Текст книги "Незнакомец из тринадцатой квартиры, или Похитители ищут потерпевшего… (с илл.)"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава XIII. Ночные приключения. Выстрел в пещере

Мы выходим на балкон. Достаем из-под ящика еще днем спрятанную веревку, привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы для какой-то романтики. Боже сохрани! Просто мы вынуждены спуститься с балкона по веревке, потому что в двери выйти невозможно – некому за нами запереть.

Да и тетка на ночь ключ к себе в комнату забирает.

Второй этаж – совсем не высоко. А лазим мы, как обезьяны. Еще и узлов на веревке понавязали, чтоб легче было.

Везде темно, лишь на пятом этаже светятся два окна, как будто глаза самого дома. Там мелькают фигуры и слышится музыка – наверно, справляют новоселье (прошла только неделя, как дядя с тетей переехали в этот новый дом у Печерского моста). И оттого, что где-то рядом люди не спят, а веселятся, ночное наше путешествие кажется мне уже не таким страшным и необычным.

Придает мне духу еще и то, что в кармане я крепко сжимаю пистолет – стартовый пистолет дяди. После долгих раздумий и колебаний мы решили его все-таки взять на всякий случай. Но раз уж мы твердо решили быть всегда честными, то написали дяде письмо и положили его вместо пистолета. Вот это письмо:

Дорогой дядя Гриша! Простите и не сердитесь, что мы взяли ваш стартовый. Он нам до зарезу нужен! Мы идем на серьезную операцию. Может, и не вернемся. Тогда ищите наши тела в подземельях Лавры. Иначе мы не могли.

Дело идет о нашей чести. Мы обязательно должны вернуть одному человеку его вещь. Мы не хотим, чтоб нас считали ворами.

На всякий случай прощайте.

Павлуша, Ява.

А костюм мой новый перешлите тогда маме.

Ява.

А мой велосипед пусть отдадут двоюродному брату Володе.

Павлуша.

Что ни говорите, а ночью в Лавру, к могилам, где всякие мертвецы, страшно идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещенных, от музыки их веселой. Но нужно спешить!

Мы сели в какой-то пустой трамвай, который со скоростью, по-моему, вдвое большей, чем днем, помчал по улицам, все время тренькая на ходу, как будто со страху. Сошли мы на площади Славы – там, где вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый Валькин двор. (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон видит!)

Прошли за флигель и тропкой, что вилась среди цепкой колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало все сильнее и сильнее. И что это за свойство такое у темноты – каждый кустик населять ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот кинуться на вас. Даже места, днем веселые и светлые, кажутся ночью страшными и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и днем-то не очень весело заходить.

Внезапно, словно извещая кого-то о нашем приходе, покатился с неба звон. Раз… Другой… Третий… Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту. Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..

– Ча… часы на Лавре… двенадцать бьют! – прошептал Ява.

Мы пошли дальше. Мы не сговаривались, но оба старались ступать как можно тише, почти беззвучно – будто хотели, чтобы не услышал тот, кто подстерегал нас за каждым кустом. По спине и затылку бежали мурашки, словно чьи-то руки тянулись к нам из темноты и щекотали сзади. Я старался не оглядываться, чтобы вдруг не увидеть зеленые глаза.

Когда мы были уже у самых ворот, в кустах что-то зашуршало, там кто-то метнулся и вскрикнул. Мы присели, затаились, втянули головы в плечи. И я так стиснул пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что спусковой механизм у этого стартового рассчитан на спортсменов и очень тугой, а то я наверняка бабахнул бы с перепугу у себя в кармане. Пропали бы тогда мои новые шевиотовые брюки.

Прошла минута. Никто не нападал. «Это, наверно, кто-то из Будкиных друзей», – решили мы, подняли головы и расправили плечи.

«Нельзя, чтоб они решили, что мы боимся, – подумал я, – нужно идти, печатая шаг, и смеяться…» Но мои ноги не слушались, и на плоских камнях сводчатого подворья «Звонницы на Дальних пещерах» пошли опять по-кошачьи – тихо и беззвучно. А смех так глубоко застрял у меня внутри, что даже сам я его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробия на могиле генерала Кайсарова вдруг донесся приглушенный голос:

– Да перестань… Раз уж так, заведем – и все… Никто уже не придет… Просто не смогли выйти из дому. Точно…

Голос был знакомый, но не Будкин.

– Ошибаетесь! Мы пришли! – неожиданно громко сказал Ява.

Я даже вздрогнул.

– Га! – будто испуганно гакнули за надгробием. И на фоне неба над каменной глыбой появились три головы.

– А… это вы, – послышался голос Будки, в котором звучало, как мне показалось, не то разочарование, не то недовольство – будто он ждал кого-то другого.

Они вышли из-за памятника. Будка, за ним небольшой хлопчик, которого мы заметили еще во время драки, и высокий, худощавый малый в черной маске – должно быть, «чувак».

Я невольно вздрогнул: что ни говорите, а черная маска ночью, да еще в таком месте, производит нехорошее впечатление. «Да, приходится вздрагивать чуть не каждую минуту. Если дальше так пойдет, то я буду непрерывно дергаться и дрожать как в лихорадке. Нужно взять себя в руки», – подумал я. Но брать себя в руки было не так-то просто – не давался я себе в руки!

– Фонарики у вас есть? – спросил Будка.

– Нету.

– Это плохо.

Конечно, плохо, мы и сами знали. Но что поделаешь?.. Как назло, тот «динамический», что я когда-то подарил Яве, сломался, а «батареечного» мы как-то по глупости не достали и у дяди дома не было (вот если б знать, что у нас будут такие ночные приключения!). На всякий случай взяли мы коробку спичек. Да разве сравнишь спички с фонариком!

– Ну ничего, у нас есть, как-нибудь обойдемся.

Мне показалось, что Будка был даже рад тому, что у нас нет фонариков.

– Идем! – не давая нам опомниться, сказал Будка.

Мы вышли со двора Лавры за крепостную стену. От самого подножия стены сбегала вниз деревянная узенькая лесенка с перильцами.

Над лесенкой нависли ветви деревьев, темно было, хоть глаз выколи, и казалось, что мы спускаемся в самую преисподнюю.

Откровенно признаться, мне было страшно и очень хотелось как-то дать понять этим крокодилам, что у меня есть пистолет, и если они что-нибудь, то я… Но как это сделать, я не знал.

Будка и «чувак» освещали дорогу карманными фонариками, но от этих двух дрожащих пятен света, что прыгали по ступенькам, было, по-моему, еще страшнее. Спустившись вниз, мы почему-то снова начали подниматься вверх (и опять-таки вдоль стены Лавры). Поднявшись немного, свернули направо и пошли по асфальтированной дорожке, которая извивалась между ветвистых деревьев. Шли молча. Наконец я отважился и шепотом спросил у Будки, который шел рядом со мной:

– А почему этот… в маске?

– Для конспирации, – таинственно прошептал Будка. – Я же вам говорил – его милиция ищет…

«Тю, – подумал я, – по-моему, в наши дни черная маска не только не маскирует, а наоборот. Если ты идешь, как все, то еще можно как-нибудь проскользнуть, чтобы тебя милиционер не заметил, а если ты в черной маске, милиционер тебя тут же – цап! – и в отделение».

И вдруг меня стукнуло, что теперь-то самое время сказать.

– Ничего, – говорю, – милиция нам до лампочки! У нас кое-что есть! Вот посвети.

Будка направил свет фонарика на мой карман, и я наполовину высунул стартовый пистолет.

– Что?!

– Да ведь мой дядя… (Тут я чуть было не сделал промашку, чуть было не сказал «в милиции работает», но вовремя спохватился – только ведь было «милиция до лампочки».) Ведь мой дядя пограничник, – говорю. – Так вот мы и прихватили у него на время «Макарова»… Как раз на случай милиции…

– А… а это… это здорово… это хорошо… – промямлил Будка. Такого он никак не ожидал.

Ява пристально посмотрел на меня – он стоял совсем близко, и при свете фонарика я хорошо видел его взгляд. Он означал: «А как же наш уговор насчет вранья и щелчков?» Я в ответ кивнул: «Не бойся, мол, все правильно; если врагу говорят неправду, то это никакая не брехня, а тактика…»

«Чувак» и другой малый шли впереди, нашего разговора не расслышали и ничего не поняли. И когда мы двинулись дальше, Будка как бы ненароком оторвался от нас и приблизился к «чуваку».

– Что там такое? – тихо спросил «чувак».

– У них пушка, – совсем тихо сказал Будка, думая, что мы не услышим.

Но у меня такой слух…

– Настоящая? – встревоженно прошептал «чувак».

– Системы Макарова… У него батька пограничник.

– Да?.. Она, наверно, без патронов.

Больше перешептываться они не смогли, так как мы их нагнали. Мы сделали вид, что ничего не слышали. То, что они пришли в замешательство, было ясно. И это хорошо! Пусть знают, что с нами шутки плохи. Если они задумают что-нибудь, мы им…

Мы свернули с асфальтированной дорожки и пошли по склону вниз, продираясь сквозь заросли. Потом остановились… При тусклом свете карманных фонариков мы увидели выложенный старым замшелым кирпичом вход в какой-то подземный коридор. Выбегая оттуда, журчал у нас под ногами ручеек.

– Вот она… пещера Лихтвейтеса, – торжественно сказал Будка.

– Лейхтвейса, – не без ехидства поправил Ява. (Конан-Дойла мы знали не хуже их!)

Из пещеры «Лихтвейтеса» пахнуло сыростью и холодом. И мне показалось, что оттуда тянет могилой. Бррр!..

– Так, может, мы тут подождем, а он вынесет? – кивнул я на «чувака».

– Ну, если вы боитесь, пожалуйста… – насмешливо сказал Будка.

Вот гад! Ну ладно!

– Идем! – скрипнув зубами, сказал я.

Что бы там ни было, я должен достать часы!..

– Идем! – сказал Будка.

Первым в пещеру, пригнувшись, вошел «чувак», вторым Будка, потом я, за мной Ява, последним должен был идти маленький. (Но как потом выяснилось, он в пещеру даже не заходил, а сразу пустился домой.)

Подземный коридор был невысокий и узкий, идти можно было только гуськом, пригнувшись. Мы шлепали босыми ногами по мокроте, ноги сводило от холода. Я вдруг остро почувствовал, что я под землей, – вокруг меня сырость, потемки и страх. И земля будто давит на меня, душит сверху, со всех сторон. Ну точнехонько как в могиле.

«Чувак» и Будка, которые шли друг за другом впереди меня, освещали себе дорогу фонариками и сливались в один двуголовый, четверорукий и четвероногий силуэт. Мы повернули один раз, второй – вправо, влево… Мне уже казалось, что вот-вот (как это всегда бывает в приключенческих романах) мы выйдем в высокую, освещенную залу пещеры, где в большом сундуке с награбленными сокровищами лежат «наши» часы… И вдруг…

Вдруг мне словно накинули на голову одеяло. Двойной силуэт «чувака» и Будки исчез. Сплошная непроницаемая тьма окутала меня. Я невольно остановился. И сразу почувствовал, как Ява наткнулся на меня сзади.

– Что? – приглушенно спросил он.

– Эй! Где вы? – сдавленно крикнул я. И замер, напрягая слух.

В ответ ни слова. Только черная, холодная подземная тишина. Лишь где-то в глубине этой тишины слышался шум воды – как будто из водосточной трубы.

– У-у, гады! – в отчаянии крикнул я. – Стой! Стрелять буду! – и, выхватив из кармана пистолет, что есть силы нажал на спуск.

Ба-бах! – полыхнув молнией, прогремел выстрел.

– Атас! – испуганно закричал кто-то совсем близко.

И что-то захлюпало по мокроте, будто десятки жаб бросились врассыпную. Потом вдалеке что-то шлепнулось, кто-то вскрикнул – и звук потонул в бездонной тишине.

Ява зашуршал спичками, вынимая коробок из кармана. И вдруг – ой! – что-то упало в грязь.

– Упустил, – растерянно прошептал Ява.

Я слышал, как он шлепал рукой по слякоти, разыскивая. Но напрасно – спички наши уже никуда не годились. И тут я почувствовал весь ужас и безвыходность нашего положения.

Мы были без огня, одни в запутанном подземном лабиринте, в полнейшей темноте. Выбраться отсюда можно было только наугад. Но можно было и совсем заблудиться. А если учесть, что в таких пещерах часто живут ядовитые змеи, летучие мыши, гигантские крысы и другая погань, то…

– А ну бахни еще раз, я найду… – жалобно сказал снизу Ява.

Я судорожно нажал на спуск. Ба-бах!.. На какой-то миг при вспышке я увидел виновато опущенные плечи моего друга. «Как он теперь, должно быть, переживает, что уронил спички», – подумал я (в минуту беды всегда сочувствуешь другу).

Внезапно где-то рядом раздался дрожащий Валькин голос:

– М-мальчики, не стреляйте! Что вы делаете?!

Валька! Откуда она здесь?!

– Э-эй! Где ты? – радостно крикнул я.

– Т-тут… – И в нескольких шагах от нас, за Явиной спиной, неожиданно вспыхнул фонарик.

– Да ты с фонарем! Вот здорово! А то мы спички потеряли, – бодро заговорил Ява, приосаниваясь. И он – в который уж раз – гордо глянул на меня: скова его Валька нам пригодилась. Да еще в такую минуту! Это уж прямо как в кино…

– А ты-то как здесь очутилась? – спросил я.

– Да потом… Идемте отсюда… Тут так страшно…

Да и то правда, поговорить мы еще успеем. И мы торопливо зашлёпали к выходу.

У-ух!.. Как же хорошо из подземного, промозглого холода попасть в теплые объятия звездного летнего неба! И какими симпатичными кажутся эти хмурые темные деревья! Насколько лучше все-таки на земле, чем под землей!..

– А что это вообще за пещера? – спросил я, озираясь на черную разинутую пасть подземелья.

– Да это же дренажная система. Для отвода подземных вод, – сказала Валька.

И от этих будничных слов «дренажная система» подземелье сразу потеряло свою страшную таинственность и стало понятным, чем-то вроде канализации (хотя я и в канализацию ночью б не полез).

– Так что ж, они вас завели и бросили? Да? – спросила Валька.

– Да кто их знает, – пожал я плечами. – Они попрятались и молчат. А когда я стрельнул, они: «Атас!» – и побежали. Кто-то из них даже шлепнулся по дороге! Аж загудело!.. Если бы у нас был фонарик…

– Ой, мальчики! – схватилась Валька руками за щеки (даже фонариком себе по виску стукнула). – Там же колодцы! Может, он убился!..

– Что? Какие колодцы?

– Да дренажные! Вы слышали, вода шумит? Там идет коридор, а потом – раз! – колодец, а потом снова коридор. Там, где вы были, один ход на склоны выводит, а другой – к колодцу. А колодец глубокий, метра два, а то и больше. Он, мальчики!

Мы с Явой переглянулись.

– Идем? – сказал Ява.

Я кивнул.

Это было все равно что утопленнику, которого только-только вытащили, снова лезть в воду.

– Дай фонарик, – сказал я Вальке.

Держа в одной руке фонарик, в другой пистолет, я сделал резкий выдох (как на старте) и первым нырнул в подземелье. Как-то уж так получилось, что во всей этой истории мне приходилось быть впереди. Из-за меня заварилась вся эта каша с часами, мне ее первому и расхлебывать!

Я шел и чувствовал себя разведчиком, что идет на смертельно опасное задание. Мне не было страшно ни капельки. Сзади сопел Ява, за ним шмыгала носом Валька. И вообще… мы же идем по самой обычной дренажной системе. Подумаешь! Только чего это так тенькает под ложечкой? Вот еще эта «подложечка»!.. Тенькает, когда ее не просят… Ничего ведь страшного!.. Мы же идем вытаскивать Будку, который, может быть, убился, упав в колодец. Ой! Чтоб тебе!.. Прямо из-под ног у меня скакнула в сторону здоровенная жабища. Тьфу!

А вот и то место, до которого мы было дошли. Конечно! Вон еще и спички наши размокшие лежат. О, тут коридор заворачивает и разветвляется! Теперь ясно: они погасили фонарики и бросились за угол. А потом, когда я стрельнул, кинулись наутек. Один побежал этим коридором. А может, они оба побежали сюда? Тогда никто ни в какой колодец не падал и не убивался, и мы только зря идем. Ну и прекрасно! Что ж, разве я хочу, чтоб кто-то убивался? Боже сохрани! Но все-таки нужно пойти туда, к колодцу. А что, как… Шум воды сильнее и сильнее. Какая там водосточная труба, это уж самый настоящий водопад! Луч фонарика упирается в кирпичную стенку колодца, который, пересекая коридор, тянется сверху вниз. Я осторожно подхожу. И почему-то сначала смотрю вверх. Метра на три надо мной светлеет круг звездного неба, перекрещенный толстыми железными прутьями решетки.

Я направляю фонарик вниз. Сперва я вижу светлое, выбитое водопадом кирпичное дно колодца – там никого. И я уже решаю, что все в порядке. Как вдруг… Тут я чуть сам не упал в колодец от страшной неожиданности. Прямо под ногами у себя я увидел мокрое лицо Будки. Вцепившись растопыренными пальцами в пазы между кирпичами, он едва держался на отвесной стене колодца сантиметров за двадцать от края, где я стоял. Он промок до нитки – водопад задевает его по левому плечу. Я еще не понимаю, что он делает, но мне ясно: еще миг – и он сорвется вниз. И я рывком ложусь прямо в воду, не успевая сказать ни слова, только сунув назад Яве фонарь и пистолет. Обеими руками хватаю Будку за плечи. И только тогда хриплю:

– Ява, передай фонарик Вальке и помоги!

Еще мгновение, и Ява шлепается на живот рядом со мной. И уже вдвоем мы держим Будку за плечи. Теперь он не упадет, не сорвется… Но вытащить его вверх вот так, лежа, мы не можем: он слишком тяжелый, а мы не геркулесы. Мы лежим и держим. Вода затекает нам в штанины, льется по всему телу и через ворот рубашки выливается в колодец. Что это такое, поймет лишь тот, кто испытает… Добавлю только, что вода ледяная.

– Мальчики! Ой! Что там? Ой! Ну скажите! – ойкала Валька, подпрыгивая сзади нас. Наши тела мешали ей подойти и самой заглянуть. И она, наверно, так и пошла бы по нашим телам (вы же знаете девчачье любопытство!), если бы не ухитрилась как-то поставить между нами свои ноги: сперва одну, потом другую, потом снова – уже прямо возле моего носа… И наконец заглянула.

– Ой, Будка! Ой, Будочка! Ой, держись! Да лезь же, лезь! Ну тут же мало осталось. Ну пожалуйста, Будочка… Ну еще немного… – надрывалась она.

Я уже хотел крикнуть ей, чтоб она замолчала (кудахчет, как наседка, тоже мне помощница!), и вдруг почувствовал, что Будка лезет…

Валькины причитания подействовали на него больше, чем наши усилия. А усилия наши были прямо-таки титанические. Я так тянул, что казалось, вот-вот у меня что-то лопнет в груди. Я только тут понял, какие же мы с Явой слабаки. А мы-то себя воображали Власовым и Жаботинским среди васюковских ребят. Ведь мы выжимали кусок рельса, в который звонят на обед в нашем селе, – Ява девять, а я семь раз… А «запорожец» Карафолька еле-еле три раза, а уж Коля Кагарлицкий так и совсем выжать не мог. И когда мы сжимали свои бицепсы, ведь они нам казались тверже, чем тот рельс. А теперь… В голове у меня почему-то все время крутятся слова: «Ох, нелегкая это работа – из болота тащить бегемота…», «Ох, нелегкая это работа – из болота тащить бегемота…», «Ох, нелегкая это рабо…» Ну прямо как испорченная пластинка… Вот ведь бывает: прицепится какая-нибудь песня или слова – и крутятся, крутятся, крутятся в голове.

Будка уцепился руками за край колодца. Мы уже не лежим, мы стоим на коленях и тянем, тянем, тянем из последних сил. Валька тоже вцепилась одной рукой в Будкин ворот и тоже тянет. Вот уже Будка уперся руками, вот уже коленями встал на край… У-ух… С дрожью в ногах от усталости я поднимаюсь.

– Идемте, идемте быстрее на воздух… – затараторила Валька. – Вы все такие мокрые! Вы же простудитесь…

– Постой! А ну посвети, посвети… – нагнулся Ява. – Пистолет… Я его где-то здесь бросил… где-то здесь… Вот!

Он поднял мокрый, в грязи пистолет. Будка взглянул:

– Стартовый? Я – с-сразу догадался, – сказал он, лязгая зубами и шмыгая носом.

«Чего же ты тогда так драпанул, что прямо в колодец угодил?» – подумал я. Но промолчал. Неудобно было…

– Идем, идем… Вы же заболеете… Там поговорим, – тянет нас Валька.

Да мы и не собираемся тут задерживаться – мокрая одежда липнет к телу, зуб на зуб не попадает. И вот снова теплый и такой легкий-легкий воздух охватывает меня со всех сторон.

– Мальчики, выжимайте! Немедленно выжимайте одежду! Я отвернусь… Я не буду на вас смотреть… Вы что, ненормальные?! Немедленно выжимайте! Я уже отошла и отвернулась… Ну!

Ну и упрямая она! И вот мы стоим и выжимаемся. Все остатки сил, что у нас еще были, мы вкладываем в то, чтобы выжать воду из своих брюк и рубашек. Вода журчит на землю. Мы кряхтим и сопим. А Валька стоит в отдалении спиной к нам и, не оборачиваясь, командует:

– Лучше, лучше выжимайте, не ленитесь…

– «Лучше»… Какая умная! – скриплю я.

– Сама бы попробовала… Когда оно не выжимается, – бурчит Ява.

– Говорить легко… – подает голос Будка.

И то, что мы все трое одинаково голые, и то, что все лязгаем зубами и бурчим на Вальку, – все это объединяет нас с Будкой. И я не чувствую почему-то той злости и ненависти к нему, что раньше, хотя он заставил нас пережить это страшное подземное приключение. И с часами еще ведь неизвестно что…

И вот что удивительно: если ты сделаешь человеку что-нибудь хорошее, он тебе становится приятным. И наоборот: тот, кому ты сделал что-то плохое, неприятен тебе.

– Где час-ы-ы? – не столько спросил, сколько пролязгал я зубами, выкручивая штаны.

– Есть, не волнуйся… С-сейч-а-ас получишь… – залязгал в ответ Будка, выжимая рубашку. – A-а, да это такой «чувак»! Б-барахло, а не «чувак»! Смылся… И вообще я про «чувака»… все выдумал. Это Вовка Иванов… Она его знает…

– Как?! А часы?

– Да есть… У него. Они из кармана выпали, когда Вовка тебя с меня стаскивал… Сперва мы хотели сразу отдать, а потом… я придумал вот это самое, с «чуваком», чтоб было интересней… И чтоб вас попугать…

– Ха! – сказал я (мол, кого хотели испугать?!).

– Мы думали завести вас, а когда вы начнете плакать, вывести. Но мы договаривались все вместе это сделать. А пришли только я и Вовка с младшим братом. Ну и…

– Ты думаешь, так легко ночью уйти из дома! – подала голос Валька. – Я целый час в туалете просидела… пока все обо мне забыли и заснули. И тогда – через черный ход. Тебе хорошо, у тебя дома никого, мать в ночной смене. И Вовка с братом на веранде спят, я знаю…

– А ты… ты как тут очутилась? – спросил я, судорожно натягивая штаны (Ява и Будка были уже одеты). Я знал: раз она начала говорить, сейчас обернется. Где вы видели, чтоб девчонка долго говорила, стоя к вам спиной.

– А мне Юрка Скрипниченко ска… Ой! Я не смотрю, я не смотрю! Юрка Скрипниченко сказал. Я только из студии от Максима Валерьяновича приехала (рассказала ему все, что случилось с часами)… Иду – Юрка Скрипниченко. Говорит: «А мы сегодня ночью твоих дружков в пещере давить будем!» Что?! «Как?» – говорю. «А так», – говорит. И рассказал… Ух я разозлилась! «Вы все бандиты! – говорю. – А ты еще и предатель, своих выдаешь…» Он меня за косу… А я его трах по спине…

– Ничего… Мы с ним еще поговорим… А сейчас идем Вовку искать, – сказал Будка. – Он совсем убежать не мог… Ом где-то здесь.

И Будка повел нас по кустам, через цепкий чертополох и жгучую крапиву в яр.

Так вот оно что! Напугать нас хотели… Выдумали все – и про «чувака», и про милицию, и про тайник в пещере. А мы поверили! Как дураки. Как малолетки. Тут и слепому было бы видно, что все это брехня. Подземелье. Двенадцатый час ночи… черная маска… Даже в книжках теперь уже так не пишут. Позор! Ну ж… Пусть только отдаст часы! Это все только из-за часов. Если бы не часы или если бы это были мои часы, я б вообще… Пусть только отдаст часы!.. А что мы ему сделаем?.. Налупцуем? Как-то нет настроения…

– А вы молодцы! – вдруг сказал Будка. – Не побоялись. И часы-то ведь не ваши. Могли бы просто плюнуть, и все. С вами в разведку можно идти.

Ну вот видишь! Как же ты его налупцуешь после этих слов! Медом разлились по нашим сердцам эти слова. Похвала, услышанная от врага, – высшая похвала. Постой, а откуда он знает, что это не наши часы? И только я раскрыл рот, чтобы спросить, как из темных кустов, совсем близко, послышался тихий свист. Будка свистнул в ответ. Зашуршали ветки, и из кустов вышел «чувак» – Вовка. Он был все еще в маске.

– Давай сюда часы! Барахольщик! – приказал Будка.

– А ты-то кто? Тоже мне! Подумаешь! – Вовка снял маску. Это был тот самый долговязый хлопец, который двинул меня тогда по ноге.

– Ты давай, давай, а не болтай! – раздраженно повторил Будка.

– На! Очень они мне нужны… – Вовка вытащил из кармана часы.

У меня радостно забилось сердце. Наконец-то! До последней минуты я боялся, что случится что-нибудь и часов я не увижу.

Будка взял у Вовки часы и протянул мне (видно, он собственноручно хотел их отдать):

– Бери.

– Спасибо! – как-то само собой вырвалось у меня.

– Пожалуйста, – испытывая неловкость, буркнул Будка.

Я не положил часы в карман. Я не доверял больше карманам. Я зажал их в руке и решил не выпускать, пока не приду домой и не положу под подушку. Никакая сила не смогла бы теперь отобрать у меня часы.

Мы пошли назад той же дорогой. Снова возле крепостной стены по узенькой деревянной лестнице, почти в полной темноте, лишь едва разбавленной светом двух фонариков (только теперь один из них был Валькин – Будка свой разбил в колодце).

– Откуда ты знаешь, что часы не наши? – наконец спросил я.

– Мы все знаем… – таинственно сказал Будка.

– Да нет, серьезно.

– Да это ее брат, – он кивнул на Вальку, – сказал его брату, – он кивнул на Вовку, – вот и все. Они дружат.

– А-а…

– Слушай, Будка, – сказала вдруг Валька, – а чего ты полез вверх по колодцу? Ты же мог через нижний туннель выйти на склон.

– А! – махнул рукой Будка.

– Что «а»! Серьезно.

– А что, если бы они пошли не в ту сторону? И заблудились бы? Отвечай потом, так ведь? У них же ни фонарика, ничего.

– И пистолета не побоялся?

– А я бы кричал…

Ты смотри! Да этот Будка почти герой – лез нас спасать! Вот тут и разберись в людях. Вроде бы отрицательный тип, и вдруг… Нет, не так оно просто сказать, что человек – отрицательный тип.

– Слушайте, – сказала Валька, – а как же вы доберетесь домой? Трамваи-то уж не ходят.

– А что там добираться! – сказал Будка. – Спустятся к бульвару Дружбы, а там по автостраде – и до Печерского моста. Я их проведу… до клумбы… Чао!

– Чао! – сказал Вовка.

– Пока! – сказала Валька.

– Бывайте! – сказал Ява.

– Спокойной ночи! – сказал я.

Мы разошлись. Валька пошла в свой флигель (через черный ход). Вовка пошел в Лавру (он жил на территории Лавры). А мы с Будкой прошли через одну большую кирпичную арку, через другую, потом спустились по узкой, мощенной булыжником улочке. И все это молча, без единого слова. При Вовке и Вальке Будка был разговорчивым, а как остался с нами, замолк. Видно, он чувствовал себя очень неловко перед нами. Да и нам хотелось поскорей расстаться с ним. Когда мы дошли наконец до автострады, Будка сказал:

– Идите вот так прямо – выйдете как раз к Печерскому мосту!.. Чао! – и помахал нам рукой.

Страх не люблю, когда слово, сказанное тебе, ты не понимаешь. Эх, что б ему такое ответить? Раздумывать было некогда.

– Цоб! – сказал я.

– Цобе! – подхватил Ява.

Мне казалось, что горожанин Будка примет наш «цоб-цобе» за какое-то жаргонное словечко. И действительно, он самым серьезным образом помахал нам рукой и пошел назад. А мы поплелись по автостраде. Но если вы думаете, что на этом наши ночные приключения закончились, вы зря так думаете.

Мы подошли к дому под теткин балкон. Веревка наша была на месте. Дом спал, даже окна, где справляли новоселье, уже не светились.

Ява по своей привычке хотел было лезть первым. Но я решительно оттолкнул его: забыл, что ли? Я же сегодня предводительствую, вот еще! Дурень я, дурень… Если б я знал! Но я ничего не знал.

Я полез вверх. Дали все же себя знать силовые упражнения по вытягиванию Будки. Тяжело было лезть, ох как тяжело! Я и не думал, что так будет. Все мускулы мои ныли и болели. Руки сводило, плечи будто кто ножом резал, ноги все время теряли веревку, и я беспорядочно сучил ими, как распеленатый младенец. Каких-то три метра – и такая пытка! Хорошо хоть, что дом малогабаритный: высота потолков два семьдесят пять. Подлезая к балкону, я уже пыхтел, как насос. Еще, еще немного, и я схвачусь за железные прутья балконных перил. И вдруг надо мной раздался вопль: «Воры!» – и я увидел что-то белое в черном провале окна (то была комната, где спали дядя и тетя).

…Все произошло так молниеносно, что я не успел опомниться. На балконе возникла, как привидение, тетя в белой ночной рубашке. В руках у нее было что-то черное. Она перегнулась через перила и с восклицанием: «Так вот же тебе!» – опрокинула это черное прямо на меня. Что-то шлепнулось мне на голову и полилось в глаза, за уши, за шиворот, в штаны и до самых пяток. Я почувствовал на губах знакомый сладкий вкус и понял: тетя выплеснула на меня из кастрюли свой любимый вишневый компот, что стоял на балконе. Ошеломленный, едва держась за веревку, я отфыркивался и отплевывался, стряхивая с головы вишни.

Но тетя считала, что это еще не всё. Я вовремя заметил, как в руке у нее блеснул нож. И догадался: сейчас она резанет по веревке, и я шмякнусь на землю.

– Тетя, не режьте!.. – не своим голосом закричал я.

Нож выпал у нее из рук и больно ударил меня рукояткой по макушке. Я не удержался и съехал по веревке вниз. На земле не устоял на ногах и сел прямо в компот, который лужей растекся как раз подо мной. Только тогда тетка наконец закричала сверху:

– Ой, Павлуша, это ты?

– Нет, не я! – проворчал я, сидя в компоте.

Ява не сдержался и отрывисто хохотнул, как будто его кто-то неожиданно защекотал под ребрами.

Тетя совсем опомнилась и запричитала:

– О господи, как же ты здесь очутился? Что тебя среди ночи на веревку под балкон потянуло?! И Ваня тут? Вы что, очумели? Что вы тут делаете?..

– Да не кричите, тетя, людей разбудите! – сквозь зубы проговорил я, поднимаясь с земли и брезгливо обирая со штанов раздавленные вишни.

Тетя наконец смекнула, что она не в бальном платье, а в ночной рубашке и не стоит в таком виде знакомиться с новыми соседями. Сказавши нам: «Идите, я сейчас открою», она исчезла.

Поднимаясь по лестнице, мы хорошо представляли, как должны себя чувствовать бойцы, сдающиеся в плен. Больше всего беспокоило то, что же мы сейчас скажем тете, как объясним свое странное поведение. Говорить правду после всего пережитого просто не было сил – уж очень много пришлось бы рассказывать. Но тетя ведь не отстанет, сказать что-то придется.

– Ява, отменим до утра щелчки, прошу тебя, – слабым голосом сказал я. – Утром на все готов…

– Ладно, – сказал Ява.

Времени было в обрез. Нужно что-то выдумать немедленно. Головы наши работали, как счетное машины, – миллион операций в секунду! Но выдумали мы всего лишь примитивную брехню: будто мы поспорили, кто из нас быстрее заберется по веревке на балкон. А почему ночью? Так ведь днем никто не позволил бы.

И когда тетя, уже в халате, открыла нам дверь, мы очень правдиво выложили ей эту выдумку. Тетя была мужественная, решительная – в этом вы только что убедились, – но добрая женщина и очень меня любила (может, потому что своих детей у нее не было). И она поверила. Компот нам в этом даже помог: тетя не заметила, какой мокрой и жалкой была на нас одежда. Мы все свалили на компот. Для этого я посоветовал Яве обляпать компотом свои штаны и рубашку, как будто и на него попало. Хотя его, чертяку, ни одной вишенкой не задело! Вся порция мне досталась.