Текст книги "Перевал Миллера"

Автор книги: Всеволод Глуховцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– И в ванной то же?

– Совершенно то же, – подтвердил служитель муз.

– Редкий случай! – веско произнес я.

– Редкий? – сильно удивившись, переспросил он. – Вы что же, слышали о чем-то подобном?

– Читал, – поправил я его. – Это следствие каких-то там… атмосферных колебаний. Явление редкое… впрочем, неопасное.

– Правда? – обрадованно ухватился антрепренер. – Вы это наверняка знаете?

Он так просветлел, что мне сделалось неловко за свое вранье.

– Да, конечно! – Я постарался засмеяться и ткнул пальцем в зеркало: – Придется все это хозяйство менять!

Он послушно посмотрел по направлению моей руки.

– Ну, не буду вас отвлекать, – сказал я бодро. – Поменяем не сегодня-завтра, будьте уверены. А временно вам выдадим запасное. Вот, Ирина выдаст.

И я пошел к выходу.

– Да… но что же это все-таки такое?.. – беспокойно осведомился он, следуя за мной. – Это, право, так неожиданно… Насколько я помню, всякое подобное изменение есть результат химической реакции?.. Как вы полагаете?

– Право, не помню, – беззаботно ответил я. – Так давно это было, химия.

Он, кажется, хотел еще что-то сказать, но тут щелкнул замок восемнадцатого номера, дверь открылась и предъявила нам средних лет даму в шелковом халате, шлепанцах и папильотках. Вместе с нею в коридор проникло густое, раздражающе-приторное амбре контрабандных «французских» духов.

– Что случилось? – вполголоса вопросила нас дама, переводя с одного на другого круглые глаза. – Добрый день, господин управляющий, добрый день, Георгий Петрович… Здравствуй, Луша, здравствуй, Ира… Что случилось?

– Добрый день, мадам, – галантно поздоровался я. – Ровным счетом не случилось ничего. Почему вы так решили?

– Ну, как же… – неуверенно проговорила жиличка. – Я вещь слышу: голоса, шум… Мне показалось, будто что-то произошло.

Недоверчивый взгляд женщины остановился на мне. Напрягся Георгий Петрович. Замерли, как заколдованные, горничные. Стало тихо. Все ждали моих слов. Я стал как мыс Доброй Надежды.

Тревога поменяла времена – будущее, никого не спрашивая, заглянуло в человеческие глаза – и люди отшатнулись, испугавшись пустоты его глазниц, и жались боязливой кучкой.

Конечно, они не поняли, что случилось. Разум неповоротлив. Но их сердца были правы. Они услышали тревогу, она была как ночной шорох за дверью.

Я испытал восторг. Я изменился. Но и изменился мир вокруг меня. Качнулся, хрустнули его окостенелые крепления. Где-то что-то выпало. Короткий ветер. По коридорам «Перевала» пронеслись призрачные тени. Я уловил движение иных пространств.

И я улыбнулся так широко, как только мог, и звонко произнес:

– Ну что вы, госпожа Максимова! Что может случиться в нашей гостинице?.. Небольшая техническая проблема, совершенный пустяк! У Георгия Петровича к нам никаких претензий, не так ли?

Я выразительно глянул на Георгия Петровича, и он оказался молодцом. Он понял меня абсолютно точно.

– Да-да, – подхватил он. – Спасибо, Антон… э-э… Валерьянович, простите! Простите, бога ради… Евгения Ивановна, а я ведь к вам как раз хотел зайти.

– Ко мне? Прошу! – приятно изумилась Евгения Ивановна, и все тревожные предчувствия моментально выдуло из ее накрученной на папильотки головы. – Прошу, проходите.

Ирина и Лукерья ожили, неуверенно заулыбались, зашуршали юбками.

– До свидания, – со сладкой улыбкой попрощался я и сказал: – Пойдемте, девушки.

Мы отошли в холл.

– Вот что, – начал я. – Об этих зеркалах никому ни слова. Ясно? Считайте, что ничего не было.

Ирина молча кивнула, а Лукерья с жадным любопытством, с придыханием, спросила:

– А что? Что это, Антон Валерьянович?

Мгновение – одно мгновение! – я боролся: сказать – не сказать – и ревность к тайне победила.

Я напустил на лицо свою сугубую умственность и со значением повторил примерно то же, что говорил Георгию Петровичу:

– Мне кажется, здесь редкое природное явление. Особый случай. Понимаете? Я читал о таком в журнале. Но вы помалкивайте! Неровен час, попадем в газеты… Не надо нам таких сенсаций. Я сам сообщу, куда надо… Анне не говорите ни в коем случае! Она, сама знаете… деревня. Подымет тут крик, разведет панику, потом хлопот не оберешься… Кстати, больше никто не в курсе? Никто не слышал?

Девушки заверили меня, что нет, никто.

– И никаких других помутнений не наблюдалось, в других номерах?

Оказалось, что никаких.

– Хорошо, – заключил я. – Работайте спокойно, не волнуйтесь. Это мои проблемы. Ясно?

Горничные молча и энергично закивали головами, глядя мне в лицо, – Ирина с серьезным вниманием, Лукерья – с восторженным, пугливым уважением. Я остался доволен такой реакцией и повторил:

– Работайте!

Легко, молодцевато сбежал я вниз, в вестибюль. Действие раскручивалось, дразня таинственностью. Я ощутил прилив сил.

– Ну, Федор, – негромко, но приподнято сказал я. – Потолкуем?

– Потолкуем, – согласился он.

– Здесь?

– Да что ж, можно и здесь, если спокойно и вполголоса. Отлучаться-то мне нельзя, верно?.. Да и телефон…

– Да, конечно. Ну, давай, слушаю тебя.

– Нет, сначала вы, Антон Валерьянович. Расскажите мне все по порядку.

Я рассказал. Федор слушал очень внимательно, кивая в такт моим словам.

– Да, – произнес он, когда я закончил. – Так оно и есть.

Он помолчал. Было тихо, кто-то невнятно переговаривался в буфете, слышалось звяканье посуды. Потом он спросил:

– В каком месте они вбили стержень этот… заземление?

– У правой стены, не доходя до основной трубы немного.

Федор быстро посмотрел мне в глаза, сжал губы; как бы в

затруднении постучал ногтем среднего пальца по дубовой крышке барьера. Я почему-то посмотрел на этот ноготь. Он был гладкий, ухоженный.

– А что такое?

– Вы в электричестве разбираетесь? – вопросом на вопрос ответил Федор.

– Нет, – чистосердечно признался я.

– Совсем?

– Абсолютно. Ноль. Заметно?

– Пожалуй, – сказал он не шутя. – Все это, конечно, сплошная липа. С громоотводом. Нет таких громоотводов, не бывает в принципе. Технически безграмотно: примерно то же, что поставить на телегу полевую кухню и сказать, что это паровоз. Эта их конструкция напоминает громоотвод таким же образом… М-да. Не хотел вас впутывать, но… ладно. Теперь я расскажу, а вы послушайте.

Кивком я подтвердил готовность слушать, но тут стукнула дверь, послышались шаги, и из коридора первого этажа вышли двое, очевидно, из числа веселившихся ночью, так как на их лицах лежал явственный похмельный оттиск. Они с нами приветливо поздоровались, мы с ними тоже и молчали, покуда те не вышли на улицу.

– По-моему, нам здесь будут мешать, – сказал я с досадой. – Кто такие, шляются здесь…

– Ничего, я быстро. И тихо. Слушайте же!

И я стал слушать.

– Это было пять лет назад, без малого, в июле. Я тогда служил еще ночным портье. Был на дежурстве…

Да, на дежурстве был ночной портье Федор Баклагин. То лето выдалось дождливым, и тогда, в тот вечер, вскипела бешеная гроза – хлестали молнии, и гром лупил над самой крышей «Перевала», раскалывая ночь.

Уже была ночь: без четверти двенадцать. Гостиница почти затихла, и в полутемном вестибюле портье, сидя у настольной лампы, читал газету и с удовольствием прихлебывал горячий ароматный кофе, заправляясь бессонницей на девять часов вперед. Он читал спортивную хронику, когда раскрылась входная дверь и вместе с усилившимся сразу гулом ливня в помещение вошел высокий человек в плаще и шляпе, в руке он держал черный кейс. С посетителя лило ручьем, плащ его, казалось, вымок напрочь – и портье, вскочив, захлопотал насчет просушки, но незнакомец остановил его, сказав, что решительно ни в чем не нуждается, кроме комнаты, и потребовал номер на третьем этаже. Федор немного удивился и сказал, что имеется свободный люкс, да и на первом этаже места есть. Но пришелец повторил, что ему нужен именно третий, и Федор не стал перечить. Он занес нового постояльца в регистрационную книгу – тот назвался Павлом Константиновичем Миллером, бизнесменом из Петербурга, – взял деньги за сутки и проводил в номер. Миллер был высок и худ, а при полноценном освещении обнаружилось, что у него суровое немолодое лицо с резкими продольными морщинами, выступающим подбородком и орлиным носом. Он так и не снял мокрых плаща и шляпы, не выпустил из рук чемоданчика и с видимым раздражением ожидал, когда же портье уберется прочь. От Федора это не укрылось, и он поспешил ретироваться, пожелав спокойной ночи.

Вернувшись за конторку, он призадумался, допивая остывший кофе: почему приезжий потребовал именно девятнадцатый номер, точно знал заранее, что тот пуст?.. Это было странным. Так Федор дохлебал кофе, ничего не надумал и стал читать дальше. Потом его побеспокоил кто-то из жильцов, потом он воротился и снова взялся за газету… А гроза разбушевалась пуще, она просто неистовствовала, причем как будто над самой головой – и вспышки молний на мгновенье озаряли жутким мертвым светом пустую улицу, залитую потоками воды. Казалось, что не будет этому конца и края, и Федор уже привык к сверканию и громыханию, он снова соорудил себе кофе и только поднес чашку к губам, что гром ударил с такой силой, что здание тряхнуло! Кофе расплескало по столу, а наверху отчаянно задребезжали стекла и что-то глухо рухнуло. Это был необычайный, кошмарный удар! Федор аж содрогнулся, побледнел и вскочил – и пошел смотреть, что там случилось наверху. Он поднялся на второй этаж, включил свет полностью, посмотрел, прошелся на всякий случай по коридору – здесь все было в порядке, все стекла целы и никто не потревожился. Тогда Федор погасил свет и стал подниматься выше.

На маленькой площадке мансарды было темно, а под дверью номера тускло желтела полоска. Постоялец П. К. Миллер бодрствовал.

Федор в нерешительности стоял на предпоследней ступеньке лестницы. Здесь, под крышей, отчаянно завывал, высвистывая, ветер, и крупная дробь ливня молотила по железной кровле. Вдруг за стеною, в номере, отчетливо звякнуло оконное стекло, протянуло сквозняком – и дверь без шума приоткрылась на палец. Она не была заперта. Пол коридора наискось пересек световой лампас.

Федор замер. Что делать? Ветер снова взвыл, стукнуло окно, и дверь прикрылась, спрятав лампас. Федор быстро шагнул вперед, толкнул дверь и вошел.

Окно было распахнуто настежь, и дождевые брызги летели в него косо из-под фронтона наличника, усеивая подоконник. Горел стенной ночник. А посреди комнаты – белым лицом, незрячими глазами вверх – лежал П. К. Миллер. Он был мертв.

Это было ясно до абсолютного спокойствия. В армии Федор был санитаром, и он умел определять смерть с первого взгляда. На полу лежал труп: голыми ступнями к окну, одетый в длинный, до щиколоток, фиолетовый бархатный балахон с открытой шеей и широкими длинными рукавами. По богатому, переливчатому темному бархату были беспорядочно разбросаны шитые золотом таинственные символы: кружки, фигурки и загогулинки; крючок вроде цифры «5», только без горизонтальной черточки, почему-то особенно запомнился Федору.

Он подошел к мертвецу и, опустившись на одно колено, осмотрел подробнейше, не касаясь ничего руками. У Миллера оказались гладко зачесанные назад редкие седоватые волосы. Лицо его было бесстрастно, губы твердо сжаты, глаза смотрели строго в потолок. Федор встал и увидел на столе закрытую книгу – чудную, без названия, в кожаном станинном переплете, заметно потертом. Края страниц были желты. Никогда прежде Федор не видел таких книг. Рядом на скатерти лежал ключ. Федор взял его, вышел, запер дверь снаружи и бесшумно сбежал вниз. Все было тихо, гостиница спала – и прекратилась гроза, только последние дождинки еще слабо сыпали по крыше.

Вернувшись в вестибюль, портье поглядел на часы – без двадцати два – и позвонил управляющему, кратко, без подробностей попросив его приехать. Игорь Николаевич Зелинский был стреляный воробей, он не стал зря орать и бесноваться и учинять телефонные расспросы, а через двадцать минут, ровно в два, был в гостинице. Вместе они поднялись в третий этаж, посмотрели. Положение было затруднительным.

Главная трудность исходила от ситуации, в которую на тот момент сам себя загнал Нестеров. Он сильно влетел с банковским кредитом и теперь прилагал все свое умение, чтобы искрутиться. Кроме того, его обвиняли в мошенничестве при совершении сделок с недвижимостью – через пару недель должно было состояться судебное заседание. И наконец, он баллотировался в Городскую думу. Местные газетчики трепали его, как шакалы льва.

Естественно, что при таких обстоятельствах труп загадочного и пугающего пришельца в «Перевале» явился бы недругам Владимира Карповича таким подарком, о каком они и не мечтали. О, как трубили бы взахлеб газеты о мертвеце, обряженном в невиданную мантию, испещренную каббалистическими знаками! Как ломились бы сюда сволочные репортеры и просто зеваки!.. Какими безумными и дикими подробностями, взвинчивающими тупое воображение обывателей, обрастали бы статьи и сплетни!.. А что насочиняли бы о странной книге!.. Книгу эту, кстати, управляющий и портье пролистали – она действительно оказалась очень старой – и обнаружили в ней сплошной иероглифический текст, без разбивки на главы, параграфы и даже абзацы, иногда лишь прерываемый строками более крупных символов, подобных тем, что были на бархатной мантии… Все это, конечно, было чудно, но куда более непонятным и тревожным показалось отсутствие вещей Миллера: плаща, шляпы, обуви, кейса… Зелинский и Баклагин обшарили весь номер – нету! Потом Федор выбрался на мокрую крышу: оскальзываясь, рискованно лазал там в темноте, стараясь не греметь – нету! А между тем тянуть было нельзя. Время не ждало.

Зелинский принял решение. Собственно, он принял его сразу, как только узнал подробности и все увидел. Предавать дело огласке было немыслимо – а притом все складывалось так, что о происшествии знали лишь двое, которые будут молчать. Ситуация сама подсказывала, что делать. Кто бы он там ни был – чернокнижник или черт-те кто, – теперь это было неинтересно. Теперь это был труп, который надлежало спрятать.

Итак, решение было принято. Федор сбегал вниз и из подсобки притащил керосиновую лампу и большой мешок на молнии, какой используется у медиков для перевозки покойников (позже, в приватных, с глазу на глаз разговорах Зелинский всякий раз диву давался, что же побудило его взять этот мешок – за неделю перед тем! – у знакомого завхоза городской больницы; взял на всякий случай – авось в хозяйстве пригодится, – но потом неизменно заключал, что это было провидение).

Вдвоем они упаковали ужасный груз в мешок, сунули туда же злосчастную книгу, застегнули молнию, потом осторожно закрыли окно, носовым платком досуха вытерли подоконник, вынесли ношу на площадку черного хода и еще раз, с неимоверной тщательностью, прошерстили весь номер, пока твердо не убедились в том, что ни малейших следов пребывания П. К. Миллера в помещении не осталось.

Не зажигая свет на черной лестнице, они, сдавленно пыхтя и оступаясь, отволокли вниз мертвеца, который порядочно-таки оттянул им руки. В подвале имелась лопата, и после часа каторжной работы, спеша, нервничая, весь взмокнув, Федор вырыл в глинистом грунте глубокую яму – и в этой яме, под неровный свет «летучей мыши» и сдавленное, секущееся дыхание двух случайных могильщиков, нашел последнее пристанище непостижимый и зловещий П. К. Миллер.

Затем управляющий и портье перебросали штабель кирпичей на прямоугольник вскопанной и тщательно утоптанной земли – как будто так и было. Через третий этаж они вернулись в вестибюль, заперев все двери, и все сошло благополучно, никто не шелохнулся в гостинице – да и время было самое что ни на есть глухое, темное, четвертый час ночи. Дождь прошел.

Утром, в восемь тридцать, Зелинский выписал Миллера из гостиницы как выехавшего. После чего он позвонил Нестерову и попросил немедленно принять его и ночного портье «Перевала» по делу, не терпящему отлагательств, – и в десять оба они были в рабочем кабинете хозяина. Вполголоса, коротко и ясно Зелинский рассказал о произошедшем. Нестеров зло выругался – только этого не хватало! – однако с принятыми мерами согласился; сказал было, что книгу стоило бы не закапывать, а принести сюда… Но по небольшом размышлении рассудил, что это ни к чему. Скрыто – забыто! Он прихлопнул ладонью по столу, подытоживая беседу, и сказал, что завтра придет как бы с личной проверкой. И действительно пришел, совался во все углы, делал выволочки служащим, потом спустился в подвал, смотрел придирчивым глазом, но не усмотрел ничего подозрительного. Ажур! Он выбрался из подвала и заметил, что теперь остается только уповать на судьбу. Жить – и уповать.

И они продолжали жить. И судьба оказалась милостива. Никто не вспомнил П. К. Миллера, никто не разыскивал его и не интересовался им, и никогда не нашлись его исчезнувшие вещи. Кирпич пролежал три года, пока его не забрали во время ремонта, – и решительно ничего уже не было заметно. А новый штабель сложили в другом месте. И не содрогнулся «Перевал», никакая жуть не тревожила его обитателей, чего, надо признать, несколько побаивались Зелинский с Федором… Скрыто – забыто! Так было до сего дня.

– …сего дня, – завершил рассказ Федор. Снял фуражку, пригладил пальцами волосы и снова надел ее. – Вот так.

– Так, – повторил я. Помолчал чуток. – И кто же он был, по-твоему, Миллер этот?..

– Не знаю, – коротко ответил он. – Не задумывался об этом никогда. Зачем?

Да, подумал я. Действительно, зачем?..

– Но мне ты рассказал. А это зачем?

– Потому что они пришли, – возразил он. – И дело, кажется, скверное. Они пришли через пять лет. За ним… или зачем, не знаю, но пришли. Да.

– Это они? – спросил я. – Ты уверен?

– Да. – Я узнал по «дипломату» сразу. У седого был точь-в-точь такой же «дипломат», как у него. Но не только. Зелинский умер, вы ведь знаете. Месяц как умер. Похоже, они ждали, когда не станет тех, кто сможет распознать их. Время пришло.

– Не понимаю тебя, Федор. Ты ведь жив?

– Жив, – ухмыльнулся он.

– Как же?..

– Меня здесь не было в ту ночь, – сказал Федор, – выдержал паузу и вторично ухмыльнулся. – Во всяком случае, официально. Это было не мое дежурство, я подменял тогда другого сторожа, Мишу Прибылова. Документально дежурил в ту ночь он.

Федор умолк.

– Ну и?..

– Он погиб в аварии два с половиной года тому назад.

Я помолчал, усваивая сказанное, потом спросил:

– Зелинский знал, что ты на подмене?

– Нет. Хотя мог бы, конечно, график дежурств посмотреть. Но не посмотрел… А я не стал ситуацию запутывать. Так все и осталось. Ну а Нестеров тем более не знал.

– Ясно. Да, пожалуй… А… так, выходит, они вбили этот штырь точно в то место, где…

Я не закончил.

– Ну, судя по вашему рассказу, да.

– И присоединили к нему медный провод, который провели в свою комнату… Зачем?

Федор усмехнулся.

– Антон Валерьянович, – сказал он с легкой укоризной в голосе. – Я предпочитаю не задавать себе вопросов типа: зачем, почему?.. Так проще жить. Я думал, что вы уже поняли это.

Я улыбнулся в ответ:

– А то, каким я тебя видел до нынешнего дня, – это тоже из серии: «так проще жить»?

– Точно так. – Федор кивнул вполне серьезно.

– Хорошо! – Я энергически прошелся по ковру, пнув носком ботинка складку. – Тогда попробую я. Пять лет назад сюда является некий… м-м… субъект, имеющий какое-то касательство к потусторонним силам. Так?

– Не знаю, – упрямо повторил Федор. – Я вам этого не говорил.

– Не говорил. Хорошо. Тогда так: я делаю свои оценки на основании изложенных тобой фактов. С этим ты согласен?

– С этим можно согласиться, – признал он. – Только потише… Что-то мы расшумелись.

– Да-да, – понизил голос я. – Итак, предполагаем: является некто загадочный. Что его принесло именно в «Перевал»?.. Да-да, понимаю, это я просто сам себя спрашиваю, риторически, так сказать… Ладно! Мы не знаем. Можем лишь предполагать, что какие-то причины у него были… Равно как и причины занять девятнадцатый номер – именно его и никакой более… Так! Но этого, конечно, мы не знаем тоже, как и того, что произошло ночью… той ночью.

Федор сдержанно засмеялся:

– Вот видите, Антон Валерьянович. Мы не знаем, в сущности, ничего. И этого, строго говоря, не нужно – знать. Факты никогда не объяснят глубин происходящего. Но их связь достаточно говорит нам.

Я несколько секунд задумчиво глядел в пол, затем поднял на Федора просветленный взор:

– Да. Ты прав. Достаточно. Надо думать.

Мир изменился весь. Упали стены, и он стал огромным. Я захлебнулся свежим ветром. НАЧАЛО СКАЗКИ.

– Не надо думать, – мягко возразил Федор. – Надо действовать.

– Что ты предлагаешь? – спросил я.

– Я предлагаю вызвать милицию, – твердо сказал он. – Конечно, если б Нестеров… но раз уж нет, так нет. Нашего участкового нового, как его… Липеева. Вы ведь его знаете, у вас с ним отношения добрые… и без лишнего шума.

– Ты с ума сошел, – сказал я. – Ты представляешь, что это: впутывать сюда милицию!.. А потом: на каком основании мы будем вламываться в номер?!

– Антон Валерьянович, – терпеливо, как дефективному, сказал мне Федор. – Я и сам не любитель фараонов. Но дельце-то тут поганое… Нам с вами вдвоем не справиться. И вламываться не надо. Проверка паспортного режима – святое дело! Постучаться в дверь, проверить паспорта… а там уж по ситуации действовать.

– А что я Липееву скажу?

– Скажите, мол, два подозрительных типа… бдительность, туда-сюда… про провод этот не говорите пока ничего…

– Как же! Они же обязательно скажут, что это управляющий, дескать, помогал нам этот провод тянуть!.. Если уж участкового звать, то надо сразу про этот провод говорить! А представляешь, если все в конце концов раскроется и выплывает наружу и обнаружится труп Миллера, – представляешь, какой будет скандал?!

– А хоть и будет. Карпычу теперь все скандалы ниже пояса. А мы-то с вами ничего про этот труп не знаем… да, собственно, и он тоже, так ведь? Если кто и знал – так это Зелинский и Прибылов. А с них взятки гладки.

– А почему ты полагаешь, что эти… считают, что в курсе только Зелинский и Прибылов? Почему они не включили еще кого-то в круг подозрения?

– Опять «почему», Антон Валерьяныч! – засмеялся Федор. – Опять «почему», да сразу два… Но впрочем, если всерьез, так ведь тут простая логика, я ведь говорил уж: они появились после смерти именно этих двух человек… Это, конечно, тоже допущение… А вот, кстати! – вдруг оживился он. – Скажите мне, Антон Валерьяныч, вот что: открывали они, не открывали свой «дипломат»?

Я призадумался:

– Хм… Ты знаешь… я это как-то упустил из виду… то есть совершенно не вспомню… Хм! Нет, не могу сказать.

– Раз не помните, значит, скорее всего не открывали… нуда ладно. Ну, решайте, Антон Валерьянович! Что делать будем?

– Что делать, – заговорил я решительно. – Делать вот что: давай-ка для начала как следует мозгами пораскинем. Что будет, если мы вызовем Липеева под тем предлогом, что у нас в девятнадцатый номер вселились некие подозрительные личности?.. Рассмотрим возможные варианты. Первый: ничего подозрительного участковый не усматривает, извиняется, козыряет и удаляется. Тогда они скорее всего понимают, что визит не случаен… и что?.. Они принимают меры. Какие – мы не знаем, но вряд ли эти меры будут к нам дружественны. Хорошо. Теперь второй случай: обнаружив какую-то там непонятицу, он предлагает им пройти… Их реакция?

– Понятия не имею, Антон Валерьянович.

– Не имеешь… Вот и я тоже не имею. Что они могут сделать? Их возможности?.. Они вогнали медный штык в могилу Миллера и от него протянули медный же провод… Почему медный?.. Кстати! Книга!.. Вот! Известно ли им, что книга похоронена там же? Это, надо полагать, очень важный, важнейший фактор!.. И мы не знаем. И здесь – не знаем, не знаем!.. Черт! Уравнение с неизвестным количеством неизвестных! Ладно. Итак, можно предположить, что с помощью этой конструкции… этого фиктивного громоотвода они надеются вытянуть из могилы… что? Некую магическую силу?.. И что тогда они смогут сделать?

– Антон Валерьянович! – Голос Федора дрогнул, и он отчаянно зашептал: – Ну ведь мы так можем бесконечно рассуждать! Время! Время ведь идет, ведь надо что-то делать!.. Ведь вы сами посудите – факты!.. Пока это курьезы, но ведь вы же видите, что это может обернуться хуже!.. Что они могут натворить, подумайте!.. Я понимаю, неохота связываться с милицией, я понимаю вас. Но ведь вы видите!.. Не тот здесь случай, чтоб выгадывать, чтоб мяться да гадать, как да что!.. Некогда, поймите!

– Ладно, ладно, – остановил я его, испугавшись, что взволнованный швейцар вдруг да начнет орудовать сам и все похерит. – Ладно! Давай так: для начала я сам к ним поднимусь, стукну под каким-нибудь предлогом, посмотрю. Ну а там решим. Это быстро. Дело?

– Ну, хорошо, – согласился Федор. – Давайте так. Надо скоро, пока тишина… Слышите, как тихо?

Он сказал, и я прислушался. И правда, гостиница затихла. Мирно что-то позвякивало в буфете, да заполняло пространство приглушенное, равнодушное журчание обычного жилья: звуковая сумма движений многих не потревоженных ничем людей.

– Да, – сказал я. – Да-да. Я иду. Жди тут.

И я помчался вверх по лестнице. Ликующая легкость понесла меня! Тайна! Тайна была разбросана по «Перевалу», как куски мозаики-загадки, – и совсем немного не хватало, чтобы их свести в единую картину. Обязательно решить! Мне вдруг представилось: цельная картина скажет все о нашем мире – что он есть и кто его хозяева. Я должен это знать!

Через две ступеньки я стремглав вымахнул на второй этаж и прямо в холле наткнулся на Ирину.

– Ну как? – спросил я у нее с разбегу. – Все спокойно?

– Да, – подтвердила она. – В десятом номере двое пьют, глаза уже залили по самое некуда… А так – порядок. Тихо, все по номерам.

– Никаких больше фокусов? – понижая голос, поинтересовался я. – Вроде тех, зеркальных?

– Нет, – помолчав секунду, проговорила Ирина. – А что… еще что-то?

Не договорив, она выжидательно замолчала. Я проклял свой язык.

– Да нет, это я так… ничего. – Я принужденно засмеялся. – Ну хорошо. Анна с Лукерьей где?

– Луша… в одиннадцатом, порядок наводит… – медленно вымолвила Ирина. – А Анна, она во дворе должна быть, ковры выколачивает… Антон Валерьянович, все-таки… Что-то случилось?

– Да с чего ты взяла? Что за чепуха!

По лицу Ирины было ясно, что она видит мое возбужденное состояние и не считает его чепухой.

– А с Федькой вы говорили… это?..

– Нет, – коротко соврал я. – Это мы о своих делах толковали.

Я врал неубедительно, и беспокойство Ирины только возрастало. Но мне было не до психологии.

– Ну ладно, – сказал я. – Хватит пустяки болтать, надо делом заниматься. Не отвлекайся. Работай.

Ирина молча кивнула, а я с облегчением подумал, что как бы она ни размышляла, какие бы выводы ни делала, наружу это не прорвется: мужские гормоны и самодисциплина. Это хорошо.

– Ну, давай, действуй, – поощрил я ее. – Я в девятнадцатый поднимусь.

И я начал подниматься, нарочито неспешно, придавая своей походке уверенную вальяжность. Поднявшись, у двери я без нужды потоптался, поправил галстук, откашлялся, построжал личностью – и вежливо трижды постучал. Никакого ответа.

Я стоял, чувствуя, что не понимаю. Постучал еще раз, и опять никакой реакции не последовало. За дверью было тихо, как в могиле.

Я пожал плечами и спустился вниз. В буфете весело галдели, игриво смеялась Нина.

– Тишина, – сказал я нетерпеливому Федору. – Гроб.

– Вы как следует стучали? – с сомнением переспросил он.

– Ну, Федор…

– Нет, нет, – торопливо поправился он. – Все ясно. Что ж! Теперь у нас прямая причина обратиться: жильцы на стук не открывают. Подозрительно!

– Да, – согласился я. И снова: – Да.

– Да-да, – засуетился Федор. – Давайте. Давайте! Надо. Даже если найдут… труп, – скривившись, выговорил он последнее слово, – я ничего знать не знаю, вы год как работаете, что вам может быть известно… Гарантия! А Карпыча уже ничего теперь не шелохнет, никакие трупы. А потом: почему именно «Перевал»? Это здание раньше кому-то другому принадлежало… а еще раньше тут частные дома были. Может, это с тех времен?.. Ну, это фантазия, конечно, но ведь все-таки… да пусть даже… да шут с ним! Возьмем наихудшее: пусть эти двое все расскажут, все про Миллера. И что? Поднимут документы: книгу регистрации, график дежурств… ну установят, что дежурил Прибылов… ну и все. Может возникнуть предположение – чистое предположение, без доказательства! – что он мог сообщить Зелинскому, а тот Нестерову. Это логично, да. И что? Зелинский помер, Прибылов давно помер, а Нестеров – вот он, поди-ка возьми его за рупь двадцать!..

– Да-а… – рассеянно пробормотал я. Мысли мои завертелись. Что-то зацепило меня в этом федоровском монологе, что-то царапнуло, и я усиленно засоображал… – Неужели все-таки они, – я ткнул пальцем в потолок, – полагают, что Зелинский тогда не поставил в известность Нестерова?.. Ведь если предположить, что они ждали того часа, когда исчезнут предполагаемые свидетели, то это значит, что они не догадываются о том, что Нестеров знает, так?.. А потом, почему они ждали целых пять лет?..

Я не ждал ответа на эти вопросы, да и не нужны они мне были, ответы эти… это я так, механически говорил, все мучительно пытаясь соединить концы с концами… Что-то цепляло, цеплялось, контачило… Федор, однако, охотно подхватил нить рассуждений:

– Ну, вообще вполне можно было предположить, что не знают. Почему б Зелинскому не промолчать? И так все шито-крыто… Прибылов, кстати, был малый молчаливый, спокойный… нелюдим такой…

Все! Есть контакт!!! Есть ключевая фраза: раньше частные дома стояли! Вот оно. Десятка! Я сразу вспомнил письмо придурковатого В. В. Картушко. Частный дом Плещеева!.. Плещеева, никак А.С.?.. На этом самом месте. Да. Что тянет их сюда? Миллера? Этих? А может быть, еще кого?.. Плещеева? Разгадка?

Еще один кусок мозаики – еще шаг. Меня залихорадило. Сейчас все станет наконец на свои места.

– Ладно, – резко сказал я. – Давай так: ты звони в участок, телефон… вот. – Я перегнулся через барьер, взял записную книжку, пролистнул ее. – Вот. – Я отчеркнул ногтем номер.

– Почему я? – удивился Федор.

– Я сейчас в подсобку… Хочу в архив заглянуть, 404 посмотреть ту запись. Есть соображение, хочу проверить. Когда, ты говоришь, это случилось?.. С двадцать четвертого на двадцать пятое? Ладно.

Я взял со стола папку «На подпись» и подался было в сторону коридора, но остановился.

– Слушай, Федор… один вопрос. К делу отношения не имеющий, но… ты меня сегодня удивил, конечно. Я, признаться, так и думал про тебя, что ты таков и есть, каким себя изображал… Скажи… вот ты сторожем там, потом швейцаром… это как? Тебе это… зачем-то нужно?

Федор ухмыльнулся:

– Меня это устраивает, Антон Валерьянович… Ну ладно,