Текст книги "Литературная премия"

Автор книги: Вячеслав Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вячеслав Климов

Литературная премия

Не скажу, что на шармачка, но мне от жизни неожиданно перепало 200 тысяч рублей – выражаться культурно меня обязывает теперь новый статус – писателя, к которому я так и не привык. Да и о каком писательстве может идти речь у, так сказать, нежданно-негаданно, даже для себя, вломившегося в литературное сообщество. У меня и по русскому-то языку в старших классах средняя оценка была между тройкой и четвёрткой, хотя начальную школу вообще-то окончил круглым отличником. Но поскольку эго моё, словно радужный мыльный пузырь, распирает новость краевого масштаба, оставим былое.

...Звание лауреата Губернаторской премии присвоили за автобиографическую повесть «Сон весёлого солдата». Ласкающее слух известие, приподнимая и без того торжественное настроение, настигло меня в подмосковных Химках в штабе общественной организации «Боевое Братство». Туда мы прибыли из Ставрополя с моим давнишним другом Саней Андреевым на празднование 30-летней годовщины вывода советских войск из Афганистана.

В связи с плохой погодой в Москве вылет из Минеральных Вод задержали, однако в Шереметьево нас все равно встретил Виктор, Санин командир, действующий офицер ГРУ, по этой самой причине не позволивший назвать свое ФИО. Вроде как мы и не очень опаздывали, но по вине снегопада и автомобильных пробок все же не успели на автобус с ребятами, прибывшими на наше мероприятие со всей России. Устроившись втроем в безлюдной кафешке, мы ждали дополнительного транспорта, пили зелёный чай и, конечно, вспоминали, вспоминали землю Афганскую. Тогда и раздался звонок на Санькин телефон – мой говорящий айфон умер по причине разряженного аккумулятора. Разведка из Ставрополя докладывала: писательская комиссия единогласно одобрила мою повесть как заслуживающую Премии губернатора.

Вскоре, минут через сорок, мы ехали в полупустом комфортабельном автобусе по направлению к Звенигороду – там предполагалось место нашей дислокации. Подсоединив свой телефон с помощью шнура к разъёму USB, предусмотрительно расположенному в спинке переднего сиденья, сразу отзвонился домой. Очень мне хотелось оживить новостью тихое домашнее болото, и, к моему удовольствию, это удалось. В трубке в ответ на сообщение прозвучало дружное девчачье «Ураааа!». В тот момент жена Елена и доченька Настя, сидя за кухонным столом, распивали чай с вкусняшками и смотрели по ноутбуку сериал «Сваты». Причина таких домашних посиделок была банальна и до соплей обидна. Анастасия, съездив на студенческих каникулах в гости к подружке, подцепила там ветрянку. Сия болезнь, обычно протекающая в раннем возрасте, доставляет массу серьёзных проблем не переболевшим в детстве.

Девчачья радость же по поводу премии была понятна. Во-первых, мы все переживали за судьбу книги, а во-вторых, в случае победы, на премиальные им было обещано каждой по дублёнке.

Пожелав своим девочкам спокойной ночи, откинул спинку кресла и наконец-то расслабился. Убаюкиваемый монотонным автобусным гулом и теплом пуховика, вскоре уснул.

...Празднование 30-летия проходило организованно и дружно. Первый день – ознакомительно-координационный. На второй – автоколонной из нескольких десятков автобусов двинулись на Москву. Дисциплинированно и чётко, под звуки духового оркестра, полуторатысячной колонной прошагали по городским улицам к парку Победы. На Поклонной горе, у памятника Воину-интернационалисту, – короткий митинг и возложение цветов. Звуки военного марша, развевающиеся красные знамёна, честно заработанные боевые ордена и медали на свежепошитых формах, по цвету и фасону схожих с теми, в которых мы воевали в Афганистане, – всё в большой степени походило на демонстрацию силы, что, в общем-то, неудивительно для военных. Нам хотелось показать себя во всей красе, в том числе и высокому начальству. А еще нам хотелось продемонстрировать, что прибывшие в сердце России солдаты и офицеры, сполна вкусившие горький опыт войны и беспредел перестройки, в глубине души против революций и войн. В этом родное государство на нас может положиться. Однако, если что... Мы всегда готовы... Как говорится, раздражённого не раздражай...

Но, как это ни печально, за высокими кремлёвскими стенами высокое начальство отсутствовало. Несмотря на выходные дни, оно трудилось где-то вне нашей видимости и съезда афганцев не посетило.

...Ну да ладно, вернёмся к приятной новости – премии. Хоть меркантильность – не самое лучшее человеческое качество, и желание жить ради себя любимого не красит гомо сапиенса, и всё же... Приятна оценка твоего творчества и в денежном эквиваленте!

Месяц спустя после возвращения из Москвы позвонили из министерства культуры и попросили срочно принести пакет документов, а ко Дню работников культуры, 24-го марта, пообещали премию вручить. Сей праздник, ранее остававшийся нами незамеченным, теперь навсегда запал в мою память. Мы послушно прибыли в назначенное время в соответствующий кабинет здания на улице Булкина.

Сложив ручонки поверх лежавшей на коленях дорожной компьютерной сумки, я сидел тихо и смирно. Что на меня, можно сказать, не похоже. Жена и доченька обычно умоляли молчать в незнакомых местах. Они наставляли: «Даже если из-за отсутствия человеческой речи тебе кажется, что мы одни, всё равно молчи и веди себя прилично». А мне всегда думалось, что если моего слуха не достигают голоса и шорох телодвижений, значит, посторонних рядом нет. И эта ошибочная уверенность довольно часто приводила к конфузам. Но на сей раз, согласно девчачьей инструкции, сидел себе спокойно и думал: «Где тебя, Слава, в твои 52 только не носило, но в минкультуре ты еще не бывал». В то же время Елена писала заявление от моего имени (так бывает у нас регулярно, ведь из-за нулевого зрения на меня надежды мало, но расписываюсь всегда сам). Выводила она своим аккуратным почерком буквы, шурша бумагой в тихом и, как ни странно, прокуренном кабинете, и всячески скрывала недвусмысленную улыбку по поводу документа. А документ гласил, в частности: «... известному и заслуженному деятелю культуры...».

Лена писала и думала: «Ну, Климов, теперь ты почти что ЗАСРАКУЛЬ». То есть, Заслуженный работник культуры. Выйдя на свежий уличный воздух, поделившись друг с другом мыслями и новыми ощущениями, мы рассмеялись.

...В пятничный полдень той же недели мы сидели в актовом зале министерства и ждали начала торжественной церемонии. Мои душевные переживания были разнообразными, но доминировало одно – чувство стреляного воробья в стае важных голубей. Организаторы заботливо устроили нас в первом ряду. По левую руку от меня сидел Николай Борисенко, помощник губернатора по делам ветеранов. Справа важно сопел писатель со стажем (как выяснится позже). За спиной, в третьем ряду, расположилась группа поддержки: поэт Николай и прозаик Галина Тузы и, естественно, Елена с профессиональным фотоаппаратом «Никон» в руках. Она с давних времён, ещё с начала нашей супружеской жизни, столкнувшись с навязчивой бестактностью журналистов, старалась избегать общения со СМИ и фотографировала все сама.

Доченька Анастасия отсутствовала. После болезни ей приходилось, помимо текущих лекций, сдавать «ушки», что на студенческом сленге означает «уважительные пропуски». Некоторые из преподов юрфака Северо-Кавказского универа считали, что больничный – это не уважительная причина. Возникал вопрос, а зачем тогда он нужен, этот больничный? Надо было идти на учебу и заразить всех инфекционным заболеванием.

...В небольшом уютном зале тихо играла оркестровая музыка. Я сидел в тёмно-синем костюме и медленно закипал. Мою шею сдавливал воротник нежно-фиолетовой сорочки, плюс еще и подарок наших друзей Андреевых, – серебристый, в мелкую крапинку германский галстук (будь он неладен). В левое ухо, совсем некстати, бубнил Борисенко: «Ты почему орден не надел?». «А ты говорил, что так надо?». «Мог бы сам догадаться». «Сюда-то зачем?». «Вот как раз сюда и надо. Пусть знают, что мы не только солдаты, но и писатели». «Ну, ты-то к светскому обществу не примазывайся, солдафон». «Да пошёл ты...», – улыбаясь, ответил он. «Вы, Иваныч, в чиновничьих кругах – человек уважаемый, но, как известно, мне пофиг, и послать могу куда дальше твоего. Сиди да помалкивай и не делай мозги. Ты здесь всего лишь как сопровождающий».

...Музыка наконец стихла, и, прервав нашу вполне обычную по стилю беседу, задержавшись минут так на десять, торжественная встреча началась. Министр культуры Татьяна Лихачёва, произнеся вступительную речь, сразу назвала мою фамилию. Сцена и, соответственно, ступеньки к ней отсутствовали, поэтому мы с Борисенко быстро и беспрепятственно оказались в центре внимания. Прозвучало ожидаемое: «Награждается! Дипломом лауреата Премии губернатора Ставропольского края известным деятелям культуры и искусства края за 2018 год в области литературы имени А.Т. Губина Климов Вячеслав Анатольевич за книгу «Сон весёлого солдата».

Николай шепнул, теперь уже в правое ухо: «Скажешь?». Я был готов. Уж что-что, а трындеть умею. Наверняка поэтому и повесть написал. Министр вложила мне в руку беспроводной микрофон. В зале было тихо, лишь щёлкали фотоаппараты. Я заговорил негромко и взволнованно о том человеке, премию чьего имени получал сегодня, и о его семье: «Кто бы мог подумать. Ведь 30 лет назад, после войны в Афганистане, мне довелось быть знакомым с семьёй Губиных. Наше общение началось со встречи с главным режиссёром Пятигорского телевидения Маргаритой Губиной. В те годы она вела серию передач «Солдатами не рождаются». Затем, во время моей учёбы в Кисловодском медицинском училище (Губины тоже жили в этом городе), они с мужем Андреем Терентьевичем приходили в гости, а я иногда бывал у них. Андрей Терентьевич подписал и подарил мне свою самую известную книгу «Молоко волчицы». Но вскоре он ушёл из жизни. Затем, в беспринципные 90-е, трагически погибла Маргарита Николаевна. И когда я уже несколько лет жил в Ставрополе и трудился в городской физиотерапевтической поликлинике, по удивительному совпадению работал в одном кабинете с врачом Андреем Губиным-младшим. Однако вскоре он неожиданно умер от сердечной недостаточности...».

В зале повисла тишина, словно люди и стены превратились в одно большое ухо. Грустно выдохнув, выступление свое закончил словами: «Светлая память ушедшим. Здоровья и удачи живущим». Вернув микрофон, обменялся подарками с Татьяной Ивановной, она мне – диплом, я ей – книгу.

Мы с Борисенко уселись на свои места, а министр продолжила приглашать лауреатов и стипендиатов.

Торжество длилось больше часа. На всеобщее обозрние выходили актёры театра имени Лермонтова, танцоры Ставропольского казачьего ансамбля. Художники и поэты, писатели и кукольники.

Вскоре вызвали моего соседа справа. И все сразу узнали, что его перу принадлежат более трёх десятков книг. Причём спрашивать местного писателя об этом никто и не собирался. Его свинцовый голос с вкраплением ноток серого цвета мой мозг отказывался воспринимать (обычно так происходит во время прослушивания не нравившихся песен или музыки): тугой, с заусеницами, словно высохший механизм. И проблема была отнюдь не в возрастных изменениях голосовых связок. Ноты превосходства и собственной значимости выудили из памяти детские ассоциации.

...Совсем давно, в детсадовском возрасте, еще живя в Богословке, я наблюдал, как соседские птицы, правда, не умеющие летать и наверняка дальние родственники заморских павлинов, вели себя аналогично. Индюки, нарушая сельскую тишину и покой, сердито булькали на всю округу. Раздуваясь от надуманного недовольства, они распускали разноцветно-куцие хвосты, отчего становились похожими на мохнатые шары с когтистыми лапками. Казалось, что пернатые вот-вот лопнут и, разлетевшись по переулочку, чудесным образом обернутся маленькими добрыми индюшато-шариками. К моему сожалению, волшебства не случалось, а посему, испытывая к этим птицам не слишком большую симпатию, я всегда обходил забияк стороной. Индюки же, завидев мелкотню-ротозеев типа меня, норовили ткнуть клювом, да куда побольнее.

...Возможно, сейчас я не прав и крючковатого клюва заслуживаю гораздо больше, чем в детстве, но голос... Любой звук имеет цвет. Тем более – звук голоса.

...От нервозности и духоты в помещении спина стала влажной. Я сидел и крутил в руках застеклённую дипломную рамку. Слушал и думал: «Куда тебя опять занесло? Они, возможно, с детства шли к этому событию. А ты...».

А что я? С точки зрения присутствующих, да и, в общем, большинства лицезревших меня на улице или на работе, я просто человек с отсутствием зрения. Хотя многие думают, что всё же с остаточным. Имеющий глаза увидит перед собой твёрдого, как камень, уравновешенного и рассудительного собеседника и навряд ли почувствует истерзанную войной душу. И это неважно, и мне не нужны их жалостливые рассусоливания насчёт бессмысленности Афганской войны, после чего в сотни раз мерзопакостней на сердце. Но захотят ли мои сограждане читать и узнавать правду о солдатских изломанных судьбах? Захотят ли узнать, как от точного пулевого попадания в голову тошнотворным холодцом разлетаются мозги? Человеческие мозги, пусть и противника... Смогут ли они спокойно жить и улыбаться, танцевать и играть театральные роли, когда в память намертво впечатались обезумевшие от болевого шока глаза мальчишки, который, не задумываясь, закрыл собой командира – всё от той же пули, но вражеской, – и напрочь лишился нижней челюсти... Или как другого мальчишку переполовинила итальянская мина, и он, оставшийся без ног, от дикой боли метался по окровавленным камням. Как кричал матом, чтобы ему вернули автомат, и что всё равно он жить не будет. А уцелевшие ребята, чувствующие себя без вины виноватыми, от беспомощной безысходности вжимая головы в плечи, прятали испуганные глаза от разорванного, истекающего кровью боевого друга... Забыть это не под силу даже самому сильному. Забыть нельзя, а вот не повторить подобное можно и нужно. Поэтому надо писать. Даже если душа в лохмотья, даже если большую часть жизни не видишь белого света, даже если без писательского образования и опыта, надо, надо писать...

...Вытирая платочком влажный лоб и нервно поправляя тёмные очки-капли, вспоминал слова редактора книги, Галины Туз – как акт самозащиты, как контраргумент: «Слава, перед лицом литературы мы все равны. Будь ты с литературным образованием и творческим опытом или нет, ей всё равно. А графоманы были и будут всегда...». Погоняло «Графоман» было не совсем понятно, однако обращаться за разъяснениями стеснялся. Наверняка, на культурный манер, это есть своеобразное ругательство.

...Помня, что внутреннее состояние имеет пакостное качество – проявляться на физиономии, всячески пытался вернуть себя в праздничное настоящее. Но, надо признаться, трюк под названием «надеть маску на лицо» практически всегда оставался малоуспешным. А посему у меня было два желания. Первое – побыстрее смыться. Похожие чувства я уже испытывал в юношестве, во время уборочной страды в 1984 году. В тот жаркий летний день прямо в поле пожаловала делегация с переходящим Красным Знаменем. Стоял я перед ними, сжимая флагшток, а за спиной, упершись жаткой в золотистое пшеничное поле, ждала новенькая «Нива». Сослался на простой комбайна, и улизнуть от высоких фраз тогда удалось. На сей раз незаметно исчезнуть из зала навряд ли получится.

...И, наконец, второе желание – нахлестать по фейсу, пусть и настоящему полковнику, Андрееву Сане. За то, что их семейный подарок к Дню защитника Отечества петлёю сжимал мою не привыкшую к этому шею.

...В зале по-прежнему поздравления сменялись рукоплесканиями. Я же, слушая в пол-уха, словно происходящее меня уже не касалось, продолжал размышлять.

«...Кто же я есть, – думалось мне. – Много кто, но с неизменной приставкой «недо». Вот теперь и недоавтор современной прозы». И, желая скоротать время, стал мысленно перечислять: «Недомузыкант. На гитаре играю с седьмого класса. Учились в те годы, передавая единственную шестиструнку из рук в руки. В восьмом классе, когда большая часть учащихся не выучила домашнее задание и соответственно посыпались двойки, математичка Людмила Семёновна Галыгина, нервно завышая тональность и без того тонкого голоса, набросилась на нас: «Ходите с гитарами по подворотням, собак пугаете». Заядлых гитаристов в классе было двое, я и дружок Серёга Дылёв. Ну я, конечно, и не сдержался. С галёрки притихшего класса прозвучала моя собственная точка зрения на проблему: «А это наше личное время, куда хотим, туда и тратим...». За что без промедления, коротко, но настойчиво, мне было велено покинуть класс. Покуда собирал малочисленные канцелярские принадлежности, состоящие из авторучки, тоненькой тетради и дневника, отрицательная атмосфера над склонёнными головами восьмиклассников продолжала нагнетаться. Времени на сборы потребовалось минимум. Не торопясь, демонстративно набросив на правое плечо модную сумку из мешковины с изображением и надписью «Зорро», я двинулся на выход. Распалённая Людмила Семёновна, по-прежнему на повышенных тонах, обещала разгильдяя (то есть меня) не допустить к экзаменам по геометрии и алгебре, а ведь до выпускных испытаний оставалось всего два месяца.

С того дня, в свободное от познания математики время, бродил я по школьному двору. Погода уже наладилась, и весна буйствовала под стать мне. Классный руководитель Нина Андреевна Березникова уговаривала извиниться. На низкую оценку в подготовке домашки я был согласен. Но на публичное унижение с переходом на личности – нет. Пару раз побывал и в директорском кабинете. Мораль всегда начиналась с одного и того же – моей стрижки. Волосы я отрастил практически до плеч, однако шевелюра всегда была чисто вымыта и аккуратно причёсана.

Просить прощения я отказывался. И, когда уровень предъявляемых аргументов и терпение директора Нины Васильевны Толмачёвой падали на ноль, воспитательный процесс заканчивался практически одинаково – угрозами, что из-за внешнего вида меня вообще не допустят к экзаменам. В ответ я молчал и улыбался, улыбался и молчал. Как мне казалось, вид у меня был вполне приличный и даже привлекательно-неординарный. К чему-либо, помимо длинных волос, придраться было трудно. Мой имидж – всегда наглаженные брюки со стрелками и чистая сорочка. Ну, пусть по фасону и цвету они далеки от школьных, однако чёрный низ – светлый верх вполне соответствовали, как это сейчас называют, дресс-коду.

За месяц до экзаменов две Нины, директор и классный руководитель, всё же уговорили, но не меня, а Галыгину, уступить, и, восстановив нормальный ход событий с молчаливого её согласия, я стал посещать уроки. Экзамены сдал на четвёртки, но коротко подстригся лишь спустя полгода, а гитару не оставляю и по сей день, хотя нотной грамотой так и не овладел. Сочинить десяток мелодий для песен – это еще не композитор. Оттого-то считаю себя недомузыкантом. Написать пятёрку-другую песенных текстов, да пару стихов – это ещё не поэт. Значит, и недопоэт...».

...Между тем торжественное мероприятие шло согласно раннее утверждённому плану: радостные победители, поздравительные речи и овации. Мои мысли, цепляясь одна за другую, текли параллельно этому, своим чередом.

«...В армию забрали в танковую учебку. Звание сержанта получил, но в Афганистане попал в сапёрную роту. Быстро, практически в боевых условиях, как это всегда бывает на войне, переучился в инструкторы минно-розыскной службы. Проще сказать, в минёры-кинологи. Опять-таки, недотанкист и недокинолог...

По гражданской специальности – медбрат по массажу. Но в медицинское училище поступил не по призванию, а исходя из создавшейся жизненной ситуации. Тяжёлое ранение поставило довольно жёсткие рамки. Значит, и недомедик.

Владею навыками вождения и люблю технику, но по той же самой, зрительной, причине, водить не могу. А значит, и недоводитель. Солдат, награждённый офицерским орденом. И снова – недо... А может, наоборот, – «пере...». Орден этот солдатам вручается довольно редко и чаще посмертно. Но я выжил... Нужно всего лишь сменить фокус зрения, и тогда конфликт мечты и реальности перейдёт в самопознание, главным вопросом которого и является вопрос – кто Я? И слова, звучащие подобно упрёку, что каждый должен заниматься своим делом, теряют силу и превращаются в хлам. Да и кто точно и безошибочно скажет, где оно, твоё дело, покуда сам не рискнёшь?..».

«Ну а дублёнки-то купил?», – вполне резонный вопрос задаст любопытный читатель. «Нет, не купил. За окном по-весеннему птички поют, скоро распустятся и запахнут цветочки. До холодов время имеется». «Так и скажи, что деньги зажал. Брехун...». «Ты давай, болтай, да не забалтывайся. Не зажал. Все 200 штук премиальных ушли для доченьки и супруги на туристическую поездку в Италию».

Вот подробности. Февральским вечером, возвращаясь с праздничных мероприятий по случаю, о котором уже было сказано ранее, колона из нескольких десятков автобусов двигалась в сторону Звенигорода. Ноги гудели от усталости. Электронный шагомер за прошедший день накрутил девять километров пути. Казалось, уже в тысячный раз за минувшие сутки в кармане завибрировал телефон. В автобусе звучали военные песни, поэтому пришлось добавить громкость наушника. Звонил однополчанин Александр Ким, с которым, правда, мы общались только заочно, а перед поездкой договорились встретиться и наконец познакомиться. Но в многотысячной толпе, как у памятника на Поклонной горе, так и в Большом кремлёвском концертном зале, увидеться не удалось. Посожалев о несостоявшейся встрече, он с улыбкой в голосе сказал: «Впечатлён твоей книгой, словно вновь побывал в долине Кундуза». Затем, уже посерьёзнев, перешёл к делу: «Слава, я много думал, несмотря на твоё ранение, тебе будет это под силу». И предложил поучаствовать в международном автопробеге «Афганское братство без границ» Москва-Душанбе-Москва, посвящённом 30-летию вывода советских войск из Афганистана. Организатор автопробега, протяжённость которого – 11 тысяч километров, – Благотворительный фонд ветеранов боевых действий «Кундуз-149». Цель – объединить афганцев из России, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Казахстана. В программе запланировано посещение 13-ти городов, где будут даны концерты «Ветеранов группы «Каскад», организованы встречи с родными и близкими погибших однополчан, ветеранами Афганистана, а также выставки – с последующей передачей работ школам– художника из Украины, тоже афганца Василия Вознюка».

...Музыка автобусе ненадолго стихла, и из хвоста салона послышался звон «пушнины», как мы в юности почему-то называли бутылки с алкоголем. Землячки из Осетии лили себе бальзам на душу и тело.

В телефонном наушнике Ким пулемётно выдавал инфу: «В автопробег планируем выдвинуться в апреле, на двух микроавтобусах, в количестве 15 человек, чьи кандидатуры пройдут тщательный отбор. Ну и наконец главная наша цель – посещение 201-й российской военной базы, которая после выхода из Афгана переведена в Душанбе, где и состоится, можно сказать, основная встреча с военнослужащими нашего гвардейского полка. Об автопробеге будет снят документальный фильм».

...Выслушав столь неожиданное предложение, я почувствовал, что у меня буквально закипают мозги, и усталость как смахнуло рукой. Дождавшись паузы, поблагодарил Александра за отзыв о книге, который так необходим писателю, будь то положительный или отрицательный, и задал вопрос: «В чём ты видишь моё непосредственное участие?». «В каждом городе, в школах, гимназиях и кадетских корпусах ты будешь проводить уроки мужества и творческие встречи с детьми как автор повести».

На том и расстались, Ким пообещал позже перезвонить, а я попросил дать время подумать. Хотя, по большому счёту, уже, можно сказать, согласился.

И вот, приехав домой, сидя за ужином в семейном кругу и ещё не остыв от прошедшей четырёхдневной поездки, озвучил новость. Елена, стоявшая у газовой плиты, так и «зависла» от услышанного. Затем, словно очнувшись от ступора, повернулась и произнесла страдальческим голосом: «Климов, я тебе удивляюсь. 25 лет живу с тобой словно на вулкане. И как тебе это удаётся: находить приключения?». «Они меня сами находят, я просто не сопротивляюсь». «И как ты себе это представляешь? Ехать на целый месяц с незнакомыми людьми... Я тебя не отпущу...». Сидевшая рядом за кухонным столом доченька спокойно и уверенно произнесла: «Ага, давай-давай...». Мол, помечтай, мамочка! Если папа решил, навряд ли его что остановит. И, надо признать, так оно и бывает.

Но компромисс был найден. Я предложил план, обдуманный по дороге домой. Они едут в туристическую поездку в Европу, куда захотят, а я – на таджико-афганскую границу.

...Однако автопробег по не зависящим от участников причинам откладывался. Лишь когда девчата выбрали направление (Италию) и оплатили тур, тогда я признался в нестыковке поездок по времени. И сразу поспешил их успокоить, что заняться мне и дома есть чем, к примеру, необходимо закончить вот этот рассказ. «А как же ты будешь один, что будешь есть, кто повезёт тебя на работу?», – спросили Елена и Настенька. «Не переживайте, всё будет чики-пуки. Да мне только свистнуть!», – постарался я успокоить девчат. «Я тебе свистну. Нашёлся свистун...», – мгновенно домыслила Лена. «Ты это о ком? Я о друзьях-товарищах, проверенных временем. На работу и обратно попрошу Андреева или Борисенко. С питанием тоже не вижу проблем. В кисловодской общаге, когда учился, выжил, а в домашних условиях – тем более выживу. На первое время вы приготовите, а в последующие дни вспомню забытые кухарные навыки. Да и всегда есть на подхвате Витёк Алембаев, не изменяющий старо-армейскому принципу: «Бронепоезд пропьём, но Родину не предадим!» – не зря же он носит неуставное, но почетное звание десантника – Рекс-ВДВ.

...На том и порешили: они едут на первомайских праздниках, а я – в сентябре. Но вновь умолчал о том, что основная причина поездки на Восток – давнее желание вновь почувствовать землю Афганскую, прикоснуться к ней. Конечно, если удастся, ведь желание, можно сказать, каждого из афганцев в официальные планы путешествия не входит...

Сумасшедший?! Просто контуженный (справка имеется)...

Пыль дорог на вкус и цвет гораздо приятней плесени нытья и бездействия. По крайней мере, лично для меня...

Ставрополь. Апрель, 2019 год.