Текст книги "Зеркало в ожидании"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Да, если бы он был жив, – отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную ручку – дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.

В большой комнате было холодно. Покрывшая пол изморозь хрустела у нас под ногами. В полумраке я заметил развешанные по стенам шкуры, отливающие зеленым, красным и золотым мехом словно хвосты павлинов. Были здесь и другие трофеи: огромный череп с трехфутовым клювом и похожими на урыль из слоновой крсти ветвистыми рогами, кончики которых были выгнуты вперед и остры, как кинжалы. Была обтянутая кожей голова, состоявшая из одних челюстей и зубов, и потемневший от времени боевой топор с рукояткой длиной футов десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как городская квартира. Стол был накрыт, я заметил отблеск дневного света на кубках, тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими спинками, и в кресле во главе стола, лицом ко мне с мечом в руке восседал седобородый гигант. Пес завыл, и это вполне соответствовало охватившему меня чувству.

– Холгримм ждет нас, – мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Вблизи я различил мелкие кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта. Они отблескивали в бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.

Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево кресел. Когти Вулы, следовавшей за хозяином, громко стучали по широченным доскам пола.

– Разве вы не хороните своих мертвых? – выдавил я, слегка запинаясь.

– Так его посадила женщина. По собственной воле. Он так пожелал, когда понял, что смерть уже рядом.

– Но почему?

– Это тайна, которую знает один лишь Холгримм.

– Может, нам лучше выйти наружу? – предложил я. – А то это место напоминает мне морг.

– Огонь исправит дело...

– Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он оставался так, как есть.

– Мы разведем небольшой огонь, чтобы разогреть пищу, и чтобы были угли, возле которых можно провести ночь.

В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые, как камень, и уже наколотые до нужной толщины. Нужной, естественно, моему компаньону. Он орудовал восьмифутовыми поленьями толщиной не менее восемнадцати дюймов так, словно это были хлебные палочки. Наверное, дерево было пропитано эфирными маслами: дрова с ревом заполыхали от первой же спички, распространяя по дому запахи мяты и камфары. Большой Джонни сварганил какое-то пойло из горячего вина и тягучего сиропа, который обнаружил в кувшине на столе – из кувшина пришлось выламывать заледеневшие куски. Когда напиток поспел, он протянул мне с полгаллона. Штука оказалась крепкой, но приятной на вкус, сначала слегка отдающей скипидаром, но затем оказавшейся сущей амброзией. Еще у нас был хлеб, сыр и суп, который он разогрел в большом котле над очагом. Я наелся до отвала и еще кое-что отправил в наплечный карман. Мой высокий друг ограничился совершенно спартанской порцией и перед тем, как выпить, обернулся к нашему хозяину и поднял кубок в его честь.

– Сколько же времени он так сидит? – спросил я.

– Десять местных лет, – он помолчал и добавил: – Это более ста стандартных лет Лиги.

– Он был твоим другом?

– Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был мне другом.

– Девять лет. Дом Холгримма был, наверное, самым последним, куда проникла чума.

– А почему же она не убила и тебя?

Он покачал головой.

– Вселенная тоже умеет шутить.

– Каково же это было, когда все кругом начали умирать...

Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.

– Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали болезней. Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и смертельный холод. А это было что-то совершенно новое – враг, которого мы не видели. Некоторые так и умерли, удивляясь, другие очертя голову бросились в леса, но и там их, в конце концов, постиг тот же удел. Оксандра убил своих сыновей и дочерей прежде, чем их прикончила удушливая смерть. Иошал стоял на снегу, вращая над головой свой боевой топор и выкрикивая небу угрозы, пока не упал, и больше уже не поднялся.

– А что стало с твоей семьей?

– Сам видишь.

– Что?

– Холгримм был моим отцом.

* * *

Мы спали, закутавшись в шкуры, которые Джонни Гром снял со стен и размягчил над огнем. Насчет тепла он оказался прав. Огромное пламя растопило иней только внутри правильного десятифутового полукруга, но даже не коснулось остальной комнаты.

За порогом все еще стоял ранний полдень, когда мы снова двинулись в путь. Я шел так быстро, как только мог. После восьми часов ходьбы по сильно пересеченной местности, непрерывно поднимающейся вверх, великан предложил передохнуть.

– Я, конечно, поменьше тебя, но это вовсе не значит, что я раньше выбиваюсь из сил, – ответил я ему. – К тому же я привык к более сильному тяготению. А в чем дело, ты устал? – этот вопрос я задал как бы между прочим, но ответа ждал с волнением. До сих пор он выглядел свеженьким, как огурчик.

– Нет, со мной все в порядке. Пока дорога еще не трудна.

– Судя по карте, отсюда путь будет все тяжелее и тяжелее.

– Да, на высоте я начну выдыхаться, – согласился он. – Но все же как-нибудь выдержу. Только вот Вула измоталась, бедняга.

Собака растянулась на боку. Она была похожа на павшую лошадь, хотя ни у одной павшей лошади не дрогнул бы хвост при упоминании ее клички, да не ходили бы ходуном ребра от усилий вобрать побольше горного воздуха.

Разреженного, конечно, по меркам Вэнгарда. По сравнению с земным воздухом содержание кислорода по-прежнему оставалось высоким.

– Почему бы не послать ее обратно?

– Не уйдет. И потом, мы еще будем рады Вуле, когда появятся снежные скорпионы.

– Опять ты об этих скорпионах. Ты уверен, что они не плод твоего воображения? Эти места выглядят пустынными, как заброшенное кладбище.

– Они выжидают, – сказал он. – Они знают меня и Вулу. Много раз они пытались проверить нашу бдительность – и каждый раз оставляли на снегу своих мертвых. Поэтому они просто преследуют нас и выжидают.

– Моя пушка справится с ними, – я показал ему официально разрешенное огнестрельное оружие, которое было у меня на виду. Он вежливо осмотрел его.

– Снежный скорпион умирает нелегко, – заметил он.

– Эта штука в самом деле бьет как пушка, – уверил я и продемострировал эффективность пистолета, отстрелив верхушку скалы ярдах в двадцати от нас. Между деревьев заметалось мощное эхо: "Кар-ронг! Кар-ронг!" Он чуть улыбнулся.

– Всякое бывает, Карл Паттон.

Ночь мы провели в лесу.

* * *

На следующий день нам пришлось труднее с самого начала. На открытых местах намело снега, который замерз и покрылся коркой, выдерживавшей мой вес, но ломавшейся под ногами великана и его собаки. Теперь я уже не плелся позади. Я возглавил процессию, а большому Джонни приходилось тяжеловато, когда он вынужден был поспевать за мной. Он не жаловался, и даже, казалось, не задыхался слишком сильно. Он шел вперед, то и дело останавливаясь подождать, пока его догонит милый песик, и каждый час устраивал привал.

По мере подъема местность становилась все более и более открытой. Пока мы шли по лесу, среди деревьев, у меня сохранялось ощущение чего-то знакомого: все же вокруг была жизнь, и притом – почти земного типа. Можно было обманывать себя, представляя, что где-то вон за тем перевалом увидишь дом или дорогу.

Но этому пришел конец. Теперь перед нами расстилалось совершенно голое снежное поле, чуждое, словно поверхность Юпитера, украшенное лишь тенями окружающих горных вершин. А впереди, над полем, на фоне темного неба, висел-громоздился ледник, сахарно-белый в лучах заходящего солнца, прорезанный зеленовато-голубыми прожилками.

Часа через три великан вдруг указал мне на нечто далеко позади. Нечто было похоже на россыпь черного перца на белой скатерти.

– Стая скорпионов.

– Если мы будем вот так стоять и смотреть, нам никогда их не обогнать, проворчал я.

После этого мы непрерывно шли на протяжении девяти часов, поднялись и перевалили через один хребет, потом через второй, еще более высокий, и только тогда он попросил сделать привал. Уже надвигались сумерки, когда мы устроили лагерь в снедном сугробе, если только можно назвать лагерем пару нор, вырытых в снегу. Великан разжег небольшой костер и разогрел суп. Мне он, как всегда, налил очень солидную порцию, а себе и собаке оставил, на мой взгляд, меньше, чем следовало бы.

– Как у нас с припасами? – спросил я.

– Нормально, – только и ответил он.

Температура понизилась до минус девяти по Цельсию. Джонни вытащил свой плащ – шкуру какого-то сверхбарана, расцвеченную черными и оранжевыми полосами и закутался в шерсть. Он и пес спали вместе, тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Приглашение присоединиться я отклонил.

– У меня с обогревом все в порядке. Обо мне можно не беспокоиться, – заверил я.

Но, несмотря на свой костюм, проснулся я дрожа и был вынужден переключить термостат на усиленный обогрев. Верзиле же, казалось, холод был нипочем. Впрочем, благодаря своим габаритам он имел одно преимущество: на единицу веса у него приходилась меньшая площадь излучающей тепло поверхности. То есть, мороз его не проймет, если только не случится ничего непредвиденного.

Когда он меня разбудил, стояли глубокие сумерки. Солнце уже почти скрылось за вершинами гор на западе. Нам предстояло подниматься по снежному склону под углом градусов тридцать.

Хотя по пути нам попадалось немало скальных выступов и обледеневших участков, которые здорово облегчали движение, шли мы довольно медленно. Стая снежных скорпионов стала нас догонять. Пока мы спали, они, по моим подсчетам, сократили разрыв миль до десяти и теперь шли вверх, рассыпавшись широким полукругом. Мне это не нравилось. Подобные действия предполагали в противнике больше разума, чем хотелось бы от него ожидать, особенно если учесть те изображения снежных скорпионов, которые мне довелось увидеть.

Вула, оборачиваясь, таращила глаза, скалила зубы и рычала на наших преследователей, но великан продолжал идти, медленно и упорно.

– Так как же насчет этих самых?.. – спросил я на следующем привале. – Будем ждать, пока они нас нагонят? Или засядем где-нибудь, чтобы хоть спина была прикрыта?

– Они еще должны добраться до нас.

Я посмотрел назад вдоль склона, по которому мы поднимались, кажется, уже целую вечность, и попытался прикинуть на глаз расстояние до стаи.

– Никак не больше пяти миль, – заметил я. – И они давно уже могли быть гораздо ближе. Чего они выжидают?

Он посмотрел вперед и вверх на высокий хребет, возвышающийся в двух милях от нас.

– Там, вверху, воздух разрежен и холоден. Они чувствуют, что там мы ослабнем.

– И они правы.

– Но они там тоже сдадут, Карл Паттон, хотя, возможно, не так сильно, как мы. – Он произнес это совершенно равнодушно, как будто рассуждал о том, стоит ли завтра устраивать пикник.

– Разве тебя это не волнует? – спросил я. – Разве ты предпочитаешь, чтобы стая голодных пожирателей падали прижала тебя на открытом месте?

– Это у них в крови, – просто ответил он.

– Не терять мужества хорошо, пока не рискуешь потерять все остальное. А как ты насчет того, чтобы организовать засаду? Вон там, – я указал на россыпь скал ярдах в ста впереди.

– Они не полезут туда.

– О"кей, – сказал я. – Будем считать, что ты опытный проводник-абориген, а я – просто турист. Сыграем по твоим правилам. Но скажи пожалуйста, что нам делать, когда настанет ночь?

– Скоро взойдет луна.

За следующие два часа мы покрыли всего около трех четвертей мили. Теперь подъем был уже градусов сорок пять. Сухой снег при каждом шаге струйками сыпался из-под ног. Если бы не мой скафандр, не знаю, как бы я вынес все это даже при сравнительно небольшом тяготении. Здоровяшка Джонни теперь все чаще прибегал к помощи рук, а пыхтенье собаки прямо-таки надрывало сердце.

– Сколько лет псу? – спросил я, лежа на спине во время следующего привала. Мои попутчики с трудом пытались надышаться слишком для них разреженным высокогорным воздухом, а старался как можно правдоподобнее имитировать те же усилия, хотя на самом деле дышал обогащенной смесью, исправно поставляемой коллектором скафандра.

– Три года.

– Около тридцати пяти стандартных. А сколько... – я спохватился и тяжело задышал, – сколько же они обычно живут?

– Никто... на знает.

– Что ты имеешь в виду?

– Псы ее рода... погибают в бою.

– Похоже, ей этого тоже не миновать.

– Она будет... только благодарна.

– Такое впечатление, что она до смерти перепугана, – сказал я. – И до смерти измотана.

– Она устала, верно. Но страха... она просто не может знать.

До того, как стая решила, что для нападения настало подходящее время, мы успели пройти еще с полмили.

* * *

Собака первой почувствовала опасность. Она завыла, как раненый в брюхо слон, бросилась футов на двадцать вниз по склону и встала между нами и ими. Трудно было представить себе более невыгодную для обороны позицию. Нашим единственным преимуществом было то, что мы располагались выше – на участке замершего снега, очень крутом, похожем на скат крыши.

Великан своими гигантскими ножищами начал вытаптывать площадку, придавая ей форму круга.

– Кретин чертов, лучше бы ты насыпал снег кучей! – заорал я. – А ты вмсето этого роешь нам ледяную могилу!

– Делай, как я... Карл Паттон... – задызаясь, ответил он, – если тебе дорога жизнь...

– Нет уж, спасибо, я лучше останусь наверху. – Я выбрал себе местечко слева от него и собрал несколько кусков льда, соорудив из них нечто вроде бруствера. Потом я долго и демонстративно проверял свой пистолет (разрешенный), но в то же время незаметно настроил незаконный кратерный излучатель на максимальную дальность боя самым узким лучом. Сам не знаю, почему я скрывал его так тщательно. Верзила наверняка не имел ни малейшего представления о разнице между легальным и контрабандным оружием. Может быть, я руководствовался инстинктом, подсказывавшим, что туза лучше всего придержать в рукаве. К тому времени, когда я закончил приготовления, стая была уже в четверти мили от нас и быстро приближалась, причем звери не то чтобы бежали или передвигались скачками, нет, они почти летели на пучках лап, словно выкованных из стальных стержней, пожирая расстояние, как огонь пожирает сухую траву.

– Карл Паттон, лучше бы тебе встать за моей спиной, – окликнул меня великан.

– Я не нуждаюсь в твоей защите! – рявкнул я в ответ.

– Слушай меня! – сказал он тогда, и тут я впервые не заметил в его голосе обычной беззаботности и спокойствия. – Они не могут напасть на всем ходу, они должны остановиться, чтобы занести жало для удара. Только в этот момент они и уязвимы. Старайся попасть в глаз, но остерегайся клешней.

– Я предпочитаю действовать на большей дистанции, – отозвался я и послал пулю в одного, который немного вырвался вперед, но все еще был ярдах в двухстах от нас. На льду полыхнула яркая вспышка – небольшой промах. Следующий заряд попал в яблочко – точно в грудь, в самый центр черной броневой пластины. Скорпион даже не покачнулся.

– Бей в глаз, Карл Паттон!

– Какой еще глаз! – возопил я. – Все, что я вижу – это листовая броня да ходули! – я выстрелил, стараясь попасть по ногам, промахнулся, снова промахнулся, потом увидел, как куски конечностей полетели в разные стороны. Их обладатель замешкался на какую-то пару микросекунд, а может быть, я просто моргнул. Я даже не смог бы теперь с уверенностью сказать, в которого из них я попал. Они продолжали приближаться, смыкая ряды, и теперь казались намного крупнее, гораздо смертоноснее, став похожими на вал торчащих шипов, совершенно неуязвимый, и этому валу не противостоял никто, если не считать человека с палкой, замученного старого пса и меня с моей дурацкой хлопушкой. Я почувствовал, что пистолет дергается в руке, и понял, что стреляю, не переставая. Отступив на шаг, я отшвырнул пистолет с его законными, но бесполезными пулями, и сжал в ладони рукоять кратерного излучателя. К этому времени линия нападающих достигла как раз того места, где скрючилась без движения Вула.

Но вместо того, чтобы сходу налететь на гигантского пса, пара, которая двигалась прямо на Вулу, вдруг затормозила и замерла на месте, очень быстро и совершенно непонятным образом перегруппировала свои конечности, опустила передние части туловищ к земле, а зады задрала вверх, и тогда вперед простерлись два футовой длины жала, которые раскачивались, готовые вонзиться в ничем не защищенное тело...

Никогда бы я не поверил, если бы мне сказали, что такая огромная туша может настолько молниеносно двигаться. Она метнулась прямо с места, как крикетный шар, пролетела по воздуху разделявшее их расстояние, в прыжке изогнувшись, чтобы впиться челюстями, огромными, как медвежий капкан, в того, что был слева, приземлилась, распростершись, извернулась и цапнула второго. После этого она замерла, пыча, на месте, в то время как оба ее противника безуспешно долбили жалами лед в том месте, где она находилась раньше. Все это произошло в какие-то доли секунды, пока я поднимал излучатель, чтобы выпустить мультимегаваттный разряд в чудовище, выросшее прямо передо мной. Выстрел проделал в панцире дыру диаметром не меньше фута и отбросил нападающего примерно на ярд – но совершенно не замедлил его удара. Жало взвилось вверх и вонзилось в лед у меня между ногами.

– Глаз! – голос великана перекрыл рычание Вулы и сердитое жужжание атакующих. – Глаз, Карл Паттон!

И тогда я увидел его: трехдюймовый кружочек, похожий на кусок сетчатого стекла, темно-красного цвета, выглядывающий из-под края брони над крючковатым носом. Я выстрелил туда, и глаз словно взорвался. Я метнулся влево, снова выстрелил и заметил, что великан размахивает дубиной. Спрыгнув со своего возвышения, я принялся прокладывать дорогу к нему, стреляя в тех тварей, которые были ближе всего. Скорпионы просто-таки кишели вокруг, но одновременно у края вытоптанной великаном ямы могли оказаться только шестеро. Один скорпион соскользнул в яму, сорвавшись с края, попытался подняться на ноги, но издох, разможженный ударом опустившейся дубины. Я прикончил еще одного и спрыгнул к великану.

– Спиной к спине, Карл Паттон! – крикнул он. Пара скорпионов одновременно вскарабкалась на баррикаду из тел мертвых чудовищ, но пока они изготавливались к нападению, я перестрелял их, а потом прикончил еще одного, который старался забраться на еще корчащиеся трупы. Затем внезапно наступила передышка, и слышно стало только тяжелое дыхание великана, похожее на звуки парового котла, и сдавленное рычание пса. Тут я почувствовал боль в бедре и ощутил, что дыхание обжигает мне глотку. Футах в десяти один скорпион еще приплясывал на своих ногах, но ближе не подходил. Остальные откатывались назад, жужжа и щелкая. Я начал вылезать наверх, но рука, огромная, как корабельный утлегарь, остановила меня.

– Пусть они сами подойдут... – голос великана прервался. Лицо его покраснело, и он с трудом глотал воздух широко открытым ртом. Но на его лице была улыбка.

– Тебе виднее, – сказал я.

– Твое маленькое оружие бьет не хуже настоящего мужчины, – заметил он вместо того, чтобы пройтись насчет моей глупости.

– Из чего они? У меня было такое впечатление, что я стреляю в легированную сталь двухдюймовой толщины.

– С ними нелегко справиться, – он кивнул. – И все-таки мы убили девять штук. – Он взглянул на собаку, которая, тяжело дыша, стояла мордой к противникам. – Вула прикончила шестерых. Впредь они будут осторожнее... – он запнулся, посмотрев на меня – на мою ногу. Потом он опустился на одно колено и дотронулся до прорехи в скафандре, которой я даже не заметил. Вид разорванного скафандра меня просто потряс. Этот материал невозможно пробить даже из игольного ружья – и, тем не менее, с ним справилось скорпионье жало.

– До кожи не дошло, – сказал он. – Счастье сопутствовало тебе сегодня, Карл Паттон. Укол жала смертелен.

Что-то шевельнулось позади него. Я вскрикнул, выстрелил, и в тот же миг на то место, где он только что стоял, прыгнул скорпион. Я упал, перекатился и выстрелил ему в глаз, куда тотчас же угодила и дубина Джонни Грома. Я поднялся на ноги и увидел, что остальные уходят, спускаясь вниз по склону.

– Дурень чертов! – заорал я на великана. От ярости голос мой прервался. – Ты что, сам за собой последить не можешь?!

– Я в долгу перед тобой, Карл Паттон, – только и вымолвил он.

– К черту долги! Никто мне ничего не должен... и, соответственно, наоборот!

На это он ничего не ответил, только взглянул на меня с высоты своего роста и слегка улыбнулся, как улыбнулся бы взрослый расшалившемуся ребенку. Я сделал пару глотков подогретого и обогащенного воздуха из баллона и почувствовал небольшое облегчение... но очень небольшое.

– Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя, маленький воин? – спросил великан.

Я ощутил холодок в груди.

– Что ты имеешь в виду? – растерянно спросил я.

– Мы сражались бок о бок. И теперь мы должны обменяться тайными именами, которые при рождении дали нам матери.

– Ах, магия,да? Джуджу? Таинственные могущественные заклинания? Брось, здоровяк. С меня хватит и Джонни Грома.

– Как хочешь... Карл Паттон. – И он отправился осматривать пса, а я стал осматривать поврежденный скафандр. Сервомоторы ног лишились части мощности и пострадал обогреватель. Это было плохо. Мне еще предстояло гнать великана довольно долго, прежде чем я выполню свою миссию.

Когда через полчаса мы снова двинулись в путь, я все еще удивлялся – почему это я так поторопился спасти жизнь человеку, которого должен убить.

* * *

Три часа спустя мы расположились на ночлег. Когда мы устроились в вытоптанных в снегу ямах, было уже темно. Джонни Гром сказал, что скорпионы больше не вернутся, но я все никак не мог успокоиться в своих поврежденных доспехах. Ощущение было такое, что я заживо похоронен в темной глубокой безвестной могиле. Потом я, должно быть, уснул, потому что, когда пришел в себя, в лицо мне лился бело-голубой свет. Над вершинами хребта взошла внутренняя луна – Кронус, изрытый кратерами диск, почти полный и висящий так низко, что, казалось, до него можно допрыгнуть и со звоном стукнуться головой.

При лунном свете мы двигались достаточно живо, особенно если учесть, что подниматься приходилось по склону ледника. На высоте сорок пять тысяч футов мы достигли перевала и некоторое время смотрели на долину внизу и возвышающийся за ней следующий хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать и при ночном освещении казался серебряно-белым.

– Может быть, за ним мы обнаружим твоих друзей, – сказал великан. Голос его стал каким-то бесцветным, будто потерял тембр. Лицо у него, похоже, было обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за его спиной, выглядя подавленной и старой.

– Вполне, – сказал я. – А может, за тем, что позади него.

– За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались там, то их сон будет долог – да и наш тоже.

До следующего хребта было два перехода. Когда мы достигли его, луна поднялась уже высоко и освещала окрестности призрачным светом. Но вокруг не видно было ничего, кроме бесконечного льда. Мы сделали на льду привал, затем тронулись дальше. Скафандр теперь причинял мне неудобства, разрегулировавшись, и у меня начали мерзнуть пальцы на правой ноге. И, несмотря на то, что по дороге я то и дело принимал горячие концентраты, а в вену мне через определенные промежутки времени впрыскивались стимулирующие средства, появилась усталость. Конечно, я уставал меньше, чем Большой Джон, у которого вид стал совсем измученный и голодный, а ноги он передвигал так, словно к ним было приковано по наковальне. Он по-прежнему позволял себе и собаке съедать более чем скромные порции пищи, при этом выделяя мне даже больше, чем себе. И я по-прежнему запихивал то, что не мог съесть, в карман рукава и смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он слабел от голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.

В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой, защищавшей нас от ветра, он задал мне вопрос:

– Карл Паттон, интересно, каково это – путешествовать в пространстве между мирами?

– Как в одиночном заключении, – ответил я.

– Тебе не по душе одиночество?

– Какая разница? Это моя работа.

– А что тебе нравится, Карл Паттон?

– Вино, женщины и песни, – ответил я. – В крайнем случае, без песен можно обойтись.

– Тебя ждет женщина?

– Женщины, – поправил я. – Но они не ждут меня.

– Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты ненавидишь?

– Дураков, – сказал я.

– Так, значит, это дураки послали тебя сюда?

– Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда сам пожелаю.

– Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в моем мире, Карл Паттон? – Лицо его было похоже на скорбную маску или на выветренную скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.

– Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? – я не собирался говорить этого. Но слова вырвались сами собой, и тон их показался мне безжалостным.

Он взглянул на меня так, как делал это всегда, прежде чем заговорить – как будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.

– Человек должен когда-нибудь погибнуть, – сказал он.

– Тебе нечего делать здесь. Брось меня, возвращайся и забудь обо всем.

– Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.

– Я? Вернуться? – воскликнул я. – Ну нет, благодарю. Я еще не закончил своих дел.

Он кивнул.

– Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем не будет отличаться от снежинки, гонимой ветром.

– Так ты, значит, думаешь, что это игра? – рявкнул я. – Состязание? Исполни или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть победит силбнейший?

– А с кем мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не товарищи, идущие бок о бок?

– Мы чужие друг другу, – ответил я. – Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. И прекрати доискиваться причин, по которым я делаю то, что делаю. Я делаю так, и точка.

– Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни беспомощных, потому что это твой долг.

– Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в этих горах! Ты спокойно можешь покинуть эту фабрику льда и до конца своих дней жить героем человечества, имея в распоряжении все, чего душа пожелает...

– То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.

– Должно быть, ты ненавидишь нас, – заметил я. – Ведь мы – чужаки, которые явились сюда и погубили твой мир.

– Разве можно ненавидеть силы природы?

– Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?

На какое-то мгновение мне показалось, что он не станет отвечать на этот вопрос.

– Я ненавижу труса в своей душе, – произнес он. – Голос, который нашептывает спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким бы духом потом жила она и освещалась?

– Если хочешь бежать – беги! – почти закричал я. – Ты проиграешь эти гонки, великан! Отступи, пока не поздно!

– Я пойду дальше – пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя погибнет раньше духа.

– Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!

– Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.

Отвечать ему я не стал.

* * *

Во время следующего перехода мы, перевалив еще через один хребет, гораздо выше предыдущего, преодолели стомильный рубеж. Холод стоял по-настоящему арктический, а ветер был подобен летающим стрелам. Луна зашла и начало светать. Локатор сообщил, что до грузового отсека оставалось десять миль, и все системы жизнеобеспечения работают нормально. Источников питания хватило бы еще на сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге, шахтеры все равно проснулись бы – пусть через сто лет, но проснулись.

Джонни Гром являл собой теперь уже совсем печальную картину. Руки его потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы были обморожены, кожа плотно обтянула кости. Двигался он очень медленно, плотно закутавшись в мех. Но он все же двигался. Я шел впереди, поддерживая темп. Пес был в еще более прискорбном состоянии, чем хозяин. Он тащился позади, и наши привалы обычно уходили у него целиком на то, чтобы нагнать нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия, привалы становились все длиннее и длиннее, а переходы – все короче и короче. И когда мы достигли высокогорного перевала, который, по словам верзилы, вел в пагубные места, называемые Башнями Нанди, снова был полдень. Я дошел до конца перевала, по обеим сторонам которого возвышались стены из шероховатого льда, и принялся разглядывать панораму ледяных вершин, острых, как битые бутылки, и, как акульи зубы, торчащих тесными рядами аж до самого горизонта.

Я повернулся к великану, чтобы немного его подстегнуть и заставить сократить разрыв, но он опередил меня. Он показывал на что-то и кричал, но что именно, я никак не мог разобрать из-за низкого грохота, который послышался сверху.

И когда я посмотрел, наконец, наверх. то увидел, что на меня рушится целая ледяная стена.

* * *

Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной раздевалки, а мне тогда было десять лет от роду, и я лежал лицом вниз, прижатый к плиткам мальчишкой по кличке Суп, обладавшим физическими данными гориллы и соответствующим КИ.

Когда он сначала толкнул меня к стене, сделал подсечку и опрокинул на пол, я заплакал и воззвал о помощи к кольцу зрителей с горящими глазами. Большинство из них сами не раз испытали на себе тяжесть огромных костлявых кулаков Супа. Никто даже не пошевелился. Потом он пригнул мою голову к полу и потребовал назвать его дядюшкой, и я уже раскрыл было рот, чтобы сказать то, что велено, но вместо этого плюнул прямо в его ненавистную рожу. После этого Суп окончательно вышел из себя. И теперь его рука обхватила мое горло, отжимая голову назад, а колено упиралось мне в копчик, и я знал, без малейшей тени сомнения знал, что Суп был мальчишкой, который не в состоянии рассчитывать собственные силы; он напряжет свои растущие мышцы, и, охваченный и влекомый их удивительной, только что открывшейся ему силой, будет выгибать мне спину до тех пор, пока позвоночник не сломается, и тогда я умру, умру, умру, буду мертвым всегда, приняв смерть от рук идиота.

Ести только я не ухитрюсь спастись. Ведь я гораздо умнее Супа... да и вснх остальных. Человек подчинил себе животных силой разума – а ведь Суп был самым настоящим животным. Он не сможет, не сможет убить меня. Не сможет, если я воспользуюсь своей головой, вместо того, чтобы безуспешно сопротивляться нажиму тела, которое в два раза больше моего собственного.