Текст книги "Наследие Артанов"
Автор книги: Всеволод Лихачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
И все-таки, как ни удивительно, Махама считала Эльвианору своей подругой. А подруг, как известно, не выбирают, а принимают такими, какими они есть. Со всеми их странностями, изъянами во внешности. «Вообще, это даже хорошо, что Эльвианора настолько уродлива!» – закралась в голову Махамы подленькая мысль. – «Ведь если бы дело обстояло иначе, то…» Что именно было бы, если бы дело обстояло иначе – она додумать не успела, ибо полночную тьму разрезали фары подъезжающего автомобиля. Пока водитель ее не видел, в этом она была уверена абсолютно точно. А потому, не мудрствуя лукаво, попросту скрылась в ковре зеленой растительности, что начиналась сразу за придорожным кюветом, и замерла, ожидая, когда машина подъедет к ее укрытию. В ту ли она едет сторону? Возможно. Машина все ближе, вот она уже совсем рядом, и Махама срывается с места. Прыжок вышел коротким и точным. Когти Махамы вонзаются в крышу из мягкого податливого металла с резким скрежещущим звуком, но водитель, похоже, не слышит даже этого. Все его внимание поглощает дорога и льющиеся из динамика аритмичные вибрации, называемые, кажется, музыкой.
Да, машина ехала именно туда, куда и надо. Махама убедилась в этом, активизировав цилиндр путеводителя и теперь, окончательно успокоившись, попросту получала удовольствие от ночной гонки. Бьющий в лицо северный ветер, плоская крыша кабины, вобравшая за день в себя тепло и теперь щедро делившаяся им с ней, Махамой, воздух, пресыщенный мириадами незнакомых запахов чужой планеты и звезды, звезды, звезды… Большие и маленькие, далекие и не очень, они благожелательно подмигивали ей своими желтыми глазами всем своим видом как бы говоря: лети, несись навстречу судьбе. И пусть все будет, как будет.
Спрашивается: зачем те, кто называют себя Разумными, вообще придумали город? Наверняка ведь была какая-то причина, заставившая группы существ тратить свое время и ресурсы на возведение стен из пластика, камня, стекла, металла и иных материалов! Зачем украшать город гирляндами света, зачем опутывать дорогами, сквозь твердое покрытие которых не может протиснуться ни один даже самый сильный росток, зачем дымят трубы, выбрасывающие в воздух резкие неприятные запахи? Хотя кто знает? Возможно, Разумным как раз то именно эти запахи и нравятся! Вопросов много, а Махама всего одна. И Махаме некогда. Она сейчас очень занята. Отгоняя ненужные мысли, Махама резко замотала головой из стороны в сторону, отчего едва не потеряла равновесие. Ну вот, не хватало еще сверзиться под колеса встречного автомобиля! Думать о главном. Думать о Нем. Воздыхатель где-то совсем рядом, а, значит, пора покинуть насиженное место и двигаться уже пешком. Надо. Но до чего же много существ вокруг! И все они куда-то спешат, спешат по своим делам, делам не менее важным чем и у нее, Махамы. Им не хватает времени даже на то, чтобы оглянуться по сторонам. А может быть, здесь в порядке вещей ездить таким вот нетрадиционным способом, вцепившись когтями в спину попутного автомобиля? Кто знает?
Впрочем, это даже хорошо, что на Махаму никто не обращает внимания. Прыжок – и вот она уже смешалась с толпой. Машина катит себе дальше, водитель даже головы не повернул, а Махама теперь одна их тех многих кто бредет по каменному тротуару. Страшно. Страшно почувствовать себя ничтожной!
Озарение, как всегда, приходит внезапно, зато теперь Махама знает, для чего Разумные на каждой планете построили город. Город нужен. Город просто необходим для того, чтобы перестать ассоциировать свою сущность с центром Вселенной. Смирить гордыню, ощутить себя одной из многих – крошечной песчинкой, несущейся по воли ветра судьбы туда, где она более всего необходима.
Запах. Запах становится все сильнее, несмотря на обилие посторонних примесей. Воздыхатель близко, но все равно надо очень спешить, потому что скоро настанет утро.
* * *
Переправа, переправа
Берег левый, берег правый.
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
– Антонина Семеновна, а ну-ка немедленно прекратите безобразничать! Голос у меня крайне недовольный, но я чертовски рад тому, что лингвин мой после стольких суток молчания наконец-то дал о себе знать. Возможно, не все так плохо, она не слабеет и не умирает, как я совсем недавно себе нафантазировал. Голос, звучащий в моей голове, обиженно смолк, однако через некоторое время все-таки не выдержал и забубнил вновь:
– Я уточка, я маленькая уточка!
– Шагаю я по лужам, и мне никто не нужен!!!
– Антонина Семеновна, ну сколько можно? Имею я право наконец поспать или нет?
– Да ты только и занимаешься тем, что спишь!
– Ну, а чем, чем, спрашивается, мне еще заниматься? Из камеры, сами знаете, выбраться никакой возможности нет! – лично мне склока наша до чертиков напоминала «разборки» с тещей из той, можно сказать прошлой, жизни.
– Так ты хотя бы в миску свою заглянул для разнообразия, авось и подкинули что-то сердобольные тюремщики?
– Ой, да ладно, миска, как миска. Что я там не видел?
– А может и не видел чего. Поднимайся, кому говорят!
– А вот и не поднимусь! Мне и здесь хорошо!
Не знаю, что уж на меня нашло, но рогом уперся я знатно. Уверен, так и продолжал бы словесную пикировку в том же духе, если бы ноздри мои не уловили случайно некий не совсем привычный аромат, доносившийся как раз из того самого угла, в котором и обитала злополучная миска. Странно. Неужто и впрямь я умудрился проспать такое знаковое событие, как первый за полторы недели ужин? Или за две? Память в последнее время ведет себя как дорога, на ремонт которой городской совет не озаботился выделить средств: то выбоины в ней какие-то, то провалы… Так, ладно, отвлекаться не будем, а поползем-ка мы и правда к миске. Побалуем, так сказать, себя чем-нибудь этаким, суперзамечательным тюремным деликатесом, который, возможно, по вкусу будет напоминать не прокисшие помои, как в прошлый раз, а свежие.
Знаю, навряд ли кто из живущих в состоянии ощутить на себе весь тот водоворот чувств, тот экстаз, обуявший меня после того, как я осознал что же на самом деле находится в этом непримечательном с виду алюминиевом образчике кухонной утвари. А там, между прочим, было мясо!!! Еще там было яйцо, салат из морепродуктов, аккуратная горка кашицы, по вкусу напоминающей толченый картофель. Рядом, возле миски, обнаружилась целая краюха хлеба, двухлитровый бутыль минеральной воды и палка самой настоящей копченой колбасы. Сказать, что я был в шоке – значит ничего не сказать. Я так и сидел бы остаток вечности с раскрытым от удивления ртом, если бы Антонина Семеновна не спасла меня и на этот раз:
– Господи, да ешь ты уже наконец! Ну сколько можно стенку гипнотизировать? Давай: за маму, за папу, за бабушку, за дедушку…
И таки да, не скрою, я действительно начал есть. Ел, время от времени разбавляя паузы между чавканием короткими замечаниями типа: а что, если еда отравлена, и теперь я умру? А что, если в воду добавили какую-то сверхнавороченную сыворотку правды и я выболтаю все, что знаю и то, о чем даже не догадывался? Как вы тогда в глаза мне будете смотреть, а? Ну и прочий, прочий, прочий, прочий бред. Антонина Семеновна терпеливо помалкивала, понимая мое душевное состояние, не забывая при этом следить за пищеварительным трактом, стимулировать процесс переваривания пищи отвыкшим от подобной деятельности желудком. Короче: выполняла свою повседневную работу по уходу за телом незадачливого симбионта, беспрестанно попадающего в самые незаурядные ситуации.
Эх, до чего же мало надо человеку для счастья! После ужина камера уже не казалась мне склепом, последним пристанищем, из которого нет возврата в мир живущих. Тюремщики не забыли обо мне, тюремщики помнили, а значит – все-таки есть шанс выбраться из этой передряги и начать новую жизнь, далекую как от политики, так и от прочих опасных для здоровья вещей. Да, было у меня время все переосмыслить, было. Я уже не тот Илья, сломя голову кидающийся в любую сомнительную авантюру. Я другой. Илья, для которого нет ничего важнее, чем повседневная обыденность. Илья, который выпьет с утра чашку кофе в своей уютной двухкомнатной квартире, а потом пойдет в офис, отработает рабочий день от звонка до звонка, зная, что к вечеру обязательно вернется домой. Илья, у которого будет жена и возможно даже дети. Почему-то в своих фантазиях в роли жены я представлял себе именно Эльвианору, и, признаться, картинка мне эта очень нравилась. Сам не пойму, как она умудрилась в моих глазах за столь короткий период времени превратиться из тупой блондинки в милую, такую желанную и ласковую Эльви? Чудеса – да и только.
– Ну и где ты здесь офис найдешь? Не говоря уже о квартире и чашке кофе? – Антонина Семеновна, как назло, опять все испортила. Ну вот, уже и помечтать даже нельзя!
– Между прочим подслушивать чужие мысли нехорошо!
– Да как же их не подслушивать, коли они из тебя прут, как вода из сломанного бачка унитаза! Тоже мне, остепенился он! Был бы нормальным – сидел бы у себя дома, а не мотался по космосу в поисках приключений на свою…
– Антонина Семеновна!!!
Господи, ну до чего же достала меня эта старая занудливая карга! Сегодня я как никогда понимал почему все разумные существа во Вселенной после внедрении в их мозг самки лингвина тотчас же спешили покончить жизнь самоубийством. Один лишь я, прожженный пройдоха, прошедший школу выживания со своей тещей, был все еще жив и даже не бился пока головою о стены.
Спать, спать, срочно спать. Завтра будет новый день, а мне нужны свежие силы. Пропустив мимо ушей очередной поток брани, смешанной с патетическими выкриками о моей черной неблагодарности, я заставил себя принять удобную позу, закрыть глаза и расслабиться.
Глава 7
– Иди ко мне, милый! Да! Да! Да! Я вся твоя!!! – губы Эльвианоры совсем близко, я тянусь к ним, желая ощутить их сладостный вкус, но натыкаюсь на что-то мохнатое, влажное, пахнущее потовыделениями настолько сильно, что марево сна не выдерживает, распадается на отдельные сегменты, а затем и исчезает вовсе, оставив меня наедине с тоскливой действительностью.
– Махама? Ты-то как здесь оказалась?
– Махама спасать Илья. – Голос у Махамы звучит несколько иначе, проскальзывают в нем какие-то странные, новые нотки, и я с ужасом осознаю вдруг, что солоноватый привкус на губах, возможно, возник не из ниоткуда и не просто так, а… да ну, глупость какая!
– Хорошо, спасать так спасать. Я и сам не против. – Притворившись, как будто происходящее в порядке вещей, я торопливо поднялся и сделал несколько робких шагов по камере. Ай да Антонина Семеновна, ай да молодец! Благодаря ее стараниям, а так же плотному ужину, чувствовал я себя сегодня просто отлично.
– Нам сюда. Махама вперед, Илья бежать за Махама. Илья понимать?
Чего уж тут не понять? Я утвердительно киваю, и Махама вихрем вырывается из дверного проема, несется дальше, на бегу выдергивая из притороченного к спине чехла внушительных размеров тесак. Я спешу следом, мимоходом удивляясь, что глаза мои прекрасно видят, хотя коридор освещен достаточно сильно двумя рядами похожих на люминесцентные ламп. Почему это, кстати? По идее, после продолжительного нахождения в полной темноте, им нужно какое-то время для того, чтобы привыкнуть к свету. Меняется организм, Антонина Семеновна настраивает его словно рояль, улучшает, делает своего симбионта наиболее приспособленным к среде обитания? Что ж, вполне возможно. При случае, надо будет обязательно спросить ее об этом.
Вижу распростертое на полу тело. Охранник, с виду похожий на человека. Слегка жирноват, правда, и чертами лица напоминает Симониуса, но это скорее от сидячего образа жизни. Однако меня интересует не его скромная личность, а висящая на боку кобура. Магнитная защелка поддается легко, и вот у меня уже в руке увесистый пистолет с непропорционально коротким дулом. От оружия веет уверенностью и силой – как раз те два качества, которых сейчас так не хватает! Махама уже ждет в конце коридора с видом крайне неодобрительным. Повторяет: «Илья бежать за Махама» и снова срывается с места. Я спешу за ней, хотя чертовски хочется остановиться хоть на минуту, чтобы исследовать свое приобретение.
Еще одни двери. На вид практически прозрачные, но что-то мне подсказывает, что с ними справится не так-то легко даже при помощи динамита. Моей сообщнице однако динамит не нужен: она роется у себя в кармане и извлекает на свет божий чей-то отрубленный палец. Прикладывает его к замку двери, и та лениво отъезжает в сторону. Только сейчас замечаю, что за ней было настоящее кровавое побоище. Трупы. Штук двенадцать. Лежат вповалку там, где их застала смерть. На полу лужи крови, отрубленные конечности. На все это дело стараюсь не смотреть – просто мазнул взглядом и побежал себе дальше.
Новый коридор, на этот раз более короткий, чем первый, по сторонам металлические двери камер, как и в предыдущем. И все-таки что-то мне подсказывает, что это не совсем тюрьма. Точнее – не обычная, к которой мы все привыкли, с тысячами заключенных, столовыми, мастерскими и прочими прелестями тюремного быта, а этакая мини-тюремка для вип-персон. Уж очень тут все какое-то игрушечное что ли. Последний рывок – и вот мы уже упираемся в двери лифта. Здесь никакого пропуска не требуется – просто жми себе на нужный этаж и едь. Сейчас на табло высвечиваются какие-то непонятные символы со знаком «минус», и я понимаю, что мы, в общем-то, находимся где-то глубоко-глубоко внизу. Коготь Махамы замирает напротив одной из кнопок, она как будто раздумывает: стоит ее нажимать или нет.
– Что там?
– Опасно. Птачиков слишком много.
Не знаю уж кто такие «птачики», но шестое чувство подсказывает мне, что друг другу мы не очень понравимся. А потому начинаю вертеть в руках пистолет, силясь разобраться в его конструкции. Спускового крючка нет, предохранителя – тоже. Рукоятка абсолютно голая, без выступов. Зато хоть прицельная мушка на стволе имеется, уже какая-никакая, но радость.
– Затвор передерни, тупица, – слышится в голове раздраженный голос Антонины Семеновны, и я понимаю, что она права: верхняя часть оружия действительно снабжена искомым предметом. Не удивительно, что я сразу его не заметил – очень уж хорошо он вписывается в конструкцию. – Ручной пульсатор марки «ПР-21К», оружие ближнего радиуса действия, стреляет кратковременными энергетическими импульсами, радиус гарантированного поражения цели от нуля до стадвадцатисеми метров, максимальная дальность действия: шестьсот метров. Затвор, расположенный в верхней части оружия, играет роль предохранителя. Выстрел производится при нажатии на датчик, вмонтированный в верхней части рукоятки. Заряд батареи рассчитан на четыреста двадцать выстрелов.
– Антонина Семеновна, и откуда вы только все это знаете?
– Тебе прямо сейчас ответить или может ты все-таки заткнешься и передернешь, наконец, этот долбанный затвор?
– Хорошо-хорошо, молчу.
Затвор передергивается с тихим щелчком. Ну вот, оружие готово к бою. Махама бросает короткий взгляд в мою сторону и решается-таки нажать на злополучную кнопку. Лифт несется наверх с бешенной скоростью, проходит буквально несколько мгновений, и створки его начинают раскрываться. По какой-то неясной причине время теперь словно застывает, замораживается. Сладкой патокой текут секунды, позволяя неторопливо и взвешенно оценивать ситуацию.
Да, действительно, «птачиков» слишком много. И никакие это не «птачики» вовсе, а самые обыкновенные охранники в темно-синей униформе. Я успеваю разглядеть даже эмблему вставшего на задние лапы четвероногого животного на правой стороне груди одного из них и поразиться красоте неведомого хищника: кристальной белизны мех, оскаленная пасть с рядами острых, как иглы, клыков, на лапах – темные подпалины. Чем-то хищник весьма напоминает мне снежного барса.
Охранников на самом деле около тридцати, рассредоточены они на расстоянии около пятнадцати метров, причем двое засели за рычагами управления какого-то аппарата довольно устрашающего вида. Что это за аппарат – разглядеть я уже не успеваю, поскольку время вновь начинает свой бег теперь уже с привычной для меня скоростью.
Огонь открывается сразу, без предупреждения, причем целятся преимущественно в Махаму. Не знаю уж какими доводами они руководствуются, но именно эта их одержимость дает мне возможность безнаказанно выскользнуть из лифта и сместиться с линии огня чуть влево, под прикрытие одной из колонн то ли поддерживающих потолок здания, то ли установленных с чисто декоративной целью. Торопливо делаю несколько выстрелов и, как водится, мажу. Нет, так дело не пойдет. Успокоиться надо. Успокоиться. От притока адреналина дрожат руки, отчего дуло пистолета «рыскает» непозволительно сильно. Мимоходом успеваю подумать, что оружие мне досталось не абы какое, а очень даже приличное, скорострельность у него – дай Бог каждому. Как пулемет строчит, если палец с рукоятки вовремя не убрать. Даже не знаю теперь – хорошо это или плохо, ибо расход зарядов идет бешенный. Так, что там говорила Антонина Семеновна насчет батареи? Правильно, рассчитана на четыреста двадцать выстрелов. А потому мазать нельзя. Нельзя мазать – и точка. Высовываюсь из-за колонны и, невзирая на все свои правильные рассуждения, высаживаю длинную очередь в сторону охранников, которые даже присесть не подумали – так и стояли себе в полный рост, надеясь на преимущество в живой силе и плотность собственного огня. Зря они так, между прочим. Не понимают, что крыса, загнанная в угол, способна весьма, весьма на многое, особенно если учесть, что у нее есть стимул жить.
Ай да я, ай да молодец! Шестерых срезал как минимум. А ведь это только начало, дорогие мои товарищи! Первая победа окрыляет, придает дополнительных сил и, соответственно, уверенности. Руки мои уже не дрожат, палец давит на рукоять, в недрах которой расположен невидимый датчик, вполне уверенно. Так, словно пистолет этот не недавний «найденыш», а старый боевой товарищ, переживший со мной немало жизненных неурядиц. Падают четверо. Затем, с небольшим интервалом, еще один. Итак: одиннадцать ноль в пользу гостей.
Очень удачно, кстати, что вестибюль, в который привез нас лифт, весьма просторен и пуст, у самого входа разве что что-то вроде конторки, огороженной невысокой оградкой из серого синтетического материала. Спрятаться, по большому счету, негде. Колонны, за одной из которых я прячусь – не в счет, выстроились в ряд они, параллельно стене с лифтами, словно почетный караул. Колоннам плевать, что хозяева их гибнут один за другим на абсолютно открытом месте.
В горячке боя я почему-то совершенно забыл о своей спасительнице. А зря: выглянув в очередной раз, я понял, почему до сих пор оставался жив. Как Махама умудрилась преодолеть разделяющее ее с врагами пространство под градом выстрелов – непонятно. Да что там непонятно – непостижимо! Сейчас она носилась между ними, словно мохнатая коричневая молния, раздавая удары налево и направо гигантским окровавленным тесаком. По-моему, она даже получала удовольствие от процесса, поскольку на физиономии ее то и дело появлялась блуждающая улыбка.
С каждым мгновением количество охранников таяло. Я же, уяснив, что от помощи моей будет теперь больше вреда чем пользы, ибо ненароком попасть по Махаме на раз плюнуть, сосредоточил теперь весь свой огонь на парочке в той самой громоздкой хреновине, напоминающей смесь зенитной установки с этаким мини-трактором. Сравнение это, естественно, весьма условное, ибо у «трактора» никаких колес не было. Кабины тоже. Точнее была – но абсолютно прозрачная, как будто стеклянная. Непрозрачным оставалось лишь невысокое основание, на которое крепилась кабина с устрашающего вида многоствольной пушкой. Причем конструкция вся эта как бы парила в воздухе на расстоянии примерно тридцати сантиметров от пола, начисто опровергая мои представления о незыблемости закона всемирного тяготения Ньютона.
Сосредоточить-то я свой огонь сосредоточил, но вот толку от него не было никакого. Количество зарядов в моем оружии таяло, а вид кабины ничуть не видоизменился. Видоизменились только рожи сидевших в ней охранников, теперь прямо-таки пышущие нездоровым злорадством. Мне вот сейчас кажется или срочно надо делать ноги куда подальше, пока эта штука не начала выплевывать в мою сторону металлическую начинку из спаренных жерл орудий?
Ага, кажется, держи карман шире! Я едва успел упасть на пол, когда шибануло так, что барабанные перепонки в ушах чуть не лопнули от страшного грохота, а колонна, за которой я только что имел удовольствие прятаться, превратилась в каменную труху вперемешку с крупными булыжниками. Один из них попал мне по затылку, заставив сознание плыть. Ноги же сделались какими-то непослушными, ватными. «Откатиться в сторону пока эта дрянь не выпустила новую порцию!» – пришла в голову весьма своевременная мысль, и я тотчас же занялся ее воплощением в реальность.
Да, видимо не мой, все-таки, день сегодня. А как здорово-то все начиналось! Громовые звуки выстрелов следовали один за другим, причем те двое уродов, похоже, намеренно промахивались, стараясь продлить себе веселье. Не беспокоили их ни предсмертные крики товарищей, с которыми расправлялась Махама, ни что-либо еще, кроме моей ползающей в пыли фигуры, время от времени делающей неловкие кульбиты. Когда очередная взрывная волна отбросила мое тело в сторону, здорово припечатав при этом спиной к каменному крошеву, и пришло ясное осознание того, что новый выстрел будет последним, я ощутил вдруг, как чьи-то сильные руки сначала обхватывают меня за талию, а потом поднимают в воздух. Мгновение невесомости – и вот туловище мое уже перекинуто животом вниз через могучее плечо самки прака, а затем… затем начинается нечто такое, что и словами-то человеческими описать трудно. Хаотичные прыжки, звуки выстрелов, пол, то уходящий куда-то вниз, то приближающийся вновь. Голова моя болтается на шее так, словно я китайский болванчик на лобовом стекле, уходящей от погони «тойоты». Звон разбитого стекла, поток свежего воздуха – и вот мы уже на улице. Махама не останавливается – несется вскачь, словно боевая лошадь. Впрочем, я ее понимаю, ведь та хреновина наверняка выберется из здания вслед за нами. Ощущаю, как мы делаем несколько поворотов, ломимся сквозь какие-то кусты. Где-то вдали уже слышится вой сирен. Быстрее надо двигаться, быстрее! Скорость Махамы явно недостаточна для того, чтобы уйти из ловушки, в которую превращается этот район города. Понаставляют патрулей на каждом углу, перекроют сектор, а потом будут планомерно прочесывать его до тех пор, пока не отыщут беглецов, доставивших им столько неприятностей.
– Махама, так дело не пойдет, стой!
– Почему? – Самка прака дышит с присвистом, похоже, ей уже очень нелегко дается этот кросс.
– Нам нужен какой-то транспорт. Попутку что ли какую поймать? Я не знаю!!!
– Хорошо, – к моему удивлению она и правда останавливается. Осторожно, даже как-то бережно снимает с плеча свою ношу, и я могу ощутить, наконец, твердую землю у себя под ногами. Спешно осматриваюсь, стараясь запечатлеть в деталях и проанализировать то, что видят мои глаза. Так, мы находимся в небольшом парке. Почему небольшом? Да потому, что отовсюду доносятся звуки города. Почему в парке и так понятно: стоим мы как-никак на узкой аллее, по обеим ее сторонам лавочки натыканы. За лавочками – ряд деревьев вперемешку с кустами, газонами, цветниками и прочей дрянью. А на лавочках, между прочим, мамашки с колясками сидят с круглыми от удивления глазами и белыми лицами. Плевать нам на мамашек! И на коляски их тоже плевать – не подходит нам этот транспорт ни по скоростным характеристикам, ни по габаритам. Шоссе надо искать – вот наш единственный шанс выбраться из города, других вариантов просто нет!
– За мной! – К счастью, дважды повторять не пришлось. Махама повиновалась беспрекословно, не потеряв на раздумья ни единого лишнего мгновения. Спрашивается: ну чем не идеальная женщина?
Рванули мы прямиком через цветник, перемахнули небольшую оградку и понеслись дальше, минуя очередной ряд деревьев. Парк мало того, что действительно оказался небольшим, так еще и закончился как-то внезапно, словно обрубил его кто-то, не озаботившись понаставить предупредительных знаков. Дескать: не щелкай клювом – дальше автострада. Повезло, действительно повезло. Патрулей поблизости никаких нет, автомобили движутся широким плотным потоком. Останавливаться вот только никто желания особого не изъявляет, опасаясь то ли нашего растрепанного вида, то ли окровавленного тесака Махамы, который она очень некстати выдернула из ножен. Наоборот – даже скорости прибавляют некоторые особо несознательные граждане. Внимание мое отвлек какой-то шум, доносившийся с неба. Ба! Оказывается это наши старые знакомцы! Ну надо же, радость какая! И как только вычислить умудрились?
– Сдавайтесь, сопротивление бесполезно! При попытке малейшего движения будем стрелять на поражение!
Лиц я их не вижу – далековато все-таки, но знакомые обводы аппарата и жерла спаренных орудий говорят сами за себя. Уверен, это те самые ребята, которые охотились за нами еще в здании.
Истошный визг тормозов, и падение чьего-то тяжелого тела. Махама!!! От увиденной картины на глаза мои наворачиваются непрошенные слезы, я бегу туда, к ней. Знаю, что до дороги не добегу, знаю, что сейчас с неба посыплются снаряды в мою незащищенную спину, но знание это отчего-то не волнует, а просто принимается как данность.
– Махама, ну что же ты творишь-то, глупая? Ну слава тебе, Господи, ты жива! – Я баюкаю на коленях ее голову, стараясь не смотреть на неестественно вывернутую третью ногу, нижняя часть которой так и продолжает торчать из-под бампера сбившего ее автомобиля. – Зачем, зачем ты сделала это!
– Илья хотеть, чтобы Махама поймать попутку. Махама поймать. – Лицо Махамы неестественно спокойно, черты его стали какими-то мягкими, умиротворенными. Исчезло из него все наносное, лишнее, все то, что заставляет живущих карабкаться по пирамиде жизни, падать с нее, а потом повторять свои попытки снова и снова, невзирая на то, что в кровь разодраны колени.
– Махама…
– Илья уезжать, – сказано это тоном, не терпящим возражений, но почему-то именно этот тон и выводит меня из себя, приводит в состояние близкое к бешенству.
– Ну уж нет, хрен тебе!!!
Я уже не сижу, голова Махамы вновь покоится на гладком дорожном покрытии. Ноги же сами несут меня к машине. Рывок – и дверь со стороны водителя открыта. На меня смотрит пара перепуганных глаз, дрожащие руки вытянуты вперед в тщетной попытке защититься, огородить себя от страшной, неотвратимо надвигающейся фигуры. Водитель – женщина. Этот факт отчего-то слегка охлаждает, притупляет мой гнев, и кулак, занесенный для удара, в последний момент опускается.
– Я не хотела, правда. Это существо само прыгнуло мне под колеса!
– Просто заткнись и помоги.
Тело Махамы, с виду такое массивное, на поверку оказывается не слишком тяжелым. Вдвоем нам удается запихнуть его в салон, и мы тотчас же трогаемся с места. Странное дело – по нам никто не стреляет. Более того – глянув в зеркало заднего вида, я понял, что от преследующего нас механизма и след простыл. Что здесь происходит, черт побери?
– Куда ехать?
– Прямо.
Женщина искоса поглядывает на меня своими карими глазами, явно не зная, как себя со мной вести: то ли как с потерпевшим, то ли как с террористом. А затем над городом начинает сотрясаться небо.
* * *
Карам стоял у каюты своей дочери, в который раз прокручивая в голове тщательно отрепетированную речь. Морщился по-стариковски, тянул руку к двери, твердо намереваясь постучать, но отдергивал ее вновь и вновь с таким видом, словно та была выполнена не из обычного бронепластика, а из какой-то доселе неведомой науке раскаленной субстанции. Наконец решился таки, переступил порог после того как она отошла в сторону, да так и замер на месте.
– Проходи.
Эльвианору было не узнать: форменная юбка, белоснежная блузка. Китель с погонами блиц-адмирала пока не застегнут, он просто наброшен на плечи. На лице – ни следа косметики. Роскошные волосы уже не рассыпаны небрежно по плечам – они стянуты в тугой «конский» хвост, что делает такой знакомый облик дочери еще более чужим, непохожим на тот, засевший в памяти образ, который он так трепетно хранил в себе, извлекая его в основном лишь в те минуты, когда было особенно туго.
– Эльви, детка…
– Если ты вновь пришел убеждать меня отказаться от разработанного нами плана, то сейчас мы оба попросту потеряем драгоценное время. – Глаза дочери были холодны. Голос – тоже. Казалось, еще минута промедления и она выставит его вон. Его – из его же собственной каюты, которую он предоставил в ее распоряжение и теперь, похоже, начинал уже сожалеть об этом.
– Госпожа блиц-адмирал, впредь я бы посоветовал вести себя сдержаннее в присутствии старшего по званию. Надеюсь, намек ясен, повторять не потребуется?
– Никак нет, Ваше…
– Для вас просто господин Карам. – Голос его был строг, однако легкая улыбка так и норовила проявиться, грозя поставить под сомнение и без того эфемерную надежду на успешное завершение такого непростого для него разговора. – Да, не скрою, я пришел в последний раз попросить вас одуматься. Флот через двадцать минут выйдет в заданные координаты, еще через тридцать четыре минуты мы окажемся в зоне огневого контакта как с флотом Фаркона, состоящим из восьмидесятидвух тяжелых гелиостропов различных модификаций, так и с четырьмя боевыми орбитальными станциями. Хотелось бы напомнить также и о наличии автоматического оборонительного комплекса из пусковых установок на поверхности самой планеты. Я сам, лично, следил в свое время за его постройкой, а потому прекрасно осведомлен что тактико-технические характеристики выпускаемых им ракет позволяют уничтожить большую половину из имеющихся в нашем распоряжении машин десанта еще в стратосфере.
– Я знаю. Мы все это обсуждали уже не раз.
Взгляд Карама переменился, теперь в нем сквозила толика гнева, смешанная с чувством глубокой досады:
– Ты понимаешь что ставки слишком высоки? Это моя жизнь, твоя жизнь, жизни тех немногих подданных, которых мы успели собрать под свои знамена за столь короткий промежуток времени. Это будущее народов, рас, всех разумных существ, населяющих одиннадцать планетарных систем которые находились и, надеюсь, будут находиться под моей юрисдикцией снова. Ты это понимаешь? И все ради кого? Ради какого-то безвестного пришельца, нищего, с планеты, выговорить название которой – и то проблема?
– Он не нищий, – Эльвианора и сама уже начинала потихоньку закипать.
