Текст книги "Русская гамма"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Михаил Гефтер
КУЛЬТУ РА РАЗЛИЧИЙ

Михаил Гефтер

(1918-1995)

Историк, философ, публицист и правозащитник.

Занимался многоукладностью предреволюционной России, русским народничеством, проблемами генезиса ленинской мысли, теорией мирового исторического процесса

ГОВОРЯ «русская культура», мы разумеем для себя две вещи. Первая очевиднейшая, но не перестающая от этого быть существенной: это культура людей, говорящих на русском языке и думающих на нем. Весь процесс мысли в России сугубо не безразличен к русскому языку, к его духовным возможностям и к его невозможностям, не безразличен к его непонятийности, его склонности самые метафизические вещи внутренне сближать и, так сказать, вдвигать друг в друга.

Для нас безразлично, от родителей какого вероисповедания или какого «пятого пункта» родились люди, которые думают, живут, изъясняются с Миром в пределах русского языка. Очень важное свойство: его напряженная образность, которая нарастает по мере приближения человека к сокровеннейшим и фундаментальным вопросам.

На первый взгляд, преимущество русской культуры перед европейскими в актуальности ее имен и сюжетов. В ней как бы нет движения во времени. Грозный, Пушкин, Дантес – все это будто не стало прошлым. Для нас не имеет значения, что персонажи «Выстрела» – из девятнадцатого века. Почему они нам важны, неясно: дуэлей нет, и каждый может нагличать и подличать сколько душе угодно. Это странность, странность культуры; особое ее пространство. Уже в споре Чаадаева с Пушкиным заложено, что выбирать нам придется одно из двух: либо время, либо пространство. Важна идея встречи этих начал. Принять нормальное человеческое многообразие и стать в нормальные отношения, сохраняя при этом единство данных властью пределов, можно только приняв историческое прошлое, его многослойность и многообразие. Отсюда эти полемически крайние, заостренные попытки Пушкина отстоять морально неприглядные персоны русской истории – Бирона, Аракчеева – только по принципу их крупности, их роли в процессе. А ведь Бирон в его время звучал, как сегодня – Сталин! Отсюда при каждом поражении культуры мы видим, по крайней мере частично, ее аннигиляцию, выморочность, с прекращением всего и вся: безвременье, обрыв, отягощенный еще трагическими судьбами падших. Присутствуя, русская культура на какой-то особый лад в России отсутствует.

Безразлично, от родителей какого вероисповедания или какого «пятого пункта» родились люди, которые думают, живут, изъясняются с Миром в пределах русского языка.

И самый сильный всплеск к осуществлению и слиянию с человечеством – взлет русской культуры, связанный с Революцией. На сторону Революции переходит почти все лучшее, что было в культуре, и наследуется еще большее, чем непосредственно примкнуло – и все это срабатывает на власть, сливаясь с унификаторской властью.

Тут момент сближения, момент единства – русская Революция в лице созданной ею власти, власти, продлевающей Революцию – и русская культура, реализующаяся в человечестве как в едином движении, вплоть до слияния и утраты всей оппонирующей силы – а потом расплата. Расплата сталинской реставрацией обновленного социума власти, который равносилен аннигиляции культуры.

Признаком возрождения мне кажется то, что на первый взгляд, тем более на мой – «космополитический» должно быть отнесено на счет недостатков: ее активная приземленность! Вхождение словом и образом в частные человеческие судьбы, с желанием в них разобраться, противостоит одному старому, редко замечаемому ее дефекту.

Он связан с тем, как относятся к нам за рубежом и как мы относимся к себе сами. Отношение к нам как к людям, оказавшимся не теми, за кого себя выдавали, – прямой результат того, как мы все время напряженно что-то из себя строили.

Придумывая и изобретая, а иногда и «примучивая» себя, мы сотворили мировой эталон людей, проторяющих дорогу для всех на земле. Вначале действительный и активный эталон, затем – мнимый стандарт, и вот он, перейдя наконец в мертвящее словоблудие, становится главной уликой исторического краха – как видится при взгляде на нас извне сквозь наш же эталон! Нынешнее приземление человеческой жизни не пользуется этой меркой, находясь в поисках иных измерений и мерок: иногда заимствованных, все чаще – предчувствуемых, предугадываемых своих, «прото-своих». И это мне кажется признаком возобновления исконной работы русской культуры, ее пушкинской любви к многообразию: ранее перенося его в жизнь из культуры, а теперь стремясь закрепить культурой наличное неоднообразие, неэталонность человеческой жизни. Миссия культуры в России соразмерна той, что, по Павлу, возложена на общину христиан – христианский социум, им воздвигаемый из общины.

Оставайтесь поддаными, а душами освобождайтесь. Соприкасаясь в этой культуре, будьте тайно свободными! Может быть, теперь недостает у нас именно того, чтобы культура вносила от себя в жизнь альтернативность и культуру различий?

Не знаю. Но эти вот два момента позволяют не смотреть на вещи с безмерной мрачностью.

Арсений Гулыга
ФОРМУЛЫ РУССКОЙ ИДЕИ

Арсений Гулыга

(1921-1996)

Специалист по истории философии и эстетике, доктор философских наук

НАЦИЯ – это общность святынь. В былые времена «русский» и «православный» были синонимами. Если ты крещен, все права тебе и полное доверие, никто не станет спрашивать о папе и маме, дедушке и бабушке, вычислять, сколько процентов в тебе «чистой» крови – пятьдесят или двадцать пять. Этот расистский бред – порождение наших дней, казарменно-социалистических порядков.

Нации не собираются сливаться, но не нужно устанавливать дополни– i тельные перегородки между ними. Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным. Это то, что немцы называют Wahlheimat. Каждый волен сам выбирать себе национальность, нельзя в нее затаскивать, нельзя из нее выталкивать. Можно жить среди русских и не принимая их «веру».(Тогда только не надо претендовать на лидерство, нельзя рассматривать народ как средство, как материал для манипуляции, это вызывает протест и эксцессы.)

Полное приятие культуры народа, слияние с ней, готовность разделить судьбу народа, делают любого «иноверца» русским, как, впрочем, и немцем и т.д. Разумеется, национальную принадлежность не выбирают, как галстук. Это происходит порой бессознательно, просто чувствуют неразрывную связь с людьми, со средой, в которой вырос, со святынями. «Мы сознаем себя членами нации, – пишет С. Булгаков, – потому что реально принадлежим к ней, как к живому духовному организму. Эта наша принадлежность совершенно не зависит от нашего сознания; она существует до него и помимо него и даже вопреки ему. Она не только есть порождение нашего сознания или нашей воли, скорее наоборот, само это сознание национальности и воля к ней суть порождения ее в том смысле, что вообще сознательная и волевая жизнь уже предполагают некоторое бытийственное ядро личности как питательную и органическую среду, в которой они возникают и развиваются, конечно, получая затем способность воздействовать и на самую личность».

Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным.

Главное в проблеме нации – самосознание. Народ (этническая категория) становится нацией, только осознав свою индивидуальность, живое место в общечеловеческой семье. Если пульс национального сознания падает, народ болен; повышенный пульс тоже болезнь; как и всюду, нужна мера. Дав отпор Наполеону, русские показали себя нацией, классическая литература появилась на гребне национального подъема. Уваров, говоря о «народности», имел в виду национальное самосознание.

Русь изначально возникла как многонациональное государство, как братство народов не только славянских, не только христианских. Раздвигались границы (иногда с помощью оружия), но никто из присоединенных народов не был ущемлен в правах. Сохранялась традиционная культура, уважались верования и каждому предоставлялась возможность преуспеть в любой области.

Татарские военачальники занимали крупные посты в русской армии, грузин Багратион – великий русский полководец; во главе русской церкви стоял мордвин Никита Минов (патриарх Никон); армянин Лорис-Меликов занимал высший государственный пост империи, а немецкая принцесса Софья фон Цербст стала русской царицей Екатериной Алексеевной.

Русская нация полиэтнична, имеет много корней. Поэтому она так многочисленна. Русская нация вообще – не родство «по крови», важно здесь не происхождение, а поведение, тип культуры. Русским можно не родиться, важно стать. Но вовсе не обязательно становиться. В России множество народов, но русских всегда отличала национальная терпимость, именно она превратила Россию в мощное государство, каким была наша страна в течение веков. Хватит болтать об отсталости России! Наша родина была цветущей страной, опорой европейской культуры. Кто кормил Европу хлебом? Кто дал Европе лучшую литературу? Кто спас Европу от нашествий Наполеона и Гитлера? Русских славили – в начале прошлого века немцы, французы – в середине нынешнего. Так проникнемся же гордостью за нашу родину, возлюбим ее, сделаем все для ее возрождения.

В русской идее нет стремления утвердить свою исключительность и покорить другие народы. Социальные порядки, насаждавшиеся Сталиным от имени русского народа и силою русского оружия, противоречили духу русской культуры и историческим традициям России. Пришла пора вернуться к истокам. Что нужно для этого? Необходимо прежде всего возродить единое национальное самосознание, истребленное, задавленное, опозоренное и униженное коммунистами и посткоммунистами. Необходимо возродить уверенность русского народа в своих силах, в способности самим устроить свою жизнь, охраняя и развивая собственную самобытность. Русская философская мысль, изгнанная на многие десятилетия из нашего обихода, возвращается к нам сегодня как путеводная звезда, призванная вывести нас из мрака и запустения. Не признавать ее значения сегодня невозможно. Задача состоит в более глубоком ее освоении и дальнейшем развитии.

Другая важнейшая задача – укрепить государство. Государство – воля нации, пробуждающая, организующая ее материальные и духовные силы. Самым большим пороком для государства является слабость. Россия всегда была сильна своим государством. На нас без конца нападали; отбивалось государство, оберегая независимость и свободу. Казаки раздвигали пределы русской земли. Но всегда сохраняли верность престолу и вере, знали, что за их спиной стоит держава, оплот которой составляет русская нация. Русские не создавали колоний, не уничтожали местное население; возникали новые края с равными правами. Русскому государству по писаной истории – тысяча лет, на самом деле оно много старше. Наш долг перед предками – не допустить развала России, воссоздать национальную государственность.

Григорий Померанц
РАЗНОРОДНОСТЬ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Григорий Померанц

(род.1918)

философ, культуролог, писатель, публицист.

Участник Великой Отечественной войны. В 1 946 году был исключен из партии и в 1 949 году арестован за антисоветскую агитацию. В 1 953 году амнистирован и в 1 956 году реабилитирован. Печатался в самиздате, с 1972 года – за границей, с 1 990 года – в СССР

РОССИЯ НАУЧИЛАСЬ необходимости реформ на собственном горьком опыте; ее история – прямая противоположность византийской. Наша страна трижды меняла свою культурную ориентацию. Наша культура – луковица, в которой татарский слой лежит на византийском, западный – на татарском. Противоречиво, «антисистемно», грозит развалом, смутой – но живо, но толкает к развитию, к обновлению. Византия всегда была верной раз навсегда достигнутым образцам и очень мало менялась. Это идеальная «система» в гумилевском смысле, и она медленно погрузилась в Лету.

После падения Константинополя на Руси возникла идея Третьего Рима. Но этот Рим с самого начала мыслился как третий (а не простое продолжение второго). И осуществился имперский замысел совсем не на путях византийской цивилизации. Российская империя училась у европейских наций. Она никогда не стала духовным центром для других православных народов, центром православной субэкумены. Православные народы поодиночке входили в Европу. Формы жизни, вводившиеся в России – те же, которые потом вводились в Болгарии и Румынии, – это европейские формы.

Синявский писал в «Голосе из хора», что Россия наполняет заимствованные формы неким мощным духом, но сама их не создает. Я могу сказать, что Достоевский и Толстой превзошли европейских романистов, как Рублев – византийских иконописцев, но сами формы русской культуры петербургского периода – не византийские, а западные. Византийский пласт нельзя выкинуть из русской «луковицы», но не он определяет ее в целом. Русская культура – гибридная, несущая в себе возможность новых сдвигов. Сумеет ли она творчески освоить святоотеческое мышление и внести его в мировой духовный процесс – открытый вопрос. Но это вопрос русский, а не византийский.

Таким образом, вопрос о мировом значении Византии пере – ходит в вопрос о России, в традиционный вопрос: что делать? Он распадается на множество вопросов, и не все мне понятны. Я уверен только в одном: надо вырваться из тупика, описанного Анной Ахматовой в стихотворении «Разрыв»:

 
… И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств
Несравненной моей правоты.
 

Любовную связь можно порвать; Россию разрывать – безумие. И хочется понять истоки нашей глухоты друг к другу. Отчасти ее объясняет разнородность начал русской культуры, она создает практические трудности в поисках тождества с самим собой. Достоевский заметил, что в Европе, особенно во Франции, каждому человеку доступна «приличная форма», в России же «приличная форма» доступна только гениальности. Это очень глубокая мысль. Византийское православие трудно сочетать с динамической современностью, а привычки, идущие со времен Батыя, с европейскими правами. Тождество с самим собой достигалось в романах, потрясавших мир единством, проступавшим сквозь всю мглу противоречий. Но на уровне обычного русского интеллигента, думающего о России, торжествовала скорее ложная идентичность, страстная приверженность одному принципу в ущерб другим.

Русская культура – гибридная, несущая в себе возможность новых сдвигов. Сумеет ли она творчески освоить свято-отеческое мышление и внести его в мировой духовный процесс – открытый вопрос.

Вестернизация пробудила восточные культурные миры, существовавшие раньше как бы на других планетах. Они втянуты в общий диалог, захвативший и святыни религии. Фундаменталисты могут с этим не соглашаться – это их право. Значит, с ними диалог пойдет только в обход религиозных различий. И вместо глобальной этики (связанной с религией) сегодня мыслим лишь глобальный этикет. Диалог религий всегда был уделом меньшинства, способного мыслить веру на уровне аль-Халладжа, поверх различий, созданных богословием. Остается он делом меньшинства и сегодня. Но я убежден, что диалог культур в конце концов охватит и запретные зоны. Диалог нельзя остановить, нельзя ограничить. Альтернатива диалогу – не замкнутость (она недостижима), а синкретизм, беспорядочное усвоение иглоукалывания, у-шу, хатха-йоги и т.п., одновременное празднование западного Нового года и года Зайца.

Сергей Чернышев
ВОЗВРАЩЕНИЕ «РУССКОГО»

Сергей Чернышев

(род.1952)

Специалист по системному анализу и проектированию организаций.

Эксперт в сфере корпоративного предпринимательства, гражданского общества, теоретической социологии

ИСТОЧНИК КРУШЕНИЯ советского идеализма в перестройку – попрание «русского». До «советского» русское было всеобъемлющим. В теле советского оно стало альковным, частным и слегка оппозиционным обособлением круга «наших». Этнические манипуляции (включая историю с «внутрисоюзной суверенной Россией») окончательно политизировали русское имя, сделав его просто непригодным для глубинного личного исповедования.

Русский человек почти уже смыт, и кто хочет, может тешиться его сменой на «россиянина» – статистическую неопределенность, внутри которой спрятан условный «русский», противопоставленный всем и всему на свете. Для него кончилось время русской истории, и сломан ее анкерный механизм – зубчатка необратимостей. Время ушло, его носят в чужих ландшафтах иные силы, он может раствориться в любую минуту. Наша работа состоит в том, чтобы попытаться приготовить себя и свою страну к этому имени – вновь, ибо места ему пока нет. Поэтому мы применяем здесь это имя не к себе, а к своему вопросу о месте и времени. Русское следует воссоздать, хотя бы как вопрос, временный протез выживания. Почувствуем риск русского, приготовимся к нему. Рискнем именовать, не именуясь.

Банальность есть способ существования материи. Под затертой оболочкой – одна из бездн русской речи, смысловой ее узел.

Возвращение как пространственная петля, перемещение предмета, приходящее опять в исходную точку. Маятник. Орбита. Возвращение как временной цикл, периодическое воспроизведение ситуации – символ безысходности, замкнутого круга времен: «Все будет так, исхода нет…»

До «советского» русское было всеобъемлющим. Этнические манипуляции политизировали русское имя, сделав его непригодным для глубинного личного исповедования.

Возвращение веди, материальной ценности или ее эквивалента, похищенных, отнятых или находившихся во временном пользовании, прежнему владельцу. Возврат долга. «Возвращение забытых имен», «Возвращение исторической памяти» – фальшивые клише перестроечных времен.

Возвращение как восстановление в результате ремонта. Возвращение в строй после лечения. Возвращение временно утраченных физических и психических функций: подвижности в суставе, зрения, слуха, сознания. Восстановление популяции раков в очищенном водоеме.

Возвращение как целый спектр сценариев жизненной драмы героя, прибывшего домой после длительной отлучки. Крайних вариантов два. Вернувшийся остался тем же, что и был, но изменились обстоятельства в точке возврата: солдат пришел, а враги сожгли родную хату, жена ушла с другим… Либо – дома все по-прежнему, но переменился сам вернувшийся: за время пути собака смогла подрасти.

Возвращение как ритуальный шаг: дань памяти, прошлому, ностальгии. Посещение памятных мест. Возвращение маститого писателя в родное село: «Вновь я посетил…»

Возвращение как символический жест. Возвращение любовных писем их автору разлюбившим его адресатом. Возврат – отклонение дара. «Возвращаю проклятые деньги».

Возвращение-знак. Возвращение голубя к Ковчегу. Возврат на прежнее место в ходе блужданий по лабиринту. Возвращение почтового отправления, не нашедшего адресата по указанному адресу или не заставшего его в живых. Летящие журавли в одноименном фильме.

Возвращение как иррациональный поступок, проявление неодолимого действия подсознательных или сверхсознательных сил. Возвращение на место преступления.

Возвращение как торжество и триумф: возвращение с победой, рекордом, открытием, добычей.

Возвращение как неудача и отступление. Возвращение-раскаяние к прежним отношениям. Возвращение блудного сына. Беглый муж вернулся в лоно семьи. Возвращение к привычной форме деятельности: «Опять ты за старое?»

Возвращение как мысленное или реальное действие с целью нащупать выход из тупика, вернуться к утраченным возможностям, начать сначала, пойти иным путем. Пьеса Макса Фриша «Автобиография». Возвращение к подлинным фактам, исходным аксиомам от далеко зашедших гипотетических умозаключений. Возвращение-воспоминание (осмысление случившегося задним числом). Возвращение к истокам, к подлинному смыслу классического наследия как его обновление, реинтерпретация.

Возвращение в иную, подлинную Россию – как акт мужества, выбор судьбы, как знак для подложной псевдо-России, что царство ее безосновательно, страдает хронической дрожью в коленках.

Возвращение неоплатного долга России – как запоздалый встречный дар ребенка матери, как переливание крови и души, само-выворачивание, воплощение внутренней родины вовне.

Возвращение России в мир – как творческий акт ее воссоздания, возрождения, нового воскрешения русской земли новым русским небом.

Все это вместе и может означать выход из межвремения, преодоление внеисторического провала, наше общее возвращение – России и мира – в живую Историю.