Текст книги "Как Иван - крестьянский сын Змея-Горыныча победил (СИ)"

Автор книги: Ягода Лесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Лесная Ягода
Как Иван – крестьянский сын Змея-Горыныча победил

Как Иван - крестьянский сын Змея Горыныча победил

(новая русская сказка)

В некотором царстве люди некогда хорошо жили: мед-пиво пили, свадьбы играли, да добра наживали. Вот только завелся там Змей Горыныч о трех головах да о семи хвостах. Прибыл он из стран чужедальних гостем незваным-нежданым, и съедал по три человека в день.

Змей тот, однако, хитер был, и до поры до времени предпочитал свой погибельный промысел напоказ не выставлять. Потому выбирал он себе для еды обычно нищих бродяг или старичков одиноких. Хоть и не шибко вкусно, да зато никто и не хватится, не забьет тревогу.

Все бы ему, Змеищу поганому, жиреть да новые головы отращивать, только угораздило его однажды сожрать одного мужичонку по прозванию Петрович, пьяненького да задрипанного, что в канаве придорожной спал. Решил Горыныч, ну кому такой надобен, и крепко просчитался.

Мужичонка тот оказался мастером по канализации. Да работал он не где-нибудь, а в царском дворце. Мастер – золотые руки, с детства к своему делу приставлен, и другого такого во всем царстве днем с огнем не сыскать. Потому как дворец царский строился давно, и перестраивался много раз, цари и царицы особы привередливые, подавай им, вишь, удобства, как в Европах да Америках. Вот и получилась там такая система канализации, что сам черт ногу сломит. Один Петрович во всем этом разобраться мог. Тут прочистит, там подкрутит, так оно все и работает, как часы.

Как назло во дворце засор приключился. И поперло все добро из отхожих мест не туда, куда положено. Царь увидел, ногами затопал, да как заорет: – Где Петрович?! Немедленно найти, протрезвить, во дворец доставить!

Вся стража на ушах стоит, Петровича ищет, найти не может. А нечистоты уже по парадной лестнице стекают, стыд-позор на весь мир, а запах... К розыскам все тайные спецслужбы подключились, да толку никакого. Наконец, нашли бабку одну, которую считали умом тронувшейся. Она из окна видела, как Змей Петровичем закусывал, с тех пор на нее трясучка-то и напала.

Вызвали во дворец мастеров заморских. Одни пришли, посмотрели, руками развели. Это починить, говорят, невозможно. Противоречит законам физики. Пригласили других. Те походили-посмотрели-посчитали, с царя кучу денег содрали, всю канализацию окончательно раскурочили, да к себе на родину и сбежали, с царскими-то деньгами.

Третьи пришли, а нечистоты уже весь фундамент пропитали. Эти честными оказались – тут, говорят, весь дворец сносить надо, и новый строить, по самым современным технологиям. Царь в голове почесал, хотел было их прогнать, да тут царица прибежала: – Что ж ты, такой-сякой, творишь? – кричит. – Дочка на выданье, а во дворце такая вонища, что ни один жених с визитом пожаловать не решится!

Ну, раз такое дело, царь велел министру финансов взять кредит и построить новый дворец. Пока стройка идет, пришлось в старом жить по-старинке, как деды и прадеды жили – без канализации.

Живет царь без канализации неделю, другую, царица его пилит каждый день, никакого, вишь, удовольствия от царской должности. Зовет он к себе министра обороны и приказывает изловить того Змея, а не получится – на месте уничтожить.

Ну, министр обороны спустил царский приказ по инстанциям, и стали они там операцию разрабатывать. Змей-то не дурак, в горах логово себе устроил, его так просто и не достанешь. Царь все быстро хочет, пришлось отрядить целую дивизию, чтоб наверняка покончить с вражиной. Да воюют-то, известно, не числом, а умением, так и полегла целая дивизия в тех горах, Змеевым огнем пожженная.

Что делать царю? Объявил он указ – кто Змея поганого уничтожит – тому полцарства и царскую дочь в жены. Царица в слезы, а царь ей: – Молчи, дура! Сама ж до такого довела!

Ну, той делать нечего, надулась, как мышь на крупу, да и заперлась у себя в покоях.

О ту пору приехал в город на базар старик-крестьянин с тремя сыновьями. Старшему двадцать годочков, среднему – восемнадцать, а меньшому, Иванушке, всего-то семнадцатый пошел. Ходят они, значит, по базару, а тут царский указ объявляют. Старик ничего не сказал, а старшие его сыновья только плечами пожали – нашли, дескать, дураков, жизнью своей драгоценной рисковать. Полцарства, оно, конечно, хорошо бы, да уж лучше синица в руке, чем журавль в небе. Иван же возьми да и ляпни – а я бы пошел на Змея. Братья его на смех подняли, так что он не знал, куда и деваться.

Ходили-бродили они по базару, старшие браться с отцом разные товары выбирали да торговались, а Иван все о царевне думал: – Вот бы хоть на нее посмотреть!

Пошел он ко дворцу, ходил-ходил вокруг да около, а там стража стоит, никого не пускает. Вечер уже, темнеет, во дворце свет в окнах гаснет, не до праздников с пирами да балами нынче, только в одной башне маленькое окошечко светится. И тут будто что-то его в сердце кольнуло: там она, верное дело!

Побежал Иван в лавку к купцу заморскому, который трубами подзорными торговал, да и выпросил у него одну на время, а в залог одежду новую оставил, что ему родители к поездке в город по последней моде и за большие деньги справили: сапоги, кафтан, шапку да пояс.

Залез он на высокое дерево, оно как раз напротив той башни росло, да и направил подзорную трубу на то окошечко. И точно – сидит у окна царевна, волосы золотым гребнем расчесывает. Иван смотрит на нее, глаз оторвать не может. А она волосы расчесала и давай платье снимать.

Тут Иван не удержался на ветке и полетел вниз. Хорошо хоть рубахой за сук зацепился, иначе бы и костей не собрал. А труба заморская на землю упала и разбилась.

Возвратился Иван к родителям на постоялый двор босой, без кафтана, без пояса, да без шапки. Мамаша его, Матрена Никитишна, только руками всплеснула и давай браниться: – Ах, ты, разъэдакий, только новую одежу справили! Вечно на тебя не напасешься: то порвешь, то измажешь! И куда ж ты вещи-то дел, окаянный? Неужто пропил или на девок спустил?

Братья старшие смеются, старик-отец, Степан Егорыч, по случаю поездки в город подвыпивший, брови нахмурил, а сам сквозь усы улыбается и думает: – Взыграла и в нем наша порода молодецкая!

А то все переживал старый, что два сына у него нормальные люди, третий же – дурак. С самого детства как только не куролесил – то крылья, будто у птицы, сделал да с крыши спрыгнул, хорошо еще, что только ногу сломал, а не шею, то крысу из катапульты соседке в окно спальни нечаянно закинул, прямо в кровать угодил, и на визг несчастной бабы вся деревня сбежалась, думали, пожар, или убили кого.

Другие-то дети как дети, деньги им дашь – они лакомства да игрушки накупят, или обнову модную, чтоб пофорсить, значит, перед девками, а Ивашка, будто блаженный какой, все на книжки изведет.

Так что обрадовался Степан, что сын его младший, наконец, к молодецким утехам потянулся. Пожурил, конечно, для порядку, но не сильно – дело молодое, когда и погулять-то еще.

Стоит Иванушка посреди горницы, с ноги на ногу переминается да краской заливается, но молчит. Потому как правду сказать стыдно, а врать он не умел.

Наутро проснулся Иван и понял, что влюбился в царевну по уши. Пал он отцу в ноги и говорит: – Благослови меня, батюшка, Змея Горыныча воевать идти, хочу царскую дочь в жены, и полцарства впридачу. Про полцарства это он так сказал, для пущей убедительности, ему-то самому оно без надобности было.

Выслушал его старик, да так и сел. Это какой же, думает, мне убыток будет: коня ведь ему надо справить, ружье да саблю, а как уйдет, и работника лишусь. Хотя полцарства тоже на дороге не валяется...

Матрена Никитишна прибежала, закудахтала, как курица: – Что ты, что ты, сыночка! Даже не думай! Опасно это! Змей тебя побьет да огнем пожжет!

– Так я ж мужчина, мама! – Иван ей отвечает.

– Ребенок ты еще, сыночка! Не пущу тебя никуда!

Тут Степан Егорыч вмешался: – Ну что ты, старая, не в свое дело лезешь? Гляди, побьет он Змея, будем мы с тобой царь с царицей – на золоте есть, на золоте спать, на золоте нужду справлять!

Матрена как услышала, аж подскочила: – Не отдам сыночку на погибель! Даже не думай, старый! Давно сковородкой по башке не получал или скалкой вдоль хребта?

– Ну что ты, что ты, уж и пошутить нельзя! – заюлил Степан, на том разговор и окончился.

Что было делать Иванушке? Встал он посреди ночи, взял свою одежонку старенькую да пару сухарей из дорожных припасов, и пошел налегке Змея воевать. Авось, думает, по пути разживусь конем да оружием, за любую работу возьмусь, заработаю и куплю.

Дорога к горам, где Змей Горыныч поселился, шла через Златоборье. Так огромный дремучий лес назывался, что с незапамятных времен на этом месте рос. Изобиловал он родниками хрустальными и ручьями звонкими, что текли в речку полноводную. Были там и болота топкие, они раньше все царство клюквой, морошкой да голубикой кормили. А деревья в нем росли такие красивые и высокие, что дух захватывало.

Идет Иван по лесу, перешагивает ручьи пересохшие и удивляется – где ж красоты и богатства те, о которых люди говорили? Вдоль дороги одни пни торчат, а что остались из деревьев – все корявые да кривобокие, даже листья какими-то насекомыми изъедены. Редко когда и птичья трель прозвенит.

Услышал Иван стук топора и пошел на него. Дай, думает, спрошу, что за напасть со Златоборьем приключилась. А там, слово за слово, может, и насчет работы какой договорюсь.

Дошел он до вырубки и видит – работники, маленькие да кривоногие, как жуки чернявые, так кишмя и кишат. Одни облепят ствол дерева, ну что твои муравьи, и тащат, а другие, с топорами да пилами, деревья валят, сучья рубят.

Вот пилят двое дерево большое, а по стволу белочка мечется, из дупла бельчат спасает. Дерево уже качается, того гляди, упадет, не успеть ей. Увидел это Иван, жалко ему стало, и крикнул работникам, чтоб подождали немного. Те пилить перестали, да на Ивана с руганью накинулись. Пока тот с ними препирался, белка своих бельчат как раз на другое дерево перетаскать успела.

Понял Иван, что работы ему здесь не светит, и пошел дальше своей дорогой. Вдруг ему на плечо та самая белочка прыгнула, и говорит человеческим голосом: – Спасибо тебе, добрый молодец, что моих детей спас! Может, и я тебе пригожусь!

Рассказал ей Иван, куда путь держит, а белочка ему к Бабе-Яге дорогу показала, она, говорит, самая старая в Златоборье, все знает, должна помочь.

Пришел Иван на полянку, там избушка на курьих ножках, и в ней Баба-Яга сидит. Двор у ней мусором завален, огород бурьяном зарос, в избе грязища. Принюхалась она носом крючковатым, да вдруг улыбнулась во все свои три зуба: – Эх, давненько я русского духа не чуяла!

Иван ее поприветствовал, поклонился, как положено, тут уж бабка совсем ошалела от радости, забегала, засуетилась, со стола пыль да объедки смахнула, горшок со сметаной достала и принялась гостя потчевать. А он вынул свои сухари, сам поел, и ее угостил.

Разговорились они, и поведала Баба-Яга о той беде, что со Златоборьем приключилась: – Приехал сюда купец один, сначала все высматривал, вынюхивал, да ко мне в друзья-приятели набивался. А я-то, старая дура, на его речи льстивые да подарки копеешные и повелась. Угостил он меня медом хмельным и подсунул бумагу какую-то подписать. А потом оказалось, что я ему спьяна отдала все Златоборье в аренду на сорок девять лет!

– И давно это было, бабушка? – спросил Иван.

– Вот уж семь годков минуло...

– Так ведь через сорок два года здесь одна голая пустыня останется! – ужаснулся Иван.

– Останется, – закивала Баба-Яга. – Купчишка этот так и сказал: – Миллионов десять отсюда вытрясу, а потом хоть трава не расти! А что делать – ума не приложу.

Пригорюнилась бабка, даже слезу пустила. И тут стук в дверь раздался.

– Кого это там несет? – заворчала Баба-Яга.

– Да я это, Леший! На Кикимору жаловаться пришел. Она, зараза мокроносая, мой последний нетронутый кусочек леса заболачивать стала! Я уж ей хотел космы зеленые повыдрать, так она разревелась. Нет больше, говорит, моего болота. Купец канавы прокопал, воду в речку спускает, собирается торф добывать. Ну, я плюнул и пошел к тебе. Может, посоветуешь, как дальше-то быть. И Водяной еще совсем обнаглел...

– Эх, старый, я и сама не знаю, как дальше жить будем. Намедни летала я к этому аспиду, за Кикимору просила, чтоб болото ее не трогал, так он меня обругал да выгнал, еще и ступу продырявил и помело сломал.

Иван их разговор слушал, слушал, решил, что утро вечера мудренее, и спать лег. Наутро поднялся, Баба-Яга его завтраком накормила да проводить хотела, а он вместо этого пошел в чулан, взял оттуда лопату заржавленную, наточил, черенок новый выстругал и пошел огород копать.

Ну, раз такое дело – разожгла бабка печь, нагрела воды, избу моет, баньку топит да обед сытный варит.

Видит Иван – идет к избушке старичок сгорбленный. До того старенький, что песок из него сыплется. Поприветствовал его парень, и Баба-Яга тут как тут: – Что тебе, дедка Песчаник, надобно?

А тот принялся на купца жаловаться. Лучшие, говорит, бугры песчаные срыл, а Водяной тут как тут – затопил все.

Иван тем временем крыльцо развалившееся подправил, ступу отремонтировал и помело. Баба-Яга на радостях гостей созвала – и Лешего, и Песчаника, и Кикимору с Водяным не забыла. А Иванушке того и надо. Как они все собрались, он им и говорит: – Что ж вы все враждуете? Златоборье поделить не можете? Так скоро и делить станет нечего!

– Ой, нечего! Все-то купец проклятый разорил! – заплакала Кикимора.

– Враг у вас один, а вы друг с другом грызетесь! – укорил их Иван.

– А что делать-то остается? Выживают ведь из родных мест! – проворчал Леший.

– Разве ж вы не понимаете, что Златоборье – всем вам дом? – спрашивает Иван. – Значит, вы все вместе и спасать его должны!

– Правильно говорит парень! – прошамкал Песчаник.

– И я давно уже подумывал, сообща бы на купчишку навалиться, глядишь, и одолели бы, – согласился Водяной.

Для начала решили Кикиморе помочь – болото ее спасти. Песчаник все канавы, что купец выкопать велел, песком затянул, а леший корнями деревьев да кустов переплел. Все, что наработают землекопы – тут же в негодность приходит. А тут еще Водяной подсуетился – подпустил воды вокруг балаганов, где работники купцовы жили, а Кикимора в сырости комарье развела. Ну, те костры жгут день и ночь, прокоптились все, ни выспаться, ни работать толком – чешутся от укусов.

Иван же решил к купцу сходить, посмотреть, что за человек. А тот ни то, ни се оказался, плюгавенький такой да плешивенький. Ну, Иван с ним слово за слово, и обмолвился купец, что он в шахматы играть мастер. Не нашлось, говорит, еще человека, чтоб меня обыграл!

– А если я тебя обыграю? – спросил Иван.

– Проси тогда, чего хочешь! А проиграешь – пойдешь ко мне в кабалу до самой смерти! – засмеялся купец.

– Согласен, – отвечает Иван. – А если выиграю – ты мне договор аренды на Златоборье отдашь!

Ну, ударили они по рукам и сели играть. День к концу подходит, а купцу никак Ивана не одолеть. Ночь уж на дворе, слуги лампы принесли, а они все играют. Купец как только голову не ломал, от натуги аж бордового цвета сделался, но Иван под утро все равно ему мат поставил.

Рассердился купец, разобиделся, а виду не подал. Повел Ивана в подвал, отдам, говорит, тебе бумагу-то, сам же толкнул его в кладовочку пустую, дверь железом окованную захлопнул и засовом тяжелым затворил.

Думал купец, помрет там парень от голода и жажды, никто и не узнает. Только Златоборье не простое место было. Мыши, что у злодея в подполе жили, нашептали дедку Песчанику, а тот тревогу поднял. Да велел мышам об Иване заботиться, пропитание ему носить.

Возмутились все жители Златоборья подлостью купцовой, и давай ему всячески вредить. А раз они теперь без вражды действовать стали, а сообща, друг другу помогая, то пошел у купца один сплошной убыток. В конце концов, явились к нему работники его и говорят: – Мы сюда из чужедальних стран приехали монету звонкую зарабатывать, а не мучиться, да жизнью рисковать. Отдавай-ка ты нам заработанное, и пойдем мы прочь!

Схватился купец за голову, горы им златые сулил, но те не согласились, так и ушли, бывшего хозяина проклиная, потому что он им не все заработанное отдал. А напоследок со злости еще лесопилку подожгли.

Увидел купец, как в одночасье все его богатство прахом пошло, чуть его удар не хватил. Отлежался немного, да вспомнил, что люди ему говорили – не простое, мол, это место. Испугался купец, как бы и вовсе жизни не лишиться, пошел, выпустил Ивана, и бумагу злополучную ему отдал. Тот ее Бабе-Яге отнес, а она в печке сожгла. И говорит Ивану: – За то, что ты наше родное Златоборье спас, проси чего хочешь!

А Иван ей отвечает: – Да я-то тут, бабушка, причем? Вы сами все, и меня еще выручили.

Бабе-Яге его скромность сильно по душе пришлась, пошепталась она с Песчаником, да Лешим, те ей принесли чего-то, она и дает Ивану: – Вот тебе, молодец, ружье двуствольное, что без промаха стреляет. А вот сабля, да не простая, а булатная. Любой доспех разрубит, как бумагу. Змей-то, гляди, медной чешуей покрыт, простой клинок его и не возьмет.

А потом бабка как свистнет три раза, у Ивана аж в ушах зазвенело. Видит он – златогривый конь к избушке бежит, под его копытами земля дрожит.

– И конь этот не простой, – говорит Баба-Яга. – Скачет высоко и далеко, через любую пропасть тебя перенесет.

Обрадовался Иван, не знает, как и благодарить за такие подарки. Ну, жители Златоборья его проводили, удачи пожелали, да за работу взялись – родные свои места в порядок приводить.

А Змей-Горыныч, как войско царское погубил, почувствовал свою силу и вовсе обнаглел – принялся нападать на людей безо всякой опаски. Дошло до того, что повадился поганый в стольный град. Однажды пролетал он над дворцовым садом и утащил саму царевну.

Царь с царицей в слезы, единственная ведь дочь-то. Царь опять указ объявляет, кто царевну спасет – тот ее и замуж возьмет, полцарства получит и наследником престола станет.

А Иван тем временем уже далеко. Смотрит он – впереди вершины гор показались, где Змей логово свое устроил. Как преодолеть скалы неприступные да пропасти бездонные? Как от взгляда Горыныча укрыться, сверху-то поганому все хорошо видно?

Подумал Иван и решил спрятаться, дождаться, когда Змей на промысел свой улетит. Свечерело, ночь прошла, утро наступило, к полудню уже дело, как зашумело вдруг в небе, будто буря началась. А это, вишь, Змей над горами поднялся. Покружил он над логовом своим, да и улетел куда-то.

Иван тут же на коня, и вперед. Подъехал к самым горам, а там кругом кости обгорелые лежат. Страшно стало парню, но вспомнилась ему царевна, и направил он коня на первую скалу. Баба-Яга не обманула – конь скалу эту одолел. А за ней пропасть, конь и ее перепрыгнул.

Вот уж и логово Змеево близко, да глянул Иван в небо, а там черная точка показалась – Горыныч домой возвращается. Вокруг ни деревца, ни кустика – куда спрятаться? Хорошо, в скале неподалеку пещерка оказалась, всадник и конь туда еле поместились, но сверху их не видно было. Так и спаслись.

Дождался Иван, когда Змей опять улетит, вывел коня из пещерки и к логову поганому поскакал. А вход в него камнем большим заложен, человеку отвалить не под силу. Что делать?

Походил Иван кругом, посмотрел, видит – чуть повыше кусок от скалы откололся, еле держится, того гляди, упадет. Подпер он его с одного боку камнями, чтоб, значит, в нужную сторону катился, и налег плечом. Оторвалась глыба, покатилась по склону, камень, что вход закрывал, с места и сдвинула.

Отпустил Иван своего коня, взял саблю и ружье, и в открывшиеся ворота ступил, а там грязь да смрад стоит. Идет он, думает, надо бы хоть где-то спрятаться, Змея дождаться, чтоб на него напасть.

Вдруг навстречу два человека вышли, в одеждах кожаных с поясами медными, а на поясах тех кнуты свернутые подвешены. Змей-то о ту пору в свое логово немало людей перетаскал и рабами сделал. Они в пещерах глубоких камни самоцветные добывают, на свою горькую долю плачутся, и нет им избавления. Только те, кого Иван встретил, не простые рабы были. Они перед Горынычем все лебезили да выслуживались, он их надсмотрщиками над остальными и поставил. И было от них зла людям больше, чем от самого Змея.

Иван-то от них плохого не ожидал. А они накинулись на парня, связали, избили, да Змея дожидаться кинули.

Иван их и спрашивает: – Что ж вы с соотечественником своим так обходитесь?

– Какие мы тебе соотечественники, – отвечают, – мы теперь Змею Горынычу рабы верные.

– Рабы? – удивился Иван. – Так я ж освободить вас пришел!

– А зачем нам твоя свобода? – смеются. – Что мы там видели? Работали от зари до зари, да все нами помыкали еще. Здесь же мы сами начальники, кого хотим – казним, кого хотим – милуем.

Змей прилетел, увидел Ивана, испугался, как же так, в самое логово проникнуть умудрился. Тем рабам, что его пленили, по монете золотой кинул. Парня же в яму посадил, в камне вырубленную, и решеткой железной закрыл. Жди, говорит, пока не придумаю, какой смерти тебя предать.

Осмотрел Иван яму, нет нигде ни щелочки, ни трещинки, решетку подергал, а она крепкая. Сидит и думает, как же ему выбраться. Вдруг услышал он чьи-то шаги легкие, поднял голову, видит – девица. Он-то ее не узнал, а это сама царевна оказалась. Тогда, в подзорную трубу, он мало чего и увидел, она спиной к окну сидела.

Подала ему девица кувшин с водой да каравай хлеба, и спросила, кто он и как к Змею в логово попал. Иван ей рассказал, да саму о том же спросил.

– Зовут меня Аленой, – отвечает девица, – и принес меня сюда Змей прямо из стольного града.

А что она царевна, не сказала, да и убежала сразу. – Нельзя мне здесь, – говорит, – быть, Змеевы прихвостни кругом бродят, следят. Шибко осерчал Горыныч, что ты прямо в его логово пробраться сумел.

Как улетел Змей на свой разбойный промысел, взяла Алена в его покоях ключ от решетки, Ивана и выпустила. Тот сразу думает, как бы оружие найти, девица ему и тут помогла – дорогу в кладовые указала, где Змей добро свое держал.

Вошли они в Змеевы кладовые, а там чего только нет – и золото, и камни драгоценные. Ходят они, смотрят, нашли оружие Иваново, и скорей обратно. Только Иван по пути камешек один прихватил, что Сердцем Горы называли. Красный, будто в нем огонь горит, а формой и впрямь на сердце похож. Очень уж хотелось парню что-нибудь Алене подарить.

– Как же ты один на Змея пойдешь? – спрашивает девица.

– А что, – отвечает Иван, – так и пойду, куда деваться-то.

– Возьми меня с собой! – взмолилась она. – Дай мне ружье твое, я стрелять умею. Вместе-то мы лучше справимся.

Иван сначала ушам не поверил, не привык он к такому. Да и боязно ему за Аленушку: – Как же, – говорит он, – я тебя на такое опасное дело возьму? А случится с тобой что, я вовек себе не прощу.

– Ах, Иванушка, – отвечает ему девица, – если и придется в бою со Змеем погибнуть, лучше уж так, чем в рабстве горьком медленно умирать душой и телом.

– Ну что ж, – согласился Иван, – давай тогда думать, как нам Горыныча одолеть.

Думали они, думали, и придумали. Спрятались в покоях Змеевых, затаились, дожидаются, когда поганый прилетит. Решили, что Алена в него из ружья выстрелит, а Иван тут же, пока враг в замешательстве от неожиданности будет, на него с саблей кинется.

Возвратился Змей в свое логово, только сунулся в свои покои, а там его уже встречают. Подняла девица ружье, да пришло ей вдруг в голову: Змей-то от хвостов до голов медной чешуей покрыт, что ему сделается. Но не растерялась она, сообразила. Прицелилась хорошенько, прямо в глаз Горынычу и угодила. Тот завыл, головами затряс, хвостами забил. Куда попало огнем плюется, только держись. Тут уж Иван не оплошал, подскочил поближе, махнул саблей и разрубил поганому брюхо ненасытное. Ну, Змею деваться некуда, подрыгал ногами, подергал хвостами, да издох.

Выпустили Иван с Аленой рабов из подземелий, сели на коня и поскакали домой, в стольный град. Заглянули и в Златоборье, а там уже вовсю деревца молоденькие зеленеют, птицы поют, да ручьи журчат. Навестили Бабу-Ягу, та обрадовалась, приняла их, как гостей дорогих. И уж так ей Аленушка по душе пришлась, что подарила ей бабка кувшинчик с живой водой: – Будешь, – говорит, – умываться ею раз в год – до старости красавицей останешься!

Дорогой все Иван с Аленой говорили, наговориться не могли. Очень уж они друг другу по душе пришлись, да и понимали один другого с полуслова, потому что на многие вещи одинаково смотрели. Иван и сам не заметил, как образ царевны, что он в башне через подзорную трубу подглядел, потускнел и развеялся. Та же, что рядом с ним была, для него дороже всех на свете стала.

А как к стольному граду подъезжать, подарил Иван девице камень-сердце, да просил ее за него замуж пойти. Алена-то сначала засмущалась, а потом согласилась и даже позволила себя в щеку поцеловать.

Вот перед ними уж и ворота городские. Отпустили они обратно к Бабе-Яге коня, что им такую добрую службу сослужил. Пришла пора расставаться.

– Как без тебя буду, не знаю, – говорит Иван. – Только мне родителей повидать надобно. Матушка-то, поди, по мне уж все слезы выплакала. А навещу их, сразу в город приеду, свататься! Как мне только тебя найти?

– Ты приезжай, а я сама тебя найду! – ответила Аленушка, и к городским воротам заторопилась.

Иван только ей вслед посмотрел, и в свою деревню отправился. Матрена Никитишна да Степан Егорыч так обрадовались, и словами не передать. Они уж и не чаяли меньшого сыночка живым увидеть. Закатили пир горой, всю деревню созвали.

Отец уже планы на полцарства строит, а Иванушка об этом и не думает. Что ему полцарства и царевна, ему главная награда, что людей от ворога поганого избавил, да любовь свою встретил.

А в царском дворце кто обрадовался, а кто и не очень. Был у царя секретарь, захудалый дворянский сын, издалече в стольный град приехал, да очень уж усердно при дворе лизоблюдничал, так и должность свою, к государю близкую, выслужил. Как услыхал он про Ивана – крестьянского сына, что царевну спас, взыграла в нем зависть черная. Сам-то он давно на царевну зарился, только она на него и не глядела. Разузнал он про Ивана, кто, да откуда, и решил его сгубить.

Наврал царю, будто у него мать померла. Ну, царь его и отпустил на похороны. А он тайно в Иванову деревню пробрался, да к братьям его старшим подлез. Наговорил, будто слышал, как меньшой их брат над ними превозносился, да за насмешки и издевательства рассчитаться грозился. Говорил-де Иван, буду братьями, как слугами, помыкать, захочу – хоть пятки себе целовать заставлю.

Рассвирепели братья, и решили Ивана со свету сжить. В деревне-то люди все знают, все видят, не скроешься, так они его по наущению царского секретаря на окраине стольного града подстерегли.

Убили братья Иванушку, а тело в высохший колодец бросили. В тот самый миг почернел у царевны камень-сердце, и поняла она, что беда с ее суженым случилась. Одела она служанкино платье, взяла кувшинчик с живой водой, и побежала по городу. И чем ближе она к злополучному колодцу подходила, тем тяжелее камень у нее в руке становился. Нашла она Ивана, и всю живую воду на него вылила. А как только он ожил, бросилась Аленушка его обнимать да целовать, очень уж сильно испугалась, что навек с ним расстанется.

Увидел Иванушка пустой кувшинчик, и говорит: – Что ж ты подарок не сберегла, всю воду чудесную до капли вылила!

– Зачем мне, – отвечает Аленушка, – красота до старости, если тебя рядом не будет!

Иван уж и во дворец-то идти не хотел, да Аленушка настояла, нехорошо, мол, выйдет, невежливо. И обещала сегодня же с родителями своими познакомить.

Пошел Иван к царю, поклонился, да и говорит: – Змея-то я убил, а на царевне жениться никак не могу, потому что другую люблю!

Царь как услышал, так и сел, хорошо хоть, не мимо трона.

И тут вдруг выходит из-за занавесочки парчовой его Аленушка, в платье, золотом расшитом, с венцом из драгоценных камней на голове, и пальчиком грозит: – Ах, не хочешь, значит, на мне жениться?

И смеется, да так весело, что Иванушка и сам заулыбался.

Ну, царь, делать нечего, поселил Ивана во дворце новом, уделил ему комнаты с мебелью из красного дерева да одежду царскую, приставил к нему слуг. А сам да царица на дочку с двух сторон насели: – Как это ты за мужика сиволапого замуж пойдешь? Не пара он тебе!

Царица начала козни строить: – Напоить его допьяна, да и оженить на какой-нибудь служанке!

Уж она к Ивану и так, и эдак, мол, уважь будущую родню, выпей по случаю радости такой. А тот ей все одно отвечает: – Не обессудь, матушка-царица, не охоч я до хмельного зелья!

Та разозлилась, да и задумала Ивана вовсе извести. К тому времени секретарь царский вернулся, и царица ему кучу золота посулила, чтоб Ивану в питье яд подсыпал. Ну, тот дождался, когда стол к ужину накрыли, да и подложил отраву в бокал, что перед Ивановым местом стоял.

Вот сели все за стол, а у царевны камень-сердце в руке был. Только она его между собой и женихом положила, потемнел камень. А как Иван руку к бокалу протянул, стал чернотой наливаться.

Заподозрила царевна неладное, и говорит: – Что-то я нынче сон видела, будто за ужином за стол все сели, да не все из-за него встали. Уж не подсыпал ли какой злодей отравы?

Как услышал это царь, затрясся весь, потому как с самого вступления на престол покушения на свою особу опасался. Приказал он охране своей все, что на столе стояло, на предмет ядов обследовать. Тут-то и обнаружили в Ивановом бокале смертельную отраву. Стали доискиваться, что да как, кто-то из слуг возьми и скажи, что секретарь царский у накрытого стола не пойми, зачем вертелся. Злодей-то труслив был, едва его припугнули, сразу во всем и признался, понадеялся, что царица его как-нибудь выручит.

Только царице он, что букашка под ногами был, она и палец о палец не ударила ради его спасения. А чтоб не наболтал лишнего, повелела слугам той же ночью задушить несчастного в темнице. Так и сгинула подлая душа.

Иван же, видя все это, крепко призадумался. И говорит он Аленушке: – Одного я понять не могу, как же ты, во дворце, среди придворных интриг, доброй, честной да бесстрашной выросла?

Царевна взглянула на него печально и молвила: – Ах, Иванушка, мне и самой страшно делается, как подумаю, какой я могла бы стать, если бы не нянюшка Марьюшка да не отставной солдат Гаврила, что с детства ко мне приставлены были. Они-то меня и растили, у матушки ведь с батюшкой времени не было. Люди они простые, не шибко ученые, да зато добрые и честные. Они в меня всю душу свою вкладывали, не то, что гувернантки заморские, которые за большие деньги меня всяким наукам обучали.