Текст книги "Хам и хамелеоны"
Автор книги: Вячеслав Репин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Стараясь не поддаваться душевной смуте, всё сильнее переполнявшей ее, Нина пересекла Большую Никитскую, вышла на безлюдный бульвар, уже залитый вечерней синевой, и, заставляя себя думать о чем угодно, только не о доме, не о своих проблемах, потерянно направилась по центральной аллее в сторону Тверской. Не доходя до Пушкинской площади, она повернула вправо, к переходу, и слева, между аллеей и скамейками, которыми была отгорожена детская площадка, вдруг заметила знакомое лицо.
Ей навстречу шла молодая женщина в светлом берете. Она вела за руку мальчугана, на ходу что-то объясняя ему и показывая на проезжую часть, где на зеленый свет только что хлынули лавиной машины. Рядом с женщиной и мальчиком шла преклонных лет дама и тоже что-то внушала ребенку.
– Адель? Вы? – удивленно спросила Нина, в растерянности преграждая женщинам дорогу.
– Ой, это вы… – неуверенно произнесла Аделаида. – Я сразу и не узнала вас. Здравствуйте.
В пуховике и джинсах, абсолютно неузнаваемая, красавица из ресторана с робостью перевела взгляд с Нины на малыша. Ее пожилая спутница с интересом разглядывала Нину.
– Ваш? – спросила Нина, кивнув на мальчугана.
– Мой. – Ада потеребила его за плечо. – Поздоровайся с тетей, ну-ка!
Малыш насупился.
Нина присела перед ним на корточки и, осторожно взяв за ручку в мягкой пушистой варежке, спросила:
– Как тебя зовут, мальчик-с-пальчик?
Потупившись, мальчуган едва слышно выдавил из себя:
– Ёжа.
– Ёжа – это Ёжик?.. Настоящий, с колючками?
– Никак не могу научить его выговаривать свое имя. Его зовут Сережа, – извиняясь, сказала Аделаида.
– Сколько же тебе лет, Ёжик? – умиляясь, спросила Нина мальчика.
– Двадцать пять, – ответил мальчуган.
– Какой большой! – похвалила Нина.
Малыш уткнулся головой в мамину куртку.
– Разве тебе больше не четыре годика, фантазер? – спросила Аделаида сына.
Ответа не последовало.
– А это моя мама… познакомьтесь, – представила Ада пожилую женщину.
«Очень приятно!» – в один голос сказали они с Ниной.
Нина перевела взгляд на Аделаиду, и ею овладело то же чувство, что и в ресторане в тот день, когда они познакомились.
– Вы где-то здесь живете? – спросила она.
– Да, вон за тем домом, – Аделаида махнула перчаткой в сумерки. – Вернее, там живет мой друг. А я живу у него, – добавила она. – Мы всегда здесь гуляем. Или еще вон там, за домами… Там есть еще один сквер.
– Я вот тоже… решила пройтись… – Нина не знала, что сказать.
– Вам в какую сторону? – спросила Аделаида.
– Я на Солянке живу… Да мне всё равно куда…
Сын дернул Аду за рукав. Она нагнулась к нему, и мальчик что-то прошептал ей на ухо. Поправив ему шарфик Аделаида спросила:
– В кустики пойдешь?
Мальчуган понуро покачал головой:
– На горшок.
– Где же я возьму горшок, Ёжик? До дома потерпишь?.. Ну пожалуйста!
Мальчик еще больше насупился, обещать ничего не хотел.
– Можно вон туда зайти, – Нина показала на вывеску кафе, светившуюся возле здания ТАСС. – У них есть туалет.
Худощавый преклонных лет гардеробщик в кофейного цвета униформе принял верхнюю одежду и, улыбнувшись мальчугану, достал для него из-под стойки несколько леденцов.
Аделаида увела сына в туалет. Через пару минут, уже вчетвером, они прошли в конец тускло освещенного зала, где вдоль окон теснился ряд свободных квадратных столиков.
Одетый в вельветовые штанишки и темно-синий шерстяной джемпер, светлоголовый мальчуган не мог не вызывать умиления. Его усадили на диванчик. Ёжик послушно устроился на сиденье и теперь глазел в окно на озаренный бело-желтыми фонарями полумрак Тверского бульвара. Нина переводила взгляд с матери Аделаиды на настенное зеркало, висевшее над спинкой диванчика. В зеркале она видела свое лицо с серыми кругами под глазами и всё сильнее терялась под взглядом Аделаиды – от ощущения, что не может противостоять ее необъяснимой власти над собой, той власти, которую почувствовала еще в первый день их знакомства, но едва ли тогда осознала это как следует.
Официант принес взрослым чай, а для ребенка какао.
– Какой он хорошенький… ваш Сережа, – тихо сказала Нина. – Вы сказали, ему четыре?
– Да ведь ты прольешь всё на себя! – не успела ответить ей Ада и вовремя подхватила опасно наклонившуюся в детских ручках чашку с какао. – Ёжик, милый, осторожно – очень горячо!
– Осторожно-кукожно… – улыбнулся мальчик, не выпуская чашку.
– Лучше с ложки пей, а то разольешь. Да не торопись, пусть остынет! Ну-ка, дай я подую…
Отбросив волосы за плечи, Аделаида принялась дуть на ложку с какао. Малышу не терпелось. Он умудрился подтянуть ложку к себе.
– Фу-у! – сморщился он – Горько…
– Ничего не горько, какао всегда такое – даже когда с сахаром.
– Почему? – спросил малыш.
– Потому что.
– Потому что почему? – переспросил мальчуган.
– Потому что потому.
– Потому что почему?..
Нина не могла удержаться от улыбки. Поведение ребенка, его детский лепет не могли ее оставить равнодушной. Мать Аделаиды всё это время сидела молча, отстраненно глядя в окно и думая о чем-то своем. Нина, сколько ни присматривалась, не могла уловить ее родственного сходства с Аделаидой, разве что в шоколадного оттенка глазах пожилой женщины временами сквозила та же недоверчивость, что и у дочери.
– А я даже паука могу съесть, – похвастался тем временем Сережа, пытаясь привлечь к себе внимание притихших взрослых.
– Ох, Ёжик, прошу тебя, перестань. Что о тебе тетя подумает? – улыбалась Аделаида.
– Адочка, вы оставайтесь, а нам с Сереженькой пора, а то неловко получится, – сказала мать Аделаиды, не объясняя причин внезапной спешки.
Ада хотела было помочь матери отвести малыша к гардеробу и одеть, но та остановила ее, да и малыш, как заметила Нина, больше слушался бабушку, чем маму.
– Мама в Риге живет, – сказала Адель, когда они остались одни. – А Сережа… Он пока у нее. Я бы очень хотела жить с ним, но условия не позволяют. Мой друг… не хочет заниматься ребенком, вот и получается… – Адель печально вздохнула. – Мама привезла его обследоваться. Он год назад болел, а лечились мы здесь, в Москве.
– Что-то серьезное?
– Лейкоз… Острый лейкоз, – сказала Аделаида и торопливо отвела взгляд.
– Это что-то с кровью связанное? – спросила Нина.
– Раньше это называли белокровием, а теперь так…
У Ады задрожал подбородок.
– У Сережи?! – изумилась Нина.
– Вроде вылечили, а сейчас вот… опять нужно обследовать.
– Бедный мальчик. Я бы не подумала никогда… Такой живой, такой умница, – с неподдельным сочувствием сказала Нина.
– Я, кстати, собиралась позвонить вам… после того вечера. Ваш знакомый, американец… он просил у меня один адрес и оставил ваш телефон. Но я куда-то его засунула, – сменила Аделаида тему. – А мой друг, он сейчас в командировке, так что спросить было не у кого…
По голосу Адели чувствовалось, что сказанное требует от нее какого-то усилия. И Нина с ходу почему-то догадалась, что Грабе обратился к Аделаиде с пустой просьбой только ради того, чтобы не потерять с ней контакт. Переборов в себе что-то смутное, протестующее, Нина отыскала в сумке ручку и стала торопливо писать на бумажной салфетке:
– Это мобильный, а это домашний… Вы поосторожней с ним, я имею в виду – с Ласло. Не такой уж он растяпа. У всех у них одно на уме… – Нина смущенно умолкла.
Аделаида, потупившись, произнесла:
– Ваш муж говорил, что он очень порядочный, хоть и циник… этот Грабе.
– Мой муж?
– Тогда, в ресторане.
– Мой муж еще и не такого наговорить может.
– Мне он показался человеком… обходительным, – помедлив, прибавила Аделаида.
– Мой муж умеет производить впечатление.
– Нет… я американца имела в виду. Хотя ваш муж тоже выглядит человеком… – Адель не договорила.
– Проныры – что один, что другой. Деньги делают – два сапога пара, – вынесла Нина неожиданный вердикт. – А чтоб дифирамбы друг другу петь – много ли нужно ума?
Аделаида устремила на нее вопросительный взгляд. Нина же, силясь перебороть в себе очередное замешательство, старалась понять, почему тон собеседницы отдает для нее чем-то двусмысленным, чем-то слишком новым.
– А вы? Вы работаете? – спросила Нина.
– Нет. Я живу на содержании, – просто ответила Аделаида.
Нина попыталась скрыть удивление.
– На содержании… у этого человека, Вереницына? С которым вы были в ресторане?
Аделаида кивнула головой и, помешкав, добавила:
– Ничего хорошего, если хотите знать.
– А как же ваш мальчик? – обескураженно спросила Нина.
– С тех пор как я живу у Аристарха… Ивановича, Ёжик то со мной, то с мамой. Вместе и врозь, – сказала Ада. – Но чаще всё же с мамой. У меня своя квартира, здесь рядом. Крохотная… То есть, я ее снимаю… У него столько детей было, что он не любит, когда я привожу в его дом Сережу.
– Вы так не похожи на… – Нина не могла подобрать слова.
– На содержанку? – продолжила Адель.
– Я в дурацкое положение вас ставлю. Извините… Я даже не знаю, как можно жить сегодня, если ты одна, – сказала Нина. – Да еще если ребенок. Не представляю…
– Да нет, всё нормально… Я действительно содержанка… Позорно, нехорошо… И мне действительно стыдно за это… Но я… мне просто некуда деваться. – В голосе Аделаиды прозвучало что-то похожее на упрек. – После смерти папы мы с мамой оказались совсем без средств, не знали, как за квартиру заплатить. Сначала я работала. У жулья всякого. Эти люди мало того что непонятно какие дела проворачивают, фальшивыми бумажками прикрываясь, так еще и зарплату выдают, когда им в голову взбредет. Распространенная практика в наши дни, но пока не столкнешься… Худо-бедно мы сводили концы с концами. А потом Ёжик заболел…
– И как же вы теперь? – растерянно спросила Нина.
– Ничего не поделаешь… Вот так и живем. У меня ведь нет прописки – на работу нормальную не устроиться, а лечение жутко дорогое… Даже не знаю, чем всё это закончится, думать об этом не хочу – боюсь… Острый лимфолейкоз лечить вроде научились, но иногда болезнь возобновляется. Я думала – всё, пронесло. Меня уверяли, что выздоровление полное. Анализы все в норме были. А теперь вот опять хотят положить на обследование… – Аделаида сжала кулаки так, что побелели костяшки, и прошептала: – Стала бояться всего на свете, не представляете… Помощи ждать не приходится. Значит, выкручивайся как знаешь. Латвия – это же теперь заграница. Мы жили в Риге. У мамы и теперь там квартира. Отец работал на военном заводе. После его смерти она там застряла…
– Где вы лечитесь? – помедлив, спросила Нина.
– В Морозовской больнице. Нам предлагают в Республиканскую лечь… это на Ленинском проспекте, у них лучше условия, но драть там с нас будут, как с иностранцев. Тысяч двадцать, как минимум, придется отдать. Долларов, конечно… Есть и другие клиники, но там еще дороже… – Помолчав, Аделаида добавила: – Теперь всё есть – лекарства, условия, врачи хорошие. Были бы деньги…
– Как же другие выходят из положения? – задумчиво спросила Нина.
– Не знаю. Каждый по-своему, наверное. Кто-то квартиру продает, кто-то в долги влезает, кто-то спонсоров ищет, милостыню просит… Да ладно, не всё так фатально. Ляжем в Морозовскую, а там будет видно…
– Если вы живете на содержании у этого человека, почему он вам… не помогает? – осторожно поинтересовалась Нина.
– Не могу же я посадить ему на шею всех своих родственников.
– Но ведь это больной маленький ребенок!
– Господи, всё очень сложно, всего и не расскажешь… У меня ведь тоже есть принципы. Ничего, как-нибудь выкрутимся.
Взглянув на часы над барной стойкой, Аделаида всплеснула руками.
– Уже половина девятого! Мне нужно идти. Ты извини, ради бога! – неожиданно перешла она на «ты».
Нина подозвала официанта, чтобы расплатиться. Аделаида, не дожидаясь, пока он подойдет, вытащила из кошелька пару купюр, положила на стол, несмотря на Нинины протесты, и, на ходу попрощавшись, полетела к выходу.
В безлюдном отделении стоял тяжелый больничный запах. Медсестра за столиком перебирала склянки при свете настольной лампы. В противоположном конце коридора две женщины в белых халатах выводили из процедурной мальчика. Тот с трудом передвигал забинтованные ноги…
С некоторым замиранием в груди Нина шла по коридору, поглядывая на номера палат, и в ту самую секунду, когда взгляд ее наткнулся на нужную дверь, она вдруг начисто лишилась уверенности в себе и повернула назад. Она спустилась в вестибюль, сняла бахилы, забрала в гардеробе пальто и вышла на улицу, решив ждать, как и договаривались, на выходе, возле скамеек и клумбы…
Накануне вечером Нина позвонила Аделаиде, чтобы обрадовать ее хорошей новостью. Знакомый педиатр пообещал организовать консультацию у известного гематолога, который будто бы даже согласился забрать ребенка в свое отделение и провести полное обследование, причем без каких-либо «компенсаций», раз уж не было полной ясности в том, нуждается ли малыш в лечении вообще. Педиатр выдвинул единственное условие: он хотел предварительно ознакомиться с Сережиной историей болезни.
За истекшую неделю мальчика успели положить в Морозовскую больницу, и все его документы, естественно, находились теперь там. Нина попросила Аду забрать их хотя бы на время, чтобы снять копии, но та неожиданно воспротивилась.
Гематолог из Республиканской детской больницы работал по совместительству в клинике Румянцева. Казалось бы, чего еще желать? Но Аделаида вдруг заупрямилась: от Нининых благодеяний наотрез отказывалась, бескорыстную помощь принять не хотела или просто не верила в нее. Нина настаивала, просила о встрече, хотела еще раз всё обсудить с глазу на глаз…
Аделаида показалась в дверях больницы с получасовым опозданием. И едва она быстрым шагом приблизилась к скамье, как Нина сразу уловила исходящее от нее недоверие, которое почувствовала еще по телефону.
– Из окна увидела, что ты уже здесь. Извини, не могла раньше выйти, – сказала Адель. – Холод какой, околеть можно!
– На солнце тепло. А я ведь чуть, было, не… – увидев вопросительный взгляд Ады, Нина поняла, что не должна говорить, что уже поднималась в отделение, подкупив дежурную коробкой зефира в шоколаде. – Ну что там происходит?
Адель опустилась рядом на скамью и покачала головой.
– Врач, с которым я хотела познакомить тебя, порядочный человек, ручаюсь, – тихо сказала Нина.
– Не в этом дело.
– Он со мной сегодня хотел приехать.
– Сюда?!
– Да. Но я подумала, что неловко ведь могло получиться. Здесь же свои врачи. Еще обиделись бы за недоверие… Еле отговорила его.
– Зря ты всё это затеяла, Нина, – уныло произнесла Адель.
– У тебя «стрелка» на чулке… внизу, посмотри, – заметила Нина.
Адель посмотрела на ногу.
– Чертовы тумбочки! А ты бы видела детишек! Как зверюшки на приеме у ветеринара. Такие смирные, послушные… затравленные.
– Ты смогла забрать бумаги? – спросила Нина.
– Пока нет. Думаю, стоит мне об этом заикнуться, как начнут голосить – куда да зачем? Мы, дескать, вам навстречу пошли, на обследование взяли, а вы…
– Это ничего не значит. Взять бумаги – твое право, – настойчиво сказала Нина. – О Сереже подумай, всё остальное для тебя ведь не имеет значения… или я не права? Скажи, что твой родственник, врач, интересуется. Обход был уже?
– Нет. Я и ждала обхода.
– Мы могли бы прямо отсюда поехать к Горностаеву… к этому врачу.
– Прямо сейчас? – колебалась Адель.
– Я на машине. – Нина смотрела на нее умоляюще.
– Смогу Ёжика оставить одного только до обеда.
– Как раз успеем.
– В драных чулках?
– Купим новые по дороге.
– Зря ты всё это затеяла… правда, зря, – повторила Адель. – Зачем тебе-то это нужно?
– Мне ничего не нужно, – помедлив, ответила Нина. – А Ёжику помочь хочется. А вдруг получится? Ведь ничего не стоит попробовать. Абсолютно ничего… – уже понимая, что всё-таки убедила Адель, добавила Нина.
– Спасибо тебе. И за намерения, и за доброе сердце… Ты ведь обо мне не знаешь ничего. – Адель была на грани срыва. – Нина, ты хороший человек, светлый, теплый. Мне никогда не везло на людей. И вот…
– Ерунда. Не усложняй. И так всё сложно, – растроганно сказала Нина.
– Спасибо тебе. Ты так просто взяла и предложила помощь. Я от такого отвыкла, вернее, не приучена к такому. Все вокруг только выгоду свою ищут. Во всем. – У Адели задрожали губы. – Здесь и мужчин-то нормальных не осталось. Или выродились, или спились, или вообще из страны поудирали, как крысы с корабля… Ну ведь правда?
– Не преувеличивай, не всё так мрачно, – вздохнула Нина; соглашаться с Аделаидой ей искренне не хотелось, но душой она уже впитывала ее мрачный взгляд на вещи.
– Дай им волю, этим скотам, что тут остались пить кровь из всех, так они всех нас на панель отправят, чтоб еще и денег на нас заработать… В дома терпимости! – не унималась Аделаида. – Чтобы приходить потом и выбирать, как лошадей… по цвету гривы, по крупу… Тебе нелегко это понять, ты в другом мире живешь. У тебя дом, семья, муж…
– Мой муж такой же, как все… А может, еще слабее других. Поэтому на настоящие подлости мужества и не хватает… из-за слабости. А так бы…
– Что это за страна?! Ну скажи, что это за страна? На шею людям села банда дядек! И всем наплевать. Банда брюхоногих! Новый биологический вид.
– Адель, я согласна… Со всем, абсолютно со всем, – боясь потерять самообладание, заверила ее Нина. – Но ты не права. У тебя есть Сережа, мама… А им нужно помогать. Вот и всё. А всё остальное… перестань об этом думать. Нельзя жить с такими мыслями…
– Я понимаю… Просто мне так всё осточертело… Знала бы ты, как всё осточертело… Будь они все прокляты, эти жуткие, ненасытные уроды!
Адель неожиданно разревелась. Нина сидела, не смея шелохнуться, не смея взглянуть в лицо человеку, доведенному жизнью до подобных умозаключений. Но затем, преодолев себя, она мягко тронула Аделаиду за плечо и тихо попросила:
– Ну перестань, Ада, пожалуйста, хватит… Я тебе помогу. Я попробую. И другие помогут… – Она взяла Адель за руку, крепко сжала ее пальцы и, пораженная новым, незнакомым ей чувством, в котором смесь жалости, горечи и страха, сливаясь в одно целое, порождали столь небывалую близость, никогда и ни к кому, кроме дочери, еще не испытанную. Невозможно было перебороть в себе внутреннее оцепенение, поэтому она просто сидела и ждала, что будет дальше…
Забрать бумаги, а тем более обзавестись выпиской из истории болезни Адель так и не смогла. Просьбу обещали уважить, но не раньше, чем к концу недели. По дороге Нина настояла на том, чтобы они завернули к дому Аделаиды в Леонтьевском переулке, и заставила ее собрать все бумаги по прошлогоднему курсу лечения и вообще всё, что имело отношение к здоровью Ёжика…
К шести вечера Глеб Тимофеевич высадил молчаливых подруг в одном из тихих московских дворов. Они молча поднялись на пятый этаж. Нина надавила на кнопку звонка. Дверь распахнулась, и на пороге возник рослый мужчина. Небритый, но в свежей белой рубашке, благополучный холостяк и светило российской педиатрии, Горностаев с порога представился Илларионом Андреевичем, провел посетительниц в гостиную, усадил на канапе и, отлучившись на кухню, вскоре вернулся в комнату с чаем на подносе.
Накануне Горностаев пошел навстречу просьбе Николая Лопухова, своего давнего товарища – уступил настойчивости его жены, с которой та через посредничество своего супруга добивалась неотложного визита знакомой. Досадуя на необходимость менять свои планы на вечер, Горностаев решил, что, так и быть, выслушает просительниц, при этом не особенно забивая себе голову чужими проблемами. Но как только он увидел подругу Лопуховой, он мгновенно забыл обо всех своих планах на вечер. Да что там – теперь просто в лепешку готов был расшибиться ради нее и ради ее малыша.
С серьезным видом Горностаев просмотрел каждую бумажку из вороха принесенной ему документации и сделал неожиданно оптимистичное заключение. Ни один серьезный специалист в области гематологии на основании просмотренных результатов анализов и исследований не осмелился бы утверждать, что болезнь возобновилась. В худшем случае, если речь идет действительно о рецидиве, химиотерапии будет не избежать, но это вовсе не означает необходимости операции по пересадке костного мозга. А поэтому, прежде чем сгущать краски, ребенка нужно обследовать в хорошем стационаре… Горностаев вздохнул и добавил, что берет на себя помещение мальчугана в клинику.
Нина с облегчением откинулась на спинку дивана. Адель на услышанное отреагировала сдержанно. Боялась поверить, что всё может разрешиться так невероятно просто. Не стараясь развеять ее сомнений, Горностаев стал пространно объяснять, что лечение платное и что оно действительно может влететь в приличную сумму, особенно если результаты нового обследования окажутся не такими радужными, как можно предполагать сейчас.
Услышав это, Аделаида мгновенно сникла. Не глядя на нее, Нина заявила, что они готовы оплатить любое лечение, какой бы ни оказалась сумма.
– Вот и славно, – кивнул Илларион Андреевич.
Хлопнув ладонями по коленям, он встал и пошел звонить. Подругам не было слышно, о чем шел разговор с невидимым собеседником, но, вернувшись в комнату, Горностаев объявил, что в Республиканской больнице мальчика готовы взять в отделение буквально завтра: там как раз освободилось место.
– Обдирать вас не будут… Я еще поговорю с ними на эту тему, – неловко вставил он и, заручившись молчаливым согласием подруг, уточнил: – За больничный день, конечно, придется платить, и немало. Плюс препараты, если понадобятся. Вы знаете, наверное, какое у нас обеспечение. Для многих – разорение… Я не знаю, объяснили ли вам? – он вскользь глянул на Аделаиду.
– Всё будет хорошо, мы всё оплатим, – торопливо заверила врача Нина.
Аделаида уставилась на нее невидящим взглядом, перечить, однако, была не в состоянии.
– Значит, так… завтра к двенадцати за ребенком придет машина, – сообщил Горностаев.
– Но ведь будет скандал! Я не предупредила никого, – запаниковала Аделаида.
– Не вы первые… О мальчике думайте. Об остальном забудьте… Услышат фамилию нашего главврача – по струнке вытянутся. Все… – заверил Горностаев. – И пожалуйста, не забудьте взять выписку и все документы…
Уже за порогом квартиры, пока спускались вниз, Аделаида отважилась на упрек:
– Но ведь ты даже не знаешь, сколько это может стоить! Там суммы наверняка астрономические просто. Как я могу согласиться на такое лечение?
– Не ты обещала, я…
– Ты не представляешь, что́ это значит – платить за больничный день, – твердила Аделаида. – А препараты? Каждый раз минимум по двести долларов. Зря, всё это зря…
– Я помогу деньгами, Ада, – с твердостью сказала Нина.
– С какой стати? Почему ты должна помогать мне деньгами? Ты даже не знаешь меня. Ничего обо мне не знаешь… Ты не знаешь моего прошлого…
– А что я должна знать? – Нина невольно замедлила шаг. – Ты совершила преступление? Тяжкое и нераскрытое?
– Нет, но при чем здесь преступление?
– Прошлое у всех одинаковое… в каком-то смысле, – нахмурилась Нина. – Как ты не понимаешь, что у нас сейчас нет выбора – ни у тебя, ни у меня…
– Слова! Выбора у меня потом не будет… Ты не можешь встать на мое место. Никто не может. Да никто и не захочет…
Сотовый телефон Аделаиды, забытый у Глеба Тимофеевича на заднем сиденье машины, периодически оживал в сумке Нины с десяти утра, словно некая притаившаяся тварь, которую хотелось утихомирить, но жутковато было трогать рукой. Нина долго не решалась ответить на звонки. Но после обеда, когда вибрация и пиликанье аппарата стали повторяться всё назойливее, она вдруг подумала, что звонить могла и сама Адель, выкопала телефон со дна сумки.
– Здравствуйте… Адочку можно попросить?
Голос был незнакомый.
– Ее нет… Она забыла свой телефон… у знакомых, – борясь с чувством неловкости, сообщила звонившему Нина.
Мужской голос завис в пустоте.
– У знакомых – это у вас? – иронично поинтересовался он. – Что ж, очень приятно, очень…
– Что-то ей передать?
– Да, пожалуй, ничего. Как ей дозвониться, вы не подскажите?
– Домой ей вечером звоните.
– А где она сейчас, вы случайно не в курсе?
– Думаю, в больнице, – ответила Нина и тотчас поймала себя на мысли, что скорее всего сказала лишнее, каким-то чутьем она угадывала это по тону звонившего.
– В какой больнице?
Нина молчала, не зная, должна ли отвечать на вопрос.
– Передайте ей, что звонил Аристарх Иванович… Кстати, мы с вами случайно не знакомы?
– Нет, не думаю.
– Вы не супруга Лопухова Николая?
– Да, это мой муж, – испытывая какое-то смутное неприятное чувство, ответила Нина.
– Я так и подумал. Узнал вас… по голосу. Да мы виделись недавно. В ресторане, помните? Не узнаете? Адочка, безобразница, такой стала растеряхой. Еще хорошо, что телефон у вас оказался. А то просто оставит где-нибудь на прилавке – потом ищи-свищи…
– А знаете, это даже хорошо, что вы позвонили, – вдруг осмелела Нина. – Я могу вас кое о чем попросить?
– Слушаю.
– Мы не могли бы увидеться?
– Почту за честь, – не без удивления вымолвил Аристарх Иванович. – Где и когда вы хотите…
– Мне всё равно.
– Раз всё равно, вечерочком заезжайте в мою берлогу, – предложил Аристарх Иванович. – Где я живу, вы знаете?
Вереницын продиктовал ей адрес, проверил, всё ли правильно записано.
– Часиков в девять подходит? – спросил он напоследок. – Отлично, значит, жду в девять. Поклон супругу…
Открыв ей дверь, Аристарх Иванович неторопливо окинул гостью изучающим взглядом холодных маленьких глаз и рассмеялся:
– Вот и славно… Хорошо, что опоздали. Я и сам только-только вошел. Прошу, прошу, проходите…
После недавнего ремонта в квартире еще витал запах краски. «Берлога» Вереницына располагалась в старинном доме. Эти апартаменты явно были слишком просторны для чиновника средней руки и обставлены слишком пышно, с размахом. Светлые кожаные диваны, молочно-белые полированные под мрамор стены – всё новенькое и не совсем безвкусное – безличность обстановки соответствовала московским стандартам обеспеченности, обретаемой явно не в поте лица. Женского присутствия в квартире не чувствовалось.
– Я к вам по делу, – с порога заявила Нина.
– Да уж догадываюсь… – Аристарх Иванович развел руками. – У мужа стряслось что-то?
– Нет… я хочу поговорить об Аде.
– Об Аде так об Аде… Что ж нам остается, раз грехи в рай не пускают, – пошутил хозяин, разглядывая гостью и задержав глаза на обручальном колечке с крохотным сапфиром.
– Вы скажете, что я сую нос не в свое дело… что я не должна вмешиваться… – начала Нина.
– Раз вы здесь, раз пришли, чего уж там… – тоном подстрекателя перебил Аристарх Иванович. – Только присаживайтесь, ради бога. На диванчик, вон туда… Или в кресло, куда хотите. Человек я простой. Будьте как дома. А я закурю, если вы не возражаете.
Нина прошла в комнату, но продолжала стоять.
– Вам известно, в каком она положении? – спросила она.
– Кто?
– Ада.
– Женщины в разных бывают положениях. – Щеки Вереницына дрогнули в едва заметной улыбке: непонятно было, то ли он опять тяжеловесно пошутил, то ли говорил всерьез.
– Ее мальчик… он ведь болеет.
– Да, несчастье. Судьба-злодейка не разбирает. Не дай бог оказаться у нее на дороге. Это ведь как на кого попадет, – без малейших признаков заинтересованности отреагировал Аристарх Иванович.
– Но в таком положении ей нужна помощь, Аристарх Иванович… – потихоньку начиная терять уверенность, сказала Нина.
Затянувшись, Вереницын полюбовался быстро растущим столбиком пепла на кончике сигареты, щелкнул замочком лежавшего на столе кожаного футляра, извлек из него очки в тонкой золотой оправе и, нацепив их на нос, оглядел гостью с каким-то даже умилением.
– Вас, я извиняюсь, по батюшке как?
– Нина Сергеевна.
– Нина Сергевна, а вы давно с Адочкой знакомы?
– Дело вообще-то не во мне…
– В тот вечер только и познакомились, я думаю.
– Да, это так, но что это меняет?
– Многого не меняет, конечно, – согласно покивал головой Аристарх Иванович. – Прямота ваша, смелость, с которой вы пытаетесь защищать… подругу в беде? Правильно я вас понял?.. – уточнил Вереницын. – Всё это делает вам честь. М-да. И очень мне это импонирует, прямо вам скажу. Ну просто очень. Да только много ли вы знаете про нее, про Адочку-то?
– Я знаю одно: она – мать больного ребенка, которая не в состоянии заплатить за лечение. И я так же знаю, что это ненормально. Разве она виновата, что у нее недостаточно на это средств, что она не может заработать этих денег, что государство не торопится взять расходы на себя? – Нина тараторила без умолку, боясь окончательно растерять мужество, собранное в кулак для этой встречи. – Если она живет с вами, разве не вправе она рассчитывать на вашу помощь?
– Ну вот, и вас туда же понесло… – Вереницын кисло улыбнулся. – Голубушка вы моя, да у нее мать есть, брат, сестра. Еще и племянники. Беда ведь в чем… Да в том, что я просто не в состоянии содержать всю Прибалтику. Рад бы, да не по силам мне это. Россия-матушка не смогла – куда уж мне-то тягаться? Мои возможности… их даже с возможностями Коли, супруга вашего, не сопоставишь. А вы как думали? Я ведь не промышленник, не золотодобытчик. Пивных заводов у меня нет. Нефтью не торгую. Кто-то, понимаешь, пенки снимает. А кто-то, как я, труженик рядовой, пуп должен надрывать. Да еще и распинаться, оправдываться потом… – на глазах багровея, пробормотал Вереницын. – А известно ли вам, моя дорогая, кто вытащил Адочку из омута и что это был за омут? То-то и оно… А известно ли вам, где Адочка была бы сейчас, если бы не равнодушный к ее проблемам Аристарх Иванович? Могу сказать где: на Брестской улице. Да-да, Нина Сергеевна, и не надо так смотреть на меня! Не я в этом виноват… Не я! Дежурила бы, как другие, на тротуаре в ожидании клиентов…
– Вы… вы не можете так говорить о человеке, с которым живете, – пролепетала Нина. – Вы… Да что вы за человек?
В холодных глазах хозяина появился недобрый блеск. Он затянулся, выпустил изо рта клуб дыма и с усмешкой произнес:
– Любишь кататься, люби и саночки возить. И я вам откровенно скажу… Если бы не уважение к вашему мужу, не стал бы я сейчас ваши претензии выслушивать.
– Да наплевать мне… на ваше уважение! Мне, мужу моему, всем на свете! – вскипела Нина.
Хозяин горько закивал, раздавил в пепельнице сигарету и, вздохнув, заметил:
– Ну, моя милая, вот что… По душам, я думаю, мы поговорили. А теперь послушай моего совета: не суй свой нос не в свои дела! Ступай к мужу, там твое место…
Нина застыла на месте. Еще минуту назад она и представить себе не могла подобного унижения. Вереницын меж тем продолжал:
– А-то ведь ералаш какой-то получается. Звонишь почтенному человеку, вкатываешься в его дом этакой попрыгуньей и начинаешь учить уму-разуму. А я вот почему-то нутром чую, что супруг твой, которому вместе с тобой наплевать на всех… даже не знает, что ты у Аристарха Ивановича. А то бы он устроил тебе…
