Текст книги "Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем"
Автор книги: Вячеслав Никонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Новый партийно-политический ландшафт
Революция одномоментно, радикально и по-новому разделила людей и их представителей во власти и партиях. Многие ранее использовавшиеся политические и социальные дефиниции моментально утратили смысл. Революция хотела все начать с нуля. Отречение от старого мира происходило стремительно и решительно. Кадетская «Речь» 7 марта призывала: «Отныне вся русская жизнь должна быть перестроена с корня». «Биржевые ведомости» 8 марта: «Рвать, рвать без жалости все сорные травы. Не надо смущаться тем, что среди них могут быть и полезные растения – лучше чище прополоть с неизбежными жертвами».
Ключевое значение в политической борьбе приобрели новые водоразделы, существовавшие в радикальной интеллигентской идеологии. Это был тот случай, когда идеологические ярлыки играли куда большую роль, нежели общественная реальность.
Основных ярлыков было четыре. Первый – реакция – представители прежней власти и ее сторонники, которые не заслуживали никакого снисхождения. Монархические настроения в стране сохранялись. В сводках военной цензуры можно было встретить множество выдержек из солдатских писем в этом ключе: «Мы хотим демократическую республику и царя-батюшку»; «Хорошо бы, если бы нам дали республику с дельным царем». Один из цензоров приходил к выводу: «Почти во всех письмах крестьян высказывается желание видеть во главе России царя. Очевидно, монархия – единственный способ правления, доступный крестьянским понятиям». Почему же, демократия с монархией была и в Великобритании. Американский славист Ф. Голдер писал из революционного Петрограда: «Рассказывают о солдатах, которые говорили, что они хотят республику, подобную английской, или республику с царем»[230]230
Колоницкий Б. И. «Демократия» как идентификация: к изучению политического сознания Февральской революции // 1917 год в судьбах России и мира. С. 114.
[Закрыть]. Но у сторонников монархической идеи не было и не могло быть никакого политического представительства.
Второй идеологический ярлык – буржуазия, в которую были зачислены далеко не только предприниматели, но и дворянство, и чиновничество, и интеллигенция, и сохранившиеся несоциалистические партии, в совокупности получившие название «цензовые элементы». «Под «буржуазией» понимают не просто промышленный класс, не просто капиталистов, не «третье сословие». Ныне у нас категория «буржуазности» употребляется в неизмеримо более широком смысле. Вся Россия, все человечество делятся на два непримиримых мира, два царства – царство зла, тьмы, дьявола – буржуазное царство и царство божеское, добра, света – царство социалистическое… Социал-демократы, отравившие рабочую массу истребляющей ненавистью к «буржуазии» и «буржуазности», употребляют эти слова в социально-классовом, материалистическом смысле, но придают своей социально-классовой точке зрения почти религиозный отпечаток»[231]231
Бердяев Н. А. Падение священного русского государства. С. 544.
[Закрыть], – замечал Бердяев.
Третий – демократия. В те дни этот термин использовался и в привычном для нас смысле – как народовластие – и чаще в совсем непривычном. Князь Львов, большой сторонник народовластия, утверждал: «Душа русского народа оказалась мировой демократической душой по самой своей природе. Она готова не только слиться с демократией всего мира, стать впереди ее, но и вести ее по пути развития человечества на началах свободы, равенства и братства». Керенский утверждал, что правительство строит «демократическую республику в полном смысле этого слова», называл Россию «самой свободной страной в мире», «наиболее демократическим государством Европы». Потресов верил в чудо «превращения полуазиатской деспотии в едва ли не самую свободную страну в мире». Ленин тоже считал постфевральскую Россию «самой свободной» страной в мире». Самое любопытное, что это было почти правдой, если не понимать под демократией выборы (власть пока была самозваной) и соблюдение закона.
Однако, как справедливо замечал исследователь вопроса Колоницкий, в 1917 году гораздо чаще «демократия» противопоставлялась не «диктатуре», «полицейскому государству» и т. п., а «цензовым элементам», «правящим классам» и «буржуазии». Термин «демократия и особенно «революционная демократия» часто выступали как синонимы понятий «демократические слои» («народ»), «демократические организации» (таковыми в 1917 г. считались Советы и комитеты) и «демократические силы (при этом социалисты только себя считали демократами)»[232]232
Колоницкий Б. И. «Демократия» как идентификация. С. 109–113.
[Закрыть]. Итак, «демократия» в толковом словаре 1917 года – это прежде всего рабочий класс, крестьянство и социалистические партии.
Силы «демократии» в новой идеологической конструкции ассоциировались с четвертым идеологическим ярлыком – революция. В новом квазирелигиозном сознании она сразу стала объектом преклонения, ее символы и институты представали как чудо избавления, очищения, «воскрешения». Силы «реакции» однозначно связывались с «контрреволюцией», получившей резко негативное звучание. «Буржуазия», «цензовые элементы» оказались под подозрением в недостаточной революционности или в контрреволюционности. Но и внутри «демократии» тоже стали обнаруживать множество «контры». «В первые дни русской революции контрреволюционными называли притаившиеся силы старого режима и от них ждали угрозы делу свободы, – замечал летом 1917 года Бердяев. – Но скоро уже контрреволюционными силами были признаны партия «народной свободы», все русские либералы, Государственная дума, Земский и Городской союзы. Образована была контрреволюционная «буржуазия», в которую вошли и широкие круги интеллигенции… Мы вступаем в период, когда в контрреволюционных замыслах подозреваются социал-демократы меньшевистского крыла и социалисты-революционеры… Единственной светлой, истинно революционной стихией остаются большевики, которые и хотят устроить новую революцию против большей части России, против большинства, настроенного «буржуазно» и «контрреволюционно»[233]233
Бердяев Н. А. Падение священного русского государства. С. 550–551.
[Закрыть].
Эти новые идеологические конструкции структурировали и партийную систему.
Партии, партийно-представительная демократия были не очень понятны российским гражданам. По оценкам историков, число членов всех политических партий составляло около 1,2 % населения России[234]234
Кара-Мурза С. Г. Партии в 1917 году. От Февраля к Октябрю // Политические партии в революционных революциях в начале ХХ в. М., 2005. С. 297.
[Закрыть]. Революция вселила в них новую жизнь. «Политические партии начали всероссийскую партийную грызню, – заметил Бубликов, – натравливание всех против каждого и каждого против всех, проповедь классовой и всякой иной ненависти… Последующая проповедь Гражданской войны была только дикарски прямолинейным выводом из посевов, сделанных в первые дни»[235]235
Бубликов А. А. Русская революция. С. 79.
[Закрыть].
Политический спектр одномоментно резко сместился влево в силу банального исчезновения черносотенных, правых и даже консервативных партий. «Наступление революции в России было катастрофой для всех откровенно правых партий, – писал Чернов. – У них исчезло даже всякое мужество поднять свое знамя»[236]236
Чернов В. М. Перед бурей. С. 335.
[Закрыть]. Это было небезопасно даже физически. В правой среде звучал и такой аргумент для бездействия: «Свергал царя не народ, а генералы, имевшие под началом войска»[237]237
Цит. по: Кирьянов Ю. И. Правые партии в России накануне и в февральские дни 1917 г.: причины кризиса и краха // 1917 год в судьбах России и мира. С. 87.
[Закрыть]. Добровольное отречение императора лишало его твердых приверженцев точки опоры, избавляло от раз принесенной присяги.
Не выступив вначале, правые уже потом не имели никаких шансов, поскольку их организации были попросту запрещены. Думский лидер правых Николай Евгеньевич Марков, давая показания Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, лишь посыпал голову пеплом: «Мы все уничтожены, мы фактически разгромлены, отделы наши сожжены, а руководители, которые не арестованы, – в том числе и я, пока не арестован, – мы скрываемся»[238]238
Падение царского режима. Т. 6. М. – Л., 1926. С. 195.
[Закрыть]. В то же время Пуришкевича не трогали – надо полагать по причине его революционных речей в Думе в ноябре и участия в убийстве Распутина»[239]239
Солженицын А. И. Двести лет вместе. Ч. II. М., 2002. С. 33.
[Закрыть]. Вернувшийся с фронта, куда он сбежал после этого убийства, 2 марта выразил уверенность, что «события пройдут без крови, – если наша армия узнает, что с горизонта нашей жизни исчезнут Протопопов, Штюрмер, Раев и другие, – это вызовет только взрыв энтузиазма в армии и поднимет еще больше ее бодрость и настроение»[240]240
Утро России. 1917. 3 марта. №. 60.
[Закрыть]. А вскоре в «Русском инвалиде» появились проникновенные стихи Пуришкевича:
Октябристы были правящей партией в том смысле, что были представлены во Временном правительстве Гучковым и Годневым, как и партия центра, делегировавшая туда Владимира Львова. Но сами эти партии после Февраля испарились. Бубликов назвал их «мифическими»: «Обе эти партии были в свое время измышлены правительством для создания видимости правительственного большинства в Думе и никаких корней в стране не имели. Лучшее тому доказательство, что после революции эти партии ровно ничем не обнаружили своего существования»[242]242
Бубликов А. А. Русская революция. С. 66.
[Закрыть].
В результате партия кадетов, как справедливо замечал Чернов, «из самой левой легальной партии неожиданно для себя превратилась, благодаря исчезновению старых правых, в самую правую легальную партию. Но тем самым она естественно сделалась складочным местом для всего, что было когда-то правее ее»[243]243
Чернов В. М. Перед бурей. С. 335.
[Закрыть]. Именно партия народной свободы стала восприниматься как главный выразитель интересов, а то и просто воплощение «цензовых элементов».
Ее съезд, прошедший в Петрограде вскоре после революции, был назван в газетах съездом «правительственной партии», ведь кадеты формально имели в кабинете министров самое большое представительство. Но фактически это было не так потому, что тон во Временном правительстве задавала межпартийная «семерка» в составе обоих Львовых, Керенского, Некрасова, Терещенко, Коновалова и Годнева, которая почти всегда находилась в оппозиции лидеру кадетов Милюкову.
С чем кадеты шли в народ? Они были высокоинтеллектуальной партией, и ее идеологические основы формулировали самые видные специалисты в области права, в первую очередь – Федор Федорович Кокошкин. Но посмотрите, какими словами это делалось, почитайте его программные выступления на мартовском съезде партии. «Наше представление о государственной жизни мы утверждаем на трех основных принципах. В отношении государства и личности мы отстаивали всегда и будем неизменно отстаивать неприкосновенность начал гражданской свободы от всех посягательств, откуда бы они ни исходили. Это один из основных устоев нашей программы, принцип освободительный, либеральный. Другим основным принципом для нас, принципом, касающимся уже не отношений государства и личности, а внутреннего строя самого государства, является начало обеспечения полного господства народной воли, принцип демократический. Это второй наш устой. И третий наш принцип, относящийся к задачам государственной деятельности, – это осуществление начал социальной справедливости, широких реформ, направленных к удовлетворению справедливых требований трудящихся классов»[244]244
Кокошкин Ф. Ф. Избранное. М., 2010. С. 504–505.
[Закрыть]. Для какого электората это говорилось?
Партия привыкшая мыслить как «государственная», всячески противостояла тенденциям к децентрализации, выступала носителем идеи «единой и неделимой» России. Но вот как Кокошкин излагал программу кадетов по вопросу о отношениях центра и регионов и в национальном вопросе: «Местная автономия, а тем более провинциальная автономия в момент, когда Учредительное собрание будет устанавливать конституцию в России, может быть введена вполне безопасно только одним путем, а именно в форме представления права местной администрации в известных областях культурно-хозяйственной и культурно-национальной жизни существующим территориальным единицам, губерниям, и тем делениям, которые соответствуют губерниям на окраинах, представлением этого права автономии губерниям и областям»[245]245
Там же. С. 492.
[Закрыть]. Вы что-то поняли? Поздравляю. Речь действительно шла о возможности автономии территориальной, но не национальной. Но кадеты слишком многого хотели от рабочих и крестьян, которым были адресованы программные установки партии. Кадетов абсолютное большинство населения страны просто не понимало.
Они были твердыми оборонцами, сторонниками войны до победного конца, чем отрезали от себя солдатское большинство армии. Кадеты, словами Степуна, «были слишком определенными западниками-позитивистами, чтобы считаться в своей реальной политике с таким невесомым фактором, как нравственно-религиозное убеждение простого народа… Стремясь к перевороту, прежде всего ради доведения войны до победного конца, партия Народной свободы была уверена, что и народ, обретя свободу, захочет победы»[246]246
Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. С. 378–379.
[Закрыть]. При этом у кадетов не оказалось поддержки и в верхах армии. Генерал Лукомский подтверждал: «По талантливости и образованности эта партия имела в своем составе довольно много заметных лиц, но… все это по духу было враждебно нам, и к ним не было никакого доверия»[247]247
Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 209.
[Закрыть].
Кадеты были решительными противниками большевизма. Кадетский ЦК призывал «к твердой, решительной поддержке Временного правительства», подчеркивая нарастание опасности в стране, которую напрямую связывал с «приездом эмигрантов ленинского типа, приглашавших страну и армию под знамя анархо-коммунизма и гражданской войны»[248]248
Цит. по: Шелохаев В. В. Кадеты и революция в России // Политические партии в революционных революциях в начале ХХ в. С. 420.
[Закрыть]. А для большевиков кадеты были просто врагами № 1. «Кадетская партия есть главная политическая сила буржуазной контрреволюции в России, – считал Ленин. – Эта сила великолепно сплотила вокруг себя всех черносотенцев как на выборах, так (что еще важнее) в аппарате военного гражданского управления и в кампании газетной лжи, клевет, травли, направляемых сначала против большевиков, т. е. партии революционного пролетариата, потом против Советов»[249]249
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 83.
[Закрыть].
Тыркова-Вильямс, которую Милюков не без оснований называл единственным мужчиной в кадетском ЦК, вынесет партии справедливый приговор: «Кадетская партия даже среди революции не смогла выдвинуть людей действия… Они были чересчур разборчивы в средствах. Добросовестные, начитанные, от всего сердца преданные России кадеты, среди которых были люди очень неглупые, не справились со своей новой задачей и не сумели превратиться из оппозиции в правительство»[250]250
Новоселова Е. Дама против Ленина // Российская газета. 2017. 21 апреля. № 86.
[Закрыть].
Кадеты, выступавшие основной революционной силой до Февраля, очень быстро стали восприниматься многими как сила контрреволюционная, что вело к сокращению числа ее приверженцев. Зато стремительно росли акции еще недавно маргинальных социалистических партий.
Все они переживали возрождение, даже Трудовая народно-социалистическая партия – народные социалисты, или энесы, которая была самой правой среди всех социалистов. Наиболее заметной фигурой был Алексей Васильевич Пешехонов, выпускник Тверской духовной семинарии и земский статистик. «А.В. Пешехонов, интеллигент, мой старый друг, человек с талантом, знаниями и темпераментом, давно успокоился на правом фланге социализма и мог только украшать место своим сотрудничеством»[251]251
Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 2. С. 322.
[Закрыть], – характеризовал его Милюков. «Г-н Пешехонов – известный полукадет, – отзывался о нем Ленин. – Более умеренного трудовика, единомышленника брешковских и плехановых, не найти»[252]252
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 330.
[Закрыть].
К лету 1917 года энесы уже располагали четырьмя сотнями организаций с 5 тысячами членов. Партия выступала за полное народовластие в форме демократической парламентской республики, а не республики Советов; полновластие Временного правительства вплоть до Учредительного собрания; за энергичное продолжение войны в тесном согласии с союзническими демократиями, но против ее завоевательных целей[253]253
Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ века. С. 622, 623, 624.
[Закрыть].
Партия энесов «выдвинула на ответственные места в земском и городском самоуправлениях значительное число лиц, гораздо больше, чем следовало бы по ее численности. Энесы входили в состав ВЦИК и Особого совещания при Временном правительстве. Они занимали ведущие позиции в Главном земельном комитете и в Лиге аграрных реформ. В Особом совещании при Временном правительстве, созданном для разработки проекта Положения о выборах в Учредительное собрание, работало 11 народных социалистов, т. е. 13 % общего состава совещания из 82 человек».
У энесов были планы слияния с эсерами. Но после возвращения из ссылок и из-за границы радикальных лидеров партии эсеров она так полевела, что, словами Пешехонова, «всякие разговоры о сближении и тем более об объединении сами собой прекратились». Зато установились отношения с трудовиками, которые в апреле 1917 года объявили себя социалистической партией, что открыло путь к их соединению с энесами. Официально альянс состоится 21–23 июня, когда будет образована объединенная Трудовая народно-социалистическая партия[254]254
Сыпченко А. В. Трудовая народно-социалистическая партия в 1917–1922 гг. // Политические партии в революционных революциях в начале ХХ в. С. 494, 492.
[Закрыть].
После Февраля довольно быстро самой массовой стала партия социалистов-революционеров. Ее численность уже весной достигала 500 тысяч человек (меньшевиков – 50 тысяч, большевиков – 24 тысячи), а к лету приблизилась к миллиону. В партию эсеров вступали целыми деревнями, заводами и полками. «Ни одна партия не росла так неудержимо-стремительно, как она, – с удовлетворением констатировал Чернов. – Старый, испытанный состав партии был буквально затоплен бурным притоком новых пришельцев». Основная газета партии – «Дело народа» – печаталась 300-тысячным тиражом, а всего в тот год выходило более сотни эсеровских газет и журналов[255]255
Матонин Е. Яков Блюмкин. М., 2016. С. 32; Чернов В. М. Перед бурей. С. 321.
[Закрыть].
Эсеры никогда не были организованной и дисциплинированной партией. В новых условиях предпринимались попытки это исправить. Был создан единый ЦК. «Дело народа», первый номер которой выйдет 15 марта, заявила в числе своих сотрудников представителей всех внутрипартийных течений. Но реальность была другой. В партии разгорелась борьба фракций, главным образом по вопросам отношения к войне, земле и к Временному правительству.
Питирим Сорокин описывал первую встречу лидеров эсеров для учреждения газеты. «После долгих и утомительных дебатов избрали пять редакторов газеты, названной «Дело народа». В их числе: Русанов, Иванов-Разумник, Мстиславский, Гуковский и я. Мне не совсем ясно, как нам договориться о политической линии газеты, поскольку мы с Гуковским – очень умеренные социал-патриоты, другие же – интернационалисты. Увы! На первом же заседании редакционной коллегии, посвященном организации выпуска первого номера газеты, пять часов было впустую потрачено в спорах. Статьи, представленные на редколлегию интернационалистами, мы отклонили, а наши статьи пришлись не по вкусу им… Хорошенькое начало! «Дело народа» с первых же выпусков оказалось газетой, где на одной и той же странице появлялись две взаимно исключающие статьи»[256]256
Сорокин П. А. Дальняя дорога. Автобиография. С. 15.
[Закрыть].
Февраль породил то, чего раньше не было и не могло быть в партии социалистов-революционеров: государственничество, которое развилось на почве революционного оборончества («революцию надо защищать от угрозы извне»). В партии появились даже люди, отстаивавшие необходимость воевать за Черноморские проливы[257]257
Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 3. Ч. 2. М., 2000. С. 215.
[Закрыть]. С другой стороны, левые эсеры были сторонниками «демократического мира».
Эсеры были партией в первую очередь крестьянства. Их основным лозунгом изначально был «Земля и воля!», и они были последовательными сторонниками «черного передела» – изъятия всей сельскохозяйственной земли у помещиков и передачи тем, кто ее обрабатывает. Правые и центристы, занимавшие главенствующее положение в партии, выступали за экспроприацию земли на законных основаниях. Петроградская городская конференция эсеров 4 марта постановила: «Конференция признает, что полновластным выразителем народной воли может явиться только Учредительное собрание, что всякие попытки к немедленному захвату частнособственнических земель могут неизбежно отразиться на правильном течении сельскохозяйственной жизни»[258]258
День. 1917. 7 марта. № 2.
[Закрыть].
Суханов замечал – и не без оснований – кризис лидерства у эсеров: «Вообще «самая большая партия» была чрезвычайно бедна крупными силами, а тем более политическими вождями. Выдвигаемые ею лидеры… были абсолютно негодны для своих ролей. Крупной фигурой, несомненно, является Чернов… но он крупен не как политический вождь. Остальные же не крупны ни в каком смысле»[259]259
Суханов Н. Записки о революции. Т. 1. Кн. 1–2. С. 289–290.
[Закрыть]. И это касалось всех фракций партии.
Николай Дмитриевич Авксентьев, многие годы воплощавший в своей фигуре само понятие «правый эсер», был пензенским дворянином. Окончив гимназию с золотой медалью, он учился на юридическом факультете Московского университета, откуда был исключен за революционное выступление с высылкой в Пензу, замененную на выезд в Германию. Там Авксентьев продолжил изучение философии и политэкономии в Берлинском и Лейпцигском, а затем в Галльском университете защитил докторскую диссертацию по философии Ницше. Авксентьев вместе с Гоцем, Зензиновым и Фондаминским составили кружок молодых теоретиков, пытавшихся соединить народничество с модным тогда неокантианством. А в 1905 году вернулись в Россию и вступили в партию эсеров. Авксентьев был звездой митингов, за что получил прозвище Жорес. Его арестовали вместе с другими членами Исполкома Петроградского Совета и сослали в Тобольскую губернию. Оттуда он бежал за границу, где стал членом эсеровского ЦК. Во время войны Авксентьев возглавил эсеров-оборонцев. После Февраля основными его принципами стали война до победного конца и правительственная коалиция социалистов с «цензовыми элементами». Троцкий был об Авксентьеве не самого высокого мнения, видя в нем «уже совершенную карикатуру на политика: обаятельный учитель женской гимназии в Орле – вот все, что можно о нем сказать»[260]260
Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 1. С. 236.
[Закрыть].
Группу центра возглавлял сам Чернов. Троцкий называл его «несомненно, наиболее репрезентативной фигурой старой эсеровской партии и не случайно считался ее вдохновителем, теоретиком и вождем. Со значительными, но не связанными единством познаниями, скорее начетчик, чем образованный человек, Чернов имел в своем распоряжении неограниченный выбор подходящих к случаю цитат, которые долго поражали воображение русской молодежи, немногому научая ее. На один единственный вопрос этот многословный вождь не имел ответа: кого и куда он ведет?»[261]261
Там же. С. 235.
[Закрыть] Зинаида Гиппиус, сторонница эсеров, записала о Чернове 5 апреля: «Его в партии терпеть не могли, однако считали партийным «лидером», чему я всегда изумлялась: по его «литературе» – это самоуверенный и самоупоенный тупяк»[262]262
Гиппиус З. Дневники. С. 141.
[Закрыть]. Кроме того, Чернову доставалось за сотрудничество с Германией: в эмиграции он издавал газету, которую немецкие власти с удовольствием распространяли в лагерях российских военнопленных для их идеологического разложения.
Во главе левых эсеров стояли Мария Александровна Спиридонова и Борис Давидович Камков (Кац). Спиридонова, не доучившись в тамбовской женской гимназии, работала конторщицей в губернском дворянском собрании, пока в 1905 году ее не арестовали за участие в антиправительственном выступлении. Выйдя через полтора месяца на свободу, она вступила в боевую организацию эсеров и пятью выстрелами убила советника тамбовского губернатора адвоката Гавриила Николаевича Луженовского якобы за подавление крестьянских восстаний. Спиридонову приговорили к смертной казни, но достоянием общественности стало ее письмо с описанием благородных мотивов убийства, а также истязаний и насилия, которым она подвергалась в тюрьме. Под давлением прогрессивной общественности повешение было заменено на бессрочную Нерчинскую каторгу. Освобождение Спиридоновой стало одним из первых распоряжений министра юстиции Керенского.
Левые эсеры осуждали войну как империалистическую, не поддерживали буржуазное Временное правительство, считая необходимым создание чисто социалистического кабинета, и настаивали на немедленной передаче земли крестьянам. И именно левым эсерам преимущественно симпатизировало новое пополнение партии. Сорокин записал в апреле на Петроградской партконференции: «Сознание новых, «февральских» революционеров-социалистов радикализировано до предела. «Революционеры»-неофиты общаются сегодня со старыми лидерами как со своими слугами. У них большинство на конференции, и этим большинством принята резолюция о немедленном окончании войны и создании социалистического правительства. Я заявил, что не могу принять их программу, ушел с конференции и сложил с себя обязанности редактора «Дела народа». Многие старые члены партии поступили так же, большинство представителей правого крыла отреклись от конференции… Гуковский и я организуем правоэсеровскую газету «Воля народа»[263]263
Сорокин П. А. Дальняя дорога. Автобиография. С. 17–18.
[Закрыть].
Примечательно, что в провинции внутрипартийное размежевание началось раньше, чем в столицах, уже в апреле-мае, когда раскололись организации в Астрахани, Нижнем Новгороде, Одессе, Смоленске, Харькове.
А как же самый известный эсер – Керенский? Троцкий так описывал его отношения со своей партией: «Первое место среди эсеров, далеко вперед остальных, но не в партии, а над партией занял Керенский, человек без какого бы то ни было партийного прошлого… Формальное вступление в партию эсеров не нарушило презрительного отношения Керенского к партиям вообще: он считал себя непосредственным избранником нации». Кончится все тем, что на съезде партии в начале июня Керенский будет забаллотирован при выборах в ЦК партии, получив 135 голосов из 270. «Если штабные и департаментские эсеры обожали Керенского как источник благ, то старые эсеры, связанные с массами, относились к нему без доверия и уважения».
Большевики были беспощадны к эсерам как партии, соглашаясь сотрудничать только с представителями ее левого фланга. Троцкий напишет: «Социалисты-революционеры, даже по сравнению с меньшевиками, поражали рыхлостью и дряблостью. Большевикам они во все важные времена казались просто кадетами третьего сорта. Кадетам они представлялись третьесортными большевиками. Место второго сорта в обоих случаях занимали меньшевики»[264]264
Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 1. М., 1997. С. 234, 133, 230.
[Закрыть].
К моменту Февральской революции партия меньшевиков пребывала в глубочайшем кризисе. Николаевский, который в 1917 году был членом ВЦИК и редактором меньшевистской «Рабочей газеты», писал: «Накануне революционных событий ни центральная общеменьшевистская (Организационный комитет), ни обе местные петроградские («Инициативная группа», которая в то время была центром меньшевиков-«интернационалистов») и так называемая «Группа содействия» (созданная меньшевиками-«оборонцами» для выполнения конспиративных функций при Рабочей группе Центрального военно-промышленного комитета) организации меньшевиков фактически не существовало»[265]265
Николаевский Б. Меньшевики в первые дни революции. С. 217–218.
[Закрыть]. В первые же дней революции быстро стали возникать уже легальные социал-демократические организации – «одни чисто меньшевистские, другие чисто большевистские, третьи смешанные и находившиеся в ожидании того, как будет решен вопрос о воссоздании единой социал-демократической партии»[266]266
Денике Ю. Меньшевики в 1917 году. С. 210.
[Закрыть].
Численность меньшевистской партии быстро росла, хотя и не так быстро, как эсеров. Новое меньшевистское пополнение не произвело сильного впечатления на Луначарского, имевшего возможность его наблюдать на Первом съезде Советов: «Но, боже, что это за меньшевики! Солдаты и офицеры, внезапно обращенные в социал-демократов и не смыслящие ни аза в социализме; обыватели, примкнувшие к меньшевикам, как к более умеренной партии, и многие «бывшие» работники, по 10 лет стоявшие в стороне, а теперь вошедшие вновь в движение с психологией каких-нибудь швейцарских провинциальных социалистов, – все они составляют, вероятно 2/3 фракции (у с-ров, говорят, еще хуже: много просто вчерашних черносотенцев и антисемитов)»[267]267
1917: Частные свидетельства о революции в письмах Луначарского и Мартова. М., 2005. С. 208.
[Закрыть].
Внутри меньшевистской партии прошло такое количество разделительных линий, которые не снились даже эсерам. Причем выяснилось, что наиболее авторитетные до войны меньшевистские лидеры и их единомышленники в революционных условиях оказались наименее влиятельными.
Основоположник русского марксизма Георгий Валентинович Плеханов возглавлял группу Единство», которая формально оставалась вне меньшевистской организации и занимала позицию предельного оборончества и поддержки российского правительства – даже царского – в войне. Милюков подтверждал, что «для Плеханова, например, мы готовили министерство труда. Но, когда он приехал, мы сразу увидели, что это – уже прошлое, а не настоящее. Приезжие «старики» как-то сами замолкли и стушевались»[268]268
Милюков П. Н. Из тайников моей памяти. С. 909.
[Закрыть].
Лидером крайних, или «чистых», оборонцев выступал один из основателей РСДРП Александр Николаевич Потресов. Он издавал ежедневную газету «День» и предпочел не входить ни в центральные партийные органы, ни в Совет. Потресов считал буржуазию естественным союзником социалистов в революции, лозунгом своей газеты: «Вне коалиции нет спасения». Сторонники Потресова ратовали за безоговорочную поддержку Временного правительства и сотрудничество с кадетами[269]269
Волобуев О. В. Меньшевики в условиях кризиса правительственной коалиции осенью 1917 г. // Политические партии в революционных революциях в начале ХХ в. С. 306.
[Закрыть].
Плеханов и Потресов были «старыми оборонцами». Но внутри меньшевистской партии появились и «новые оборонцы» – революционные, – ставшие таковыми в марте 1917 года: Дан, Церетели и Либер. «Блок двух групп оборонцев… возглавлял партию с марта по октябрь 1917 года. Оборонцам принадлежало большинство в большинстве партийных организаций»[270]270
Ланде Л. Состояние партийной организации к моменту октябрьского переворота // Фельштинский Ю. Г., Чернявский Г. И. Меньшевики в революции. С. 235–236.
[Закрыть].
Но были еще и меньшевики, оставшиеся интернационалистами – Мартов, Суханов, Ерманский. «Для них оборонцы были психологически чужим и враждебным элементом, и пребывание с ними в одной организации чем-то противоестественным». Мартовцы решили не входить ни в Оргкомитет, ни в редколлегию и издавать собственную газету и идти в массы с опорой на Петроградский комитет меньшевиков. В июне Мартов «думал уже, что уже придется немедленно разрывать окончательно с меньшевиками и образовывать вполне самостоятельную группу»[271]271
1917: Частные свидетельства о революции в письмах Луначарского и Мартова. С. 207.
[Закрыть].
Наиболее уважаемым изданием левых меньшевиков была «Новая жизнь» – читаемое левое издание. «В ней странным образом уживались две тенденции: «умеренная», представителем которой были Горький, Гольденберг, Базаров, Ст. Вольский, и безответственно доктринерская, возглавляемая Сухановым, – рассказывал Войтинский. – Тон задавали газете представители второго течения…»[272]272
Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. С. 122–123.
[Закрыть].
В Советах – в центре и на местах – меньшевики блокировались с эсерами, причем в этом блоке, указывал Троцкий, «руководящее место принадлежало меньшевикам, несмотря на то что бесспорное численное преобладание было на стороне эсеров. В этом распределении ролей сказывались на свой лад гегемония города над деревней, перевес городской мелкой буржуазии над сельской, наконец, идейное превосходство «марксистской» интеллигенции над интеллигенцией, которая держалась истинно русской социологии и кичилась скудостью старой русской истории»[273]273
Троцкий Л. Д. История русской революции. Т. 1. С. 231.
[Закрыть].
Меньшевики были богаты интеллектуальными силами, уступая в этом отношении только кадетам, благодаря чему меньшевики смогли занять значимые позиции в государственных учреждениях, прежде всего экономического и социально-политического профиля, в профсоюзах, кооперативных организациях. Это привело к высокой концентрации меньшевиков в столице, во многом в ущерб провинции.
На первом этапе революции эсеры и меньшевики получили огромный кредит доверия. Церетели позднее сокрушался: «История вряд ли знает другой пример, когда политические партии, получив так много доказательств доверия со стороны подавляющего большинства населения, выказали бы так мало склонности стать у власти, как это было в Февральскую революцию с русской социалистической демократией»[274]274
Церетели И. Кризис власти. С. 237.
[Закрыть].
