Текст книги "Победители и побеждённые (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Паутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Глава 1

«Восстание Вадима не могло произойти в Новгороде в летописном 864 году, так как по археологическим свидетельствам в то время ещё не существовало Новгорода в привычном понимании. Однако существовала Ладога, где и начал Рюрик своё княжение в 862 году.»

/Из комментариев современных историков к дополненной («Сведения о событиях в Киеве и Новгороде в 860-е годы, в частности, о Вадиме Храбром, иногда называемые «Летописью Аскольда» (т. IX, с. 9)» Никоновской летописи XVI в./

Остатки разгромленной дружины новогородских находников, подгоняемые чудом оставшимся в живых словенским князем Вадимом, уходили прочь от горящих стен Альдейгьюборга – варяжского городища Рюрика... Княжьи люди, охваченные единственным стремлением достичь спасительного берега Альдейгьи-Ладоги, где грудились их многочисленные лодьи, спешно покидали поле битвы. Набег не удался – варяги пересилили пришлых, но Вадимову воеводе, Ставру, удалось умертвить жену Рюрика, перерезать горло женщине, пытавшейся собою заслонить детей от неминуемой гибели, дав тем самым старшему, Ингвару уйти – спастись ценой жизни матери и сестёр... Подоспевшие телохранители отца, схоронили перепуганного отрока за стену своих щитов.

С самого начала сечи, когда малой кровью удалось проникнуть за ворота частокола Рюриковой крепости, опрокинуть воротный дозор варягов, заставив тех отступить с большими потерями, сердце Вадима полнилось ощущением победы, и он уже величал себя победителем. Известие о гибели семьи ненавистного нурмана лишь подхлестнуло волну нарастающего злорадства словенского князя, стало для него отражением превосходства над обороняющимися, отозвалось крепкой уверенность в победном исходе набега. Убивать, колоть, рубить, резать, рвать зубами, но не останавливаться ни на миг, ни перед чем – поскорее покончить с простыми варягами и добраться, наконец, до горла самого Рюрика, их альдейгьюборгского вождя – эти мысли плотным горячим туманом заволокли всё естество словена. И князь спешил, спешил, спешил, торопил приближение долгожданного конца..

Только не ведал Вадим, что не стоит будить лихо варяжского гнева, который делает северян во сто крат сильнее, отважнее, выносливее. Он заслоняет цену жизни, служит единственной цели – умерев, погибнув забрать с собой как можно больше врагов, а гибелью своей не доставить им радости. Смерть ради жизни: эта боевая исступлённость некоторых всегда выливалось во благо всем, всем тем, кто останется жить, а значит сражаться дальше... Так случилось и теперь: шестеро ветеранов-ютландцев, побратимов времён Рюриковой юности, молча шагнули вперёд.

– С нами Тор! – последним кличем, громыхнули их голоса о своды дружинной избы, сопровождаемые звуком сдвигаемых щитов. И через мгновенье ярость берсерков обуяла смертников, забрала их тела и сердца без остатка. Сейчас это были уже не люди: медвежий рёв и рык волков, вырывался из горячих, полных собственной крови глоток, железным кулаком металась варяжья горстка по рядам Вадимовых дружинников, мешая свою и чужую кровь, алыми гроздьями диковинных ягод, осыпающуюся на закопченные стены, грязный и скользкий пол, окропляя тела мёртвых и ещё живых густым, горячим соком смерти...

Никто не смог устоять на их пути: ошеломленные внезапным напором атакующих, обескураженные собственной беспомощностью, поражённые в самое сердце полным презрением нападавших к собственной жизни, воины Вадима пытались издалека достать безумцев бросками копий, ударами мечей в спину, боевыми топорами на длинных ручках подрубить проворные ноги полудюжины северян, и... гибли сами. Но когда варяги, наконец, упали бездыханными – две дюжины тел, остывающих на лёгком летнем ветерке, немыми свидетелями отваги северных воинов незрячими глазами с укором смотрели в лица живых ещё товарищей...

И тут стало явным, что новогородские находники утратили главное – время и напор, воины Вадима оказались далеко вытесненными за пределы дружинной избы, где их поджидали плотные ряды Рюриковой старшей дружины, не знавшей ни сомнений, ни пощады – два дюжины копий, холодно блеснув наконечниками в лучах летнего солнца, медленно двинулись в сторону врага, а справа уже заходила младшая дружина альдейгьюборгского вождя.

– Встречай супостата в топоры! Бей смело! – крик воеводы Ставра, пробудивший оцепеневшее от увиденного воинство князя Вадима, вернул новогородцев к битве. Группа дружинников, разобравшись попарно: щитобоец и ударник, встала в десятке шагов позади всё ещё раскрытых ворот Альдейгьюборга. Теперь уже словене явили слаженный и яростный напор: щитобоец ударом боевого топора, так похожего на варяжскую секиру, отбивал щит варяга вниз, ударник же рубил открывшееся плечо или шею врага. Остальные воины князя получили возможность свободно выйти за ворота и перестроиться. Полсотни оставшихся дружинников Вадима, покинув горящее городище, расположились полукругом перед его воротами, дабы встретить хозяев рядами копий.

Сражаясь, Рюрик не думал о победе, он просто не представлял себя побеждённым – сейчас вождь, как и все, окружающие его люди, делал необходимую и привычную для любого воина работу, исход которой зависел от усилий многих и каждого. И только он, вождь отвечал за всех, а у него была всего одна голова и одна жизнь...

«Варяги, как странно называют нас словене, – с первого дня пребывания в Альдейгьюборге размышлял Рюрик, размышлял и дивился, – в Византии-Миклагарде наёмных воинов северян зовут варангами и берут в гвардию басилевса, на родине, в Ютландии – вэрингами, здесь же – варянгами-варягами... Но ни один варанг доселе не обладал властью над другими людьми, не считался вождём или, как именуют его словене, князем... Так кто же я для всей этой чужой и чуждой округи – вождь-конунг, князь или наёмник с Севера, пришедший удержать власть призвавшего его? Почему я теперь стал забывать своё родовое имя – Хрёрек, и всё чаще отзываюсь на словенское Рюрик-Рёрек, кажется так они называют сокола-охотника ».

Передовые новогородские воины, вооружённые боевыми топорами, не сумели повернуть вспять наседавших варягов, даже задержать их не смогли. Отчаянной казалась отвага обречённых словен – никто не обратился в бегство, никто не попросил пощады, никто и не помыслил сдаться. Они гибли один за другим там, где стояли... Вадимова воеводу срубил огромный, похожий на медведя, варяг: ударом окованного края тяжёлого щита по коленям сбил с ног, а затем обрушил свой меч на шею поверженного воина. Теперь, с высоты роста удачливого врага, отрубленная голова Ставра мутными мёртвыми глазами озирала место кончины хозяина.

– Славься Тор! – тотчас взревели варяги, удовлетворённые зрелищем отмщения. А ещё через несколько мгновений горячая железная волна северян выплеснулась на встречу полусотне Вадимовых дружинников. И не было больше воинского строя ни с той, ни с другой стороны: он разорвался, разметался по всему побережью, раздробился на великое множество поединков-единоборств. Здесь больше не осталось героев: бой превратился в дикую, кровавую резню, где каждый убивал или был убит. Новогородцы пали духом, когда до самой воды осталось с полтора десятка шагов, они побежали к своим лодьям, бросая оружие и награбленное добро. Последним уходил князь Вадим, ведомый под руки верными телохранителями.

И когда словен, мокрый с головы до пят, наконец, оказался на палубе спасительного судна, то бросил прощальный злобный взгляд в сторону варяжского городища, погубившего его воинство, поправшего его княжескую честь, и проклятиями переполнилось сердце Вадима. А у самого края неподвижной воды стоял и улыбался ненавистный варяг – причина всех его бед и унижений. Не страшился северянин ни стрелы, ни копья, несущих смерть со стороны врага, как-будто ведал, что сегодня уже не погибнет...

– Ты проиграл, князь Вадим, мой сын остался жив! А смерть теперь дышит тебе в затылок... – голос Рюрика прорезал плотный от влаги летний воздух острыми, словно клинок, словами напутствия удаляющемуся врагу. И слова те, быстрыми, безжалостными стрелами, преодолев прибрежную полосу воды, стремительно обрушились на голову беглеца... Глаза северянина до сих пор горели огнём боевого азарта, и никто не заметил в них слёз утраты, только крепко сжатые губы, да морщины на загорелом лбу и переносье выдавали скрытую от всех бурю переживаний.

– Нет... Ты не победил меня, варяг... Ты – не победитель...– бросил в ответ словенский князь. Ему пришлось кричать, напрягать горло, чтобы одолеть всё увеличивающееся расстояние от берега, от неподвижно стоящего там злокозненного пришельца с далекого и непонятного князю Севера. А крича, выталкивать слова несогласия и злобной безысходности, которые теперь казались маленькими упругими бычьими пузырями, способными отнять дыхание, задушить... но по высшей воле, лишь обратились в пену, осевшую на дрожащих от досады губах.

" Тогда жди нас в Новогороде..." – принесло эхо ответ Рюрика, усиленный согласными голосами его дружинников, обессиленное же расстоянием чудо выплеснуло на Вадима одинокое и последнее слово. – "Ж-д-и-и..."

Годимир, отрок четырнадцати лет от роду, сын Рюрикова конюха из словен, примостившись у подножья невысокого холма на зеленой траве, согретой долгим летним солнцем, неотрывно смотрел на парящего в небе стервятника. И с содроганием узнал крылатого вестника смерти, ждущего возможности полакомиться человечиной, того самого, чей клекот оглашал небо над некогда крепким и неприступным людским жильём, гладью зелёно-голубой Альдейгью, которую Годимир продолжал привычно называть Ладогой, перед самым началом кровопролитной сечи варягов с дружиной новогородского князя Вадима.

И не было этой вольной птице ни дела, ни заботы до того, что творится внизу у людей, до их войн и кровавых сражений, до судеб князей и простых людей, до участи стран и народов: словен и варягов... Был только дребезжащий голос-звук, клич вожака, созывающего своих соплеменников на пир чужой смерти. И вот теперь гордая троица пернатых падальщиков спокойно расхаживала между телами бездыханных воинов, по-хозяйски оценивая добычу. Эти птицы не боялись ни живых, ни мёртвых, даже гордые и спесивые братья-вороны старались держаться от них на безопасном расстоянии. Тщетно варяги, собиравшие своих павших, пытались прогнать непотребных гостей. И Годимир с отвращением, сопровождаемым приступом внезапной тошноты, отвернулся, тем самым отдалился, отгородился от вида мерзких птиц, так необузданно празднующих чужую победу, а когда полегчало, вновь глянул в голубую высь, полными слёз скорби, глазами...

«Вот оно, небо,– думал Годимир,– вот трава, земля, вода. Вот Ладога, а вот варяжское городище, ещё дымящееся от жадного пожара, который никак не унимается... Так много места и изобилия дадено людям, только справно трудись – и вознагражден будешь за труды свои. Но отчего люди кидаются друг на друга, как звери хищные? Зачем убивают нещадно подобных себе, творят зло и насилие? Почему так сильна в человеке жажда власти, обогащения, убийства? Почему теперь на этом берегу лежат люди, которые никогда не знали друг друга, никогда, ничем не изобидели и не сделали друг другу худого? Почему люди, не испытывающие ярой вражды, бьются до смерти за того, кто получит и удержит эту самую власть? Отчего думы мои об этом? А может, правыми оказались все те, утверждавшие, что я сегодня в первый раз сражался как воин, а следовательно, должен был не рассуждать, а действовать? Воевать и убивать или быть убитым самому... Вадима прогнали, но нет в этом моей заслуги и победы, нет для меня праздника сердца, как у тех же варягов, считающим себя сегодняшними победителями... По кому же тризна духа моего?»

Согбенная красно-бурая тень медленно брела между грудами мертвых тел, перебираясь через лужи крови, груды брошенного оружия и человеческих внутренностей. А звуки, издаваемые непонятным существом, были похожи на прощальный человеческий плач, высокий и горестный. И Годимир, заинтересованный увиденным, встал и пошёл ему навстречу, приняв, единственное, по его мнению, правильное решение: «если это пробирается раненный, пусть даже враг – помогу подняться и кликну помощь, если же наш воин – дам напиться воды и перевяжу раны. А потом видно будет, и да помогут мне боги...»

Отрок смело направился к заинтересовавшему и взволновавшему его видению, а когда до неведомого оставалось с десяток шагов, громко кликнул:

– Кто бы ты ни был, воин, подними голову, выпрямись! Я не враг тебе, да и сеча давно закончилась.... Смерти больше нет!

Следуя за своим голосом, Годимир подобрался к страждущему почти вплотную, а сблизившись окончательно, споткнулся и оторопел... Пробиравшимся через поле смерти оказался Рогдай, верный пёс Вадима. Спасающий свою жизнь словенский князь не озаботился забрать с собой четвероногого красавца или хотя бы убить того, перерезав горло, дабы не стал любимец добычей варягов. И вот наконец увидев живого человека, поверив его голосу, Рогдай остановился и замер. Молочно-белые лапы и такие же, в прошлом, белоснежные живот и грудь, теперь отливали красно – бурым цветом высохшей человеческой крови, а чёрные пятна на голове и холке выглядели грязно-коричневыми, вдоль правого бока алел длинный, ещё кровоточащий, порез, с пораненных ушей и разбитого носа капала свежая кровь. Пёс, дрожащий и обессилевший, ткнулся понурой головой в Годимирову грудь и тяжко вздохнул. И отрок, гладя того по массивной голове, стал сердечно увещевать, приговаривая:

– Ну, что ты, животина, успокойся и не трусись...Твой бог-покровител отвёл от тебя погибель и даровал жизнь... Так живи, живи и радуйся солнцу и свету, радуйся уделу живых... Я же не брошу тебя, не оставлю среди мёртвых... Мы уйдём отсюда вместе. А я буду беречь тебя, оборонять от бед и жестокостей этого вероломного и безжалостного мира людей. Верь мне, я теперь всё смогу. Раны же твои залечит мой отец – умелый лекарь для скота и лошадей... Ну, идём же скорей, отважный пёс...

Рогдай согласно рыкнул, а пелена слёз собачьей обиды и жалости к себе вскоре спала с его широко раскрытых глаз. Недолго постояв, пёс осторожно сунул свою голову под руку рослого на по годам Годимира, и тот, благодарный такому доверию, обнял Рогдая за шею. Странно, но юный воин не чувствовал в нём побеждённого, а сам пёс не относился к Годимиру как к победителю, понуждающему к покорности.

Теперь они шли вместе, возвращаясь к воротам разорённого варяжского городиша, где над пепелищем, набегающий с воды ветерок раздувал победный стяг Рюрика. А за краем Ладоги уже садилось величавое летнее солнце, покидая мир людской смерти и славы, и принося своим уходом, долгожданный покой и мёртвым, и живым...