Текст книги "Преступление у Зеленой тони"

Автор книги: Всеволод Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Рисунок на колесах

Тракторист Богдан Малик, узколицый загорелый парень, только умылся и сел за стол полдничать, как в дом с ведром в руке вошла его мать.

– И что ты, сынок, оставляешь на улице мотоцикл? – покачала она головой. – Дорогая все-таки вещь. Неужто трудно во двор закатить?

– Да мне сейчас в РТС нужно ехать, чего там закатывать, – отозвался Богдан, аппетитно хлебая горячий борщ. – А что такое?

– Детишки там все бегают, как бы не поломали чего, – сказала мать. – Прогнала их, так разбежались, а ушла в дом – снова двое там вьются.

– Кто такие?

– Одного я хорошо приметила. Мишка, Акулины концевой сын, тот, что все с фотографией забавляется. У него и сейчас аппарат через плечо. А второй, кажись, не Цыганок ли, напарника твоего брат.

– А пускай, ничего они там не поломают, – мотнул головой Богдан, вычерпывая из миски остатки борща. – Известное дело, дети…

Богдану и в голову не могло прийти, что не простое ребячье любопытство, а нечто совсем иное привело Цыганка и концевого Мишку к его воротам.

Едва за теткой Марылей захлопнулась дверь в сенях, Кастусь и Мишка стремглав метнулись к мотоциклу.

Сперва они побежали к коляске, сунули внутрь головы и что-то старательно начали там высматривать. Потом Цыганок, распластавшись на земле, лозовым прутком измерил расстояние между задним, ведущим колесом и колесом коляски. Тем временем Мишка навел на колеса свой аппарат и щелкнул несколько раз кряду…

Когда Богдан, подкрепившись, вышел на улицу, возле мотоцикла уже никого не было. Он оглянулся, пожал плечами: куда девались эти огольцы?

Так ни о чем и не догадавшись, Богдан нажал ногой на спусковой рычаг, сел в седло и потихоньку тронул с места…

А в это время Ленька возбужденно ходил взад-вперед по своему двору, задумчивый и хмурый. Он то останавливался возле палисадника и выглядывал на улицу, то заходил под поветь к деду… Вот-вот должны были вернуться с первой разведки его друзья, и он с волнением ожидал результатов.

Как ни странно, Леньке хотелось, чтоб эта разведка не принесла им удачи, чтоб подозрения Петруся насчет Богдана не подтвердились. Не мог Ленька поверить, чтоб комсомолец Богдан, один из лучших трактористов колхоза, веселый и общительный парень, мог пойти на такую подлость. «Что-то здесь не так, – думал он. – Наверное, есть у кого-нибудь еще мотоцикл с коляской, а Петрусь просто не знает. А может, прав Роман Иванович: кто-то пользуется мотоциклом Богдана…»

Вот придут ребята, и тогда все прояснится, а пока их нет, нужно все-таки закончить разговор с дедом. Ленька не жалел, что, проводив ребят в разведку, он во всем открылся старику. Уже несколько раз они начинали обсуждать происшествие на реке, но старый Савостей очень горячился и, забывшись, гневно кричал на весь двор:

– Кто бы он ни был, все равно гад он печеный! – При этом старик в сердцах колотил деревянным столярным молотком по станине верстака. А потом, спохватившись, сам же шикал на внука: – Тс-с, ты!.. Раскричался… Хочешь, чтоб этот гад услыхал… Рассеянность деда вызывала у Леньки улыбку, он снова шел во двор и слонялся из угла в угол, не находя себе места.

Ребят все не было. Когда Ленька окончательно потерял надежду дождаться их, дед выглянул из-под повети, таинственно огляделся вокруг и поманил внука пальцем.

– Что мне, внучек, пришло в голову, – негромко начал он, присаживаясь на колоду. – Ведь этому гаду нужно же где-то добывать взрывчатку, а?..

– Ну, разумеется, – еще не понимая, куда клонит дед, согласился Ленька.

– А где же он ее добывает, по-твоему? В магазине ее не продают, на поле она тоже не растет, а?.. – Дед поерзал на колодке, возбужденно чмыхнул носом. – Вот я и подумал, не нашел ли тот сукин сын себе сообщника на брандвахте, когда здесь у нас перекаты рвали? Все может быть…

Ленька вскочил как ошпаренный.

– Верно!.. Погоди, погоди, дедушка… – задумался он вдруг. И тут же решительно сказал: – Знаешь, не буду я их ждать. Сбегаю в колхозный гараж, порасспрошу кое-что у шоферов. Пока Петрусь с Мишкой снимки проявят, я и вернусь.

– Правильно, внучек, сбегай. Что-то мне не верится, что это Богдан.

Было это где-то около полудня, а немного попозже, часа через полтора, к Леньке во двор ворвались трое его приятелей – Петрусь, загорелый долговязый Мишка с фотоаппаратом через плечо и Олег, круглолицый, с выгоревшими волосами парнишка в черных роговых очках. Все трое были возбуждены, довольны чем-то.

Зная, что дед Савостей всегда может присоветовать, где искать Леньку, Петрусь сразу метнулся под поветь. Однако на этот раз дед не сказал ничего определенного.

– Побег куда-то… Просил передать, чтоб обождали.

Петрусь недоверчиво покосился на старика и, помолчав, проговорил:

– Так вы скажите ему, что мы в крушиннике будем.

– А это, милок, пожалуйста, – охотно согласился дед.

Но дождаться Леньку оказалось не так просто.

Ребята успели обсудить все последние новости, до устали набегались в крушиннике, играя в прятки, несколько раз успели сыграть в «ножички», когда увидали наконец на дороге через выгон Леньку и рядом с ним Аленку. Оба, видно было, сильно спешили. Аленка, смуглая, стриженная «под мальчишку» и вообще похожая на мальчишку, на ходу размахивала руками, как будто что-то горячо доказывала Леньке. Все четверо ребят учились в одном классе, а Аленка была на год младше их и только нынче перешла в шестой. Но она всегда дружила с теми, кто был постарше ее, и чаще всего – с мальчишками. Нужно сказать, что и они не чуждались ее общества, потому что она ни в чем от них не отставала.

– Где вы так долго ходили? – нетерпеливо поднялся им навстречу Петрусь. – Мы тут заждались.

– Да ходили… – неопределенно ответил Ленька. – Ну, готов снимок?

– А как же! Вот, смотри… – Петрусь взял у Мишки фотоснимок и протянул его Леньке.

По тому, как торопливо схватил Ленька снимок, можно было догадаться, что он сильно взволнован. Ведь если изображение на фото не совпадет с рисунком, который сделал утром Роман Иванович у Зеленой тони, подозрение с Богдана сразу будет снято. А если совпадет?..

Ленька долго и внимательно разглядывал снимок, потом достал из кармана и развернул листок с рисунком Романа Ивановича. Все пятеро притихли…

– Ага! – почти в ту же секунду торжествующе воскликнул Петрусь. – Что я говорил? Точь-в-точь! Смотри – и здесь в елочку, и здесь!..

Но в это время Ленька достал из кармана еще один листок и подал его Петрусю.

– А ты не горячись, Цыган! Сравни еще и это…

– А что это? Недоуменно посмотрел на друга Петрусь.

– А то, что ошибся ты, вот что! – твердо сказал Ленька. – Мотоцикл с коляской есть в Крышичах и еще у одного человека.

– У кого? – подскочил Петрусь. – Что ты выдумываешь?

– Ничуть не выдумываю. Две недели назад Сенька Жигун купил коляску к своему «Ижу». А это мы с Аленкой срисовали узор на его колесах. Как видишь, он тоже точь-в-точь совпадает с рисунком Романа Ивановича…

– Верно, совпадает, – пожал плечами молчавший до сих пор Олег.

– Так неужели и у Сеньки коляска есть? – смущенно проговорил Петрусь.

– Да мы же сами ее видели! – вступила в разговор Аленка. – И чешуя от рыбы на сиденье…

– Расстояние между колесами тоже совпадает, – добавил Ленька. – Да ты сам подумай, разве станет Богдан таким грязным делом заниматься? А Сенька… Сам знаешь, что это за тип…

Сенька Жигун, и правда, пользовался недоброй славой в Крышичах. Человек он был пришлый, не местный. Года четыре назад неподалеку от Крышич целое лето работала большая группа геологов-разведчиков, и Сенька был у них шофером. Потом за пьянство и какие-то махинации его уволили, но Сенька никуда не уехал, а подкатился к одной вдове, Агате Махнач, и остался жить в Крышичах. Никто бы не сказал о нем худого слова, живи он честным трудом, как все. Но у Сеньки были иные планы. На работу в колхоз он выходил только для отвода глаз, а сам занялся спекуляцией – скупал по всей округе сушеные грибы, ягоды и возил на продажу в Ленинград и Киев. Потом стал спекулировать самогоном. Словом, жил паразитом. Как-то мозырская милиция накрыла его, и попал Сенька в тюрьму, но какой-нибудь год спустя вернулся и теперь вот снова слоняется по деревне, что тот волк по лесу. Жить хочет с размахом, а работы не любит. Купил себе мотоцикл и гоняет на нем целыми днями. Куда, чего? – никто не знает.

– Снова все запуталось! – безнадежно махнул рукой Петрусь. – Поди разберись…

– А по-моему, и думать не стоит насчет Богдана! – сверкнула глазами Аленка. – Все ясно, Сенькина работа! И колеса такие же, и чешуя…

– Нет, – возразил Ленька, – раз уж так получилось, нужно проверить…

Но не успел Ленька рассказать друзьям, какую он задумал операцию, чтобы разоблачить вора, как вдруг из кустов с победным окриком выскочила Настенька.

– А-а!.. Вот вы где! – радостно кричала она. – И ты тут, Ленька-трезвонька! А деду не хочешь помогать!..

– Хлопцы, ш-ш-ш!.. – приложил Ленька палец к губам. – Разбегайтесь по одному и – к реке! Там расскажу!..

Настенька немало удивилась, когда все пятеро бросились от нее наутек – кто в глубь крушинника, кто к реке. Она постояла-постояла, обиженно надула губки и медленно побрела домой, к деду – жаловаться на людскую несправедливость.

«Невошпитанные» люди

На землю постепенно опускались тихие летние сумерки. Вот, вздымая облака пыли, возвращаются с поля и разбредаются по дворам медлительные, задумчивые коровы, пугливые овцы. Вот затих треск молотилки на гумне, последний раз звякнул молоток в кузнице. Одна за другой пригрохотали в гараж из далеких и близких рейсов колхозные автомашины. Умолкли смех и крики детишек на выгоне. Угомонилась улица, не проскрипят нигде ворота, не подаст голос колодезный журавель. Над Припятью, отражаясь в неподвижной речной воде, загорелись красные и синие огоньки бакенов…

Летом, как следует наработавшись за день, люди в деревне рано ложатся спать: завтра с восходом солнца для них начнется новый трудовой день, полный извечных крестьянских забот, – нужно убирать хлеб, приводить в порядок огороды, заготавливать силос, брать лен… И вот один за другим гаснут в окнах огни, и над деревней воцаряется ночная тишина.

Только в одной избе, в том конце деревни, что ближе к лесу, светится окно. Правда, свет тусклый, едва заметный, не от электрической лампочки, что висит под потолком, а от какой-то старинной коптилки. В доме не спят – по стенам время от времени пробегают длинные нескладные тени…

Это изба Агаты Махнач, у которой вот уже четвертый год как поселился бывший шофер Семен Жигун.

Сенька подходит к окну, глядящему на реку, настежь распахивает его и, высунувшись чуть не до пояса, долго к чему-то прислушивается. Но на реке ничего не слыхать, лишь в прибрежном ивняке пронзительно кричит какая-то ночная птица да кое-где на улице лениво брешут бессонные собаки.

Сенька оборачивается, достает из-под лавки корзину и, даже не глядя на Агату, тихо приказывает:

– А ну, посвети…

Он идет в сени, отворяет дверь в пристройку, которая служит кладовой, и, откинув крышку погреба, спускается по лестнице вниз. Агата, молодая еще женщина с красивым, но опечаленным чем-то лицом, вздыхая, покорно идет за ним, склоняется над холодным зевом погреба и, вытянув руку с коптилкой, освещает его. Сенька пробирается в погребе в самый угол, отбрасывает там старые, запыленные лохмотья и на секунду замирает, глядя на внушительный ряд бутылок, тускло поблескивающих холодным стеклом. Потом берет одну из бутылок, вынимает затычку и прямо из горлышка делает два-три глотка, кривится, сплевывает и, заткнув бутылку, ставит ее в корзинку.

– Ох, Семен, – вздыхает Агата, – и зачем тебе все это? Чует мое сердце, не кончится это добром…

– А ты помолчи, не каркай!.. – грубо обрывает ее Сенька, запихивая в корзину очередную бутылку. – Раскаркалась тут… Не твое дело!

Но женщина не унимается:

– Сам же говоришь, инспектор гонялся. Значит, приметили. Поймают тебя, помяни мое слово…

– Замолчи, слышишь? – гаркает Сенька, с угрозой сверкнув глазами.

Обиженно поджав губы, женщина умолкает, лишь рука, в которой она держит коптилку, мелко дрожит.

Между тем Сенька с наполненной бутылками корзиной вылез из погреба. Уже в комнате глянул на свои часы, заторопился:

– Гаси свет и ложись спать…

Агата послушно погасила коптилку, поставила ее на припечек и, не переставая вздыхать, пошла в боковушку за дощатой перегородкой.

– Глупая ты баба, – негромко бросил ей вслед Сенька. – Знаешь, сколько я сегодня за утро огреб? Ты месяц будешь спину гнуть в своем колхозе, а того не заработаешь…

– Так разве у нас чего не хватает или ты голодный сидишь? – отозвалась из-за перегородки Агата. – А поймают – снова в тюрьму пойдешь.

– Никто меня не поймает! Слышишь?.. Ни-и-кто!..

Вдруг Сенька насторожился, высунул голову в окно. Где-то далеко на реке возник едва уловимый монотонный перестук мотора. Какое-то время Сенька приложив ладонь к уху, напряженно прислушивался. Потом, убедившись, что не ошибся, осторожно, чтоб не стукнуть, прикрыл окно.

– Ну вот, Шепелявый едет…

Агата еще раз тяжко вздохнула за перегородкой.

Сенька впотьмах накинул на плечи пиджак, снял с крючка шапку. Накрыл старой стеганкой корзину с бутылками и взял ее под мышку.

– Ты дверь не закрывай, скоро вернусь, – уже с порога бросил он жене.

Когда Сенька, чуть скрипнув дверью, вышел во двор, стук моторки на реке был уже слышен совсем отчетливо. Она шла снизу, со стороны Наровли. Сенька постоял немного во дворе, воровски озираясь вокруг. На улице было безлюдно, темно, только вдалеке, на колхозных фермах, горели электрические фонари.

Не заметил Сенька, как в ту секунду, когда он шагнул через порог, за угол дома неслышно метнулась легкая тень. Потом, когда он уже подходил к сараю, из-за дома дважды мигнул огонек карманного фонарика. В ответ ему в ивняке на берегу тоже дважды вспыхнул едва приметной точкой фонарик…

Осторожно протиснувшись через лаз в заборе, Сенька вышел за сарай и протоптанной в картошке тропинкой напрямик подался к реке. Стук мотора раздавался уже совсем близко, и, спустившись с пригорка на влажную луговину, Сенька прибавил шагу. Впереди поднялась темная стена ивняка. Еще раз оглянувшись, Сенька решительно нырнул в эту непролазную чащу.

Минут через пять мотор на реке вдруг заглох и стало слышно, как кто-то веслом осторожно подгребает к берегу. Как ни темна была ночь, но, приглядевшись, можно было различить в лодке силуэты двух мужчин. Едва лодка причалила к берегу, один из мужчин, заслонив рот ладонью, негромко свистнул раз и другой. Тотчас же из лозняка послышался ответный свист. Мужчина в лодке наклонился, достал из-под лавки увесистый, перевязанный бечевкой пакет и бесшумно спрыгнул на песок. Второй как сидел, так и остался сидеть на корме у мотора.

Человек со свертком сделал несколько шагов к кустам, остановился, постоял и снова тихонько свистнул. И снова в ответ ему, на этот раз уже совсем близко, раздался приглушенный свист.

– Ждорово, Жигун! – уже смело раздвигая кусты, сказал мужчина со свертком. – На швободе еще, жлодюга? Не шчапали?.. – Он сильно шепелявил.

– Гляди, как бы самого раньше не сцапали, остряк, – беззлобно отозвался Сенька.

Они осмотрелись, присели на траве в кустах. Сенька поставил рядом, чтоб была под рукой, корзину с самогоном. Он хотел что-то сказать, но в это время в кустах неподалеку послышался какой-то шорох, треск веток. Сенька вздрогнул, настороженно поднял голову. Приподнялся на траве и Шепелявый. Долгую минуту они оба, затаив дыхание, прислушивались, потом Шепелявый успокоенно похлопал Сеньку по плечу:

– Не бойшя, хе-хе. Может, мышка хвоштиком махнула, а у тебя уже и душа в пятках…

– Ну, привез тол? – нервно сглотнувши слюну, спросил Сенька.

– Привез, а как же. Шешть брушков ш детонаторами и шнурами. Готовенькие, хоть шечаш в воду…

– Держи, – повернулся Сенька к корзине.

– А ты шначала попробовать дай, а то шнова, как прошлый раж, шивухи подшунешь, – взялся за бутылку Шепелявый.

– Что ты выдумываешь, самый что ни есть первач, – возразил Сенька.

Но Шепелявый не поверил ему на слово, отпил глоток, сплюнул, вытер рот рукавом.

– Школько тут?

– Как условились, за брусок – пол-литра.

– А жа лодку? Не жаплатишь, не дам толу! Яшна! – категорически заявил Шепелявый.

– А-а, – махнул рукой Жигун, – толку с нее, с той лодки…

– Не валяй дурака, – усмехнулся в темноте Шепелявый. – Не будь этой лодки, тебя уже што раж поймали бы… А так надул лодочку, тол в реку – бух! – шобрал рыбку, дух иж лодки выпуштил, в коляшку и – ходу!..

– Так ведь старая она, дырка на дырке, сколько клеить пришлось, – сбивал цену Сенька, протягивая Шепелявому деньги. – Вот, возьми пятерку.

– Я тебе покажу – пятерку! – вспылил Шепелявый. – Мне жа эту лодку командир брандвахты школько выговаривал: «Где девалашь, куда шплавил?..» Черт ш тобой, давай крашненькую!..

Жигун не стал спорить, полез в карман и дал ему еще одну пятерку.

– То-то, – примирительно сказал Шепелявый, спрятал деньги и стал доставать из корзины и распихивать по карманам бутылки. – Эх, и гульнем!..

– А когда еще приедешь? – спросил Жигун.

– Шам подшкочишь, когда понадобитша… Мы жавтра под Шепеличи переберемша.

– На той неделе приеду, – вставая, сказал Сенька и протянул Шепелявому руку. – Ну, бывай!

– Бывай, да наш не жабывай, – еще раз улыбнулся тот.

Но только они собрались расходиться, как неожиданно в кустах, совсем близко, кто-то завозился и отчетливо послышалось:

– А-а-п-чхи!

Чихнул кто-то со смаком, изо всей силы, даже эхо отозвалось на другом берегу – видно, бедняга долго крепился, терпел и все-таки не выдержал. И в тот же миг в кустах зашумело, затрещало, кто-то – да и не один! – сломя голову пустился наутек.

Но ни Сенька, ни Шепелявый и не подумали бежать вдогонку, они сами перепугались до полусмерти.

– Беги!.. – шепнул Сенька Шепелявому и, схватив корзину и сверток с толом, как ящерица, нырнул в чащу.

Прижимая к груди бутылки, которым не нашлось места в карманах, бросился к берегу и Шепелявый. Он бежал, спотыкаясь о пни и валежник, заботясь только об одном: не выронить, не растерять дорогую добычу. Лишь когда лодка уверенно застучала мотором и вылетела на середину реки, Шепелявый немного очухался. Он завернул в стеганку бутылки с самогоном и, довольный, что все обошлось благополучно, улыбнулся во весь свой щербатый рот.

– А мы ж Жигуном, нужно шкажать, невошпитанные люди…

– Это почему же? – хмуро спросил мужчина, сидевший на корме.

– Кто-то в куштах чихнул, а мы даже «будь ждоров» не шкажали…

«Суд» над Петрусем

Эх, и здорово это – поваляться летом, в жаркий солнечный денек на берегу возле речки! Лежишь себе, нежишься, под тобой песочек меленький, теплый, золотистый от солнца. Руки так и тянутся к нему; сыплешь и сыплешь себе на голую грудь, на ноги, а он течет по телу, как живой, приятно щекочет. А сверху солнышко светит, пригревает, но не слишком – даже в самую жару тянет с реки влажный легкий ветерок. А когда все-таки – не без этого – припечет как следует, вскочишь и бежишь к воде. Она здесь же, рядышком, заманчиво плещет в берег тихой ласковой волной. Разгонишься, бежишь сперва по мелководью в брызгах расплавленного серебра, а потом – у-ух! – нырнешь с головой и, фыркая от удовольствия, плывешь – хочешь «по-собачьи», хочешь на саженках, а если умеешь, так даже кролем.

Кто из ребят не грелся летом вот так на берегу, не плавал в реке, тот, можно сказать, лета и не видел! Во всяком случае, Ленька и его дружки могли бы только посочувствовать такому горемыке…

Правда, сейчас Ленька, расположившись с друзьями на песчаной косе за деревней, не вкушал прелесть бездумного отдыха, а был занят важным делом. Здесь был созван очередной «военный совет» и разбирался вопрос о ночной провинности Петруся. Ребята все сидели голые, загорелые, в одних трусах, а Аленка, тоже коричневая от загара, – в цветастом купальнике. Время от времени она бросала взгляд на смущенное лицо Цыганка и едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться.

Ленька со всей серьезностью начал допрос:

– Ну, отвечай… Как это тебя угораздило?

– Что угораздило? – исподлобья глянул на него Петрусь.

– Ну, как ты… чуть не сорвал нам всю операцию? – уточнил Ленька.

– Да очень просто… Мы с тобой еще только подползли к ним, а у меня как защекочет в носу. Но я терпел. Пока они говорить не кончили, терпел. А потом невмоготу стало. Будто там, в носу, муравейник закопошился…

– Тебе нужно было пальцем на переносицу нажать, – посоветовала Аленка, вот-вот готовая прыснуть со смеху. – Я слышала, помогает…

– Умна ты больно! – окрысился на нее Петрусь. – Я это и без тебя знаю… То-то и оно, что, как нажал, так сразу и…

Аленка больше не в силах сдержаться – заливается смехом. Хохочут, катаясь по песку, и Мишка с Олегом. Один Ленька все еще держится строго, с осуждением смотрит на сконфуженного Петруся.

– Твое счастье, что мы все до конца услыхали, – говорит Ленька и оборачивается к друзьям. – Ну, какое ему придумаем наказание.

Олег поправляет на носу очки, хмурит лоб.

– Я так считаю: за руки, за ноги, раскачать и – в воду!

– Правильно! – в восторге кричат в один голос Аленка и Мишка и вскакивают, чтобы немедленно привести приговор в исполнение.

Но Петрусь опережает их, взвивается пружиной и со всех ног пускается вдоль берега наутек. Все четверо гонятся за ним, только пятки сверкают на солнце. Ленька, которому уже наскучила роль строгого командира, с задорным боевым кличем мчится впереди всех. Петрусь мечется из стороны в сторону, виляет между кустами. Потом, видя, что от погони все равно не уйти, поворачивает прямо к реке…

Бу-ух! – брызги искристой завесой встают перед Петрусем, вспыхивают радугой, и он бросает свое тело в эти радужные огни, в прохладные объятия реки. Вслед за ним с шумом, смехом и криками бросаются в воду остальные…

Накупавшись вволю, ребята вышли на берег и снова уселись в кружок, подставив спины и плечи ласковому солнцу.

– Вот что, – говорит Ленька, – поваляли дурака и хватит. Мы с Аленкой сейчас поплывем на «Стреле» в Стоговичи – нужно скорее рассказать обо всем Роману Ивановичу. Тебе, Миша, и тебе, Олег, задание – не спускать глаз с Сеньки. А ты, Петрусь, слетаешь в поле к брату и попросишь, чтоб он дал нам на вечер мотоцикл. Может понадобиться. Ну как, идет?

– Можно и так, – не возражает Петрусь.