Текст книги "Путь Эливена"

Автор книги: Вячеслав Киман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Жёлтый песок, испещрённый красно-рыжими островками, словно язвами, простирался во все стороны. Пенничел смотрел на бесконечную пустыню и не мог поверить, что когда-то давно всё это могло иметь другой цвет, а вода была даже на поверхности. Старые легенды, передаваемые из поколения в поколение, дошли и до его дней. Представление о прошлом было настолько искажено, никто не верил, что когда-то всё могло быть не так, как сейчас. Если кто-то вздумает сказать о том, что на планете песок встречался редко, а вокруг простирались поля мягкой зелёной травы, то этого человека будут избегать. Но даже если легенды уже не вызывают восторга, восхищения, таинственности, а только лишь смех и упрёки, то Пенничел знал кое-что не понаслышке. Его мать когда-то говорила ему, ещё совсем юному, что песок не всегда был красно-рыжим, а растений было намного больше. Она это слышала от своего отца, а тот от своего. Солнце не несло угрозы, а дышать можно было полной грудью. Ночь могла быть такой же тёплой, как день, но постепенно всё это ушло. Осталось совсем немного того, что можно назвать жизнью, но и это постепенно уходит, искажается, рушится.

Пенничел вглядывался вдаль, где рыжий песок плавно переходил, практически сливался с белым небом, но ничего, кроме пыли, стелющейся над поверхностью пустыни, не видел. Его посещали мрачные мысли, они не давали покоя. Сотни смертей ежегодно случались только от рук его воинов, кодбанов. Убивали плантаторов, как их прозвали в поселениях, отбирали всё, что те перевозили из одной общины в другую для продажи или обмена. Людей убивали, а иногда совершали набеги на мелкие, одиноко стоящие убежища и полностью их опустошали. Плантаторы всегда считались врагами кодбанов, несмотря на то, что, только благодаря им кодбаны существовали. Плантаторы трудились, не покладая рук, выращивали васхру и семирду, которые шли на корм морхунам. Великолепные скакуны, послушные и неприхотливые, были к тому же источником очень питательного мяса, а излишек яиц был просто подарком в скудном рационе общины. Их сушили и растирали в порошок, а когда наступали зимние дни, этот порошок смешивали с измельчёнными семенами семирды, водой и запекали в красивые розовые лепёшки на раскалённых камнях.

Плантаторы умели делать тёплую и практичную одежду из пуха морхунов. Когда начинались первые заморозки, у этих пернатых увеличивался слой подперника, женщины просовывали руки под их маленькие крылышки и выкатывали пух, из которого скручивали мягкие нити. Плантаторы пытались выжить в этих суровых условиях увядающей планеты, но их становилось всё меньше, как и кодбанов. Многие умирали от солнечных ожогов, которые получали на уличных работах. Рытьё траншей, установка баррикад были неотъемлемой частью их непосильного труда, чтобы спасаться от жестоких набегов грабителей и убийц.

Пенничел не мог прогнать из своей головы эти мрачные мысли. Почему их племена не существуют вместе? Смерть всего живого на Марсе неизбежна, она приближается с каждым годом всё ближе и ближе. Так почему бы племенам не стать одним целым, не замедлить своё исчезновение?

Воин посмотрел на свои могучие руки, и кровь ударила ему в виски. Неужели он не может выращивать траву, кормить животных и просто жить? Какой смысл убивать ради того, чтобы его племя отобрало и съело очередного морхуна? Не ускоряет ли это приближение конца?

Хатуэлл положил ладонь на плечо командира и предложил отдохнуть в тени, а сам сменил его на посту. Пенничел присоединился к четверым товарищам, чтобы ненадолго сомкнуть глаза, но тревожные мысли так и не оставили его. Владыка в своём гневе произнёс слова, которые могли нести какую-то истину. «Они были одержимые целью, достойной самой жизни…» Но чьей жизни, если они шли на верную смерть в пустыню? Жизни общины, или они искали жизнь? Но какая жизнь в пустыне? Новое убежище или, может быть, огромные запасы воды? Но это невероятно, вода давно иссякла, да и чтобы искать что-то, нужно об этом знать.

Воин уткнулся лицом в песок, чтобы приглушить гул в голове. Они знали, куда идут, они умеют жить и выживать, только они спасутся, а мы исчезнем навсегда. Так почему же мы не вместе?

Командир не смог уснуть, он встал, укутался в тёмные одежды и вылез на поверхность укрытия.

– Командир? – спохватился стоявший на посту Хатуэлл, но выдвинутая вперёд ладонь начальника дала понять, что всё в порядке, беспокоиться не стоит.

– Я сделаю короткую вылазку до той скалы и обратно. За меня не беспокойся, я не задержусь. Не забудь смениться в положенный срок.

Грязный Пенничел опёрся руками на край ямы и вылез наружу. Через несколько мгновений его тёмный силуэт исчез за низкой каменной грядой.

Глава 5

– Я знаю, где мы сейчас находимся. Мы сидим на странном каменном полу в этой самой сетке. Это не трещины от удара, это схема подземелья. Вытянутая окружность, это озеро, испускающее таинственный свет. Сетка – это тоннели, по которым мы сейчас движемся, а нашей целью, вероятно, должен быть её центр. Другие непонятные фигуры я пока не могу объяснить, как и то, почему они изображены не рядом, а будто накладываются друг на друга.

– Маттис, как же нам двигаться дальше, у нас лампа почти пустая. Сможем ли мы идти в темноте?

– Эливен, у нас нет другого выхода. Мы не сможем вернуться назад, так как верёвка коротка, а снаружи, даже если мы выберемся, нас ждёт гибель. У нас нет больше еды, да и одежда нас вряд ли спасёт от солнца. Остаётся только одно – идти вперёд. Может быть, нам повезёт, и таинственные жители этого странного места оставили запас хоть какой-то пищи для незваных гостей.

Слова Маттиса не вызывали надежды, потому что она могла быть только ложной. Никакая пища не могла бы сохраниться даже несколько дней, а этому лабиринту, судя по всему, много тысячелетий, а может быть, и более того.

– Тогда пойдём скорее! – громко воскликнул Эливен, отчего гулкое эхо долго гудело в далёких невидимых коридорах.

Путники поднялись с пола и медленно пошли вперёд. Лампу решили не зажигать, а идти на ощупь. Первым шёл Маттис, он обвязал остаток верёвки вокруг пояса, а свободный её конец отдал Эливену. Их путь лежал в центр странной паутины, поэтому Маттис выбрал правый проход. Через двести шагов его рука соскользнула с гладкой стены в пустоту.

– Если я правильно понимаю, то прямо передо мной должна быть стена, а по обе руки – тоннели.

Маттис сделал пару шагов и упёрся в стену. Его догадка подтвердилась, он понял, куда идти дальше.

– Если мы повернём влево и будем придерживаться правой стены, то рано или поздно снова попадём в проход. В нём мы пойдём вдоль левой стены, и пройдя около двухсот шагов обнаружим развилку. Выберем левый путь. Если не сделать ошибки и повторять все действия, которые я перечислил, то мы придём к цели.

Свободной рукой Эливен пытался держаться за голову, которая, словно её зажали между двух камней, гудела и ныла. Мысль об испорченном мясе не покидала его, но он не ощущал ничего в животе, кроме голода. Странный привкус во рту, немного сладковатый, начинал серьёзно его беспокоить, но он боялся сказать об этом вслух, чтобы не показаться слабым перед Маттисом. Он не знал, что точно такую же головную боль испытывает и его попутчик, но тот винил в этом напряжение от попыток вспомнить схемы проходов.

Круговые участки становились всё меньше, Маттису приходилось иногда подтягивать за верёвку Эливена, совсем выбившегося из сил.

– Наверное, стоит отдохнуть, ты еле стоишь на ногах, – предложил Маттис. Они сели на гладкий пол, но странное покалывание в теле заставило их снова встать на ноги.

– Тут что-то не так. Голова болит, а тело, как будто в него воткнули тысячи иголок, – признался Эливен, и тут же почувствовал, что старший товарищ похлопал его по плечу, как будто согласился с ним.

Сделав короткую передышку, они продолжили движение. Маттис уверенными движениями скользил рукой по стене, находя нужные проходы, а его юный попутчик шёл следом, держась за свободный конец верёвки. В какой-то момент на стене стали ощущаться неровности, как будто каменные плитки, не выдержавшие времени, раскрошились и обсыпались. Ему показалось странным, что на полу он не обнаружил никаких обломков, упавших со стен, он был таким же ровным, как и раньше, только небольшая вибрация под ногами вызывала страх. Не найдя подходящего объяснения этому явлению, он решил, что всё дело в усталости.

– Эливен, предлагаю ненадолго остановиться, тут что-то не так. Такое ощущение, что этот лабиринт – не просто древние мёртвые коридоры. Здесь что-то происходит. Давай зажжём ненадолго фитиль и осмотримся.

Фитиль нехотя зажёгся, слабый огонёк, не получая достаточно топлива, мог погаснуть в любую секунду и больше не вспыхнуть. Эливен старался не дышать, чтобы не потушить слабое пламя.

Стены не разрушались. Они не были подвластны времени. Их неровности имели другое происхождение, от которого у путников по коже пробежали мурашки. Плитка имела некий рисунок, словно выдавленный чьей-то твёрдой и уверенной рукой. Идеально ровные фигуры, стрелки, дуги следовали друг за другом, накладывались и разделялись, уходя под самый потолок, куда не пробивался слабый свет. Множество знаков, выстроенных в длинные строчки, из которых состояли нескончаемые столбцы, несли какую-то информацию, недоступную для понимания.

– Эливен, ты видишь это? Ты только посмотри, эти строки, они бесконечны, они уходят всё дальше по коридору. Возможно, что здесь написана вся история нашего мира, с самого его рождения. Прошло так много времени, что мы уже не понимаем эти знаки, эту речь. Мы так далеки от этого.

– Посмотри, что это?

Эливен стоял на коленях и смотрел в пол. Он всё также состоял из гладких плит, но теперь они стали совершенно прозрачными, как будто из стекла. Но даже не это приковало его внимание, а то, что он увидел под этим толстым стеклом. Это был ироний, блестящие шарики заполняли всё пространство под полом, от одной стены до другой. Эливен поднял лампу чуть выше. Дорога из ирония, бесчисленное количество шариков покоились под прозрачным полом.

– Это то, что мы искали, Маттис? Это невозможно, как это всё тут оказалось?

Фитиль потух, свет исчез навсегда, оставив от увиденного неизгладимое впечатление. Сладкий привкус во рту сводил скулы, не давая повода лишний раз открывать рот. Никто не знал, как объяснить увиденное. Вот и он, ироний, бесценные шарики, за которые можно купить еду, свободу, даже саму жизнь. Они рядом, под ногами, их можно увидеть, ими можно восхищаться, даже испытать дрожь во всём теле или привкус во рту, но взять их нет возможности.

– Знаешь, Эливен, что мне пришло в голову? Мне кажется, что все мы сильно ошибались, приняв всё это за богатство, за средство уплаты, показатель состояния и положения среди себе подобных. У ирония совсем другое назначение, и оно намного важнее, чем средство уплаты за проживание в убежище. Если это место когда-нибудь обнаружат, то целые горы ирония попадут в руки людям. Наступит хаос, который несомненно приведёт к катастрофе. Имея полные мешки ирония, никто не сможет расплатиться даже за каплю воды.

– Но как же нам быть, Маттис? Нам придётся возвращаться к остальным, нас могут не пустить в убежище без оплаты.

– Кто сказал, что оплаты не будет? Мы постараемся найти хотя бы горсть ирония, ведь он попадается в древних городах, его находят среди руин, в песке. Неужели в этом месте, где его целые реки, не завалялось каких-то несколько шариков? Осталось совсем немного пройти до конца, мы сделаем это даже в темноте, а там посмотрим, что делать дальше. Может быть, нам уже никогда отсюда не выбраться.

Повороты встречались всё чаще. Маттис боялся, что очередной тоннель пройдёт через середину этого лабиринта, и они войдут в противоположный тоннель. Тогда всё будет кончено, им никогда уже не уйти отсюда. Последний раз, когда им посчастливилось пить воду, пусть даже дурно пахнущую – это в первом гроте. Пустая кожаная канистра осталась у Горхэма снаружи, поэтому у путников не было возможности сделать даже малейшие запасы. Ужасный привкус во рту никуда не исчезал, а становился ещё сильнее. В виски давило, сотни молоточков били по голове. Маттис торопился изо всех сил, подтягивая за собой Эливена за верёвку. Ещё один поворот, и в дальнем конце тоннеля показался тусклый свет, еле заметный в кромешной тьме. Путь лежал именно в том направлении.

– Эливен, подними голову! Видишь, там, вдалеке? Это какой-то свет.

– Может быть, это выход? Мы спасены?

Маттис не знал ответа. Даже если в самом центре лабиринта находится выход, то это бессмысленно и странно. Если там лестница наверх, то они выйдут не иначе, как в пустыне, где их ждёт неминуемая гибель. Но и здесь, в темном лабиринте им больше делать нечего. Печаль легла непроницаемой маской на лицо Маттиса, она была невидима, только отблеск еле уловимого света чуть ярче блеснул в его глазах. Он думал о матери, что её ждёт, смерть или спасение? Если он не позаботится о ней, то вряд ли кто-то отдаст ей свой кусок мяса и пригоршню воды. Её выкинут на поверхность, и всё будет кончено.

Он вдруг вздрогнул, как будто вспомнил о чём-то, схватил рукой рубаху на груди и смял её, что есть силы.

– Эливен! Ты дорог мне, как брат. Нет, не тот брат, а настоящий, родной. Ты потерял своего отца, я видел твоё горе, оно понятно мне. Ты, наверное, последний человек, которого я вижу перед собой. Я чувствую, что жизнь моя скоро закончится, я не могу объяснить этого ощущения, но со мной такое бывает. С самого детства я обладал повышенной чувствительностью, вернее, чутьём к будущему, как и способностью запоминать всё, что вижу. Мы дошли вместе до нашей цели, пусть она и не оправдала наших надежд. Мы не сдадимся и попробуем выбраться отсюда, но я хочу попросить тебя лишь об одном.

Эливен склонил голову, не смея перебивать старшего товарища, который стал ему очень дорог. Никто, кроме отца, так к нему не относился. Сглотнув комок в горле, Маттис продолжил.

– Этот медальон – всё, что осталось мне от моего отца. Когда-то он сделал его из обломка ножа и подарил моей матери. Когда отца выгнали на улицу, мы собрали всё, что у нас было, и попытались выменять его жизнь, но нам не хватило даже на половину выкупа. Остался только этот медальон на шее матери, который не стоил ничего.

Когда я собрался в путь в команде Горхэма, она надела его мне на шею и сказала лишь одно: «Наша жизнь подходит к концу, но я верю, что его вины в этом нет. Люби его, стремись к нему, помни о нём даже глубоко под землёй».

Я думал, что она говорит об отце, даже немного обиделся на её слова, в которых она допустила вину отца в их бедах. Но сейчас я понял, что она говорила совсем о другом.

Маттис снял с шеи тонкий кожаный шнурок, на котором тускло блеснул маленький круглый медальон. Он надел шнурок на шею Эливена и вложил медальон ему в ладонь.

– На нём изображено солнце, оно прекрасно, его окружает множество лучей. Мы не вправе его винить в том, что умирают наши отцы, матери, братья. Оно было таким всегда, даже когда рождались времена легенд, в которые никто не верит. Я верю, и ты верь. Это время было, и солнце было таким же, как сейчас. Если я умру, сохрани его на своей шее. А сейчас пойдём вперёд, а там посмотрим.

Эливен держал медальон в ладони, не совсем понимая слов Маттиса, но чувствовал, как душа горит от распирающих его эмоций, от гордости и благодарности за такое доверие к нему. Силуэт друга скрылся вдалеке, когда Эливен очнулся от странного оцепенения, охватившего его, и пошёл по тоннелю в сторону света.

То, что они ожидали увидеть, а именно выход наружу – отсутствовал. Тёмно-синий свет исходил из середины круглой площадки, в середине которой был пьедестал в виде окружности, приподнятой над полом на уровень локтя. Эта ступенька светилась тусклым синим светом, но почти не освещала помещение. Маттис снял с пояса верёвку и положил возле прохода, из которого они вышли.

– Я не знаю, что это, но это точно не выход наружу. Подожди меня здесь, я подам тебе знак.

Маттис медленно пошёл по кругу, озираясь по сторонам и стараясь не удариться о стену. Двадцать четыре тоннеля светились чёрными дырами вдоль стены. Он чуть не столкнулся с Эливеном, но успел вовремя его заметить.

– Эливен, я чувствую свою вину перед тобой. Прости меня, но это конец нашего пути. Там больше ничего нет, только бесконечные тоннели.

Кровь чёрными ручейками струилась по губе, стекала ниже и капала на пол. В голове пульсировало, зубы ломило. Маттис не понимал, что происходит с ним, но чувствовал, что сейчас упадёт и больше не встанет.

– Эливен, чем ближе к центру зала, тем больнее. Отойди в тоннель, я остаюсь здесь. Прощай, брат.

– Нет, я не оставлю тебя, мы вместе пришли сюда, вместе и уйдём, даже если из этого мира. Помнишь закон, о котором ты мне говорил? Закон Синией звезды!

Маттис улыбнулся, но не стал разочаровывать парня своими мыслями. Путник жив, пока видит Синюю звезду, но она осталась там, в небе, высоко над толщей этого подземелья. Кому она нужна, эта звезда? Кому она принесла счастье? Он не знал ответа.

Из последних сил путники приблизились к светящемуся кругу и взобрались на него. Маттис втащил Эливена и положил на гладкую тёмно-синюю поверхность. Теряя последнюю искру сознания, он почувствовал, как пол под ними пришёл в движение и стал опускаться. Платформа уходила всё ниже и ниже, показались стены круглой шахты, гладкие и блестящие. Метр за метром синий круг опускался вниз, мягко и беззвучно, словно убаюкивая своих пассажиров в тёплой колыбели. Глаза Маттиса закрылись, а мысли унеслись куда-то далеко, стали размытыми и лёгкими, как туман, о котором он слышал из старых сказок.

Платформа мягко остановилась и сравнялась с полом. Исходящий от неё свет исчез. Пассажиры, случайно оказавшиеся на её поверхности, прибыли в место назначения, сами о том не ведая. Их чувства и мысли не торопились возвращаться в эти уставшие тела, позволяя отдохнуть.

Глава 6

Тяжёлая красная портьера закрывала вход в тронный зал владыки Хобинхора, не оставляя ни малейшей щели. Ни единого звука не проникало в помещение, являющееся самым важным для всего племени кодбанов. Десять воинов с длинными пиками, с секирами, висящими на широких кожаных ремнях через плечо, стояли у входа в священное место. Ничто не могло нарушить покой великого старца, правителя кодбанов. Десять вооружённых стражников легко расстанутся со своей жизнью, если им представится такая возможность ради сохранения спокойствия их владыки, учителя, великого мудреца. Каждый из них понимал, что вся пища, вода, одежда – это дар великого правителя, власть и могущество которого начинается за этой портьерой, а заканчивается на шее последнего смертного на этой планете.

Великий Хобинхор думал немного иначе. Он и сейчас размышлял о чём-то, опустив голову, раскинув мантию вокруг трона. Время шло, оно утекало сквозь пальцы, как песок, который его костлявые ладони уже не способны были удержать. Страх, который он наводил в общинах, даже далёких от этих мест, уже был не таким, как раньше. Всё чаще его воинам могли дать отпор, а иногда из очередного похода за добычей отряд мог вовсе не вернуться.

Когда он только получил власть, стал хозяином этого трона, его многочисленное войско могло совершать длительные переходы к дальним землям. Сейчас это было сложно повторить, но даже не смертоносные лучи были этому виной. С ними можно было справиться, спастись под одеждой или спрятаться за скалы. Воздух, он был уже не тот, что прежде. Он угасал, иссякал, становился лёгким, невесомым. Длительные переходы требовали всё больших усилий, времени, а вместе с этим увеличивалась потребность в ещё больших запасах воды в пути. Когда-то, не так давно, если раскрыть ладонь и рассечь ей пространство рядом с собой, можно было почувствовать, как что-то невидимое щекотит кожу, скользит по ней, сопротивляется. Теперь это ощущение почти исчезло. Только в пещерах, в оврагах, норах можно было дышать свободно, но даже там приходилось всё чаще останавливать работу, чтобы отдохнуть и сделать несколько глубоких вдохов.

Вряд ли Хобинхор думал о судьбе своего народа, а тем более о спасении людей в чужих общинах и поселениях. Его волновало только одно – существует другая жизнь, почти вечная, она была, он может её получить. Даже если ради этого ему пришлось бы пожертвовать всеми воинами, женщинами и детьми, он пошёл бы на это.

Совсем другие легенды он слышал от своих предков, он мог правильно расценить их, определить важность, первостепенность всего услышанного. Одна легенда, которая плотно вошла в реальность – это история про синего человека огромного роста, который дал горсть ирония случайному путнику, провалившемуся в старую пещеру. Вот он, ироний, в его сухой чёрной ладони. Большая круглая чаша на тумбе рядом с троном наполнена им. Рука может загребать блестящие шарики и сыпать их обратно, но любой поселенец не отдаст за них свой последний кусок мяса. Он будет готов отдать свои кровные, лишь бы его оставили в покое. Нет, есть другое, что-то близкое, но одновременно неведомое. Кто-то знает больше, чем он, всемогущий повелитель всех этих червей, копающихся в песке. Как это стало возможным? Он мог проникнуть в мысли другого, сделать безмолвным слугой, послать на верную гибель, но то, что некто имеет больше информации, чем он, заставляет сейчас сидеть, надвинув капюшон на лицо и опустив голову.

– Кто же ты, недостойное существо, в чьих руках сейчас лежит ключ к вечности? Ты даже не представляешь, что это, оно у тебя совершенно случайно, оно должно быть моим! Тебе не дано понять, что такое вечность, в погоне за вонючим мясом и тёмной комнатой в пещере ты проживаешь свои дни. Тебе не дано понять, что я один достоин этого, это принадлежит мне, моему роду. Я найду тебя и вырву из твоего тела то, что теплится в нём. Это оскорбление не может остаться безнаказанным.

В дальнем конце коридора появилась фигура, которая мгновенно изменила форму, согнувшись до земли. Кланяясь после каждого короткого шага, человек медленно приближался к стражникам. Остановившись в паре метров от ближайшей пики, он не разгибаясь повернул лицо к стражнику и состроил улыбку, напоминающую оскал зверя перед прыжком.

– Вы мне позволите пройти к великому Владыке? – прозвучал скрипучий мерзкий голос, заставивший стражника отвлечься от созерцания головного убора воина, стоявшего напротив. Он опустил глаза и с явным презрением взглянул на извивающегося перед ним уродца, явно задумавшего что-то подлое и недопустимое.

– Да ты кто такой, чтобы приближаться к покоям правителя?

Стражник надавил остриём пики в живот самозванцу, отчего лицо его сменило гримасу радости на маску полной непроницаемости и сонливости. Монотонным, сверлящим голосом он выдавил из себя то, что заставило стражника ослабить давление острия.

– Я принёс Владыке очень важную новость, и если ты готов дать за неё меньше, чем свою жизнь, то ты сейчас уберёшь это от меня.

Стражник тут же отпрянул к стене и уставился на металлические пластины, звеневшие над входом в покои правителя. Плохой знак, если пластины, закреплённые на крючке и привязанные шнурком, уходящим за тяжёлую портьеру, звенят так настойчиво и долго. Кто-то из десяти смельчаков должен войти туда, но выйти обратно удавалось не каждому. Бывало, что неугодного, попавшего под испепеляющий взгляд старика, выносили со стрелой в шее только за то, что тот вошёл слишком поздно или верёвка, соединяющая звонок с рукояткой возле трона, просто порвалась, не выдержав очередного припадка ярости её обладателя.

Лицо самозванца снова исказилось в самодовольной улыбке, когда один из воинов приоткрыл портьеру и исчез за ней. Через мгновение он выскочил обратно с пылающим лицом, указал пальцем на чужака и махнул рукой в сторону входа в зал.

– Ну что же, я вижу, ты одумался. Я замолвлю о тебе словечко, кхе, кхе, – проскрипел голос, хозяин которого скалил зубы и смотрел снизу-вверх на воина, стоявшего по струнке. Скрюченным грязным пальцем он ковырялся в отверстии, оставленном пикой в его истрёпанной одежде.

– Будешь моим телохранителем, а пока подумай над тем, как следует себя вести со своим хозяином, – проскрипел уродец, кряхтя и выплёвывая из ссохшейся пасти красные сгустки.

Продолжая кланяться при каждом шаге, самозванец продвигался через строй охраны. Перед каждым из них он поднимал лицо и заискивающе улыбался, скаля гнилые зубы. Вскоре он исчез за красной портьерой.

Уродец, как только оказался в полумраке тронного зала, упал на колени и склонил голову в ожидании воли старца.

– Кто ты такой, что тебе надо? – послышался слабый голос из-под чёрного капюшона.

– О, великий Владыка, я принёс весть, которая может вас обрадовать. Я слышал от разных людей, что вы в поиске.

– Говори, что знаешь! Ты и так отнял у меня слишком много времени, – пытаясь сохранить холодность и безразличие прохрипел Хобинхор.

– Моё имя Морак, я из Олиона, что в пяти днях отсюда. Наш народ живёт торговлей, это наше основное ремесло. Но чтобы торговать, нужно что-то иметь. Поэтому добрая половина жителей промышляет поиском древних руин, скрытых под слоем песка и пепла. Когда я чувствовал себя лучше, чем сейчас, я сам находил такие места, моя добыча была всегда богатой и особенной. Сейчас мне стало тяжело это делать…

Морак не справился с порывом кашля, спрятал голову под накидку и сплюнул в тряпку.

– Ближе к делу! Я чувствую, что ты хочешь продлить свои годы за мой счёт? Ну что же, у тебя есть такая возможность, если ты сможешь рассеять моё разочарование от твоего присутствия здесь.

– О, да, великий Владыка. Этой зимой я торговал, на моём лотке были товары, добытые мною в мёртвых землях. Но одна вещица была не моей, я её выкупил у одного бедолаги за кусок мяса. Это была блестящая пластина, на которой изображена карта. Она сильно отличается от тех, что я видел раньше. Она выполнена изумительно, но её содержание осталось для меня неясным. К тому времени я уже потерял здоровье, поэтому не смог бы отправиться на поиски этого…

– Что там было? – прохрипел Хобинхор, привстав с трона. Красные глаза светились всё ярче, угрожая прожечь капюшон.

Морак кинул короткий взгляд на чашу с иронием и испуганно отвернулся. Владыка успел заметить это, он погрузил в блестящие шарики морщинистую руку и поднял пригоршню над чашей. Ироний падал вниз, издавая приглушённый стук, несколько шариков покатились по полу, под трон, к Мораку. Хобинхор вдруг размахнулся и кинул ироний в уродца, испепеляя его взглядом.

– Это хочешь? Твои мысли несутся в твоей голове, ты их не видишь, но я их чувствую. Мечтаешь о моём троне? О власти? Как ты смеешь, ничтожество, кто ты такой?

Рука старца потянулась к клавише на подлокотнике, но внезапно порыв гнева угас. Что-то его остановило.

– Что там было? Я хочу это знать прежде, чем ты умрёшь!

– О, Владыка, я не смог разгадать ту карту, но я знаю одно. То, что на ней изображено, стоит больше, чем всё богатство всех общин на Марсе. Это кладезь жизни, основа, знание и сила. Это власть, безграничная и величайшая…

– Заткнись!

Жёлтые ногти старца впились в трон, но он не чувствовал боли. Он трясся от желания уничтожить это мерзкое создание, кривляющееся на полу, но не мог этого сделать. Получить карту, вот что он желал больше.

– Где эта карта? – с паузами между слов прохрипел Хобинхор, не открывая рта. Глаза разгорались и, казалось, освещали пространство под капюшоном.

– О, Владыка, я продал её ещё зимой…

Старик ударил чёрной ладонью по чаше с иронием, сотни шариков разлетелись по тронному залу. Самозванец зажал уши руками, уткнулся головой в пол и не шевелился, ожидая смерти. Прошло несколько минут, пока Хобинхор снова набрался сил и задал следующий вопрос.

– Кто владеет той картой?

– О, повелитель, её купил один богач, он дал мне двадцать пять ирониев. Его имя Горхэм, он из племени плантаторов. Когда ироний, вырученный за пластину, закончился, я решил, что та вещица могла бы стоить больше. Я отправился в то убежище, чтобы найти его и потребовать доплаты, но он исчез. Там я узнал его имя, а также информацию, куда он отправился. Владыка, он пошёл туда, он смог прочитать карту.

– С чего ты решил, что он её прочитал?

– Повелитель, он купил несколько морхунов с повозками и нанял людей. Кто отважится уйти из убежища, если путешествие не приведёт к великому сокровищу?

– Ты не сказал мне ничего нового, твоя история стара. Стоит ли мне терпеть тебя дольше?

– Владыка, я не сказал самого важного. Я слышал, что ваши воины убили шестерых, остальные сбежали. Мне известно больше. Один из сбежавших умер от ран, а трое оставшихся нашли место, указанное на карте.

– Откуда тебе это известно? Ты видишь на расстоянии? – усмехнулся Хобинхор, но увидев серьёзное лицо уродца, продолжал слушать.

– Горхэм, один из тех троих оставшихся, вернулся в убежище, но не прожил и часа. Он успел рассказать, что произошло. Двое ушли в проход под каменной стеной, а он вернулся к брошенному ими морхуну. Напоив животное тухлой водой, Горхэм проскакал половину пути до убежища, пока скакун не упал замертво. Потом он добрался почти до входа в пещеру, преодолевая большую часть пути ползком. Когда его втащили внутрь, он уже не мог дышать, из носа, рта и глаз текла кровь.

– Что он сказал? – прорычал старик, теряя равновесие. – Где карта?

– Карты при нём не было, если только её никто не украл и не спрятал. Она может находиться в убежище плантаторов.

– Это всё, что ты мне можешь рассказать?

– Есть ещё кое-что, Владыка. Те двое, которые ушли в проход под стеной, так и не вернулись. Их имена – Маттис и Эливен. Даже если карта утеряна безвозвратно, они укажут дорогу туда. Осталось лишь найти их и заставить говорить.

– Мои воины уже ищут их. Значит, они нашли это место… Скажи мне, почему я должен оставить тебя в живых? Назови мне хотя бы одну причину.

– О, великий учитель, я могу быть вам полезен. Позвольте принять скромное участие в ваших делах, я не стану просить большего, чем ваша милость, миска похлёбки и маленькая каморка. За ваше снисхождение я буду в необъятном долгу, за который готов расплачиваться своими знаниями и опытом. Я знаю людей, разбираюсь в вещах, мне знакома их цена, как и цена жизни. Чтобы доказать свою пользу, я прошу доверить мне допросить тех двоих, когда их найдут. Они могут отказаться говорить правду, даже если им приставят нож к горлу.

– Если ты знаешь, о чём говоришь, то говори до конца. Что разговорит их? – спросил Хобинхор, загребая остатки ирония и высыпая их обратно в чашу.

– Нужно вывести из убежища плантаторов одну из их женщин. Мне не составит труда разговорить одного из них, если к горлу его матери будет приставлено остриё пики или направлена стрела того арбалета.