Текст книги "Аквариум как способ ухода за теннисным кортом"

Автор книги: Всеволод Гаккель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Этой же зимой мы поехали в Ярославль, где проходил фестиваль «Джаз над Волгой». Мы не играли джаз, но нас пригласили выступить в качестве гостей фестиваля не на основной площадке, а в какой-то дискотеке. Мы сыграли ничего, но это было ничто по сравнению с самим фестивалем. Там же выступал Курёхин, который уже собрал «Поп-механику», она ещё так не называлась, но уже носила все признаки таковой, и состав был мощнейший. В него входили Тарасов, Чекасин, Пономарева и много других джазменов авангардного толка. Это был несколько другой уровень, и никто из нас в ней не участвовал. В то же время было несколько фантастического класса концертов в «Клубе Современной Музыки» в ДК им. Ленсовета. Как правило они проходили в одном из двух малых залов. И на одном из них мы впервые увидели и услышали Сашку Кондрашкина.

Весной состоялось торжественное открытие «Рок-клуба», на котором играл «Аквариум», но у меня этот факт не отложился в памяти. Чуть позже мы играли рок-н-ролльный концерт в спортивном зале Университета в Петергофе. Самого концерта уж не упомнить, но на обратном пути мы ехали в одном вагоне с молодым ребятами, которые тоже возвращались из Университета. Они подсели к нам, попросили гитары и спели несколько песен. Это был Цой с компанией. Сейчас я уже не помню последовательность событий, да она особенно и не важна.

Примерно через месяц Тропилло решил отпраздновать свой тридцатилетний юбилей, который прошел в два этапа. Первый был в ресторане «Трюм», на Крестовском острове, куда он привез маленький аппарат и пригласил своих дружков музыкантов. Но концерт не получился, потому что соседи сверху вызвали ментов, нам пришлось отключить аппарат и молча напиться. Через неделю он договорился в ресторане гостиницы «Нева» на улице Чайковского. Он гулял на широкую ногу и всех поил шампанским, а выступал «Автоматический Удовлетворитель» и Цой. Так был заложен фундамент новой волны. Боб просто влюбился в Цоя и его песни, он пытался всячески ему помочь и протежировать его. Так у Тропиллы состоялась запись первого альбома группы «Кино», и, поскольку группы как таковой не было, мы все принимали в ней участие. Я сыграл только в песне «Мои друзья идут по жизни маршем», которая стала нашим гимном, но почему-то она не стала таковым в период славы группы «Кино». Чуть позже Боб решил спродюсировать выступление «Кино» на утреннике. В то время концерты в «Рок-клубе» проходили почему-то по воскресеньям утром. У Тропиллы появилась ударная машина «Лель». Это чудовищное изобретение издавало поразительно индустриальные звуки и усиленное через аппаратуру производило впечатление парового молота. Сейчас ему не было бы цены. Выступление было бредовое, на грани идиотизма, но в этом был элемент психоделии. Рыба извивался как угорь и был очень артистичен. Но народу правда не было, и на них с Цоем никто особенного внимания не обратил.

Каким-то образом материализовался тот самый Сашка Кондрашкин, который так поразил наше воображение в ДК им. Ленсовета. Он был удивительно радушен и сразу же пригласил нас репетировать у него дома на проспекте Энергетиков. В это время мы начали играть несколько новых песен – «Белое рэггей», «Прекрасный дилетант», «Ребята ловят свой кайф» и «Кто ты теперь». Но, ещё не успев ничего толком сделать, мы сразу отправились в Москву. Тропилло был звукорежиссером и взял на себя функции директора. Он предполагал заранее поехать на площадку и отстроить аппаратуру или что-то в этом роде. Я имел неосторожность отдать ему виолончель, чтобы не тащить её самому, чего я никогда раньше не делал. И конечно же он умудрился разбить её вдребезги да так, что отлетела верхняя дека. Мое участие в концерте стало проблематичным, но мы кое-как слепили инструмент и замотали его изоляционной лентой. Самое поразительное, что на нём даже можно было издавать какой-то звук. Я не говорю о музыкальном звуке, я говорю о звуке как таковом. А если его ещё пропустить через соответствующую примочку, то можно легко добиться желаемого результата. Другое дело, что мы никогда не знали какой именно звук будет, поскольку не имели возможности репетировать на аппарате. Так было и в этот раз, звук был не привычный, но мощный, что было уже хорошо и можно было включиться громко. Учитывая то, что мы становились модным актом, и наш концерт в Москве неизменно привлекал к себе внимание и много народа, то при таком стечении обстоятельств, концерт мог получиться хорошим. Дело было ранним вечером, было ещё светло и очень жарко, мы напились пива, и наше выступление имело сильный привкус панк-рока, хотя, наверное, это было то, что впоследствии получило название «новая волна». Чтобы не запутаться в определениях, попробую изложить, как я это понимаю. Панк-рок – это высвобожденная энергия в чистом виде и люди его играющие, движимые этой энергией, порой не контролируют происходящее, они панки по жизни. Новая же волна – это искусственный стиль, который образовался благодаря появлению панк-рока, но который стали играть музыканты со значительным опытом, они смогли сделать переоценку, почувствовав очистительную энергию панк-рока, позволившую им сбросить лишнюю чешую. Либо это молодые интеллектуалы, которые приняли панк-рок как идею и облекли её в изящную форму, постоянно меняя её и экспериментируя.

После концерта мы поехали к Сашке на дачу. Его гостеприимство не знало границ, чем многие из нас не преминули воспользоваться. Мы могли приезжать в любом количестве, с друзьями и подругами, и он всегда оказывал нам самый радушный приём. Даже когда его квартира на Каретном ряду уже подверглась ощутимым разрушениям, двери её всегда были открыты для всех питерских музыкантов. По случаю нашего приезда Сашка организовал акустический концерт на Николиной Горе, на веранде дачного клуба. Было очень жарко, народу было сравнительно мало, и мы дали расслабленный домашний концерт, в котором я на разбитой виолончели играть не стал.

По приезде мы сыграли концерт в малом зале ДК им. Ленсовета, где с нами впервые выступила группа «Странные игры». Мы были ими абсолютно восхищены, быстро с ними подружились и стали их преданными фанами.

Дом Пионеров, в котором помещалась студия Тропилло, как правило летом не функционировал. Это было самое подходящее время для записи, и мы сели писать новый альбом. Сначала мы пытались записать несколько песен из тех, что к этому времени игрались, и на запись пригласили Вовку Козлова, нашего старого друга из группы «Союз любителей музыки рок», одного из тех гитаристов, которых мы приглашали играть на рок-н-ролльные концерты. С ним мы записали песню «Кто ты теперь» и кое-что из того, что впоследствии вошло в альбом «Электричество». Мы не представляли, каким должен быть этот альбом, и стали записывать песни, которые Боб сочинял по ходу пьесы. Мы не знали и до этого не играли ни одну из тех песен и делали аранжировку прямо на ходу. Так образовался альбом «Треугольник». Тропилло раздобыл на «Мелодии» стереофонический студийный магнитофон и восьмиканальный пульт «Studer», что позволило выйти на другой уровень звукозаписи. Пожалуй это была самая живая запись, когда все были вовлечены и охотно музицировали. Приходили дружки. Так, я помню, во время записи «Начальника фарфоровой башни», передо мной на корточках сидел Женька Степанов и скрипучим голосом издавал странные звуки в микрофон, через который я играл, и корчил такие рожи, что я еле сдерживал смех и с трудом играл. Неожиданно пришёл Курёхин и блистательно сыграл в «Мочалкином блюзе», а в «Поручике Иванове» мы втроем с Курёхиным и Дюшей играли соло на казу. Оля Першина пришла на запись песни «Десять стрел», но всех потащило в другую сторону и заодно записали «Крюкообразность». Я тоже дебютировал как «певец» или, как говорят, «вокалист» в песне про «Двух трактористов». Даже то, что в процессе записи мы не заметили, что в песне «Мой муравей» виолончель немного низит, это особенно сильно её не испортило. Мне же больше всего нравится звук перепарированного пианино в песне «Миша из города скрепящих статуй», на котором играли мы с Кондрашкиным.

Фотосессия проходила в коридоре Дома Пионеров. Я залез на подоконник и спрятался за занавеску, а Боб вместо лица прилепил отражатель от калорифера. У Боба была странная концепция оформления обложки, каждый раз он почему-то приглашал не всех участников записи. И на обратной стороне, у ворот соседнего дома на улице Панфилова, запечатлены только мы с Кондрашкиным. Когда Вилли сделал оформление, Боб стал клеить коробочки и альбом был запущен по той же орбите.

Осенью Тропилло организовал концерт во Дворце Молодежи под названием «Барды и рок музыка», в котором, вероятно, бардов представляли Боб, Майк и Вовка Леви из «Последнего шанса». Вероятно рок-музыку играли все остальные участники концерта, то есть собственно «Аквариум», который всем аккомпанировал, и Ольга Першина. Аппарат был куцый, то есть его было практически полное отсутствие, и звук был препоганый. Это была очень претенциозная акция, поскольку то, что мы делали никак нельзя назвать бардовской песней, более того, я её органически не выношу. Но время было такое, что под другим соусом такой концерт не прошел бы. А впрочем, может быть и прошел? Вскоре после этого Ольга Першина вышла замуж за англичанина Лена Перри и эмигрировала в Лондон.

На концерте в общежитии на Белоостровской улице, нам впервые заплатили гигантскую сумму 100 рублей. Но после концерта Боб неожиданно объявил нам, что теперь он должен получать в два раза больше, чем мы с Дюшей и Михаилом. Это звучало странно, но плюс к этому у него вероятно были проблемы с арифметикой, он вошел в азарт и у него получилось 50 мне – 50 вам. Это уже была прикладная математика, как поется в песне:

 
Возьму вершки и корешки,
Бери себе слова.
 

Это было реальное недоразумение, которое стало поворотным моментом в наших взаимоотношениях. Они были сформулированы и названы. Мы купили бутылку водки поехали к Михаилу. Полночи мы говорили за жизнь, пытаясь понять ход мыслей Боба. Виновата была плохая система, которая его недооценивала и не позволяла ему получать адекватные деньги, и поэтому получалось, что эти деньги должны были заплатить ему мы. Но, вероятно, мы ни до чего не договорились, снова сбегали в такси за водкой и забыли зачем собрались. Но кто-то между нами пробежал, и Боб лучше нас должен знать, кто это был. Может быть это был самый подходящий момент для того, чтобы подписать контракт, который определил бы статус каждого из нас. На этой ноте заканчивался восемьдесят первый год.

Примерно в этот период времени мне удалось уболтать свое начальство в Доме Грампластинок, чтобы художественный совет Студии Грамзаписи согласился послушать наши любительские записи на предмет возможного издания их на пластинке. Но оно очень скептически отнеслось к этому. Люди, состоявшие в художественном совете, ничего в этом не понимали, испугались, что в текстах есть какой-то подвох, который они не могут расшифровать, и что где-то заложена бомба. Где именно – они не знали, но их нюху надо отдать должное. Я считаю, что никогда, нигде, ни в одной песне не было никакой бомбы, просто они интуитивно чувствовали, что их поезд уходит, и пытались удержаться на своих местах. Всё же они решили попробовать дать нам смену звукозаписи, чтобы записать песню «Моей звезде», которую они сочли самой нейтральной. Режиссером назначили Виктора Динова, с которым мы познакомились ещё во время записи «Треугольника», когда дописывали наложения.

Аранжировка песни состояла лишь из голоса, акустической гитары и виолончели. И когда мы пришли в студию «Мелодии», я попытался на ходу придумать вторую партию и сделать подобие струнной группы. Но что-то пошло не так, и у меня совершенно не покатило. Динов говорил Бобу, что он может пригласить любого виолончелиста, который на раз всё сыграет. Меня это совсем выбило из колеи, и так ничего и не получилось. Мы потратили время, все остались недовольны, по счастью эта запись где-то растворилась.

Зимой восемьдесят второго мы начали репетировать новую электрическую программу с Сашей Ляпиным и Женей Губерманом. Таким образом Сашка Кондрашкин был автоматически отставлен. Я сейчас не помню уже, где это могло быть, но у меня твердо отложилось в памяти, что это был опять ДК им. Цюрупы, но как мы туда снова попали я сейчас не могу понять. Я совершенно определенно помню, как мы репетировали песни «Сидя на красивом холме» и «Мы никогда не станем старше» и сыграли первый концерт в «Рок-клубе». Потом мы поехали в Москву, но Женька уже поехать с нами не смог. И, порепетировав один раз, мы поехали с Петей Трощенковым. Этот концерт в ДК им. Луначарского был записан и впоследствии выпущен на бутлеге под названием «Арокс и Штёр». Боб категорически отказался петь «В поле ягода навсегда», и я взял на себя смелость спеть её сам, но забыл начало одного куплета, что очень хорошо слышно на записи. Эта песня была инспирирована статьей в журнале «Ровесник», в которой песня «Strawberry Fields Forever» была переведена таким идиотским образом.

Как обычно мы остановились у Сашки Липницкого, квартира которого являла собой сплошное спальное место. Мы все спали на полу в большой комнате и, почти не выходя из дома, несколько дней смотрели видео. Это было новое развлечение. Точнее это не было таковым, поскольку мы очень серьезно смотрели всё те музыкальные фильмы, которые со времени приезда Хейны Маринуу в Ленинград, мы видеть не могли. Это были «Heroes Оf Rock-n-roll», «Woodstock», «Tommy», «Gimmie Shelter» и всевозможные концерты. В это время только появилось MTV, и мы смотрели несколько кассет с видео клипами, которые Сашка специально переписал и насобирал у друзей к нашему приезду. Насытиться и оторваться от экрана было невозможно. В то же время мы впервые, как «артисты», сходили в ресторан «Пекин», который был недалеко от Сашкиного дома, и каждый оттуда привез с собой по бутылочке «Cherry Wine». Это был волшебный напиток, на который мы все сразу подсели. Просмотры видео перемежались приходом гостей, танцами под «Stray Cats» и неизменными концертами Пети Мамонова, который пил вместе с Сашкиным братом Вовкой, и, немного протрезвляясь, веселил гостей. Потом наступал черед Валеры Лелеко, который приходил специально приготовить плов на всю компанию. Будучи вегетарианцем я пил наравне со всеми и всегда с неотвратимыми последствиями похмелья и головной боли и вместо того, чтобы бросить пить, я дал слабину и снова стал есть мясо.

По приглашению Коли Харитонова нам удалось съездить в Архангельск, где мы играли в том же ДК Строителей. Концерт был удачным, Боб в это время был освобожден от игры на гитаре и «давал артиста». Он одевал черное кимоно и совершенно немыслимые золотые «чешки», купленные в театральном магазине. На песне «Мы никогда не станем старше», инспирированной творчеством группы «Doors», он разражался монологом: «Что они сделали с нашей сестрой?…»

А потом падал ниц. Это было эффектно, правда немного смешно – он явно переигрывал. В зале оказались пенсионеры, которых это задело за живое, и они написали «телегу» в «Рок-клуб». «Рок-клуб» был очень серьезной организацией, и там все это восприняли очень ответственно. Нас вызвали на общее собрание и продёрнули. А потом решением совета на полгода лишили права на публичные выступления. Все они после подходили и извинялись, дескать у них не было выбора. Но это всё равно было глупо. В то время как чиновники от культуры праздновали победу на местечковом уровне, нам устроили всесоюзную премьеру по Центральному телевидению. Правда для этого выбрали красивую, но не самую выразительную для первого эфира песню «Четырнадцать». Мы говорили всем своим друзьям, чтобы они смотрели. Они вероятно смотрели, но потом вежливо молчали – откровения не было.

В апреле «Клуб Современной Музыки» организовал трехдневный фестиваль в Малом зале ДК им. Ленсовета, на котором выступали и Тарасов, и Чекасин, а может быть даже и Ганелин. В паузе между выступлениями на сцене появился юноша лет тринадцати-четырнадцати, который, никого не стесняясь, поднялся на сцену и стал играть на барабанах. Это всех умилило. Опять приехал Хейна из Таллинна, и после этого концерта все пошли к Жене Губерману на киносеанс. Он жил со своей матерью в коммунальной квартире в огромной пятидесятиметровой комнате, и туда пришло человек сто. Вместе с Димкой Гусевым пришёл этот мальчонка, которого звали Сережа Бугаев. Он приехал из Новороссийска учиться играть на барабанах и становиться музыкантом.

И, наверное, уже в последний день фестиваля состоялось выступление очередного Курехинского оркестра. Многие из нас на сей раз участвовали в нём и это уже было прообразом «Поп-механики». В конце выступления Боб то ли разбил гитару, то ли совершил ещё какой-то акт вандализма, что вызвало скандал – директора ДК сняли, а «Клуб Современной Музыки» прекратил свое существование.

Вскоре после этого фестиваля Галя Самсонова-Роговицкая предложила Курёхину снять сюжет про его оркестр для какой-то молодежной программы. Программы я не помню, но помню, что мы все собрались на Восстания, где мы у матери в комнате смотрели эту передачу. Всё было довольно симпатично, правда звук как обычно страдал. Это знакомство с Галей послужило началом Дюшиной семьи.

Сереже Бугаеву негде было жить и он перебивался по квартирам друзей, с которыми ему удавалось познакомиться. Таким образом, он образовался в нашем кругу людей. В это время мой брат уехал на заработки, его комната пустовала, и кто-то привел его ко мне. Также в это время у меня поселился и Петя Трощенков.

Я, наконец, принял волевое решение и ушел из Дома грампластинок. Моя начальница Ольга очень сожалела об этом и уговаривала меня не делать этого шага. Но я его всё-таки сделал, а мы с Ольгой всё равно остались друзьями на долгие годы. Я же устроился работать сторожем к Дюше в бригаду, в которой уже работал Майк. Мы сторожили два соседних объекта. Он сторожил какие-то столярные мастерские, а я сторожил Станкостроительный техникум. Майк работал сутки через трое и сидел в проходной, я же отсиживал вечер и ночь через двое суток, а когда попадало на воскресенье, то должен был отсиживать сутки. Я приходил на работу, сидел в канцелярии и читал. Когда все уходили, я закрывал дверь и искал себе место ночлега. За год работы я пытался пристроиться на ночлег в самых разных местах этого помещения. Всё зависело от погоды и отопления. Некоторые места были теплыми, но не было света и воздуха, в других ели комары. Постепенно я обзавелся своим хозяйством, у меня был чайник и раскладушка, которые я прятал в чулане за статуей Ленина. Когда наши смены совпадали, мы сидели у Майка и гоняли чаи. Когда приходили гости, а к Майку они приходили всегда, мы пили вино. Это было очень удобно, мы с Майком могли всегда договориться и подменить друг друга.

В начале июня мы поехали в Москву, на концерт в ГлавАПУ. Ляпин поехать не смог и с нами поехал Володя Ермолин, а также Болучевский на саксофоне и Фагот. А чуть позже мы сыграли грандиозный концерт в саду Эрмитаж, где ко всем перечисленным присоединились Чекасин и Валя Паномарева. Собственно «Аквариум» играл обычную электрическую программу, но песня «Мы никогда не станем старше» длилась полчаса, из которой Курёхин сделал действо сродни «Поп-механике».

Где-то в середине июня мы решили отпраздновать десятилетие «Аквариума». Кто-то договорился в дискотеке общежития Кораблестроительного института на Юго-Западе. Мы насобирали аппарат, народу набилась тьма-тьмущая. Но только мы успели сыграть несколько песен, как приехали комитетчики и выключили электричество. Мы пытались сыграть несколько песен акустически, но это не покатило. Надо было сворачиваться. Мы поймали «Икарус», но пока выносили аппарат, в него набились тусовщики. Я пытался всех выдворить из автобуса, но все были пьяны, тупо улыбались и смотрели на меня, как рыбы из аквариума. Это была наша аудитория, стоило тратить столько усилий, чтобы играть для этих людей. Наконец, несколько человек всё-таки удалось выгнать, и мы повезли аппарат на Восстания. Я всю дорогу стоял, как в городском транспорте. Мои друзья куда-то растворились, выйдя по дороге. Подьехав к дому, я стал выгружать комбики, с трудом найдя себе помощников. Пока мы тащили все это на четвертый этаж, Свинья застрял в лифте и надул там лужу. Я и так не был идеальным соседом, но тут было очевидно, что это мои дружки учинили беспредел, и, когда все разошлись, мне пришлось мыть лифт.

Четвертого июля в День независимости Америки в резиденции американского консула был приём и ожидалось выступление Чика Кориа. Ему запланировали встречу с Курёхиным, и тот получил возможность пригласить туда человек сто своих друзей. Это было эпохальное событие. Мы одолжили друг у друга «приличную» одежду – ни у кого из нас отродясь не было пиджаков, и в означенный час двинулись в консульство. Все ближайшие улицы были заполнены комитетчиками, которые в коричневых и серых костюмах стояли группами по два-три человека и якобы беседовали. На самом деле они напряженно работали, пытаясь, если не сфотографировать, то по крайней мере сосчитать и запомнить всех шедших на концерт. Было такое ощущение, что туда пришёл весь «Сайгон». Комитетчики бесились, но ничего не могли поделать. Выступление Чика Кориа с вибрафонистом Гари Бёртоном было достаточно коротким. С ними приехал ведущий джазовых программ «Голоса Америки» Виллис Конновер, который представил артистов и поздравил всех с этим знаменательным событием. Мы все на три часа оказались в Америке. Был фуршет с баром и обильными закусками. Все напились и наелись заморских деликатесов и делали вид, что внимательно слушают музыку. Я ничего не помню, помню только, что во время выступления Чика Кориа я пытался бороться со сном. После вечеринки ходили легенды о том, что Болучевский подошел к Чику Кориа и произнес сакраментальную фразу, которую попросил тому перевести, что если бы тот жил здесь, то играл бы как Болучевский. Все боялись, что нас арестуют при выходе, но все обошлось. Правда на следующий год или через два, когда такие вещи стали уже привычными, после очередной такой попойки арестовали всех Митьков. Через пару дней в «Смене» появилась заметка, что группа подонков и изменников Родины, прилюдно изменив таковой в Американском консульстве, после вечеринки была арестована в непотребном для советского гражданина виде.

На вечеринке мы познакомились с дочерью консула Маргот Сквайр. Мы быстро с ней подружились и стали называть её Марго. Мы были почти соседями, и почти все лето она приходила к нам в гости, принося из дома заморское печенье к чаю. По воскресеньям мы вместе ездили на велосипедах на залив и за грибами. Для всех иностранцев была определена зона возможного выезда за пределы города. По железной дороге им разрешалось ездить не далее Зеленогорска и позволялось бывать только слева от железной дороги, а моя дача находилась метрах в пятистах вправо, и, когда мы ездили туда, то Марго ставила под удар карьеру своего отца. Но никто никогда не обращал на это никакого внимания.

Летом Боб поехал в Москву сниматься в кино. Его эпопея с Осетинским ещё не закончилась, и через него Боб познакомился с милыми ребятами Сашей Ильховским и Сашей Нехорошевым, которые снимали курсовую работу и решили пригласить Боба сняться в ней. Это была короткая наивная история под названием «Иванов», в которой Боб должен был сыграть практически самого себя и спеть программную песню «Двадцать пять к десяти». Собственно вокруг этой песни все и было заверчено. Он позвонил мне из Москвы, чтобы я брал виолончель и ехал записываться на «Мосфильм». Я приехал на следующий день прямо в студию, которая потрясла нас своими безграничными возможностями. В этой песне у меня не было конкретной партии, но если немного потрудиться, то что-нибудь можно было придумать, тем более именно за этим меня и позвали. Мы немного поиграли, и что-то начало складываться. Но в последний момент Бобу почему-то не понравилась тональность, и он решил сдвинуть capo на один лад вверх. Так ему было удобнее петь, при этом на гитаре он мог играть в той же позиции. У меня же менялось абсолютно все. Конечно же это была бы не помеха для любого академического музыканта. Но для меня это была катастрофа. Я просил Боба сжалиться надо мной и опуститься на эти несчастные пол тона, но он остался неумолим. Я промучился часа два, но так толком ничего не сумел сыграть. Я так и не понял, что этим было достигнуто. В итоге я сыграл несколько аккордов на клавесине и был таков. С моей точки зрения рок-музыка – это тот стиль, который сложился от способности людей играть друг с другом независимо от их степени владения инструментом, и не очень искусные музыканты в основном пользуются наработанными приемами, но делают это очень уверенно, и тем самым многие приобретают свой стиль игры и свой почерк. Но у нас иногда все упиралось, мне непонятно, во что. Как будто мы не преследовали одну цель, а наоборот. Ну да ладно. Мы провели там несколько дней, живя на съемочной площадке – на квартире у Нехорошева. По привычке съемки перемежались домашними концертами для приходивших в этот дом друзей. И в один из дней Боб спел нам «Рок-н-ролл мертв», который только что присочинил. Через несколько дней мы снова приехали уже с Дюшей и Михаилом, чтобы сняться в завершающем эпизоде фильма. На пленке это получилось очень симпатично и трогательно. Правда с тех пор этот фильм я ни разу не видел.

В августе, как обычно, мы сели в студию Тропиллы писать альбом «Табу». Получалось так, что лето было самое удобное время для записи, но при этом самое ленивое время года, когда после длинной зимы хочется поваляться на песке на берегу залива. Также для многих из нас это была единственная возможность подзаработать немного денег. Михаил на август и сентябрь неизменно устраивался продавать арбузы, а иногда к нему присоединялся и Дюша. Это была тяжелая работа, сопряженная ещё с определенным риском, поскольку им приходилось немного обвешивать. И в этом году они снова устроились торговать. И это время как раз пришлось на время записи. Они ничего не могли поделать, а Боб не мог ждать, он стал приглашать разных музыкантов. Получилось так, что почти во всех песнях на басу сыграл Гриня, старый друг Курёхина, а в песне «Сегодня ночью кто-то» пришлось сыграть мне. Запись альбома хороша тем, что основная часть материала писалась на несколько дорожек без наложений. И конечно же тот элемент, который привносил Курёхин, был неоценим. Он всегда все делал в прекрасном настроении, и по ходу всей записи была очень приятная атмосфера. Особенно мне понравился «Кусок жизни», во время записи которого в душной студии вокруг одного микрофона собралась компания дружков, и даже слышен голос Людки. Когда дело доходило до сведения, Боб, как правило, отменял наши с Дюшей голоса и уводил их на задний план. С этим ничего нельзя было поделать. Он был и композитором, и продюсером и спорить на эту тему с ним было бесполезно. Но мне нравится, как в песне «Игра наверняка» звучит мой второй голос, потому что мы с Бобом пели в один микрофон, и он не смог применить этот приём. Правда в этой песне у меня была ещё и интересная партия на виолончели, которую мы репетировали и играли её на концертах, но на это не хватило дорожек, хотя я подозреваю, что Боб вообще не слышал, что я там играю. Также виолончель еле прослушивается в песне «Сыновья молчаливых дней», хотя я там играю наравне со всеми и вполне членораздельно и она должна была звучать, как в песне «Пепел», но этого, вероятно, не заметили ни Боб, ни Тропилло.

Боб вошел в фазу увлечения новыми романтиками, это стало сказываться на его имидже, и это он хотел отобразить на обложке альбома. Я понимаю, что обложка может быть абсолютно абстрактной, но, если на ней всё-таки фигурируют музыканты, то хотелось бы видеть тех, кто реально играет на альбоме, в то время как на фотосессию он пригласил Африку (Сережу Бугаева), Людмилу и Настю Курёхину, правда все же там оказались и мы с Курёхиным. Но в последствии на оформлении после традиционной буквы А с кружочком появился знак вопроса. Вероятно Боб уже знал, что пора расставаться с группой и только ждал подходящего момента. Получилось так, что он постепенно стал стесняться своей группы, и, когда осенью его пригласили на Центральное телевидение в Москву, мы там почему-то оказались вдвоём. Мы приехали в Останкино по приглашению Олеси Фокиной, знакомой Артема, которая была ведущей молодежной программы, типа «В эфире молодость». Я ещё не видел опасности, которую таило телевидение и так же, как и Боб, соглашался на все. Так мы оказались на подиуме, окруженные молодежью, и должны были прямым звуком сыграть две песни, я сейчас даже не помню какие, по-моему «Мне было бы легче петь» и ещё что-то. Помню, что это был гигантский павильон. Передо мной поставили микрофон, при этом не было мониторов и я не слышал ни себя, ни Боба. Тинейджеры, что стояли перед нами, тоже ничего не слышали, но на их лицах были умильные улыбки и они по сценарию должны были раскачиваться. Это было отвратительно.

Затем нас пригласил Андрей Кнышев, режиссер передачи «Веселые ребята», на съемку которой мы поехали уже вчетвером. Он выбрал несколько песен из «Треугольника» и за уши притянул их в свою юмористическую программу. К сожалению, мы тогда не видели насколько это несовместимо. Мы с иронией относились к тому, что мы делаем, но мы не были юмористами и то, что мы делали, было достаточно серьезно. Но, к сожалению, все это покатило именно в эту сторону. Он ставил нас в смешные ситуации, где мы, будучи никакими актёрами, должны были подыгрывать какой-нибудь нелепой ситуации. Происходила какая-то подмена. Мы явно занимались не своим делом. В песне «Два тракториста» он предложил заменить слова на двух пианистов, которые никак не могли напиться пива. Он испугался, что его снимут с работы. В общем, боязнь сделать неверный шаг доминировала над здравым смыслом. Мы повелись и самым бездарным образом засветили несколько песен, которые прозвучали на всю Россию. Многие сочли бы это за прорыв, и наверное тогда я тоже особенно не сопротивлялся, хотя сейчас я считаю это подставой. Чуть позже мне всё-таки посчастливилось увидеть это в реальном свете. Я раз и навсегда отказался участвовать в телевизионных съемках и перешел в разряд тех людей, которым становится неудобно, когда они видят эту группу по телевидению. Но Боба и всех остальных это абсолютно устраивало, и их понесло.