355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Недошивин » Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны » Текст книги (страница 4)
Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны
  • Текст добавлен: 26 июля 2021, 15:01

Текст книги "Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны"


Автор книги: Вячеслав Недошивин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Яковлева, конечно, слегка романтизирует отношения Марины Ивановны и Тарковского. Тарковский был много моложе Цветаевой и был увлечен ею как поэтом, хотя и не раз говорил: «Марина, вы кончились в шестнадцатом году!..» А Цветаевой была нужна игра воображения! Ей нужно было заполнить «сердца пустоту, она боялась этой пустоты». Та же Белкина запомнила, как Марина, в присутствии Тарасенкова, однажды пустилась размышлять, что, оказывается, совсем не важно, с кем у человека роман, – «роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком… роман может быть с книгой… Ведь все равно с кем, лишь бы только не было этой устрашающей пустоты!..»

«С появлением на этих "субботниках" Марины Ивановны, – пишет Яковлева, – все наше внимание сосредоточилось на ней… Сидя на старинном диване, за красного дерева овальным столиком… прямая, собранная, близкая и отчужденная – как будто здесь и не здесь, – читала стихи и прозу. Какие стихи и поэмы… Какую прозу!..»

Считается, что здесь она встретилась впервые с Арсением Тарковским в 1940-м, хотя сам Тарковский утверждал позднее, что в 1939-м. Впрочем, не так важно, когда важно – как. Яковлева, к примеру, запомнила, как она зачем-то вышла из комнаты, а когда вернулась…

«Когда я вернулась, они сидели рядом на диване. По их взволнованным лицам я поняла: так было у Дункан с Есениным. Встретились, взметнулись, метнулись. Поэт к поэту. В народе говорят: «Любовь с первого взгляда"…»

– Я ее любил, – говорил в позднем интервью Тарковский, – но с ней было тяжело. Она была слишком резка, слишком нервна. Мы часто ходили по ее любимым местам – в Трехпрудном переулке, к музею, созданному ее отцом… Она была страшно несчастная, многие ее боялись. Я тоже – немного. Ведь она была чуть-чуть чернокнижница». Он вспоминал, что она могла позвонить в четыре утра и возбужденно сказать: «Вы знаете, я нашла у себя ваш платок!» – «А почему вы думаете, что это мой? У меня давно уже не было платков с меткой». – «Нет, нет, это ваш, на нем метка "А.Т.". Я его вам сейчас привезу!» – «Но… Марина Ивановна, сейчас 4 часа ночи!» – «Ну и что? Я сейчас приеду». И приехала, и привезла мне платок. На нем действительно была метка "А. Т."…» Только платок «с меткой» принадлежал Антонине Трениной, которая была в 1938–1946 гг. второй женой Тарковского (они жили тогда в Партийном пер., 3) и, как пишет Белкина, нешуточно ревновала мужа к Цветаевой. «Она (Антонина Тренина. – В. Н.) уверяла, что ожерелье, которое ей подарила Марина Ивановна, – душит, и она не может его носить, и что Марина Ивановна знает наговор и что достаточно взглянуть в ее колдовские зеленые глаза, чтобы понять это».

Кстати, та же Белкина пишет об очень существенном разговоре о любви, который состоялся уже в ее не сохранившемся ныне доме (Конюшковский Бол. пер., 20). Зашла речь о любимой книге Цветаевой «Кристин, дочь Лавранса» Сигрид Ундсет, и Белкина сказала, что в этом романе есть только «одна Кристин, а мужчины там словно тени и играют подсобную роль, они статисты.

– Как и в жизни! – откликнулась Цветаева. – В любви главная роль принадлежит женщине, она ведет игру, не вы, она вас выбирает, вы не ведущие, ведомые!..

– Но Марина Ивановна, – вступил в разговор муж Белкиной Анатолий Тарасенков, – оставьте нам хотя бы иллюзию того, что мы вас все же завоевываем!..

– Ну, если вам доставляет удовольствие жить ложью и верить уловкам тех женщин, которые, потакая вам, притворствуют, – живите самообманом!»

Увы, заканчивает Белкина, – «самообманом жила она сама, придумывала людей, придумывала отношения… ситуации. Она была и автором, и постановщиком этих ненаписанных пьес! И заглавную роль в них исполняла сама».

Наконец, здесь у Яковлевой, в ночь на 22 июня 1941 г. Цветаева читала «Повесть о Сонечке». Были Вилли Левик, Элиазбар Ананиашвили, Ярополк Семенов. Все было как всегда. Хозяйка в платье до пят разливала чай в чашки тончайшего фарфора, поправляла прическу маленькой ручкой, унизанной кольцами, пишет Белкина, и сидела на высоком павловском диване, поставив туфельку на вышитую подушку, брошенную на пол. И, как пишет Белкина, говорили также и о войне. Так что, уходя из гостей, Цветаева, действительно «чернокнижница», якобы сказала кому-то: «А может быть, война уже началась…»

Жить Цветаевой после этой ночи оставалось меньше трех месяцев.

27. Афанасьевский Бол. пер., 4 (с.), – Ж. – в 1911–1913 гг. – литератор, основатель издательств «Универсальная библиотека» (1905) и «Польза» (1906) Владимир (Вольдемар) Борисович (Морицевич) Антик.

Позднее, с 1918 по 1920 г., здесь жил один из самых знаменитых поэтов, драматургов, философов, критиков и переводчиков Серебряного века, идеолог «дионисийства» – Вячеслав Иванович Иванов и – его третья жена, его же падчерица, дочь второй жены Иванова – Лидии Зиновьевой-Аннибал – 30-летняя Вера Константиновна Иванова (урожд. Шварсалон).

Вообще-то Вячеслав Иванов москвич, родился в 1866 г. в Первопрестольной (Волков пер., 21), здесь жил (в 1904 г. – в доме 28 на Тверском бульваре, в 1911 г. – по адресу Гоголевский бул., 31, потом в Пожарском пер., 10, и с 1913 по 1917 г. на Зубовском бул., 25), здесь, наконец, учился в Первой классической гимназии (Волхонка, 18) и потом – в университете.


Вячеслав Иванович Иванов – поэт, драматург, философ и переводчик

Пишут, что его мать дружила с драматургом Островским, завела тетрадь для любимых стихов, а кроме того, каждый день читала сыну по главе из Евангелия («С той поры я полюбил Христа на всю жизнь»). В восемь лет он написал один из первых стихов «Взятие Иерихона» и очень гордился успехом среди однокашников. Но сюда, в Большой Афанасьевский, въехал уже крупнейшим поэтом, признанным эстетиком и философом и «мэтром» всех известных на тот период поэтов и прозаиков. К примеру, во время Первой мировой войны именно он (вместе с композитором А. Т. Гречаниновым) написал новый гимн России: «Да здравствует Россия // Свободная страна! // Свободная стихия / Великим суждена…»

Въехал сюда, в три комнаты большой квартиры, похоронив свою вторую жену Лидию Зиновьеву-Аннибал и уже женившись на ее дочери от первого брака, на Вере Шварсалон. Сменил жилье, ибо в прежнем лопнули трубы отопления и жильцы замерзали. Увы, на следующий год отопление прекратилось и здесь, и гости (а здесь бывали Брюсов, Балтрушайтис, Цветаева, Ивнев, Зайцев, Бердяев, Шпет, Флоренский и др.) все чаще замечали в углах комнат просто самый настоящий иней.

Издатель Алянский привез ему сюда выпущенную книгу Блока «Соловьиный сад». «Дверь, – пишет он, – открыл пожилой человек с длинными седыми волосами, в очках, с необыкновенно острыми глазами. На слегка сгорбившиеся плечи был накинут какой-то черный плащ или крылатка. Весь его облик напоминал птицу…» И, видимо, здесь состоялся памятный диалог Вяч. Иванова с заглянувшим сюда профессором-литературоведом Павлом Сакулиным, когда Совет народных комиссаров переехал из Петрограда в Москву:

– Мог ли думать Петр, – заметил Сакулин, – что Санкт-Петербург как столица просуществует два столетия?

– Двести двадцать четыре года, – улыбнулся Иванов. Но добавил: – Москва – это Россия! Россия – это Москва! Петр не должен был переносить столицу в Петербург. Совершив это, он сделал грубую ошибку.

– Вы думаете?

– Я уверен. Это измена русскому духу. Из европейского цейхгауза надо взять самое нужное, а он вместе с необходимым загреб и зарубежный хлам…

Но, видимо, не надо было и Иванову переезжать из города на Неве в Москву. Ибо здесь, в 1920-м, он похоронил и третью свою жену – 30-летнюю Веру, умершую от туберкулеза в клинике МГУ. Здесь, вслед за дочерью Лидией, пошел работать «к большевикам» в Наркомпрос заведовать историко-театральной секцией театрального отдела, которым руководила тогда Ольга Каменева (сестра Льва Троцкого). Б. Фрезинский пишет, что 4 августа 1919 г. Вяч. Иванов посвятил этой «фурии» (по образованию – дантистке) льстивое стихотворение, которое обнаружил в архиве ИМЛИ Дж. Мальмстад: «Во дни вражды междуусобной // Вы, жрица мирная народных эвменид, // Нашли в душе высокой и незлобной, // Что просвещенных единит… // Вкруг Вас, порывистой, вкруг Вас, нетерпеливой. // И полюбились нам Ваш быстрый гнев и лад, // Нрав опрометчивый, и Борджий профиль властный, // И черных глаз горячий взгляд, // Трагический, упорный, безучастный… // И каждый видит Вас такой, – но каждый рад // Вновь с Вами ратовать, товарищ наш прекрасный…»

Это он-то, написавший уже злые контрреволюционные «Песни смутного времени», которые при всем желании не смог бы напечатать (и отказался) даже либеральный Самуил Алянский. И здесь, наконец, после посещения Иванова каким-то священником к ним ночью вломилась ЧК. «Открывайте, вставайте, одевайтесь!» – вспомнит этот эпизод Лидия Иванова. Она спала не только одетая, но в шубе, и помнит, что единственное, что ее тяготило в эту минуту, – это то, что надо было вылезать «из своей теплой норки». Оказывается, чекисты искали того священника, который ушел от них накануне…

Последний год Вяч. Иванова запомнит бывавшая здесь его ученица – поэтесса Ольга Мочалова. Она тоже сравнит его с птицей: «Женственность, младенческая беспомощность опущенных рук, что-то от птицы, от камня, от колебанья ветвей. Лицо ученого, мудреца, провидца. Изящество каждого слова и каждого шевеленья. Как милостиво и сдержанно принимал он пищу… Говорили, что еще в гимназические годы он умел усмирять юношей-кавказцев, которые бросались друг на друга с кинжалами во рту…» И сравнит его… с Генриком Ибсеном.

Отсюда друзья сначала устроят поэта в «Здравницу для переутомленных работников умственного труда» (3-й Неопалимовский пер., 57), где его «эстетическая пикировка» с философом М. О. Гершензоном превратится в книгу «Переписка из двух углов» (о чем я еще расскажу в дальнейшем, показав дом, где это случится), а затем – помогут «бежать» в Баку, бросив здесь, в Афанасьевском, все: библиотеку, рукописи, письма. Через четыре года он переедет в Италию, где проживет до самой смерти в 1949 г. Но останется в стихах, в философии, в ученых записках и – в мемуарах десятков людей.

28. Афанасьевский Бол. пер., 7 (с.), – Ж. – в 1910-е гг., в дворовой пристройке – прозаик, драматург, журналистка – Анастасия Алексеевна Вербицкая (урожд. Зяблова).

Модной Вербицкая стала после выхода в 1909 г. романа «Ключи счастья» (в 1913-м был экранизирован Я. А. Протазановым и В. Р. Гардиным), в котором впервые поднималась проблема «сексуальной свободы женщины». Тираж этой книги стал сумасшедшим для России – 280 тыс. экз. Но после революции Наркомпрос принял решение сжечь весь склад книг писательницы «за порнографию, юдофобство и черносотенство». Вербицкая потребовала «гласного суда», и комиссия, созданная Вацлавом Воровским, директором Госиздата, через три месяца признала книги «безвредными». Увы, после убийства Воровского в 1924-м ее книги все-таки запретили и изъяли из библиотек и читален.


Обложка современного издания книги «Легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима»

Через четыре года Вербицкая скончалась. Сын ее стал актером МХАТа, а внук – это мало кто помнит ныне – тоже мхатовец, стал известен по роли Печорина в фильме «Княжна Мэри», вышедшем на экраны в 1955 г.

Наконец, в этом же доме, но в основном здании, в семье эстонского купца Павла Иваска и его жены Евгении Александровны Фроловой, родился в 1907 г. и жил с родителями до эмиграции в 1920-м – будущий поэт, критик, историк литературы – Юрий Павлович Иваск. И здесь же, в 1910-е гг., жил литератор, историк, переводчик и педагог Николай Альбертович Кун. В этом доме в 1914 г. Кун написал книгу «Легенды и мифы Древней Греции», изданную первоначально под названием «Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях» («Легендами и мифами» книга стала только в 1940 г.).

29. Афанасьевский Бол. пер., 8 (с.), – дом Лаптевой. Ж. – в 1835−1837 гг., за три года до смерти от туберкулеза (он умрет во сне, как святой) – поэт, прозаик, драматург, философ, социолог и критик Николай Владимирович Станкевич. Оба – Николай Станкевич и его младший брат Александр с детства решили стать писателями и стали ими.

Здесь, в этом доме, собирался знаменитый философский «кружок Станкевича». О чем рассуждали «любомудры»? «О Боге, о правде, о поэзии», но все сводилось к «свободе личности» человека и к «самосовершенствованию», корнем которого является «любовь».


Обложка первого издания «Ключи счастья»

Женщину Николай Станкевич называл «святым существом», но брака, пишут, «так и не познал». Он не был ученым «сухарем», три больших романа его жизни вместили в себя все: и первые объятия в карете, когда лошади, испугавшись грозы, понесли («о как прекрасно это было!»), и несостоявшуюся дуэль его друга Михаила Бакунина, заступившегося за любовь Станкевича к его сестре Любе, и неожиданную смерть его возлюбленной в 1838-м, от которой остались письма и засохшие цветы, и «любопытство природы», приведшее однажды философа в публичный дом, и, наконец, новый роман, но уже с младшей сестрой Михаила и Любы Бакуниных – замужней Варварой Дьяковой, на руках которой наш романтик, искавший всю жизнь «идеал», и скончался…


«Белинский на собрании кружка Станкевича» (1948) Б.И. Лебедев

Он был харизматичен, умел увлечь, вдохновить, возглавить. Мало кто знает, что именно Станкевич прозвал Белинского «неистовым Виссарионом». Его друг, Т. Н. Грановский, так отозвался о Станкевиче после его смерти: «Он был нашим благодетелем, нашим учителем, братом нам всем, каждый из нас ему чем-нибудь обязан. Он был мне больше, чем брат. Десять братьев не заменят одного Станкевича… Это половина меня, лучшая, самая благородная моя часть, сошедшая в могилу…»

Вообще, когда мы говорим или вспоминаем Станкевича, мы невольно вспоминаем и его ближайшего друга, профессора всеобщей истории, главу московских западников, общественного деятеля Тимофея Николаевича Грановского. Не знаю, останавливался ли он в этом доме, но по силе проповедничества, убеждения окружающих он ни в чем не уступал своему другу. Лекции читал в университете, никогда не записывая их, но, как признался Бартеневу, «долго обдумывая их». «На слушателей действовал он не столько содержанием своего чтения, – вспоминал Бартенев, – как самим произношением и своею художественной личностью. Хомяков правду сказал про него, что у него одна судьба с гениальными актерами: действие минутное, но неизгладимое. Изданные Станкевичем его письма к сестрам и друзьям заставляют всякого читателя полюбить этого чудесного человека, легкомысленного, но обаятельного».

Умрет Тимофей Грановский в последнем своем доме, увы, не сохранившемся (Харитоньевский Мал. пер., 10). Там, зарабатывая уже немалые деньги (в том числе за обучение Василия Солдатенкова, будущего издателя), он на старости лет будет регулярно просаживать их в карты в Купеческом клубе. «В последний день его жизни, – пишет Бартенев, бывавший у Грановского, – его вызвал к себе генерал-губернатор Москвы граф Закревский и объявил, что двух шулеров, обыгрывавших его, он выслал из Москвы». Умрет в октябре 1855 г. Встав с постели, станет натягивать сапоги и неожиданно повалится… «испустив дух».

Ну, а кроме Грановского здесь, на собраниях кружка Станкевича, блистали воистину крупнейшие имена: К. С. Аксаков, поэт А. В. Кольцов, критик В. Г. Белинский, философы и публицисты М. А. Бакунин, В. П. Боткин, М. Н. Катков и многие другие.

30. Афанасьевский Бол. пер., 10, стр. 2 (н. с.), – Ж. – в феврале 1915 г. – поэт Сергей Александрович Есенин.

Здесь была просторная комната, «неуютная и холодная», как запомнит свидетель, а из обстановки был «большой черный стол, на котором одиноко стояла чернильница с красными чернилами». Сюда приходили к поэту А. В. Ширяевец, В. Ф. Наседкин, П. В. Орешин, Г. А. Санников, поэты, с которыми С. А. Есенин еще недавно учился в Народном университете им. А. Л. Шанявского (Миусская пл., 6). И отсюда в марте 1915 г. С. А. Есенин уехал в Петербург, как говорил – «за славой».


Первые годы в Москве – поэт Сергей Есенин…

Возможно, причина отъезда была и другой – полтора месяца назад, 21 декабря 1914 г., у поэта и Анны Изрядновой, его гражданской жены, родился сын Георгий. Они снимали комнату у Серпуховской заставы (2-й Павловский пер., 3, а все адреса поэта – в Приложении № 2) и, когда прошли первые «восторги и радости», когда, как вспоминала Анна, Есенину «пришлось много канителиться со мной», он, думаю, и «сбежал» в этот, уже не существующий ныне, дом. А уже отсюда, через месяц (точнее, 8 марта 1915 г.), бросив и жену, и сына – «сбежал» в Петроград.

«Нет! Здесь в Москве ничего не добьешься, – возбужденно говорил в эти дни другу. – Надо ехать в Петроград… Все письма со стихами возвращают. Ничего не печатают. Нет, надо самому… Под лежачий камень вода не течет. Славу надо брать за рога… Пойду к Блоку. Он меня поймет…»


… и его гражданская жена – Анна Изряднова

Кстати, где-то здесь, в арбатских переулках, как пишет Анатолий Мариенгоф, они через несколько лет окажутся свидетелями большого пожара и заметят, что многие смотрели не на горящий дом, а на какого-то человека, высокого и отлично одетого «Шаляпин… Шаляпин… Шаляпин…» – неслось со всех сторон. И Есенин сказал другу с каким-то даже надрывом: «Толя, вот какую славу надо иметь! Чтобы люди смотрели не на пожар, а на тебя!..»

Из Петрограда через месяц, в конце апреля, Есенин вернется к жене на 2-й Павловский, но, как вспоминала Анна, «уже другой». «Был все такой же любящий, – пишет, – внимательный, но не тот, что уехал…»

31. Афанасьевский Бол. пер., 12, стр. 1 (с., мем. доска), – дом коллежской секретарши Т. Д. Слепцовой. Ж. – до 1834 г. – прозаик, критик, мемуарист Сергей Тимофеевич Аксаков, его жена – Ольга Семеновна Заплатина и 11 их детей, в том числе сыновья – будущий поэт, редактор, идеолог славянофильства Иван, будущий прозаик, публицист Константин и дочь Аксаковых – Вера, будущая мемуаристка.

Здесь, как всегда у Аксаковых, стали собираться литераторы, друзья писателя, на «интимные аксаковские субботы», которые продолжатся и позже, уже в других домах. Бывали М. Н. Загоскин, Н. И. Надеждин, М. П. Погодин, М. Т. Каченовский, Н. Ф. Павлов, Ф. Ф. Кокошкин, композитор А. Н. Верстовский, актер М. С. Щепкин и др. И в этот дом в 1832 г. Погодин приведет впервые Гоголя, который через несколько лет станет своим в доме Аксаковых на Сивцевом (Сивцев Вражек пер., 30а, см. Приложение № 2).

«В тот день, – пишет наша современница, прозаик, историк и искусствовед Н. М. Молева, – хозяин с ближайшими приятелями поднялся на второй этаж к карточному столу. Невысокие потолки. Теплая печь. Многие сбросили для удобства игры сюртуки. Стремительно вошедший в комнату – без доклада и стука – Погодин обратился к присутствующим: "Вот вам Николай Васильевич Гоголь!" За его плечами стоял невысокий сильно смущенный молодой человек. "Эффект был сильный, – будет вспоминать впоследствии Аксаков. – Наружный вид Гоголя был тогда совершенно другой и невыгодный для него: хохол на голове, гладко подстриженные височки, выбритые усы и подбородок… в нем было что-то хохлацкое и плутоватое. В платье Гоголя приметна была претензия на щегольство. У меня осталось в памяти, что на нем был пестрый светлый жилет с большой цепочкой"″. От хозяина ускользнуло главное, – подчеркивает Н. М. Молева, – его гость был счастлив. Первое и такое наглядное признание литературной известности! Аксаков и его гости от неожиданности не находили слов…»

Но разве можно равнодушно пройти мимо такого сохранившегося дома?..

32. Афанасьевский Бол. пер., 17/7 (с.), – Ж. – с 1869 г. – поэт, переводчик, редактор Лиодор Иванович Пальмин.

В великом здании русской литературы, в его «кладке» важны, но не всегда известны, все кирпичики и ступеньки, ведущие к славе нашей словесности. Таким важным, но мало-известным ныне был поэт Лиодор Пальмин.


Поэт и наставник поэтов – Лиодор Пальмин

«Был сутул, ряб, картавил… и всегда был одет так неряшливо, что на него было жалко смотреть, – вспоминал младший брат Чехова, писатель и критик Михаил Чехов. – Он был благороден душой и сострадателен. Особую слабость его составляли животные. Всякий раз, как он приходил к нам, вместе с ним врывались в дверь сразу пять-шесть собак. Всех он подбирал по дороге и давал им у себя приют. Это был высокоталантливый, но совершенно уже опустившийся человек. Обладал прекрасным стихом, изящной формой, но несчастная страсть к пиву (именно к пиву, а не к вину) свела его на нет…»

Скольких Пальмин ввел в литературу, никто, разумеется, не подсчитывал. Но он, еще в 1861-м отсидевший срок в Петропавловской крепости за участие в студенческих беспорядках, опубликовавший свой первый стихотворный сборник «Сны наяву» в 1878 г. (стал песней его стих «Не плачьте над трупами павших борцов…»), переведший либретто опер «Тангейзер», «Дон Карлос» и «Трубадур», познакомил, например, юного Антона Чехова с писателем, но главное – издателем и редактором Н. А. Лейкиным, который в своем журнале «Осколки» стал буквально бешено публиковать первые рассказы будущего классика. И уж конечно мало кто помнит, что юнкер четвертой роты Александровского училища Александр Куприн, познакомившись чуть ли не в пивной с Пальминым и признавшийся ему, что пишет, но еще не печатается, вдруг услышал: «Напишите свеженький рассказ и принесите… Я вам первую ступеньку подставлю…»


Поэт-пародист Борис Алмазов

Так и случится. Первый рассказ Куприна, который смешно назывался «Последний дебют», был напечатан по протекции Пальмина. За него автор получил и первый гонорар в 10 рублей (купил на него матери козловые сапожки), и… два дня карцера за «бумагомарание», как объявят в приказе по училищу. И если ныне кому-нибудь придет идея поблагодарить «наставника великой литературы», Лиодора Пальмина, сообщаю – он похоронен на Ваганьковском – участок № 24.

Наконец, позднее, в 1910-х гг., в этом доме жил поэт, прозаик, критик, переводчик и математик Сергей Павлович Бобров, один из организаторов русского футуризма (с 1914 г. – руководитель литгруппы «Центрифуга»), которого навещали здесь очень известные в будущем люди: Андрей Белый, Пастернак, Маяковский, Асеев, литератор и богослов Дурылин и многие другие. А позже, с 1928 по 1962 г., в этом доме жил языковед, лингвист, переводчик, профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь.

Ну чем не «литературный дом»!

33. Афанасьевский Бол. пер., 18 (с.), – Ж. – в 1850–70-е гг. – поэт, прозаик, пародист, переводчик и критик Борис Николаевич Алмазов (псевдонимы Эраст Благонравов, Б. Адамантов). От него, хоть его и звали «певцом минуты», остались три тома его сочинений: повести, стихи, пародии, переводы. Б. – драматург А. Н. Островский, поэты А. А. Григорьев, А. А. Потехин, критики Е. Н. Эдельсон, Д. В. Аверкиев и некоторые другие.

34. Афанасьевский Бол. пер., 24 (с.), – Ж. – видимо, до 1803 г., до своей кончины – действительный статский советник, прадед Льва Толстого и поэта Алексея Константиновича Толстого – граф Андрей Иванович Толстой (прозванный за многочисленное потомство «Большое гнездо») и его жена – княжна Александра Ивановна Толстая (урожд. Щетинина). В браке у Толстых родилось 23 ребенка, из которых дожили до взрослого возраста шесть сыновей и четыре дочери. А у самого хозяина этого дома был еще и младший брат, бывавший здесь, – Федор Иванович Толстой, потомком которого стал, в свою очередь, уже «советский классик» – Алексей Николаевич Толстой.


Обложка поэтического сборника «Диссонансы»

Любовь в этом «Большом гнезде» царила, как пишут, необыкновенная. Лев Толстой слышал, например, от своей тетушки: «Жена (А. И. Толстого. – В. Н.) по какому-то случаю, – пересказывал историю Лев Толстой, – одна без мужа должна была ехать на какой-то бал. Отъехав от дома, вероятно в возке, из которого вынуто было сиденье для того, чтобы крыша возка не повредила высокой прически, молодая графиня, вероятно, лет 14-ти, вспомнила дорогой, что она, уезжая, не простилась с мужем, и вернулась домой. Когда она вошла в дом, она застала его в слезах. Он плакал о том, что его жена перед отъездом не зашла к нему проститься…» Такой здесь была любовь…


Обложка повести «Катенька»

Позднее дом принадлежал родственнику Льва Толстого, его шурину Александру Андреевичу Берсу (1845–1918), брату жены писателя Софьи Толстой (Берс) и мемуаристки Т. А. Кузминской (урожд. Берс), ставшей, как известно, прототипом Наташи Ростовой в романе «Война и мир».

Наконец, в этом же доме, в 1890–1900-е гг., жила поэтесса, прозаик, драматург, мемуаристка Александра Дмитриевна Львова (урожд. Шидловская). Но мало кто знает, что до 1917 г. среди писательниц, как гласит словарь «Писательницы России» (сост. Ю. Л. Горбунов), поэтесс и драматургинь только Львовых было 26 человек. В частности, в соседнем доме (Афанасьевский Бол. пер., 26) жила актриса и мемуаристка, автор «Записок человека» М. Д. Львова-Синецкая, для которой, представьте, Петр Вяземский и Александр Грибоедов написали водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом». Вот ведь скольких женщин во все времена тянуло к «перу и бумаге»…

35. Афанасьевский Бол. пер., 27 (с.), – Ж. – до 1909 г. – поэт, прозаик, драматург и актер Сергей Александрович Найденов (наст. фамилия Алексеев) и его жена – актриса Инна Ивановна Малышева (псевдоним Мальская). Здесь поэт испытал бедность, разочарование в писании стихов и прозы и здесь же написал и довел до постановки в петербургских и московских театрах самую знаменитую свою пьесу «Дети Ванюшина» (в 1915 г. ее экранизировал Я. А. Протазанов, пригласив на главные роли Ивана Мозжухина и Веру Холодную).


А.И. Толстой – по прозвищу «Большое гнездо»

«Это было время, – вспоминал Найденов, – когда я сам мечтал, нет, не мечтал, а решил твердо сделаться драматургом. Я купил себе письменный стол, кресло, лампу и дорожную чернильницу сундучком. Я разделил оставшиеся у меня наследственные деньги 900 рублей на год по 75 рублей в месяц и приводил в исполнение свой роковой план. Год работать, а там, если ничего не выйдет, – уйти. Это была последняя ставка…»

Так вот – в 1901 г. первая пьеса «Дети Ванюшина» была написана. Драматургу было 33 года – возраст Христа. Но разве не так и рождается «большая литература»?! Знаком уважения к труду и таланту стало сближение и дружба драматурга с Чеховым, Горьким, Телешовым и другими, которые, как пишут, бывали и здесь, и в Ялте, куда Найденов, «заработав» туберкулез, переедет как раз из этого дома.


Сцена из спектакля по пьесе С.А. Найдёнова «Дети Ванюшина»

А в этом здании останется жить до 1915 г. другой наниматель квартир – языковед, философ, публицист князь Николай Сергеевич Трубецкой.

36. Афанасьевский Бол. пер., 41 (с.), – Ж. – с 1914 по 1921 г. – поэт, критик, литературовед, историк литературы, москвовед Николай Сергеевич Ашукин и его первая жена – будущий главный библиограф Института Маркса-Энгельса-Ленина – Ольга Дмитриевна Наумова.

Судьба Ашукина – один из самых ярких примеров «востребованности» писателя в литературе. Ныне он известен широкому читателю исключительно благодаря своему собранию цитат, сборнику литературных высказываний «Крылатые слова» (1956). А ведь он – и в этом, кстати, доме – издал еще в 1914 г. первый сборник стихов «Осенний цветник», за который сразу же получил престижную премию им. С. Я. Надсона. Здесь писал повести, книги о Пушкине («Живой Пушкин», 1926), Грибоедове, составил летопись жизни и творчества Николая Некрасова и издал несколько книг о литературной Москве. Видимо, про жизнь в этом доме попали подробности быта в его стихи: «В уюте кельи тихой вечерами // Опять зовет к себе забытый труд; // Бумаги, книги старыми друзьями // Глядят. Дороже и милей уют… // Как весело потрескивают печи, // Встречая голос зазвеневших вьюг, // И мы ведем с тобою, милый друг, // За чаем нескончаемые речи…» Возможно, эти стихи читал хозяин дома, когда его посещали здесь Бальмонт, Брюсов, Вересаев, Белоусов и (предположительно) Александр Блок.

В этом же доме, кроме того, жил в 1910–20-е гг. врач-педиатр Василий Яковлевич Гольд и его жена – скульптор, поэтесса и мемуаристка – Людмила Васильевна Гольд, близкие друзья Вяч. И. Иванова. Здесь устраивались литературно-художественные вечера. Б. – М. И. Цветаева, Е. Л. Ланн, М. О. Гершензон, скульптор С. Т. Конёнков (автор портрета Л. В. Гольд в мраморе) и многие другие. Именно В. Я. Гольд способствовал помещению Вяч. И. Иванова и М. О. Гершензона в «Здравницу работников науки и литературы», где и возникла знаменитая «Переписка из двух углов» (3-й Неопалимовский пер., 57).

Наконец, в этом же доме, после четырех арестов с отбытием наказания в Соловецком лагере, с 1939 по 1956 г., жил в коммунальной квартире 1-го этажа литературовед, историк, краевед, мемуарист, автор книги «Душа Петербурга» Николай Павлович Анциферов и его жена – Софья Александровна Гарелина.

Сюда Анциферов писал жене об этапе в Сибирь: «Ехали мы 46 дней в теплушке, не приспособленной для сибирских холодов. Для спанья чередовались… Мне не верилось, что я смогу пережить этот этап… Как я был одет, ты знаешь, в чем я ушел из дому…»

Потом, в воспоминаниях, напишет страшнее. «Угольная пыль, которой нас снабдили, не могла нагреть теплушку, с ее щелями при суровых сибирских морозах января!.. Когда нас подтапливали, стены начинали покрываться белой шерстью инея. Ближе к полу он становился гнусно желтым от мочи. Воды не хватало, и мои спутники не брезговали со стен отламывать золотистые сосульки, растапливать их и пить… Нижние нары уже все сожжены… Если этап еще продлится долго, нам всем конец. Из теплушки уже 5 человек умерло. У меня жар и болит горло. Плохо дело… Меня освободит смерть…

И все же… Станция неведомо где. В замерзшем окне дыханием делаю дырку. Смотрю на мир Божий. Сопка. На нее взбираются ели – белые от инея, тянутся к небу. А небо синее, даже не синее, а лиловое… и чудится мне, от этих сверкающих белизной елей, от этой лиловато-густой лазури льется музыка. Мне слышится песня Сольвейг: Спи! Усни, милый мой! // Буду сон охранять сладкий твой, // Сольвейг!»

В этом доме у Анциферова в разное время бывали: А.А. Ахматова, К.И. Чуковский, А.Ф. Лосев, Б.В. Томашевский, пианистка М.В. Юдина, Б. Ш. Окуджава, журналистка Ф.А. Вигдорова и многие другие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю