К ней наверх в окно глядит;

И, прислушиваясь, тихо,

Точно бредит, говорит:

– Милый ангел! Будь покойна

Я к тебе не постучусь...

Вижу свет твоей лампады

И безумствую – молюсь...

За тебя ли, за себя ли

Я молюсь, не знаю сам.

Ни глазам твоим не верю,

Ни лампаде, ни звездам.

Ведь они, все эти звезды,

Как и твой небесный взгляд,

И горят, и в душу смотрят

И неправду говорят...

Ведь они, все эти звезды,

Никогда не скажут мне,

Кто сейчас твою лампаду

Погасил, мелькнув в окне.

Или это промелькнуло

Отражение луны?..

Или это – греза ночи,

Шорох знойной тишины?

Или это – у забора

Ветерок шуршит листвой?

Нет!.. Я слышу смех влюбленных

Над моей смешной слезой.

И, как тень, с ее порога

Поднялся он, чуть дыша...

Утомился ли он медля,

Опоздал ли он спеша?..

<1892>

ОТВЕТ

Ты спрашиваешь: отчего

Так пошло все и так ничтожно,

Что превосходства своего

Не сознавать нам невозможно?..

– Нет, я такой же, как и все

Такая ж спица в колесе,

Которое само не знает

И не ответит – хоть спроси,

Зачем оно в пыли мелькает,

Вертясь вокруг своей оси...

Зачем своей железной шиной,

Мирской дорогою катясь,

Оно захватывает грязь,

Марая спицы липкой глиной,

И почему не сознает

То колесо, кого везет?

Кто держит вожжи – кто возница?

Чье око видит с высоты,

Куда несется колесница?

Какие кони впряжены?

<1892>

В ПОТЕМКАХ

Один проснулся я и – вслушиваюсь чутко,

Кругом бездонный мрак и – нет нигде огня.

И сердце, слышу я, стучит в виски... мне жутко...

Что если я ослеп! Ни зги не вижу я,

Ни окон, ни стены, ни самого себя!..

И вдруг, сквозь этот мрак глухой и безответный,

Там, где гардинами завешено окно,

С усильем разглядел я мутное пятно

Ночного неба свет... полоской чуть заметной.

И этой малости довольно, чтоб понять,

Что я еще не слеп и что во мраке этом

Все, все пророчески полно холодным светом,

Чтоб утра теплого могли мы ожидать.

1892

В САДУ

Мы празднуем в саду прощальный наш досуг.

Прощай! пью за твое здоровье, милый друг!

И солнцу, что на все наводит зной, не жарко,

И льду не холодно, и этот пышный куст

Своих не знает роз, и даже эта чарка

Не знает, чьих она касалась жарких уст.

И блеск, и шорохи, и это колыханье

Деревьев – все полно блаженного незнанья;

А мы осуждены отпраздновать страданье,