Текст книги "Файл №221. Калушари"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Чак повернулся к ней. На его упитанном розовом лице вновь уже сияла улыбка порхающего гения, которому все загадки мироздания – на раз..

– Библию читали? – спросил он. – Помните, как Христос накормил толпу, материализовав из воздуха хлеб и рыбу?

– Но это же метафора!

– Это доказанный факт. Я сам видел, как гуру Сая-баба двумя движениями ладоней извлек из воздуха праздничный ужин для своей общины. После этого с травы было собрано больше семи фунтов вибути. Его всегда собирают. Бедняки по всей округе лечатся от кожных болезней притираниями из священного пепла пополам с коровьим навозом. Между прочим, в два счета снимает даже проказу, я видел это сам.

Молдер серьезно, внимательно слушал. Скалли только головой встряхнула, стараясь отогнать вязкую пелену бреда. Так и поверить можно, подумала она опасливо.

Хочу верить, вспомнила она – и привычно разозлилась. Не хочу верить! Не хочу верить!! Не хочу!!!

– Вибути возникает в качестве побочного продукта при активной деятельности чистых духовных начал, – продолжал Чак. – Например, при биолокации, или при волевом переносе биотической энергии. Ну, вроде как выхлоп из автомобиля.

– Этой энергии может хватить, чтобы, например, запустить мотор двери гаража? – спросил Молдер.

Чак покосился на него иронически.

– Вообще-то при соответствующем сосредоточении ее может хватить и на то, чтобы сдвинуть Землю с орбиты, – сказал он небрежно.

– Неплохо, – вставила Скалли. – Но может быть и другое объяснение, Молдер.

Фокс обернулся к ней.

– Какое?

– У кого-то был пультик дистанционного управления.

Чак ухмыльнулся и, как бы сдаваясь, поднял руки.

– Свежая мысль, Дэйна, – сказал Молдер. – У кого?

– У того, кто был рядом.

– Старая леди из Румынии?

– Почему бы нет? Не настолько же она дикая, чтобы не уметь нажать кнопку?

Молдер на миг задумчиво оттопырив губу.

– Вероятно, – проговорил он потом.

– Это все очень интересно, но я тревожусь, – сказала Скалли. – Я еду туда. Ты со мной?

– Разумеется. Чак, ты не мог бы слепить нам на дорогу пару гамбургеров из воздуха?

Чак беззлобно засмеялся.

– Предпочитаю покупать их у стойки на первом этаже, – ответил он. – Зачем мне лишний вибути? В Штатах его не продать.

Дом покойного Стивена Хоуи

Бабушка что-то затеяла.

Что-то страшное.

Она заперлась в своей комнате с тремя страшными черными стариками, приехавшими в беспросветно-черной, будто похоронной, машине, и теперь из-за двери слышались размеренные то ли песнопения, то ли нараспев произносимые колдовские камлания. Сейчас Чарли жалел, что нежелание помнить свой родной – вернее, свой бывший родной… впрочем, тоже не так… непонятно, как ему называть язык, на котором говорили и, наверное, до сих пор говорят там, откуда папа их вывез… Словом, из-за его собственного нежелания помнить тот язык, запрет говорить по-румынски, много раз повторявшийся и мамой, и папой, относился к тем немногим их повелениям, которые Чарли выполнял тщательно и охотно. И, когда бабушка пыталась поговорить с ним по-старому, он высовывал язык и приплясывал: «Не понимаю! Не понимаю!» А вскоре и действительно перестал понимать. Ты должен вырасти настоящим американцем, говорила мама. Забудь все, что там было, в этой проклятой тюрьме. Я хочу, чтобы ты стал стопроцентным американским парнем, вторил ей папа, тогда перед тобою будет весь мир. Незачем тебе забивать голову ерундой, которая никогда тебе не пригодится в жизни, твердили оба.

И вот теперь он слышал все сквозь дверь отчетливо, но не понимал ни слова.

А Майкл ухмылялся и корчил рожи где-то совсем рядом, и вот-вот мог снова вылезти.

А Чарли никак не мог понять, кому хочет повредить бабушка – ему самому или Майклу.

Он стоял в пустом длинном коридоре, прижавшись к двери, в зазор под которой сочились странные сладкие запахи, и по временам, когда то ли бабушка, то ли те трое черных швыряли в факелы гневных свечей кристаллы и шкурки, выпрыгивали зловещие отблески – и чувствовал себя все хуже и хуже.

Потом ковер на полу коридора вдруг оказался у него перед самым носом. Значит, вред все-таки мне, подумал Чарли. Он понял, что лежит; он и не заметил, когда упал. Из носа у него закапала на ковер кровь. Папа будет ругаться, что я испачкал ковер, бессильно подумал Чарли, а потом вспомнил, что папа уже никогда не будет на него ругаться. Сознание ускользало; но в последний миг перед тем, как кануть во тьму, он успел услышать из спальни злые, отрывистые выкрики Майкла.

И Чарли снова не мог понять, что он кричит, потому что, оказывается, Майкл-то не забыл румынский. Значит, они с ним заодно, беспомощно подумал Чарли. Ну, конечно, подумал Чарли, меня-то вырастили американцем, а Майклу на приказы родителей было плевать. Вот они с бабушкой и договорились. На родном языке.

В это самое время миссис Хоуи, даже не подозревая о том, что творится наверху, открыла дверь дома. Перед нею стояла некрасивая и неказистая женщина средних лет. Бесформенная скандинавская толстуха, наметанным глазом определила миссис Хоуи. Она не любила северные народности. Еще со времен социалистической молодости она терпеть не могла тех, у кого холодная кровь. А уж женщины без перца в крови вызывали у нее просто-таки брезгливую жалость, как полураздавленные лягушки на шоссе.

Но тогда, из нищей и расплющенной страны, презирать благополучных и богатых шведов, датчан и норвежцев было как-то затруднительно; теперь, в Штатах, где все равны, это было проще простого.

– Что могу вам помочь? – холодно спросила она.

Толстуха улыбнулась.

– Это я приехала вам помочь, – ответила она. – Я Карен Косееф, работник психосоциальной службы. Можно мне войти, миссис Хоуи?

Миссис Хоуи помедлила и с наслаждением ответила:

– Нет.

У бесцветной коровы на лице написалась растерянность.

– Мы должны здесь встретиться с агентом Дэйной Скалли. Ее еще нет?

– Ее еще нет. И не будет. И вам нельзя войти. Будьте добры, уходите. Мне и без того достаточно горя.

Корова не уходила.

– Я понимаю вас, миссис Хоуи, – ровне сказала она после небольшой заминки. – Но, раз вы не хотите говорить со мной и пустить меня к ребенку, мне придется все это указать в моем протоколе. Не исключено, что после этого ваше и без того нелегкое положение еще более усложнится.

– Вы не имеете права! – гневно выкрикнула миссис Хоуи.

– Мне очень жаль, – ответила та.

Несколько мгновений миссис Хоуи возмущенно мерила ее огненным взглядом своих громадных глаз. Потом отступила в глубину прихожей, чуть в сторону от двери.

И в этот момент откуда-то сверху, с нечеловеческой силой прорвавшись сквозь потолки и стены, сквозь завесы портьер и пузыри мягкой мебели, раздался отчаянный крик:

– Мама!

Миссис Хоуи изменилась в лице.

– Чарли?!

– Мама!!!

Словно мальчик кричал из соседней комнаты.

Миссис Хоуи припустила вверх по лестнице, а мисс Коссеф – за нею следом.

Мальчик ничком лежал в коридоре.

– Чарли! Чарли! – закричала миссис Хоуи, но тот не отвечал, пока она не схватила-его на руки. Тогда глаза Чарли чуть открылись.

И мисс Коссеф пришла в голову странная мысль: если мальчик без сознания, то как же он только что кричал?

– Чарли болел… моя мама должна был присматривать за ним… – сбивчиво объяснила миссис Хоуи. – Где же мама? – она оглянулась по сторонам, будто мама могла затеряться за одной из украшавших коридор ваз на дорогих, с инкрустациями, подставках, или под одной из картин в могучих рамах. И тут заметила дым и отблески под дверью.

– Мама!! – гневно закричала миссис Хоуи и толкнула плечом дверь материнской спальни. Дверь не поддалась. – Мама, немедленно открой! Что у тебя происходит?

Дверь открылась.

Такого мисс Коссеф еще не видела.

Комната полна была удушающего дыма благовоний. Сквозь сизую слоистую муть едва просвечивало пламя десятков свечей на столе. Там же стояли какие-то блюда, чаши, подносы… На всех окнах и на всех зеркалах были грубо, аляповато намалеваны свастики. Вокруг стола стояли, глядя на открывшуюся дверь вполоборота и словно бы с нетерпением ожидая, когда можно будет вернуться к прерванному на миг чрезвычайно важному делу, стояли странные, плохо различимые фигуры в черном. Будто хирурги на сложной операции.

А над столом, в медленно текущих перекатах дыма, ровно посреди между теми тремя, чуть различимо мерцало злобно оскаленное, прозрачное мальчишеское лицо. Мисс Коссеф показалось, что это лицо Чарли.

Через мгновение оно растворилось, и эксперт психоциального обеспечения совсем не поручилась бы, что видела его; и уж подавно – никогда не рассказала бы о том под присягой.

Один из черных что-то хрипло сказал на не знакомом мисс Коссеф языке. Миссис Хоуи тряхнула головой.

– Убирайтесь отсюда немедленно! – громко сказала она по-английски. – Немедленно! Я вас не звала!

– Дочь! – тоже по-английски, но с сильным незнакомым акцентом ответила жуткая старуха. – Не мешай!

– Я не желаю ничего слушать! – прервала ее миссис Хоуи. – Пусть они уйдут! Навсегда!

Старуха помолчала, буравя дочь запавшими глазами, в которых отчетливо сквозило отчаяние. Потом обернулась и что-то негромко и коротко сказала. Старик ответил еще короче. В его голосе была безнадежность.

– Что они говорят? – спросила мисс Коссеф. Миссис Хоуи не удостоила ее ответом. Тогда мисс Коссеф нагнулась к Чарли, взгляд которого стал уже совсем осмысленным, и шепотом спросила:

– Ты понимаешь, о чем они говорят?

– Я американец, – ответил мальчик. – Я не понимаю.

– Послушай-ка, – еще тише спросила мисс Коссеф. – Пару минут назад – ты звал маму?

– Я молчал, – ответил маленький американец.

Мисс Коссеф ждала именно этого ответа. Она выпрямилась. Кто же кричал, думала она. Кто? Да так, что и сама миссис Хоуи приняла донесшийся голос за голос сына…

Три странных черных старика неторопливо и с достоинством, как бы покоряясь судьбе, один за другим вышли из задымленной спальни и пошли прочь по коридору, не оборачиваясь и не глядя по сторонам.

Но то было еще не все. Миссис Хоуи проводила их взглядом, а потом повернулась к матери. Глаза молодой женщины метали молнии. Мисс Коссеф почему-то стало страшно за мальчика – он полусидел, прислонившись спиной к стене коридора, и, казалось, одна из молний может по ошибке попасть в него и невзначай, между делом, испепелить.

– С меня довольно, мама! – крикнула миссис Хоуи, высоко вздернув прекрасную гордую голову. – Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме! Я хочу, чтобы ты съехала немедленно! Куда угодно! Я не хочу, чтобы ты погубила моего сына!

И мисс Коссеф показалось, что на маленьком лице бессильно распластанного мальчика, измученном, с засохшей кровью на верхней губе и на подбородке, проступила застарелая, недетская тоска. Опираясь рукой о стену коридора, он с трудом встал – но лишь затем, чтобы миссис Хоуи, ухватив его за локоть, дернула его и прижала к себе.

– Кровь мальчика должна быть очищена! – хрипло прокаркала старуха в черном. – Так и только так! Не то Зло будет набирать силу! День ото дня!

И вдруг она, ухватив мальчика за другой локоть, рванула его на себя. На мгновение мисс Коссеф показалось, что две сумасшедшие бабы сейчас раздерут ребенка пополам, она рванулась было ему на выручку – но поздно. Миссис Хоуи никак не ожидала от матери такой активности. Чарли влетел, едва не потеряв равновесия, в по-прежнему полную дыма спальню старухи и, прежде чем оставшиеся в коридоре женщины смогли опомниться, в замочной скважине с той стороны проскрежетал ключ.

– Мама… – ошеломленно сказала миссис Хоуи и рефлекторно подергала ручку двери. Та, разумеется, и не подумала отвориться.

– Я позову полицию!! – отчаянно закричала миссис Хоуи, молотя в дверь кулаками. Но изнутри раздалось непреклонное:

– Мы должны закончить обряд.

И тут, словно громадный первобытный ящер, угодивший в асфальтовую трясину, из которой, несмотря на всю его титаническую мощь, выхода нет, заревел Чарли.

Но мисс Коссеф подумалось, что это не он, не может быть у мальчика столько сил. Только голос его. А на самом деле ревет кто-то совсем иной.

Только вот никого, кроме старухи и мальчика, за дверью ведь не могло быть. Все черные вышли, мисс Коссеф видела это собственными глазами. Вот в этом она могла бы присягнуть хоть в суде.

– Что здесь происходит? – спросил Молдер.

В суматохе и крике женщины и не заметили, как он и Скалли поднялись на второй этаж, решив, что доносящиеся вопли служат им достаточным оправданием для того, чтобы без спросу нарушить неприкосновенность жилища..

– Трое странных мужчин устроили там что-то вроде ритуала, – заторопилась мисс Коссеф. – А ребенок позвал мать… но когда мы прибежали, он был без сознания, и, похоже, звал кто-то другой, только как бы его голосом. Те трое ушли, но старая женщина втащила мальчика туда и вот… вот теперь он там ревет…

Чем больше она говорила, тем отчетливее сама понимала, что ее рассказ звучит, как ахинея. И потому с каждым словом рассказывала все медленнее и тише – и, наконец, совсем осеклась.

– Мама! – кричала меж тем миссис Хоуи, честно колотя кулаком в дверь.

За дверью началось нечто невообразимое.

Что-то загрохотало, словно колонна танков вдруг на полной скорости прокатила поперек железнодорожных путей. Потом словно завыл ветер. Старуха отчаянно крикнула, в голосе ее были страх и сострадание. Не страдание – а именно сострадание. Потом с диким треском что-то раскололось, а что-то упало.

– Мама! – на пробу крикнула миссис Хоуи.

Голос Чарли, холодный и тяжелый, как глыба льда, размеренно принялся произносить какие-то фразы на непонятном языке. Словно мальчик мрачно и торжествующе читал по страшной книге черных заклятий.

– Чарли! – нерешительно позвала миссис Хоуи.

Страшно закричала женщина. И затем, в наступившей тишине, отчетливо захлопали крылья.

– Мама! – взвыла миссис Хоуи, и тогда Молдер, поняв, что ждать больше нечего, с разбегу вломился в дверь плечом.

С грохотом дверь слетела с петель.

Маленький перепуганный Чарли стоял над лежащей навзничь старухой. В сизой мгле мальчик казался полупрозрачным и невесомым. На гром падающей двери он обернулся – и Скалли с Молдером поразились тому, какие затравленные у него глаза.

– О Боже! – пискнула миссис Хоуи, заглядывая из коридора и боясь войти. – Мама! Мамочка! Что с тобой?

Час спустя

Полицейский фотограф сделал последний снимок и спрятал аппарат в футляр.

– Тут будто торнадо прогулялось, – сказал он. Молдер только кивнул. Он еще не мог придти в себя. – Если бы не видел сам – не поверил бы, что такой бардак устроили старуха и ребенок.

– А я и не верю, – сказал Молдер. Фотограф невесело рассмеялся.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, а факты налицо. Запертая изнутри дверь, три свидетеля снаружи, два человека внутри – мертвая бабка и полуживой пацан. Хоть лопни, в протоколе ничего больше не напишешь.

– Да, насчет протокола вы правы, – согласился Молдер.

В комнату вошла Скалли.

– Говорила с Чарли? – обернулся к ней Молдер. Скалли зябко повела плечами. Руки она опять глубоко засунула в карманы.

– Да, – нехотя ответила она.

– Ну, и?

– Он ничего не помнит.

– Скрывает что-то?

– По-моему, он не врет. Шок. Амнезия. Все может быть. Что тут произошло? Предварительное заключение коронера – естественная смерть. Рана на голове не могла быть причиной смерти… это просто… ваза, вон та… Как Чарли мог ее кинуть на такое расстояние, никаких идей. Но ладно, пусть. А другие раны, Фокс! Ее глаза! Клянусь, их выклевали птицы! Но, Фокс, окна закрыты, и в комнате нет никаких птиц, кроме двух мертвых петухов! Мертвых! Я их видела еще днем, на столе!

– А теперь их нашли на полу, возле ее головы.

– Да.

– А теперь слушай, Скалли. Слушай, – он понизил голос, чтобы их не слышал ни фотограф, ни полицейский офицер, деловито и неторопливо расхаживавший по разгромленной комнате. – На полу полно вибути.

– Что?

– Вибути. Священного пепла. Как в гараже.

– Фокс… – бессильно проговорила Скалли. – Неужели она готовила ритуальное убийство ребенка… а он, в порядке самозащиты, убил ее?

– Все наоборот, Дэйна. Смотри, везде обереги. И красные нитки на руках у Чарли. Она его защищала. Понимаешь? Она его защищала! Она погибла, защищая ребенка!

– От чего?

– Никаких идей. Но старуха – знала, знала доподлинно. И те трое черных приходили, чтобы помочь ей отвести беду. Возможно, если бы миссис Хоуи не стала колотить в дверь и не прогнала трех жрецов, трагедии бы не случилось.

– Но тогда, – медленно проговорила Скалли, – получается, что Чарли, когда позвал маму, помешал им отвести беду?

– Честно говоря, – опять понизил голос Молдер, – я очень сомневаюсь, что маму звал именно Чарли. Вспомни, что успела рассказать нам мисс Коссеф. И вспомни рев из-за двери – за мгновение, как мы ворвались.

– Молдер, Молдер…

Снизу, из гостиной, раздался гневный голос миссис Хоуи:

– Я сказала вам! Немедленно убирайтесь! Мало вам всех моих несчастий? Вон! Вон!!

– Это те, – бросил Молдер и бросился из комнаты.

Все-таки что-то снизу слышно, подумала Скалли, неторопливо идя за ним следом. Значит, и сверху могло быть слышно, когда миссис Хоуи и мисс Коссеф стояли у порога.

Правда, сейчас все двери распахнуты настежь. Пожалуй, при закрытых…

У порога она обернулась. Снова оглядела комнату. Тусклым серым слоем, гася в себе свет зажженных ламп, лежал на полу вибути.

– Офицер! – позвала Скалли. И, когда полицейский обернулся с готовностью, спросила, вынув одну руку из кармана и указав на пол: – Как вы думаете, что это за порошок?

– Ну, агент Скалли, – полицейский сдвинул фуражку чуть набок и почесал в затылке, – вы слишком многого от меня хотите. Мало ли что могли тут спалить эти психи. Дом цел – и то слава Богу.

Молдер скатился по лестнице в гостиную в тот момент, когда один из стариков, тряся белой бородой, что-то угрюмо втолковывал миссис Хоуи по-румынски. Она нетерпеливо мотала головой и наконец прервала старика:

– Меня не интересуют ваши бредни! – резко сказала она по-английски. – Меня не интересуют ваши суеверия! Я и мой сын живем в цивилизованной стране и требуем, чтобы вы оставили нас в покое. Убирайтесь, я говорю! Иначе вас выдворят силой! Здесь полно полиции, и я имею все права потребовать, чтобы вас удалили из моего дома!

Старик грустно посмотрел на нее и сделал едва заметный знак остальным. Один за другим они вышли из гостиной в прихожую, потом – на улицу.

– Кто это такие? – спросил Молдер, глядя в их черные, не по-стариковски прямые спины.

Миссис Хоуи скривилась и помолчал. Потом брезгливо ответила:

– Калушари.

– Что это значит? – терпеливо спросил Молдер, с трудом борясь с желанием взять красотку за воротник и поспрошать ее как следует, без цирлих-манирлих.

– У нас на… на родине, – с трудом выдавила она, – они отвечают за соблюдение обрядов.

– Вот как. Что-то вроде жрецов?

– Что-то вроде.

– И что же он вам сказал?

– Он сказал, что ничего еще не кончено, и зло по-прежнему здесь.

– Прошу прощения, – торопливо пробормотал Молдер и кинулся вслед за стариками.

Его счастье, что они шагали по дорожке между шпалерами аккуратно подстриженных кустов так неторопливо.

– Сэр!

Ни один даже не обернулся. Шагали как шагали. Гуськом. Наверное, строго по ранжиру своих непонятных нормальным людям жреческих рангов. Совершенно библейские старики. Жаль, что они не раввины, с раввинами Молдер нашел бы общий язык.

– Сэр, можно вас на пару слов? Нулевая реакция.

– Сэр, я работаю в ФБР и хотел бы задать вам несколько вопросов!

С тем уже успехом можно была пытаться вручить повестку в полицию статуе Свободы.

Они уже подошли к своей машине, передний взялся за ручку двери. Но Молдер успел схватить его за локоть.

– Вы пытались защитить семью, не так ли? – чуть задыхаясь от пробежки, спросил Молдер. – Вы сказали, зло еще здесь, – старик молчал и смотрел, не мигая. Казалось, он не понимает ни слова. – Сэр, в конце концов, если вы будете так себя вести, я могу арестовать вас, – сам ощущая непристойность своих слов, сдался Молдер.

Бескровные губы старика дрогнули.

– Вы думаете, Зло – сказал он с сильным акцентом, – это что-то вроде тараканов или вшей, которые заводятся лишь там, где голодно и грязно? Нет. Роскошь ему не помеха. Наивность ему не помеха. Благополучие ему не помеха. Деловитость ему не помеха. В разные времена люди давали ему разные имена: Люцифер, Каин, Гитлер… Неважно. Думаете, – его твердый сухой палец больно уперся Молдеру в грудь, – вы застрахованы? Никто не застрахован. Злу все равно, убить одного или десять миллионов. А если вы постараетесь нам помешать, кровь будущих жертв падет и на вас.

Он отвернулся и величественно сел в машину; остальные двое уже были внутри. Не оглядываясь на Молдера, они смотрели прямо перед собой, слегка все же напоминая роботов и всем своим видом свидетельствуя, что жесткая субординация, особенно если она принята всей душой, накладывает на людей неизгладимый и не совсем приятный отпечаток.

Машина тронулась, обдав Молдера коротким порывом удушливого ветра из выхлопной трубы.

Скалли медленно подошла к миссис Хоуи. Та наверняка слышала ее шаги, но не обернулась. Приблизившись, Скалли поняла, куда та смотрит – на каминной полке были расставлены прилично выполненные крупные фото. Семейные. Вот мистер Хоуи с детьми, Тедди на руках, Чарли рядом. А вот миссис Хоуи с Чарли на моторной лодке, оба смеются, у обоих удочки в руках. А вот старая леди, здесь ей лет на пятнадцать меньше, за нею – какой-то прекрасный, но мрачный собор…

– Миссис Хоуи? – нерешительно позвала Скалли.

– Да, – безжизненно отозвалась та.

– Я понимаю, как вам тяжело, но нам нужно получить ответы на кое-какие вопросы… и чем скорее – тем лучше.

В такие моменты Скалли сама казалась себе до отвратительности циничной и бездушной. Я не такая, хотелось ей сказать – и зареветь на плече у женщины, и чтобы та заревела у нее на плече. Глядишь, и полегчало б. Но это было совершенно немыслимо. Где-нибудь у славян или скифов такое прошло бы, возможно… да и то. Да и то.

Времена изменились. Некогда рыдать, некогда. Вопрос – ответ.

– Как я понимаю, у вас были довольно сложные отношения с матерью?

Миссис Хоуи обернулась наконец. Ее громадные черные глаза были полны слез.

– Я ведь ее винила! – с болью и отчаянием выкрикнула она. – Ее, маму! С ее предрассудками, с ее суевериями, с ее акцентом… с ее нарядами, Господи, даже нарядами! Она, как ядро на ноге у меня болталась, она меня держала, как мертвец из могилы, не давала стать настоящей! Здешней! Господи, что я говорю… Мертвец… – ее затрясло.

– Может быть, воды? – механически спросила Скалли.

Миссис Хоуи отрицательно покачала головой.

– Я думала, она нас прокляла, – проговорила она. – Думала, она так меня наказывает.

Вопрос – ответ. Работаем.

– За что?

– За то, что я порвала с традициями. Мы ведь из глуши… Что вам скажет слово Тыргу-Муреш? Абракадабра какая-то, язык сломать можно, люди так не говорят… Угадала? А это самый крупный город в округе, до шестнадцати лет я и не представляла, что бывает больше… Меня воспитали в вере, в настоящей вере. Как и ее. В мир невидимого, в мир духов… во всю эту проклятую чушь!!! – она даже ногой притопнула от искренней ярости. – Мне было восемнадцать. Я училась в Букурешти, встретила Стива случайно, он меня из машины увидел и остановился, представляете? Нет, это не важно, это все не важно… Вы даже вообразить себе не можете этот переход!

– Наверное, действительно не могу, – медленно произнесла Скалли.

– Я так хотела все забыть… Скалли вздохнула. Хватит. Порыдали.

– Вы знаете, что за обряд они совершали там, в спальне вашей… вашей матушки? – ей почему-то захотелось произнести эту фразу помягче, почеловечней.

Но получилось лишь вычурно и глупо. Миссис Хоуи кивнула.

– Она старалась очистить дом от Зла. Она думала, что Чарли как-то виноват в том, что происходит. Но как он может быть виноват? Он всего лишь маленький мальчик! Зачем ему нужна была смерть Тедди? Смерть Стива? Мамы? Не может этого быть, не может!

Сейчас опять зарыдает, с неприязнью подумала Скалли. И торопливо сказал деловитым голосом:

– Я думаю, нам нужно очень тщательно и мягко поговорить с вашим сыном и разобраться наконец в том, что произошло в спальне вашей матуш… матери.

Миссис Хоуи лишь снова кивнула.

Медицинский центр Святого Мэтью Арлингтон, Вирджиния

Просторная детская комната была яркой и праздничной; и половодье игрушек, цветных, маленьких и громадных, мягких пушистых и твердых пластмассовых, придавали ей вид сладкого сна дошколенка: игрушечного магазина, в котором все бесплатно. Миссис Хоуи, Скалли и Молдер стояли за односторонне прозрачной стеной, молча наблюдая профессионально натужные попытки мисс Коссеф побеседовать с Чарли, и Скалли каким-то уголком сознания не уставала жалеть, что в ее время столь роскошных забав еще не существовало.

А Молдер угрюмо опирался обеими ладонями на хоть и совершенно необходимую с точки зрения господствующих доктрин психиатрии и юриспруденции, но, в сущности, предательскую стену и думал: вот такого плюшевого жирафа я обязательно подарил бы Саманте. Или вот этого смешного крокодильчика, чтобы на нем ездить. Для него все дети немножко были его навек исчезнувшей сестрой.

А миссис Хоуи тихонько плакала – и, в общем, никуда не смотрела.

– Чарли, – неутомимо говорила мисс Коссеф, – мне сказал тот полицейский дядя, что тебя нашли в комнате бабушки. Неужели ты не можешь ничего мне рассказать о том, что бабушка делала, когда ты к ней пришел?

Чарли молча помотал головой. У него опять был этот недетский, затравленный взгляд. Вот пристала к ребенку, против воли подумал Молдер.

– А может, бабушка тебя сама туда привела?

Чарли пожал плечами.

– Ты не помнишь, как ты туда попал?

– Нет.

– Мама сказала мне, что ты там был и что-то говорил на родном языке.

– Мой родной язык – английский.

– Разве?

– И меня у бабушки не было.

– Зачем же ты говоришь неправду? – терпеливо, с давно отработанной ласковостью в голосе спросила мисс Коссеф. – Тебя там многие видели. И мама, и офицер…

– Меня там не было!!! – отчаянно закричал Чарли и стиснул кулачки. Он стоял перед сидящей мисс Коссеф, напряженный, как натянутая до предела струна. Вот-вот лопнет, подумал Молдер.

И что тогда?

– Но ведь… – начала мисс Коссеф, но Чарли не дослушал. В бессильной ярости он затопал ногами, а потом принялся носиться по комнате и ногами расшвыривать и опрокидывать ни в чем не повинные замечательные игрушки.

– Меня там не было! Не было! Не было!!

И тут то ли от полной безнадежности, то ли по наитию мисс Коссеф спросила:

– А кто там был?

Чарли замер. В полной растерянности он долго смотрел на специалиста, который наконец задал правильный вопрос. Он боялся ответить – и еще больше боялся соврать.

Наконец он тихонько пробормотал:

– Майкл…

Миссис Хоуи вздрогнула.

– Кто? – недоуменно спросила она.

– Майкл!! Майкл!! Это все он! Я ничего плохого никому не делал!

Он готов был зарыдать – и явно держался из последних сил.

– Как же тебе не совестно выдумывать такие небылицы? – ласково спросила мисс Коссеф. – Сваливать на кого-то…

– Миссис Хоуи, – негромко сказал Молдер и повернулся к потрясенной женщине, замершей с прижатыми к мокрым щекам кулаками. – Миссис Хоуи. Кто такой Майкл?

Скалли удивленно покосилась на Молдера.

– Откуда он мог узнать..; – прошептала миссис Хоуи. – Откуда? Мы никогда ему не говорили…

– Кто такой Майкл? – мягко, но настойчиво повторил Молдер.

Миссис Хоуи глубоко, порывисто вздохнула и опустила руки.

– Это его брат, – сказала она. – Брат-близнец. Он родился мертвым. Еще там, в Румынии… У нас со Стивеном был уговор держать все втайне – чтобы не травмировать ребенка… Но мама… – она опять вздохнула. – Она согласилась молчать, но все время хотела провести обряд… как это… обряд разделения. Чтобы души близнецов разделились. Она говорила, что если мы этого не сделаем, мир мертвых будет преследовать Чарли. Но как я могла пойти на это? Как можно верить в такую чушь – в наше-то время, в нашей-то стране! И как стал бы смотреть на меня Стивен!

Из-за прозрачной стены донесся отчаянный крик:

– На помощь!!

Через боковую дверь все трое ворвались в детскую буквально в следующее мгновение.

Чарли бился на полу, у рта его выступила пена. Мисс Коссеф, что было сил, пыталась удержать его – но это явно было ей не по плечу.

– Помогите! – снова крикнула она, и Молдер обрушился на мальчика, всем своим весом придавив его судорожно ерзающие и брыкающиеся ноги. Ноги были будто из стальных пружин.

– У него какой-то припадок, – переводя дух, сообщила мисс Коссеф.

– То-то я смотрю, – немного невнятно ответил Молдер.

– Поверните его набок, – сказала мисс Коссеф. – Он может задохнуться.

Чарли обмяк. Молдер еще несколько секунд держал его, готовый ко всему – но тут глаза Чарли открылись; в первый момент они были совсем пустыми и бессмысленными, будто со сна, потом в них проступил испуг.

– У мальчика серьезное психическое расстройство, – сказала мисс Коссеф. – Генезис мне пока непонятен, но ясно, что необходима госпитализация.

– Необходимы калушари, – сказал Молдер, вставая.

– Кто? – спросила мисс Коссеф. Молдер принялся отряхивать колени. Полчаса спустя они встретились со Скалли на лестничной площадке между этажами, у огромного окна, выходящего во двор медицинского центра. Здесь можно было спокойно поговорить. По этажам сновали служащие и посетители, но лестница оставалась почти пустой, все предпочитали пользоваться лифтами. Что было вполне объяснимо.

На улице совсем уже стемнело. Влажная мгла накрыла город; чуть расплываясь в мороси, сияли фонари вдоль подъездной дороги, и мокрые покатые спины припаркованных внизу машин тускло и мрачно отблескивали в их лучах.

– Как Чарли? – спросил Молдер.

– Отдыхает. Боюсь, его перекормят лекарствами теперь…

– Боюсь, тот, кто попробует что-то делать с ним против его воли – сильно рискует, – ответил Молдер. – А что миссис Хоуи?

– Поразительно, как она еще держится. Отказалась уехать домой. Ей дали одеяло. По-моему, когда я уходила, она начала задремывать…

Некоторое время они помолчали. Потом Скалли неловко спросила:

– Ты позвонил?

– Да.

– Молдер… Ты правда веришь… Молдер смотрел сквозь стекло в темноту.

– Хочу верить, – проговорил он негромко и упрямо.

Медсестра, перехватив подносик с лекарствами в левую руку, правой резко откинула гигиенический полог у постели – и Чарли, лежавший на боку лицом к стене, перепуганно обернулся.

– Прости, Чарли, – приветливо сказала девушка, ставя поднос на тумбочку у изголовья кровати, – я не хотела тебя напугать. Меня зовут сестра Каспар. Мужайся. Сейчас я тебе дам таблеточку, чтобы ты заснул.

– Я не хочу.

– Надо. Доктор прописал, ты же знаешь. Тебе совершенно необходимо успокоиться. Чарли, ну будь умницей.

Чарли с отвращением взял таблетку.