Текст книги "Военная Россия"

Автор книги: Яков Кротов

Ложно определение объекта истории России. «Россия» есть не название страны, а название империи. Эта империя родилась в XV веке из того, что осталось после распада Золотой Орды на ее западных, славянских окраинах. От Орды «Россия» унаследовала неудержимое желание утверждать себя за счет завоеваний, пусть даже в ущерб внутреннему содержанию.

Название «Россия» было заимствовано идеологами империи из греческого лексикона и заменило самоназвание «Русия». "Русская земля" – исторически первоначальное название ("откуда пошла есть Русская земля", – так начинается "Повесть временных лет"). Это название построено абсолютно по тому же принципу, что и "Немецкая земля" – «Дойчланд», "Английская земля" – «Ингланд». Для империи нужно было другое название.

Новорожденная империя осуществляла агрессию не только в пространстве, но и во времени. Любое государство создает миф о своей древности, стараясь возвести себя к наибольшей древности, по возможности – к началу времен. У англичан есть романтизация саксонской и кельтской древности, от которой в собственно английской культуре почти ничего не осталось.

Особенностью идеологии российского империализма было то, что он творил миф о своей древности, возводя себя не к XIV–XV векам, а к IX–X столетиям, – но пространством мифа выбирал не свою территорию, а территорию, которую требовалось завоевать, территорию "Киевской Руси", к которому Москва имела такое же отношение как Кенигсберг – к империи Карла Великого. Нежелание признать реальность своего позднего рождения включало в себя нежелание признавать реальность рождения Украины и Белоруссии, да и прибалтийских государств тоже.

О разрыве между Киевской и Московской Русью писал ещё в 1962 г. Джеймс Биллингтон (Биллингтон, 2004. с. 214)., которого за это критика "интеллигентные патриоты" Г.Флоровский и Д.Лихачёв.

Ложно определение субъекта истории. Кто населяет Россию? До 1917 года – подданные царя, после 1917 года – советские люди, с 1991 года – россияне. Имперское сознание отказывалось признавать русскими всех жителей страны, как это делалось в других империях, в том числе, Британской. Там, где империализм шел не только сверху, но и снизу, национализм был способен поставить национальное выше племенного. Еврей или алжирец получали признание в качестве французов. Индус или пакистанец становятся англичанами. Российский империализм шел только сверху, подавляя не только независимость завоеванных народов, но и независимость русского народа, подавляя национализм и патриотизм, которые тогда зрелы, когда включают в себя не противостояние «инородцам», а готовность ассимилировать всякого.

Ложно положение историка России. В отличие от историков Запада, в России историк не имеет автономного положения, ведь не имеет автономии и университетская система, нет ни политической, ни экономической автономии интеллектуальной среды. Во второй половине XIX века появилась автономия исторической науки, но революция вернула все в лоно деспотии. Чем большие обобщения требуются от историка, тем больше он обязан лгать в угоду власти. Относительная объективность может достигаться лишь в исследованиях на очень маленькие, неинтересные для власти темы, но историки трусят и здесь, потому что власть всегда может политизировать самую, казалось бы, безобидную тему. Поэтому изучение истории России требует делать поправку не только на те особенности исторического познания, которые характерны и для историографии Запада, но и на российский деспотизм.

Один из самых странных мифов российской истории – будто бы армия тут не влияет на политику. Между тем, все изменения в политическом строе, не говоря уже о переворотах, санкционировались армией. Первая русская революция не была поддержана армией и закончилась провалом, вторая и третья пользовались поддержкой армии – и увенчались успехом. Династия Романовых пришла к власти благодаря тогдашней армии – казакам. Ельцин победил Горбачёва благодаря поддержке военных – которым он дал новую жизнь, отдав в качестве игрушки Чечню. Лубянка удержалась у власти лишь потому, что задобрила армию деньгами. Отчасти миф основывается на том, что армия в России не существует отдельно, как во многих странах. Армия есть общество, она перемешана со всеми общественными слоями и составляет костяк этих слоёв. Царь, генсек, президент, – прежде всего главнокомандующие. Ярче всего это проявилось в Николае I, Николае II, Путине этих полковниках на престоле, но и другие русские властители не штатские были.

География. Основная географическая особенность России не её большие размеры, а всё-таки её морозы. Если бы Россия располагалась на широте Индии, улицы Москвы были бы устланы тысячами и сотнями тысяч нищих. Зима убивает их, оставляя в живых только тех, кто имеет теплый дом. Это создаёт видимость благополучия. При этом интеллектуальные столпы постоянно призывают ещё более «подморозить» Россию. Им не страшно подмораживание – они уже под непрерывное вопияние о своей нищете имеют и камины, и дачи теплые, и поездки в Турцию или Египет, то есть то, чего не имеет абсолютное большинство жителей страны. А интеллектуальное подмораживание им не страшно, ибо интеллект у них не существует, а "всё ещё существует", перемогается от одного вранья до следующего.

Российский милитаризм вряд ли имеет одну причину, но одну причину указать можно. Это очень материальная причина. Историк русского земледелия Леонид Милов подсчитал, что затраты на обработку земли в центральной России, в России границ XIV–XV веков, больше, чем доход с этой земли. Его выводы звучат как приговор:

«Земледелие в пределах исторического ядра Российского государства имело жестко ограниченные мачехой-природой рамки… Россия была многие столетия социумом с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. Исключительно экстенсивный характер земледелия, и невозможность при тогдашнем уровне российской цивилизации развивать производство путем его интенсификации неизбежно и постоянно выдвигали проблему освоения новых территорий для увеличения валового продукта земледелия».

Милов подсчитал, что на душу собиралось 21,4 пуда зерна в год. Этого могло хватить на питание людей, однако крестьяне были вынуждены прикармливать зерном скотину, продавать зерно для покупки того, что нельзя было произвести в хозяйстве.

Так что те горе-патриоты, которые подчёркивают, что Россия не имела выгод от своих колоний, просто плохо считают. Недаром страшный их сон – сокращение страны до размеров княжества Ивана Калиты. Завоёванные земли дали русским возможность выжить. (Жители этих земель, кстати, скорее мешали). Миф о том, что в России в её колоссальных современных границах слишком холодно для успешного земледелия – ложь.

Означает ли это, что военная экспансия была неизбежна? Нет, ведь многие страны мира в ещё худшем положении были, а некоторые и остаются, но не воюют. Настрой на завоевание ухудшил положение русского крестьянина, потому что от него стало требоваться ещё и поддерживать эти завоевания зерном – налогами, и свободой – точнее, пришлось пожертвовать свободой, принять крепостное рабство, поместную систему. Многие народы выбрались из нищеты, обусловленной природными условиями, благодаря напряжению творческих, а не военных сил. Российский же милитаризм сегодня сам – главная непогода России.

В любом случае, в современном мире зависимость от природных условий носит не прямолинейный характер, и княжество Монако не умирает с голоду, и Россия в границах княжества Калиты, без налогов с нефти, без воронежских чернозёмов и северных ископаемых, сейчас могла бы заработать на кусок хлеба, и даже с маслом. Конечно, это потребовало бы превратиться из военных в мирных жителей, но бывали и почудеснее превращения.

От "первоначального ядра" российский милитаризм убежал далеко. Однако, однако, крайне недоволен своей страной. Она кажется ему слишком холодной и скудной. Нефти – всего 7 % от мировых запасов. Между тем, население страны – 2,5 % от мирового, так что нефти на одного жителя страны в три раза больше, чем на среднего «землянина». Газа в России – 32 % от мировых запасов.

Милитаризм всегда брюзжит. Римская империя боялась завоевания города Рима и тогда, когда её границы уже были «превентивно» отодвигнуты до Персии. Россия как всякая агрессивная империя более всего боится вернуться в свои первоначальные границы. Быть размером с Польшу или Венгрию империалисту кажется унизительным поражением, обесценивающим все «подвиги».

Если же говорить о том, достаточно ли России быть такой, какова она сегодня, ответ прост: «да».

В России до сих пор есть города, которые отапливают мазутом (в том числе, Камчатка), но это – результат централизованного планирования. Камчатка вполне могла бы отапливаться собственными геотермальными источниками, как Исландия, но это не интересно номенклатурократии.

Зависти кажется, будто в России мало воды. Между тем, в Израиле, Индии, Китае – вот где не хватает воды. В России живет 2,5 % населения планеты, а речной сток составляет 10 % от мирового (Смирнов, 2006, 33).

Состояние воды в России плохое. Но ведь это В.Путин, придя к власти, прежде всего упразднил независимую природоохранную службу. Впрочем, и ранее она была «независимой» лишь в небольшой степени.

Россия – «лесистая» страна. Однако, в Европе в 1850–1980 гг. площадь лесов выросла на 4 %, а в России – сократилась на 12 % (Смирнов, 2006, 202).

Кого-нибудь утешит, что в Китае лесов стало меньше на 39 %?

Пахотные земли России составляют 121,6 миллиона гектаров (вся Белоруссия – 21 миллион). Пахотных земель в Канаде 20,2 миллиона, этого хватает для прокорма 31 млн. человек и остаётся на экспорт до половины урожая (когда год удачный).

При минимальной урожайности в 25 центнеров (реально даже сейчас – 30). Можно собрать зерна 125 млн. тонн, что достаточно для прокорма 180 млн. человек.

В Российской империи («СССР») пашни было больше на 42 %, но лучшие земли были именно в России: Казахстан, Азербайджан, Белоруссия не могли похвастаться хорошими почвами. Лучше, чем в России, были земли Украины, Молдавии, Грузии, но они составляли лишь шестую часть общесоюзных.

Главным аргументом милитариста становится «сибирский холод». Если бы Россия сохранила Аляску, империалист жаловался бы на её плохой климат. Что Сибирь с 1960-х годов кормит всю империю своей нефтью и газом, империалист из сознания вытесняет. Если Россия завоевала Ниццу, и на её климат жаловались бы.

Российские овощи и зерновые прекрасно приспособлены к российскому климату. Проблемы начнутся с потеплением: озимые хорошо приспособлены к холодным снежным зимам, и плохо – к бесснежным, пусть даже тёплым. Они будут гибнуть от вымокания и преть (Смирнов, 2006, 48).

Россия – страна с континентальным климатом. Этот климат может иметь среднюю годовую температуру ниже, чем морской. Однако, для проживания температура не решающий фактор. Например, на Камчатке основной климат – морской, неблагоприятный для зерновых и большинства овощей из-за холодного и дождливого лета. Тут же есть Камчатская впадина, – регион, благодаря высоким горам имеющий континентальный климат: сильные морозы, малоснежность, ранняя весна. Тут выращивают зерновые культуры и даже помидоры. Однако, и морской климат на Камчатке не помеха жизни: ведь в этом море лососевые рыбы.

Милитаризм вожделенно смотрит на всех соседей, но, когда он плачется на мороз, то особенно завидует, конечно, соседям южным. Между тем, комфортные условия для любой работы лежат в диапазоне от 12 до 24 градусов тепла. Выше этого – растёт число несчастных случаев, резко падает производительность труда.

«В Сибири … озимые культуры не растут – убиваются зимой морозами» (Паршев, 2000, с. 48). Неверно: с момента завоевания (или колонизации – в общем, тот же процесс, что при переходе Америки от индейцев к европейцам) Сибири в XVII веке русские получали тут прекрасные урожаи озимых. Однако, советская номенклатура сократила долю озимой ржи до 5 %, заставив сеять яровые – и урожаи резко сократились (Смирнов, 2006, с. 50).

Российский империализм, что характерно, не помнит, что коренное население Камчатки – ительмены – все погибли от оспы, занесённой русскими, в 1769 году. Впрочем, в официальных бумагах «ительменами» до сих пор именуются некоторые вполне русские люди, в которых есть ничтожная доля ительменской крови.

Морской климат в Исландии, континентальный – в Татарстане. Среднегодовая температура в Исландии на градус выше. Однако, в Исландии почти нет лета – там средняя летняя температура невысокая. В результате, в Татарстане в 20 раз выше плотность населения – даже резко континентальный климат оказывается благоприятнее для хозяйства. Он таким был и до открытия нефтяных месторождений.

Татарстан – среднее Поволжье – в Х веке был развит настолько, что воевода и дядя князя Владимира отговорил племянника нападать на этот регион (тогда – Булгарский эмират): «Такие не будут нам давать дани: они все в сапогах; пойдём искать лапотников». Сапоги – признак зажиточности (слово «сапог» пришло в русский из тюрского). Тысячу лет спустя большинство русских крестьян ходили в лаптях, сапог оставался предметом роскоши.

Теперь среднее Поволжье – русское. Никаких восторгов и благодарности империалист не испытывает. Он не благодарен и за русские чернозёмы, по качеству превосходящие американские, сибирские и канадские. «Русские» чернозёмы по происхождению – не русские, чернозёмы образуются лишь в степи, и русские, выйдя за пределы Волго-Окского междуречья, повели слишком интенсивную запашку. В XVI–XVII веках степи распахивались ещё не очень значительно, у казачества были другие заботы, а вот с XVIII века чернозём начал разрушаться. Тем не менее, самый большой удар по чернозёму был нанесён за считаные годы правления Хрущёва, когда тут стали насаждать кукурузу.

Империализм изначально основан на зависти, и зависть сопровождает его постоянно в самой простой форме: ложное представление о мире. Ему кажется, что японский Хоккайдо – субтропики (а тут многомесячный снежный покров), что в Канаде зима «мягче, чем даже в Польше» (Паршев, 2000, 45) – а зима в Канаде холоднее (средняя температура Варшавы в январе менее трёх градусов мороза, Монреаля – почти 9). Климат Монреаля аналогичен климату вполне российского Белгорода. Для яровых важно, чтобы летом было тепло, температура зимы их безразлична, а «что касается летнего тепла, то хоть в России, хоть в Канаде его как раз хватает на всей пригодной для земледелия площади» (Смирнов, 2006, 51).

Империализм утверждает: «В Западной Европе тёплый ветер дует всегда, поэтому к тому же (внимание, садоводы и огородники) не бывает заморозков (!!!)» (с. 40). Между тем, заморозки бывают даже в Англии, да что там – в Италии апельсинам угрожают заморозки до 6 градусов ниже нуля. В связи с чем И.Ю.Смирнов, подробно проанализировавший миф о российском климате, процитировал басню Крылова:

 
«Вот там-то прямо рай!
И вспомнишь, так душе отрада!
Ни шуб, ни свеч совсем не надо:
Не знаешь век, что есть ночная тень,
И круглый божий год всё видишь майский день.
Никто там не садит, ни сеет:
А если б посмотрел, что там растёт и зреет!
Вот в Риме, например, я видел огурец:
Ах, мой творец!
И по сию не вспомнюсь пору!
Поверишь ли? ну, право, был он с гору».
 

Миф о русском холоде гласит, что есть «закон природы», по которому нормальное хозяйство возможно лишь там, где среднегодовая температура не ниже двух градусов мороза. Во-первых, это неверно. Во-вторых, абсолютное большинство российских территорией имеют среднегодовую температуру теплее этих минус двух. «Минус два» – это Воркута, к примеру.

Впрочем, «минус два» – не приговор. Зачем было завоёвывать Илимск, в котором среднегодовая температура минус 3,6? Затем, что пока тут крестьяне хозяйствовали без опеки государства, они собирали 9-10 центнеров с гектара. В Канаде, в намного более тёплой европейской России в ту же эпоху урожайность редко подымалась выше 6 центнеров.

Миф о холоде утверждает, что Россия экспортирует сырьё, потому что любая техническая переработка обходится дороже, чем на Западе – холод вынуждает больше тратить на энергию. Успешный опыт Канады, Финляндии, Прибалтики это опровергает без труда. Правда, создатели мифов не только подтасовывают факты, но и прямо лгут – ленинская традиция. До революции бюрократия так не поступала.

Свящ. Анатолий Жураковский писал в 1916 году, что «в самой глубине русской души заложена тоска о всеобщем счастье, всеобщей гармонии, о спасении всех, даже до единого». Мысль к его времени уже более чем банальная, только спрашивается: точно ли тоскует русская душа о спасении всех? Или всё-таки – о завоевании всех? О, конечно, завоевать, чтобы осчастливить, спасти, гармонизировать, но именно ведь завоевать. Иначе непонятно, с чего бы тосковать – спасение всех вполне во власти Божией, тут верующий радуется, а не тоскует. Тоскует не миссионер, не спасатель, не проповедник, тоскует желающий завоевать и покорить, ибо он уверен, что натолкнётся на сопротивление.

«Призыв в армию» – главная угроза не только для каждого жителя России мужского пола и несовершеннолетнего, но и для женщин, и для стариков, ибо каждый беспокоится и за родственников. Угроза главная, но пустая, потому что родиться в России уже означает быть бессрочно поставленным под ружьё, вне зависимости от возраста, пола, образования.

Есть душа Россия, есть Россия бездушная. Они сосуществуют в пространстве и времени, но отнюдь не мирно. Россия бездушная, Россия военная воюет прежде всего с той Россией, у которой есть душа: сомнения и вера, любовь и ненависть, тоска и радость. Военная душа подменяет сомнения – разведкой, веру – молебнами перед боем, любовь – пожиранием начальства глазами, а ненависть – пожиранием врага зубами. Военная тоска – это отступление, военная радость – наступление.

Война не всегда – сражение, но всегда – армия. Военные веруют, что может быть война без ненависти, война с любовью к убиваемому врагу, с нежным закидыванием вражьего окопа гранатами. Но враг должен быть обязательно. «У меня есть враг, следовательно я – армия». Между тем, враг есть не всегда. Если враг не нападает, его создают, чтобы потом уничтожать, уничтожать, уничтожать… Главное, не уничтожить врага окончательно. Смерть противника, хотя бы потенциального, есть смерть военного, гибель армии.

Александр Корнилов (1862–1925) писал:

«Содержание служилого сословия сделалось господствующим интересом в Московском государстве, поглощавшем все остальные интересы страны. Этому интересу всё приносилось в жертву… Эта же неизбежность постоянного многовекового напряжения средств страны, малонаселённой и вынужденной отстаивать, охранять и постоянно расширять и без того непомерно растянутые границы, привела к тому, что население обращено было к отбыванию тяжёлой государственной повинности того или иного рода».

Ключевский писал о реформах Петра I: «Война была главным движущим рычагом преобразовательной деятельности Петра». Однако, то же можно сказать и о реформах Ивана Грозного, и о политике царя Алексея Михайловича.

Александр Гольц отмечал, что «созданная Петром армия перемалывала мужское население империи. … Практически все налоги, собираемые в России, расходовалимсь исключительно обеспечения вооружённых сил. Пётр довёл эту систему до совершенства – армия сама собирала предназначенные для её содержания налоги. … Армия отправляла на территории Российской империи основные функции государства» (185). При этом армия раздувалась, воевали не умением, а числом (хотя провозглашалось хвастливо обратное). Демограф Б.Урланис подсчитал, что из 120 тысяч солдат, погибших в 1700–1725 гг. в бою или от ран погибла только треть.

В середине XIX века Николай Обручёв писал: «Что армии обеспечивают безопасность государства, это совершенно справедливо, но чтобы они были опорной точкой его самобытности, – это чистый софизм. Самобытность государства укореняется и развивается гражданской его жизнью, а не военною, иначе царства Чингисханов, Тамерланов и других были бы прочны и монголы до сих пор владели бы Россией» (181, цитата по изд.: Государственная оборона России. Императивы русской военной классики. С. 83).

Американский историк Уильям Фуллер:

«Как раз то, что делало Россию отсталой, менее развитой, чем Западная Европа, – самодержавие, крепостное право, бедность, – парадоксальным образом превращалось в источник военной мощи. Самодержавие могло полностью мобилизовать российскую экономику для ведения войны. Режим несвободы позволял неограниченно выкачивать людские и материальные ресурсы из деревни»

«В докладной записке царю российский Генеральный штаб с гордостью сообщает, что между 1700 и 1870 годами страна воевала в 38 войнах и, за исключением двух, они были наступательными» (Сухотин Н.Н. Война в истории русского мира. СПб., 1898. С. 113–114).

Милитаристы и те добрые западные люди, которые приветствуют в России диктаторов любой зверскости и лживости, лишь бы "эти русские" не рванули в хаос. Ведь понятно, что из всех объединений людей только армия – такое явление, которое без твёрдой руки сразу превращается в банду, опасную для окружающих. Россия, безусловно, армия. Но это означает лишь одно: надо помогать ей перестать быть армией, а не укреплять её военный скелет.