Текст книги "Находка"

Автор книги: Яков Тайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава четвертая
ДОРОГАЯ МАМА!

Кунцевская бабушка, папина мама, была старенькая. Один раз Тане вздумалось пересчитать все морщинки па бабушкином лице. Считала-считала – вдруг бабушка улыбнулась, и морщинок сразу стало вдвое больше.

– Бабушка, не надо смеяться, – сказала Таня, – а то я сбиваюсь.

– И, внученька, – сказала бабушка, – всё равно не сочтёшь. Мне шестьдесят осьмой. Клади по одной на каждый год – не ошибёшься!

Она приехала в четверг, пятнадцатого. В пятницу, шестнадцатого, мама уехала в санаторий. А в субботу, семнадцатого, Таня уже сидела за своей половиной стола и писала маме письмо. Она обещала писать маме каждый день.

Она выбрала в пенале самую лучшую ручку, самое новенькое перышко и теперь старательно выводила буквы, чтобы маме понравилось её письмо.

Таня ещё никогда не писала писем. Это дело не простое. Надо, чтобы ни одной кляксинки не было. Надо знать, где поставить точку, где запятую, где восклицательный знак, где вопросительный… Надо знать, как перенести слово, если не помещается.

Таня сидит и пишет:

«Дорогая мама! (Тут можно восклицательный.) Пишу тебе письмо. (Тут можно точку.) Лёша пошёл за хле– (тут надо перенести, а то не поместится) бом. Бабушка пошла в мага…»

– Дзинь! – затрещал звонок в коридоре, словно закончил слово.

Таня осторожно положила перо и пошла открывать:

– Лёша, ты?

– Не совсем.

Как это – не совсем? А, я знаю, это Стасик, да?

– Он самый!

Таня отперла дверь. Перед ней стоял Стасик – Лёшин товарищ. Он толстый, у него светлые, почти белые, как на зубной щётке, волосы. И растут они так же – щёточкой.

Бью челом, – сказал Стасик. – Где боярин Алексей?

– В булочной. Сейчас придёт.

– Так. Ясно-понятно.

Стасик прошёл в комнату. На нём зелёная гимнастёрка и широкий ремень, наверно, отцовский. На боку висит маленький настоящий фотоаппарат.

– Стасик, знаешь, сними меня! – сказала Таня.

– Сейчас освещение неподходящее, – сказал Стасик. – Светосила не та. Завтра. Нет, и завтра тоже нет: завтра весь наш отряд уезжает.

– Куда?

Стасик нашёл на Лёшиной половине стола старинную монету и стал её разглядывать:

– Куда, говоришь? По особому заданию, вот куда.

Но Таня не поняла:

– По какому «особому заданию»?

Стасик положил монету, поднял указательный палец и с важностью произнёс:

– Ар-хео-ло-ги-че-ские раскопки!

– Чего? – переспросила Таня.

– Я ж тебе сказал: раскопки. Разве тебе Лёша не говорил?

– Ничего не говорил… Это копать, да?

– Да. Именно что.

– А… он тоже поедет?

– Конечно, – сказал Стасик. – Ведь он у нас главный заводила.

– Никуда он не поедет! – сказала Таня. – Ничего он не поедет! – Ей сразу захотелось заплакать – это было слышно по голосу, но только она стеснялась Стасика. – А что вы будете копать? Клад, да?

– Именно что клад, – засмеялся Стасик. Тут снова раздался звонок: дзинь! Таня опять побежала к двери:

– Кто?

Это был Лёша. Он подал Тане сумку: – Держи. Тут кило белого и пол…

Но Таня сумки не взяла:

– Я не останусь! Я тоже… я не останусь…

– Погоди, Таня! Что – тоже? – не понял Лёша.

– Как будто ты не знаешь! Копать клад, вот что «тоже». Я не останусь, так и знай. Мне Стасик всё рассказал.

– Как – Стасик! А разве он здесь?

Лёша вошёл в комнату, поздоровался с товарищем:

– Эх, Стась, ну зачем ты ей рассказал! Почему со мной не согласовал? Теперь она не отвяжется!

Стасик почесал белый затылок: – Отвяжется!

– Не отвяжусь! – крикнула Таня. Лёша заложил руки в карманы и нетерпеливо прошёлся по комнате:

– Таня, ты не дури, ладно? Тебе там будет страшно, потом ещё приснится. Ведь там только скелеты и никакого клада нет.

– Да, – подхватил Стасик, – там ещё привидения бродят и даже дерутся.

Таня засмеялась и топнула ногой;

– Никаких привидениев нету! Это всё сказки. Я знаю, вы хотите от меня удрать. А я всё равно поеду. Поеду, поеду, поеду!..

– Таня, – крикнул Лёша, – умолкни! Ты что – думаешь, не справимся с тобой? Ещё как справимся! А кто обещал маме, что будет меня слушаться? А?.. Стась, давай!

Они отошли в сторонку, раскрыли толстую книгу и стали читать и перешёптываться.

А Таня села дописывать своё письмо. Теперь буквы получались кривые, перо царапало бумагу, кляксы так и садились одна за другой, но Тане не до того было. И знаков она уже никаких не ставила. Ей было не до знаков.

«Дорогая мама Леша поедет копать клад а меня не берёт дорогая мама пускай он меня возьмёт…»

Вдруг слеза капнула на букву «м», и она стала вроде «ш». Потом капнуло на «и», и оно стало похоже на «а». Но Таня не обращала на это никакого внимания. Ладно, пускай! Пускай мама видит, до чего они её довели.

А Стасик и Лёша всё шептались в углу, как заговорщики. До Тани доходили только отдельные непонятные слова: «культурный слой… напластования… диаметр…»

Наконец они кончили шептаться. Стасик сказал:

– Будь здоров, боярин Алексей. Значит, завтра у школы к семи ноль-ноль. А там все на трамвае до метро. А там на автобусе до Шумилова.

Он подошёл к Тане:

– До свиданья, свет боярышня, не плачь!

– Сам боярышник! – сердито ответила Таня.

Как только за Стасиком захлопнулась дверь, Таня снова стала просить:

– Лёша, миленький, ну возьми меня!

Лёша насупил брови:

– Опять двадцать пять! Чудила ты, Танька! Вдруг гроза, дождь, мало ли что… Простудишься, захвораешь… Там будут одни наши шестиклассники. Ну при чём тут ты? Ну скажи: при чём?

– Ни при чём! Не простужусь! Не захвораю! И потом, никакого дождя не будет, по радио говорили.

Она замолчала, села на диван и стала тереть пальцем потёртый плюш. Потом она сказала:

– Я знаю: вот если бы папа тебе велел: «Лёша, возьми Таню!», ты бы сразу взял. Да?

Лёша искоса посмотрел на Таню. Она вытирала слёзы чернильными пальцами, и всё её лицо покрылось лиловыми разводами.

Лёше вдруг стало её жалко. Он сказал:

– Ладно, возьму. Только поди умойся, а то ты на зебру похожа!

Таня вскочила с ногами на диван:

– Правда? Возьмёшь?

И прыгнула с дивана прямо на Лёшу. Потом подхватила полотенце и побежала на кухню умываться. А Лёша достал заплечный мешок и начал укладываться.

Он взял еды, мыло, полотенце, компас, рулетку – всё, что полагается путешественнику.

Потом он пошёл на кухню, нашёл в углу заступ и стал его осматривать.

Таня повернула к Лёше намыленное до ушей лицо, приоткрыла один глаз и спросила:

– А мне где лопата?

– Ладно! Будешь копать моей!

И Лёша стал обматывать заступ чистой белой тряпочкой.

Глава пятая
УТРОМ

Раньше всех поднялась бабушка. Бабушки вообще все мало спят. Она подошла к дивану, на котором, укрывшись с головой, спал Лёша:

– Вставай, Алексей, вставай, не то проспишь всю свою артель.

Бабушка была против того, чтобы Таня ехала с Лёшей невесть куда, невесть зачем на край света. Поэтому она разбудила его одного.

Лёша мигом вскочил и, как был, в трусиках, подбежал к окну.

Вот хорошо! Погода замечательная! Небо синее-синее! Солнце яркое, новенькое и светит изо всех сил прямо Лёше в лицо. Дома, трубы, крыши, деревья – вся Москва освещена сбоку низким солнцем и подёрнута утренней дымкой.

На уличных часах обе стрелки вытянулись в одну длинную стрелу. Одним концом она упирается в двенадцать, а другим – в шестёрку.

Лёша для разминки раза два присел на корточки, подвигал руками, ногами, подышал через нос, как только мог глубоко, и сказал:

– Спасибо, бабушка, что разбудила. А погодка-то, погодка, как на заказ!

Он стал одеваться, прыгая на одной ноге. Время от времени он оглядывался на Таню. Она крепко спала. Её голая пятка высунулась между прутиками. Кровать была детская, с крючками для сетки. Таня из неё уже вырастала. Правая Танина рука с плохо отмытыми чернильными пальцами свешивалась с постели.

– Бабушка, – шёпотом спросил Лёша, – а как же нам с Танюшкой быть?

Бабушка осторожно подняла голую Танину руку, положила на подушку и прикрыла одеялом:

– Пускай спит, нечего ей с вами, с большими, делать. Только устанет.

– Бабушка, но я ведь ей обещал!

– И зря. Танюшку я всё одно не пущу. Лидочка её бы тоже не пустила. Садись-ка лучше да поешь на дорожку, а я в молочную схожу, пока народу мало.

Бабушка набрала полную сумку кефирных бутылок, повязалась старинным чёрным платком и ушла.

Лёша потихоньку, чтобы не звякнуть ложечкой, пил чай, смотрел на Таню и думал: «Как же теперь быть? Не брать – неудобно, а брать – ребята поднимут на смех. „Ты бы ещё, – скажут, – младенца с соской привёл!“ Возиться там с ней ещё, нянчиться… И зачем только я обещал? В общем, так: проснётся – возьму, а проспит – пеняй на себя!»

Но Таня не просыпалась. Она вчера вечером поздно заснула. Она всё лежала с открытыми глазами и думала, как они с Лёшей поедут за кладом, как они его выроют… Ей даже самый клад приснился: огромный зелёный сундук, а в нём всякие диковинки и сокровища.

Лёша допил чай, закинул за плечи лямки вещевого мешка, взял заступ и пошёл к двери. И всё потихоньку, на цыпочках.

На пороге он остановился, подумал, вернулся, вырвал из записной книжки листок и крупно, чтобы Таня смогла разобрать, написал:

«Таня, ты не обижайся, а только ты спала, вот и получилось. Только смотри не реви. Вернусь из Шумилова – сходим с тобой в кино».

И подписался: «А.». И точку поставил.

Куда бы это пристроить, чтобы Таня сразу увидела? Вот сюда, пожалуй.

Лёша положил записку на подушку, возле Таниного носа, подхватил заступ, взял его на плечо, как винтовку, и вышел из комнаты.

А Таня всё спала. Потом бойкая весенняя муха вздумала прогуляться по Таниной пухлой губе.

Таня мотнула головой, дунула и повернулась на другой бочок. Но тут она сквозь сон вспомнила: сегодня что-то надо сделать важное. Ну да, сегодня надо ехать с Лёшей за кладом!

Она сразу открыла глаза. Ой, как светло! Значит, уже поздно. Что же это Лёша ещё спит.

Она откинула ногами одеяло и позвала:

– Лёша!

Молчит.

– Лёша!

Опять молчит. Видно, крепко спит.

Таня приподнялась на локте и посмотрела на диван. На диване Лёши не было.

Где же он? Таня сразу почуяла недоброе. Да нет, не может быть! Просто он пошёл на кухню умываться.

И Таня закричала изо всех сил:

– Лёша!..

Тишина.

И тут только Таня увидела на подушке записку. Она схватила её, прочитала, сначала не поняла, потом поняла, бросила записку, уткнулась носом в подушку и заплакала. Мамочка! Да что же это! Не могли разбудить! Им бы только потихонечку позвать: «Таня», и она бы сразу вскочила и быстренько оделась. Не надо ей никакого кино. Подумаешь, кино! Ей надо клад копать. А теперь они будут копать клад без неё!

Таня подняла голову. Нет, нет, не может этого быть, чтобы без неё! Не может этого быть!

– Бабушка, – позвала она, всхлипывая, – ба…бушка!

Бабушка тоже не отвечает. Значит, они её оставили совсем одну. Одну-одинёшеньку.

Таня пододеяльником вытерла глаза и босая подбежала к окну. Было семь часов и ещё немного.

А Стасик, помнится, вчера сказал: «У школы к семи ноль-ноль». Ноль-ноль – это ничего не значит; значит, просто к семи.

Можно ещё поспеть. Пока они там будут собираться, договариваться… Только надо всё очень быстро. Лёшина школа недалеко, в переулке, рукой подать. Таня побежит, схватит Лёшу за руку: «Что, хотел без меня уйти?!»

Таня живо оделась, наскоро причесалась, сунула в рот кусочек сахару, выбежала из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Она быстро-быстро, прыгая через две ступеньки, сбежала по лестнице. Кое-где она даже на перилах прокатилась, как мальчишки.

На улице хорошо. Длинные тени от домов лежат на мостовой. Народу ещё мало. Сегодня воскресенье, все отдыхают. Таня побежала по тротуару. И вдруг, как нарочно, развязался шнурок на тапочке и потянулся за ногой, как хвостик. Но поправлять некогда. Надо скорей к школе, пока они не уехали.

Таня добежала до переулка. Издали ещё она увидела высокое новое здание мужской школы с большими окнами и колоннами. Дворничиха в белом фартуке поливала асфальт перед школой. Вода шипела. Над ней стояла маленькая радуга.

– Тётенька… – Таня еле переводила дух. – Тётенька…

– Берегись – ошпарю! – крикнула дворничиха.

Шланг был кое-где проколот. Из его боков со свистом вырывались тоненькие блестящие струйки. Холодные капельки, как бусинки, отскакивали от асфальта и падали на Танины ноги.

– Тётя, вы не видели… Тут мальчики не собирались?

– С лопатами, что ли?

Таня изо всех сил закивала головой:

– Да-да-да, с лопатами!

– Были, дочка. На трамвай пошли, на двадцать второй, что ли.

Вода снова зашипела. Таня вздохнула, нагнулась и стала завязывать намокший шнурок.

– Тётенька, а давно они ушли?

– Да только что.

Только что? Значит, их можно ещё захватить на остановке. Это тоже недалеко. И Таня пустилась бежать к трамвайной остановке.

У чугунного столба народу было немного: женщина с ребёнком, старик с удочкой, два солдата с медалями. Но ни Лёши, ни Стасика, ни других ребят из Лёшиной школы не было.

Всё пропало! Они уехали и теперь будут копать клад без неё. Что же теперь делать? Теперь надо идти домой, к бабушке.

Но тут со звоном к остановке подошёл новенький двадцать второй трамвай. Яркая вишнёвая краска так и лоснилась на его боках и круглом «животе». И звон у него был чистый, высокий, тоже как будто новенький.

Трамвай остановился подле Тани. И Таня недолго думая вскочила в вагон. Может быть, Лёша там?

Изнутри вагон тоже был новенький, весь румяный какой-то. Но Лёши там не было.

Вдруг трамвай пошёл. Таня крикнула:

– Остановите, я ещё не сошла!

Кто-то сказал:

– Сойдёшь на следующей.

И тут Таня подумала: зачем сходить? Ведь Лёша на двадцать втором – и она на двадцать втором. Значит, его можно догнать. Вот интересно будет, если она его догонит! Он всё будет ахать да удивляться: «Откуда ты взялась? Вот это да! Аи да Таня!»

– Дочка, а ты, между прочим, почему билет не берёшь?

Таня подняла голову. Это кондуктор. У него сердитые брови. Таня растерялась. У неё и денег с собой ни копеечки. А дома, в копилке, как нарочно, осталось восемь рублей тридцать копеек своих, Таниных, денег.

– Я… брата догоняю, – сказала Таня, – он тоже на двадцать втором. Вот догоню и возьму билет.

– Ведь ты небось и в школу ходишь, – сказал кондуктор.

– Я уже во втором классе, – сказала Таня.

– Видишь! Значит, полагается билет.

– Вы не думайте, я знаю, что полагается, – сказала Таня.

Вдруг сзади протянулась чья-то рука:

– Кондуктор, держи монетку. За девочку.

Таня оглянулась. Это был старичок с удочкой. Он дал Тане синенький бумажный лоскуток:

– Держи, дочка. Ты куда же это собралась одна, без отца-матери?

– Я брата догоняю, дедушка, – ответила Таня. – Он поехал клад копать:..

– Клад? – Старик улыбнулся, и сразу стало видно, что у него очень мало зубов. – Смотри, выроешь клад – не забудь мне должок вернуть.

– А я не знаю, где вы живёте, – сказала Таня.

Но старик уже прошёл вперёд. Его тонкая удочка качается над головами где-то там впереди, у передней площадки.

Таня крикнула на весь вагон:

– Дедушка, спасибо! – и крепко зажала в кулаке синий бумажный лоскуток.

Глава шестая
«СЕЙЧАС С ВАМИ БУДУТ ГОВОРИТЬ!»

Бабушка купила молока и пошла домой. Лифт с девяти, а сейчас только восемь. Вот ей и пришлось пешком взбираться на пятый этаж. Она шла и думала: «Сейчас напою Танюшку молочком, сама кофейком побалуюсь, а потом мы с ней уберёмся и сходим в Зоопарк, к мартышкам…»

Она отперла дверь, зажгла на кухне газ и поставила молоко на огонь, который был очень похож на большой цветок с голубыми лепестками. Лепестки чуть шевелились.

Молоко морщилось, словно сердилось на бабушку за то, что она стережёт его. Морщилось, морщилось, потом как вздуется белой шапкой! Но тут бабушка подхватила горячую кастрюлю и понесла в комнату.

Вдруг она чуть не выронила кастрюлю. В комнате Танюши не было! Везде набросано. Чулки – на столе, одеяло – на полу, сахарница – на стуле…

Бабушка покачала головой. Увёл-таки девчонку, этакий неслух! Что ж, она теперь целый день не евши, не пивши будет бродить с ними, клад какой-то там копать, намается, головку напечёт…

Бабушка вздохнула и принялась за уборку. Не с кем ей теперь кофейку попить, не с кем к мартышкам сходить…

Она подняла Танино одеяло и встряхнула, чтобы постелить. Из одеяла выпала записка. Бабушка подняла её. Может, нужная? Справка? Или доверенность?

Бабушка надела очки, прочитала:

«Таня, ты не обижайся, а только ты спала, вот и получилось. Только смотри не реви. Вернусь из Шумилова – сходим с тобой в кино. А.»

– Это что ж такое? Это, стало быть, Лёша ушёл вперёд, а Танюшка уж потом за ним вдогон пустилась! Батюшки, что ж теперь будет! Хорошо, как Танюша догонит его. А вдруг не догонит? Она ведь тогда и дальше побежит. Ведь у неё характер настойчивый, в отца пошла. Андрей тоже с этаких лет, бывало, как чего задумает, обязательно на своём поставит!

Правда, Танюша девочка сообразительная, и адрес свой знает, и спросить может. Но движение на улицах – вот что страшно. Ведь это не Кунцево, это Москва. Машины так и бегают одна за другой!

Бабушка растерялась. Начнёт подметать – бросит. Начнёт постель стелить – тоже бросит.

Может, в милицию позвонить? Милиционеры недаром по всей Москве расставлены. Ведь это их забота – следить, чтобы маленькие девочки одни не бродили по Москве.

Но как дозвониться? Очень это мудрёное дело. Если бы просто снял трубку да голос бы услышал человеческий, тогда ничего. А тут крути-верти, гудки понимай. А как вертеть, в какую сторону?

Бабушка смотрела на кружок с дырочками и цифрами и всё прикидывала: как бы так позвонить, чтобы на милицию вышло?

И вдруг, как нарочно, телефон сам громко-громко затрезвонил.

Бабушка даже вздрогнула. В ногах сразу появилась слабость. Это, наверно, они из милиции сами уже звонят. Мол, с девочкой несчастье случилось. Не ваша ли? В белом платье с синей каёмкой да в тапочках на босу ногу.

Бабушка опустилась на стул. А телефон всё звонит-заливается. Никогда ещё такого трезвона не было!

Бабушка трясущейся рукой взяла трубку:

– Слушаю!

В трубке сказали:

– Сейчас с вами будут говорить!

Бабушка хочет сказать «хорошо» и не может. И только всё сильнее прижимает трубку к уху.

А в трубке шум, писк, треск, не поймёшь ничего, и только всё мерещится что-то страшное.

Вдруг бабушка услышала родной, знакомый голос:

– Алло! Кто это? Почему не отвечаете?

– Лидочка! – крикнула бабушка. – Лидочка, это ты?

– Здравствуйте, Прасковья Петровна! Это я… звоню из санатория. Ну, как вы там без меня?

– Ничего, Лидочка. Вот Алёшенька нынче чуть свет уехал копать чего-то…

– А, – сказала мама, – это я знаю, это он с отрядом. А Танюшка как там? Спит ещё?

– Нет, – сказала бабушка.

– Тогда, мамаша, позовите её к телефону.

Бабушка переложила трубку в другую руку и сказала:

– Лидочка, Татьяна тоже уехала.

– Куда? – спросила мама. – С Лёшей?

– Да нет, Лидочка, не с Лёшей, а за Лёшей…

– Как – за Лёшей? – крикнула мама. – Алло, не слышу… Как – за Лёшей? – И бабушке слышно было, как мама где-то там далеко дует в трубку. – Алло!..

– Видишь, Лидочка… только ты не тревожься… Он-то раньше ушёл, а она – за ним, догонять его… Я за молоком отлучалась. Они тут без меня распределились…

Мама стала громко и быстро говорить:

– Мамаша, как же так… Ведь она ещё маленькая, ведь её искать надо… Она может потеряться… Как же вы так!

Бабушка не знала, что сказать, и только горестно кивала головой вместе с прижатой к уху телефонной трубкой. А в трубке был слышен мамин тревожный голос:

– Мамаша, вы только скажите: может, вы слышали, куда Лёша поехал, может, он говорил…

– Говорил, Лидочка, да и в записке пишет: в Шумилове мол, еду.

– Куда? Мамаша, вы погромче, поясней, по буквам скажите!

Бабушка раздельно сказала:

– Шу-ми-ло-во! Деревня такая, Шумилово…

Вдруг чужой голос сказал:

– Кончайте, разъединяю!

– Минуточку, – сказала мама. – Прасковья Петровна, вы будьте дома, я вам ещё позвоню, я…

Но тут разговор оборвался. В трубке опять раздался писк, шум и треск.

– Лида! – позвала бабушка. – Лидочка!

Но Лида не отвечала. Бабушка подержала ещё немного трубку возле уха, потом осторожно положила её на место.

Глава седьмая
ПОЕЗДКА С ПЕРЕСАДКАМИ

А двадцать второй трамвай всё вёз и вёз нашу Таню по Москве. Она давно так далеко не забиралась. Всё, что ей нужно, – всё есть там, на Красной Пресне. Школа – близко, кино – близко, Дом пионеров – близко, Зоопарк и тот близко.

Таня сидит на передней лавочке, прижала нос к стеклу и смотрит вперёд. Почему трамвай так тихо идёт? Почему то и дело остановки? Крикнуть бы вожатому: «Полный ход!» Но на площадке написано: «С вагоновожатым разговаривать воспрещается».

Значит, нельзя!

На передней лавочке очень хорошо сидеть, Всё видно. За полгода улицы изменились. Они стали нарядней и как будто пошире. Везде цветы, яркие ларьки, мороженщицы в белых халатах и шапочках. Милиционеры в белых перчатках поднимают полосатые палочки. Везде горят светофоры, а огоньки в них перескакивают из красного окошка в зелёное. А то вдруг загорится жёлтое окошко, и тогда кажется, будто на улице вырос большой подсолнух.

Кондуктор басистым голосом выкрикивает:

– Никитские ворота!

– Площадь Пушкина!

– Петровские ворота!

Да, Таня далеко забралась! А вдруг она Лёшу не найдёт? Она ведь тогда, пожалуй, потеряется. И денег на обратную дорогу нет.

Тане становилось не по себе, когда она думала об этом.

– Трубная площадь!

Таня всё крепче прижимает нос к стеклу. Ей кажется, что она тоже вагоновожатый. Вот кто-то перебегает дорогу. Скорей звонок – динь-динь-динь, не стой на пути! Вот трамвай подходит к остановке – надо тормозить, вот так! Вот звонок кондуктора, тормоза долой – дин-динь, поехали!..

Хорошо быть вожатым! Катайся целый день по нарядным московским улицам, и все светофоры тебе светят, и все милиционеры встречают тебя взмахом палочек, и все люди на остановках смотрят в твою сторону и радуются твоему приходу.

– Площадь Дзержинского! Точка. Приехали. Дальше не пойдёт, – говорит кондуктор. – А скоро и вовсе здесь ходить не будет.

– Почему?

– Чтобы просторней на улице было. И грохота меньше.

Все вышли из вагона, и Таня тоже вышла. Ох, какая здесь большая площадь Дзержинского! Машины мчатся по кругу, словно ребята на катке. А народ идёт густо, будто все только что вышли из кино. На Красной Пресне тоже много народу, но здесь побольше.

Таня стала смотреть во все стороны. Как найти Лёшу в такой толпе? Конечно, его можно только по лопате узнать.

Народ идёт мимо Тани. Все в новых костюмах, потому что воскресенье, но никого с лопатой не видно.

Но вот вдали над головами мелькнула лопата. И обвязана белой тряпочкой. Таня побежала за ней:

– Лёша!

Лопата потерялась, потом опять стала видна. Таня, расталкивая народ, добежала до лопаты:

– Лёша, постой!

Хозяин лопаты обернулся. Это был вовсе не Лёша, а усатый дядя.

– Тебе что, девочка?

– Ничего… Мне Лёшу…

– А я не Лёша, а Виктор Борисович…

– А почему у вас наша лопата?

– Ваша лопата? Забавно!

Усатый дядя переложил лопату на другое плечо и быстрей зашагал прочь от Тани.

Таня растерялась. Что ж теперь делать? Теперь надо идти обратно на трамвай. Билет у неё ещё остался. Вот он, в кулаке.

И Таня пошла обратно. Вдруг она увидела неподалёку, на высоком доме, большую букву «М». Это Таня знает, это метро. Они с мамой сколько раз ездили.

Таня вспомнила, как Стасик сказал: «На метро до Киевской». Значит, надо на метро до Киевской.

Таня пошла к букве «М» и вместе со всеми спустилась в подземный дворец. Там везде лампы, колонны, украшения. За перегородкой из серебряных труб стоит тётя в красной фуражке.

– Девочка, – сказала она, – а билетик?

Опять билет! Раньше, когда Таня была маленькой, было хорошо, никто не спрашивал билета. А теперь куда ни пойдёшь – билет!

Таня показала синий трамвайный лоскуток. Тётя взяла его и бросила:

– Этот не годится.

– Тётенька, у меня другого нету.

– Девочка, но ведь ты уже большая. У нас без билета только до пяти лет.

– Что вы, мне уже скоро восемь!

– Я вижу, —сказала тётя. – Отойди в стороночку!

– Тётенька, а вы подумайте, что я маленькая. Мне надо брата догнать, а деньги я забыла. А у меня дома своих восемь рублей тридцать копеек.

– Ну ладно, – улыбнулась тётя в красной фуражке, – я подумаю, будто ты маленькая. Иди!

И Таня прошла мимо серебряной загородки. Потом она подошла к лестнице, скок на бегущую ступеньку, потом скок со ступеньки и пошла по мраморному полу.

А кругом всё так красиво, всё блестит, взад и вперёд снуют люди… Таня стоит на платформе и думает: «Неужели здесь раньше стояли койки? И на них лежали мамы с детьми и бабушки? И мы с Лёшей! А наверху была тёмная Москва! Неужели это на самом деле было, как Лёша рассказывал?»

Таня поёжилась. Об этом даже думать и то страшно было. А сейчас здесь так светло, весело, хорошо…

– Отойдите от края!

Подкатил голубой поезд. Двери открылись. Таня шагнула в вагон. Двери закрылись.

– Готов!

Поезд помчался. Как быстро он шёл – быстрей всего на свете! Таня спросила:

– А на этом метро можно до Киевской?

– Нет, девочка, надо пересадку.

О, это даже лучше! Лишний раз на эскалаторе прокатиться.

Вот и станция. Эта ещё красивей, чем та. Тане очень хочется всё разглядеть – все фигуры, и узорные стены, и картины, но некогда. Надо скорее догонять Лёшу.

И Таня опять скок на лестницу, скок с лестницы, и вот снова поезд – не голубой, а шоколадный.

«Ту-у!..» – гудит машинист, и длинные светлые вагоны мчатся по подземным коридорам, сворачивая немножко то вправо, то влево. Маленькие фонарики за окном в туннеле так и мелькают, так и мелькают…

Вдруг что-то словно ударило в глаза. Таня зажмурилась. Потом открыла глаза. В вагоне стало ослепительно светло. Солнце так и хлынуло во все окна! Таня испугалась: как же это метро выскочило наружу?

Но никто не испугался. Поезд шёл по мосту. Внизу была Москва-река. Солнце купалось в ней. Под мостом проходил белый пароход, над ним полоскался флаг с буквами «М. В.».

Кто-то сказал:

– Канал Москва – Волга.

Люди на пароходе махали Тане руками, и Таня махала им в ответ.

По тут поезд снова нырнул в туннель. В вагоне опять настал вечер. А Таня словно ещё видела освещенную солнцем Москву-реку, белый пароход, флаг с голубыми буквами…

За окнами засверкали огни. Это Киевская. Здесь Таня никогда ещё не была. Надо нарочно приехать с мамой, чтобы всё рассмотреть – и потолок, и колонны, и стены… Но сейчас надо скорей наверх, к Лёше.

И вот Таня снова на улице. Перед ней просторная площадь и большой дом. Называется: Киевский вокзал. На нём часы. На них уже девять.

Здесь было много людей с лопатами. Некоторые лопаты были обмотаны цветными тряпочками. За теми Таня не бежала, а только за белыми. И всё-таки Лёши не было.

Но ведь Стасик ясно сказал: «На метро да Киевской». А потом он сказал: «На автобусе до Шумилова».

Теперь остаётся одно: ехать на автобусе до Шумилова. Там-то уж Лёша наверняка найдётся.

Таня спросила у милиционера:

– Где автобус до Шумилова?

Она боялась, а вдруг он скажет, что никакого Шумилова нет, и, значит, она не поняла Стасика! Но милиционер сказал:

– А вон там, на уголочке! – и даже руку к козырьку приложил.

Таня побежала через площадь к остановке. Народ садился в большой тёмно-зелёный автобус.

Толстая тётя – кондуктор – высунулась в автобусное окно и торопила:

– Побыстрей посадка, побыстрей!

Таня подняла голову и спросила:

– Сколько стоит до Шумилова?

– Три рубля, девочка… Побыстрей, граждане! Отправляю. Машина переполнена.

Три рубля! Таня задумалась. Ох, как много! Где взять столько денег? А дома в копилке восемь рублей тридцать копеек!

Тем временем автобус гуднул, выпустил голубой дым и укатил.

Таня долго смотрела ему вслед. Он быстро шёл по улице, чуть подавшись набок; вот он стал совсем маленький.

Таня вздохнула. Скоро он будет в Шумилове, а она всё ещё стоит здесь. Нет, стоять нельзя, а то они там всё выроют без неё. Надо идти туда, куда пошёл автобус. Теперь уже недалеко. И Таня зашагала в Шумилово вслед за большим тёмно-зелёным автобусом.