Текст книги "Золотой Разброс 1. Слёзы Невидимых."

Автор книги: Всеволод Буйтуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

«Инвалидность бы дали, а там дворником устроюсь в управляющую компанию! А то подлечат да выпишут со справкой!»

Деловитые санитары под руки повели пациента к входу. Вдруг двери распахнулись, и на крыльцо стремительно выскочил благообразный азиатского обличья человек в белом халате.

– Для встречи, смирна-а-а! – прокричал азиат.

– Истинно дурдом, если так пациентов встречают, – подумал Ваня. Но на него никто не обращал ни малейшего внимания. Весь персонал больницы высыпал на крыльцо и замер в ожидании.

И вот, на улицу неспешно вырулил тот самый полоумный старикан, что накинулся на Ивана в парке у Озера. Только теперь на нём был старинный мундир с эполетами и сапоги не смазные, а из дорогой кожи.

Белохалатный привычно взмахнул по-дирижерски рукой и все присутствующие слажено грянули:

Боже! Царя храни!

Сильный державный

Царь Православный

Царствуй на славу!

«Ни хрена себе! – прокричал кто-то в больной голове музыканта – Что же это творится? Наверное, я взаправду с катушек слетел».

Между тем, псих с эполетами привычным движением подал доктору руку для поцелуя. Азиат почтительно к ручке приложился и подобострастно произнёс: «Приятного моциона Вам, Ваше Сиятельство!»

Присутствующие дружно прокричали троекратно: «Ура! Ура! Ура!»

«Как Императора встречают, подумал Иван, – а причём тогда «Сиятельство?»

– Дохтур Лхасаран Цэрэмпилович завсегда так Их Сиятельство встречать велит, словно самодержца, – отвечая на безмолвный Ванин вопрос, сказал пожилой санитар.

«Самодержец» серьёзно и величественно благословил присутствующих.

– Ваше Сиятельство! Для Вашего удобства Иван и Пётр с Вами погуляют. Да и по чину положено такую важную персону сопровождать, – подобострастно кланяясь, сказал Лхасаран Цэрэмпилович.

– Ну-ну, – благожелательно согласился важный старик, – пускай идут. Где дорожка крутая, под рученьки поддержат. Не молод уже, чай.

Старик величаво поплыл сквозь больничную публику в сторону сосновой рощи. Проходя мимо Ивана Семёновича, всё ещё спеленатого смирительной рубашкой, остановился, пригляделся.

– Знакомое лицо. В Царском Селе тебя видел?

– Никак нет Ваше…Благо…Сиятельство, – отвечал ошалелый музыкант, – в колледже педагогическом тружусь… состою в профсоюзе…

– Чего? Чудной ты малый. А я тебя, точно, где-то видел.

– Так на Озере вместе изволили гулять, когда я из окошка гимназии женской выпрыгнул!

– Что этот разумом скорбный глаголет? Ты, доктор, подлечи беднягу. А как лучше ему станет, пришли ко мне в покои. Беседовать с ним желаю. Да балахон этот сними с него. Неудобно человеку в таком ходить. По себе знаю. И микстурами своими погаными поменьше трави, а то вместо беседы мычать станет, как корова.

– Слушаюсь, Ваше Сиятельство! Только не гневайтесь, а лекарства ему необходимы. Сами понимаете, не первый год лечитесь…

– А вот ужо велю тебя на конюшню да батогами, узкоглазый!

– На всё Ваша воля, Ваше Сиятельство.

Как Дух Земли с Солнцем потрудились

И видела Вольница, осаждавшая Белую Гору, как засветились изнутри облака в небе. Земля всколыхнулась. Грянул гром, молния и радуга одновременно осветили крепость туземцев. Затем была Тьма Великая более часу. Дождь, цвета золотой парчи из дальних стран, пролился над храминой язычников.

Стало тихо. Даже комаров не слыхать. Атаман Ерофей дал команду двигаться к крепости.

Вошли красные кафтаны в ворота – кругом пусто. Ни людей, ни собак, ни захудалой кошки. Будто вымерло городище. Над храминой иноверной золотистая дымка клубится и уже почти истаивает.

Когда и как ушли защитники Белой Горы никто не видел. Не иначе, как их Боги или Духи глаза осадникам отвели. Пусто кругом. Да и ладно – ушли хозяева, сбежали от нападавших. Значит, можно теперь законно искать трофеи. Слухами земля полнилась о несметных сокровищах этого дикого племени.

Обошли покинутые дома – мало чем поживились. Видно было, что люди в дальнюю дорогу собирались. Забрали с собой скарб свой да снасти, да припас необходимый.

В храмину вошли: пусто, ни злата, ни серебра. Искали хранилища тайные, да не нашли.

– Где сокровища, Атаман? – роптали служивые. – Подсылы с купчишками божились, что достояния здесь видимо-невидимо.

– Знать, плохо ищем, – отвечал Ерофей, – что в Стольный Град докладывать будем?

– Надобно всё не спеша да подробно разведать, может, зарыли где?

– Не могли так вот просто всё унести!

– Искать будем, братцы. Без казны супротивников нам возвращаться восвояси негоже. Позор на всю Вольницу.

***

А Племя уже покинуло родную Белую Гору. Невидимые Родители постарались. Враг не заметил, как ушёл на Полуночную сторону караван. Было в нём ни много ни мало сто возов золота. Да каждая семья везла с собой и одежду, и одеяла из шкур, и снасти для добычи зверя и рыбы, всё, что могли с собой забрать.

Родители тем временем взялись с Духом Земли за дело великое. Надо было Слёзы переправить вслед за Детьми.

Открыл им Земной Дух пути Горючих Слёз Земных. Подвёл к самому Родительскому Дому Горючую Тропу. Родители (сильны были в волшебстве) совместным Небесным камланием обратили Твердый металл в жидкость. Младший Родитель Солнце теперь должен был могучим лучом своим всколыхнуть огромное золотое озеро, образовавшееся под Родительским Домом, и направить его течение на Горючую Тропу.

Направить-то направил, да всё-таки погорячился. Почти правильно всё сделал, только слишком сильный луч соорудил. Вот Слёзы и пронеслись мимо недр, приготовленных Духом Земли. Попали Слёзы в полый Могучий Утёс да в пустоту бездонную, что из Утёса вела глубоко под речное дно.

Возмутились воды. Отяжелели ранее лёгкие волны. Беспокойно стало в Реке. Речной Дед вознегодовал и ожесточился душою к Духу Земли: «Совсем Старик из ума выжил. Удумал водную стихию возмутить и Народ Речной смутить да из его, Речного Деда, повиновения вывести!».

И точно: Водяные и Девы Водные, Русалками прозванные, тотчас начали творить произвол, и мало что Деда за бороду не таскали. Усмирил, как мог, своих подданных Дух Могучей Реки. А Духу Земли молвил: «Злое дело ты, Родич, содеял. Я в твоих владениях не самоуправствовал. Жили, как добрые соседи. Почто же ты спокойствие вод моих смутил? Зачем такое обилие злата в Утёс да под дно речное направил?

Спору нет – под дном речным твои Земные Недра лежат. И Слёз Горючих целое море. Но был бы добрым Родичем, не стал бы под моими владениями столько Слёз Небесных и Слёз Земных соединять. Иных мест в Земле твоей предостаточно!».

Дух Леса тоже в обиде, что вблизи его владений Слёзы Земные с Небесными соединились: «Нет теперь порядка в Вольной Тайге! И мой Лесной Народ в непослушании пребывает. Лешие да Древесные Девы чудят и вольничают. Не было прежде такого беззакония! С Водой союз Небесным Слезам полезен, а не с Горючими Слезами! Хорошо хоть, в наших краях Чёрный Горючий Камень не водится, а только Бурый Уголь да торф. Совсем пропали б!»

Дух Земли рад бы оправдаться, только не верят ему Водный Дед с Лесным. А хуже всего – сам знает Земной, что нельзя надолго соединять эти два вида Слёз. Бедам великим быть в грядущие времена.

Худо-бедно помирился с Лесным Духом (у него беспорядков меньше было, и скоро он их почти прекратил). Водный Дед на мировую не пошёл.

Так и жили.

ИИВЖН

На полу кабинета снова видны были следы мокрых перепончатых лап. Еле уловимый запах городской канализации и три помятых цветка на столе перед монитором служили визитной карточкой.

«Опять Пончик чувства демонстрирует, – подумала Лилия. – Хорошо, что этот наследственный канализационный дайвер не понимает, куда забирается. Не то пришлось бы службу безопасности подключать!»

– Лилия Эльрудовна! Зайди, пожалуйста, ко мне! – В голосе Главного чувствовалось раздражение. Впрочем, небольшое.

– Вызывали, Лев Николаевич? – с наигранной беспечностью спросила Лилия.

– Заходи, заходи, радость ты наша водоплавающая! Думаешь, зря охрана деньги получает?

– А что случилось?

– Сама не догадываешься?

– Никак нет, Ваше Сиятельство!

– Брось эту фамильярность! Знаю, что за глаза Графом зовёте. Но всему предел есть! Зачем этого озёрного юродивого к институту приваживаешь?

– Ну что вы, Лев Николаевич! Не виноватая я! Он сам пришёл!

– Ладно бы один раз, а тут система! Как ты в Озере поплаваешь, так у нас «канальей» на весь институт разит!

– Сам приходит! Надоел уже.

– Так запрети!

– Пробовала. И потом…

– Ну-ну…

– Папа с мамой его, говорят, много чего видели, когда Озеро осушали. Им подо всем городом поплавать довелось. Могут быть интересные ниточки.

– Так на то и ниточки, чтобы за них дёргать! А ты только воду мутишь да бедному лягушонку мозги пудришь.

– То-то и беда. Я б давно с его родителями побеседовала. Только как говорят: седина в бороду, и не знаю кто у Водяных, в ребро. Пончик с нежностями, а папка меня, бедную беззащитную девушку, все за попу ущипнуть норовит!

– Прояви дипломатию! И от попы твоей драгоценной не убудет. Не девочка! Который уже век живёшь. Или забыла при девичьей памяти?

– Натерпелась я за свою долгую жизнь от вас мужиков! А сами-то помните, как в Верхнеудинске с ума сходили?

– Нет теперь Верхнеудинска! А в Улан-Удэ в прошлом году в командировке был, так, будто только вчера не Граф, а я с мадемуазель расстался. Тоска взяла…

– Лёвушка! Не надо жить прошлым! – каким-то новым, с интимной хрипотцой голосом произнесла Лилия. – Помнишь, я тебе про будущее, про Париж у камина говорила?

Глаза Льва Николаевича стали вдруг грустными-грустными.

– Иди уже, Лилия Эльрудовна. И подумай, как Озёрный Люд к нашему делу пристегнуть. Соорудила девицу себе на потеху, да для пригляду за графом Брюхановым, а теперь честный учёный, бюджетник, между прочим, обречён на вековую печаль по прошедшей любви. А за что не понятно. Кто мне этот граф Брюханов? Только по твоим рассказам знаком.

– Сам знаешь, первый опыт у меня был. Вместе радовались, что за любвеобильным Графом француженка будет приглядывать.

– А кто тебя просил такую козу взбалмошную соорудить? Или сама такая, и её по своему подобию точно состряпала?

– Почему непременно надо меня, бедную, обижать? Говорю же: впервые вместо себя «маячок» в своём образе оставила! Сомолично никак в этой дыре прозябать не могла. Дела поважнее были. Опыта не было. Вот и не отфильтровала из головки Лилиан свои знания про другие времена. У меня-то всё по полочкам в мозгах разложено, а у этой чокнутой в голове салат под названием винегрет получился.

– А шампанское?

– Тут понятно всё. Сам знаешь, утешалась я алкоголем, когда при полку состояла. Вот и к «кукле» перешло.

– Всё-то тебе понятно да ясно. Одна у нас такая – самая умная.

– Так и воистину одна. Кто, кроме меня, из Племени всё как есть помнит и по временам в полном сознании путешествует? Правильно. Никто. А я даже на том свете побывать успела. Недолго правда, пока Сила от Слёз не всколыхнулась.

У Базуки

Дух Могучей Реки, удобно расположившись в гостиной Базукинова особняка, с шумом прихлёбывал из расписного блюдца чай и увлечённо хрустел кусочками сахара.

– Куда в тебя, Дед, лезет! И так всю жизнь в воде да под водой сидишь, а тут второй самовар приканчиваешь!

– Больно распоясался, Алексей! Уже просто Дедом кличешь. Ладно, я не сержусь. Вроде как товарищи теперь мы стали. Хотя и чудно это.

– Ты не обижайся. Мне чаю не жалко. И уважаю я тебя. А Дедом зову, чтобы покороче.

– Вот все так люди сухопутные – спешат, спешат. Больно век ваш короткий. А ты молодец. У вас нынче в городе самовара не найдёшь.

За окном смеркалось. Редкие тучки вяло пугали граждан дождём, но выполнять угрозу не торопились.

– Так, что у нас на повестке дня? – Дед успел нахвататься современных оборотов речи и очень этим гордился.

– Повестка такова: сегодня ночью будем выводить твою собаку Баскервиллей на оперативный простор, – в тон Водяному ответил Лёха.

– И что?

– Попробуем пустить её без поводка по территории. Что-то сильно зверюга беспокойная стала, как на колокольню её стаскали.

– Надо её внутрь большого колокола поместить, да вдарить по нему хорошенько. Я видел, так туземцы на моих берегах делают, когда всё Племя собирается.

– А зачем?

– В том и штука. Видел: берут самую крупную псину, садят в золотой чан, переворачивают его. Потом молотят по нему снаружи дубиной. Собака под чаном рычит, злится, и краями чана, прямо пашет землю. А туземцы вслед бегут да по нему хлещут.

– А потом?

– Где собака из сил выбьется, там копать начинают. Всегда золотишка по нескольку фунтов поднимают.

– А как реализуют?

– Знать не знаю. Не моё дело. Вот только много лет тому, видал, как голодало это Племя страшно в свою первую зиму в тайге. Всю свою живность поели, включая собак.

– А нынешняя псина откуда? Новую породу что ли туземцы завели?

– Могу рассказать. Как снег таять начал, да солнышко пригрело из пещеры, что в Утёсе, выбралась на свет сучка беременная. Похожа была на прежнюю съеденную породу. А так-то сильно не приглядывались: пошел завод собачьему роду и слава их пёсьим Духам.

– А эта…

– Эту я, стыд на мою седую голову, спёр у своих таёжных постояльцев. Прямой потомок эта собачка той суке будет. И если собачье племя золото в тайге чувствует, думаю и здесь, откуда его приволокли, тоже не оплошает собачонка. А мы будем поглядеть, что из этого сможем поиметь.

– Ну и базар у тебя, Дедуля, стал!

– С кем поведёшься…

Верхнеудинск

Хороший городок образовался из казачьего острога. Людишек всё прибывало. Вот уже и настоящим городом стал. Надо сказать, новые поселенцы неплохо уживались с местными бурятами. Были и любители экзотической старины. Граф Брюханов Лев Николаевич, к примеру.

Граф – человек образованный. Любил на досуге археологией да этнографией побаловаться. Всерьёз-то науками заниматься графу вроде и неприлично, а как милое развлечение, даже шарму добавляло. Новомодным английским понятием «хобби» можно было науку объявить.

В такой глухомани, недавно присоединённой к Империи, сам Бог велел стариной заняться, чтобы от скуки не свихнуться. Аборигены эту графскую блажь сразу раскусили. Не было отбою от разных «калик перехожих» с раскосыми глазами.

Один особо лохматый и одарённый вообще у графа в усадьбе поселился. Понравились Их Сиятельству сказания, которые мастерски исполнял сей менестрель Востока, аккомпанируя себе на диковинном инструменте хур – бурятской двухструнной скрипке.

Ещё Графа, немного знакомого с языком и религией бурят, впечатлило имя сказителя – Гэгээн. В переводе – Просветлённый.

А местные жители таковым Гэгээна и считали. Мол, издревле пророчество известно: воплотится однажды, когда придут на Отчую Землю люди с бледной кожей и подчинят себе местное население, Дух Великого Гэгээна, и просветит, и прославит Землю Отцов.

Странными были сказания Гэгээна. Вроде и про Забайкалье. А вроде и про другие края, да народ, который себя Детьми Невидимых Родителей прозвал. Да были у народа того богатства несметные, которые Родители дали. Только назывались почему-то эти сокровища Родительскими Слезами.

Много вёрст отмерил Граф со своими экспедициями по Сибири и Дальнему Востоку. Много легенд слышал. Знал и про местность, именуемую Белой Горой, что ныне на территории города Чумска находится. Жило там, якобы, Племя богатое и славное, да куда-то и откочевало, унеся с собой свои богатства.

Немало Графу в его изысканиях помогала мадемуазель Лилиан, которую он подобрал по прибытии в Верхнеудинск в одном из трактиров с нехорошей славой.

Была девица дивно хороша собой. И, хотя за версту видно её французское происхождение, несомненно, в родословной имелись какие-то мавры, то ли турки: наверное, кто-то из предков-крестоносцев в походе в Святую Землю согрешил.

Пела мамзель за гроши и выпивку для нетрезвой публики французские шансонетки и русские жалобные песни про тоску-кручину и цветочки-лютики.

Однако, была девица не столь проста, как казаться хотела. И воспитания изрядного, и языки, кроме русского и французского, были этой особе известны. Даже на местных наречиях изъяснялась лучше Графа. Многое непонятное в сказаниях Гэгээна объяснить могла.

Одна беда: нельзя было с уверенностью сказать, что в её речах, правда, а что пустая болтовня. От жизни кабацкой усвоила пагубную привычку без меры потреблять шампанское. Часто прямо с утра в постели вместо кофию.

Лев Николаевич даже подозревал, что слегка умом его любезная повреждена была. Не белая горячка, конечно, но всё же…

«Я, друг мой милый, всё мечтаю тебя с Юликом Бриннером познакомить. Он король. Да-да. Король Голливуда. А как поёт! «Поле, ветер энд огоньки. Дальние-е-е дорога…». Его сам цыган Ванька Дмитриевич учил, который старца Распутина развлекал! А с сыночком его, Алёшкой, Юлик даже альбом цыганских песен записал. Экзотика: Голливуд и семиструнные гитары! А познакомились они в Париже… Париж, Париж…

Мы с его папкой Жюлем вместе в эти дикие края прибыли из Швейцарии. Но это всё в далёком будущем. А Юлик – мой дальний родственник. И тоже с азиатской кровью. Жюль, слыхать, на монгольской принцессе был женат! Только Юлик в Париж да в Нью Йорк удрал. А я в Верхнеудинске свою молодость гублю. Зато Дюма-сын свой занудный роман «Дама с камелиями» про меня напишет! Фу! Папка Дюма веселее книжки сочинял.

« Пора-пора-порадуемся на своём веку»... Впрочем, это Максик Дунаевский придумал. Он, точно, не француз…

Но это всё в далёком будущем! Ещё шампанского подать, в честь Дюма-Отца и Сына!»

Слушал Граф такую болтовню. Дивился. Порой страшновато ему становилось. Любил он эту беспутную кокотку и боялся искренне за её рассудок. Однако отучить Лилиан от «шампани» не удавалось. Так что приходилось терпеть эксцентричные речи и поведение возлюбленной.

Беда, только: она и без вина часто стала несообразное нести. Любовь зла. А Лилечка уж больно хороша собою.

«Господи! Спаси и помилуй! Заступи, Мать Пресвятая Богородица! – взывал Граф.– Что за абракадабру несёт! Откуда и слова такие непонятные! Может, просто путает всё по-русски, вот и получается чушь!»

Так пытался себя утешить Лев Николаевич. Хотя и знал, что русскую речь девица понимает изрядно.

ИИВЖН. Недалеко от Северной столицы

В прибрежной лесной полосе Озера уютно (скорее укромно) расположились корпуса какого-то то ли пансионата, то ли санатория. Однако трудиться и искать таковой в туристических справочниках Ленинградской области смысла не имело. Да никто и не искал.

Не замечали этого учреждения отдыхающие. Местные жители и вовсе считали, что за высоким забором находится военный объект – что-то вроде ракетной базы.

Между тем на КПП объекта имелась вывеска, честно извещавшая всех обученных грамоте, что здесь находится «ИИВЖН. Ладожский филиал». Короче, понимай, как знаешь. Всё по-честному обозначено.

А если попадёшь за ворота КПП – увидишь корпуса, напоминающие больничные. В корпусах и вправду больные лежат.

Странные там обитают люди. Потерянные. Многие даже не тратят сил, чтобы выйти хотя бы на крыльцо своего корпуса. Оно и понятно: зачем трепыхаться, если безнадёжно болен?

Название болезни ни больные, ни врачи вслух стараются не произносить, однако слово «онкология» шуршит зловещим шёпотом в больничных коридорах.

Главный врач, седой благообразный Лхасаран Цэрэмпилович Багмаев дни и ночи проводит в заботах о пациентах. Каждого в лицо и по имени знает, каждому найдёт ласковое слово, каждого ободрит и утешит. Но не скрывает, что все больные безнадёжны. Считает – надо учить больных смотреть правде в глаза. За прямоту его и уважают.

Только вот никто из больных, да и немногие из персонала, не знают, что основная, официальная специализация Лхасарана Багмаева – это психология и психиатрия. Онколог же он, вроде бы по совместительству.

По слухам, ещё его прадед практиковал в дореволюционном Петербурге, был модным доктором, вращался в кругах, близких ко двору. Этот прадед, говорят, и основал на берегу Ладоги лечебницу, куда свозили со всех краёв необъятной Империи «интересных» для медицинской науки больных.

Ныне лечебница приобрела статус филиала «Института исследования взаимодействий жидкостей недр», находившегося в далёкой Сибири в городе Чумске. Почему так случилось, никто особо голову не ломал. А больные и не знали таких тонкостей...

А тонкость была в том, что для экспериментов с «больными» требовалось особое свойство проистекания этих самых жидкостей недр – наличие водоёма-озера, дающего начало реке.

Больные подбирались здесь особые. Из тех, кого при переносе Родительских Слёз на Север по временам разбросало. Что говорить, особая публика. И головы у всех отвинченные. Туго про себя и мир соображают. Но обрывками кое-что интересное помнят.

Умные люди ещё в позапрошлом веке к таким приглядываться начали, после экспедиций знаменитого графа Брюханова. Только немного было тех, что помнили. И те, в большинстве, Жёлтым домом кончали.

Бесценной находкой для исследователей древних сказаний коренных жителей Белой Горы стала «туземная принцесса Лилия», которая полностью сохранила память и осознание. С её помощью и других «разбросанцев» определяли.

Впрочем, кто кого нашёл: Лилию исследователи или она исследователей – большой-бааальшой вопрос!

А «разнесло» эту публику оттуда, где ныне расположен город Чумск и Озеро Чистое небольшую речку Чистую порождает. Мало по стране таких мест. Однако есть.

Вот и поместили филиал Чумского НИИ на берегах Ладоги, дающей начало могучей Неве. Как под микроскопом хотели все обстоятельства воссоздать: малое озеро и реку великими заменили. Не чета речка Чистая славной Неве.

Другой филиал соорудили в столице Бурятии Улан-Удэ. Там, хотя и не очень близко, но и недалече, по сибирским меркам, седой Байкал породил Красавицу-Ангару. Буряты же Ангару особо уважают. Даже единственный национальный бурятский балет называется «Красавица Ангара».

Золотая усыпальница

В устье Ушкуйки плавно заходили из вод великой Матери Реки невиданные лодки, совсем не похожие на скорлупки, в которых Племя занималось рыбной ловлей. Невиданных размеров были те лодки, а в них, зорко всматриваясь в берег, стояли крепкие вооружённые люди.

И просвистела стрела. И, охнув, схватилась за левую грудь красавица Лилия, и упала со стоном на землю...

И засвистели стрелы вокруг Фируза, приникшего к бездыханному телу жены.

«Скорее, пока разум не накрыл полог безумия, надо спасти тело любимой! Не уберёг жизнь Лилии, так хотя бы прах её спасу от недруга!» – Мысли вихрями проносились в голове несостоявшегося супруга и семьянина Фируза.

Будущий Бабай, бережно неся свой скорбный груз, спешил к верховьям Ушкуйки, к тайным местам добычи Слёз Невидимых Родителей.

«Помещу Мою Любовь на ложе из Золотых Слёз и даруют Родители покой моей возлюбленной! Тогда и мне безумным Бабаем скитаться не так горько будет!»

Знал бы, бедняга, как оно всё обернётся, может, так и не спешил бы. Но что сделано, то сделано.

Воины Вольницы, меж тем, даже не заглянули на Чистую Гору. Они сразу выгрузились на противоположный берег Ушкуйки, чтобы осадить крепость и городище на Белой Горе.

Однако с разгону взять укрепления не удалось. Продлилась осада достаточно: Атаман Ерофей, хоть и послан был воевать басурман да прибыль казне доставить, воин был исправный и честь Вольницы соблюдал. За что и уважаем был подчинённым людом.

Понятно, охота скорей поход завершить. Однако и супротивника честью воевать надо, да по правилам воинским, а не разбойным.

Пока же осада длилась, Фируз доставил тело возлюбленной к месту её последнего ночлега. Снял с шеи жены медальон в виде цветка лилии на память. Хотя откуда память у Бабая?

Далее он препоручил с мольбой заботу о Лилии Небесным. Однако невдомёк было несчастному, что забот у Родителей теперь превеликое и скорбное множество. Надо всё Племя от беды спасать. Живых из-под вражьей осады выводить!

Так и вышло, что за хлопотами о Живых Детях, никто из Родителей не озаботился судьбой убиенной дочери.

А поток Силы по чрезмерному усердию Отца Солнца с Духом Земли был так велик, что восстала Лилия с Золотого Слёзного Ложа. Память её была жива. Было живым и тело, только новые качества обрело: как-то сразу поняла восставшая дева, что многое может доселе невиданное совершать. В том числе и в разных местах оказываться одновременно, либо в очерёдность.

Дивно это и скорбно. Поскольку соединиться с возлюбленным Фирузом в новом качестве не получалось. Незримая стена встала между ними. И не было той стены неприступнее. Только издали суждено теперь наблюдать за супругом. Ни приблизиться, ни слова сказать!

Зато бедный Фируз теперь безумцем не станет. Это Лилия твёрдо знала: её смерть миновала, стало быть, и не уберёгший её муж участи Бабая избегнет.

Однако не всё так просто обернулось. Прежде чем обрела Лилия в новом своём положении свободу, много горечи испить, бедной, довелось. Много обращений претерпела не по своей воле, пока мука Разброса превратилась в дивный дар Перехода, которым пользоваться по своему разумению и желанию научилась.

Горше всего была роль полковой шлюхи, когда, чтобы взрастить детей-близнецов, зачатых в ночь любви на священном берегу Чистого Озера, пришлось прибегнуть к такому малопочтенному ремеслу. Правда. уже не совсем в том времени, когда случилось великое несчастье с ней и её Племенем.

Однако знала несчастная – это исцеляющее страдание, искупительная жертва. Терпела, сквозь пелену лет взирая на страдания возлюбленного. Видела, что Фируз-Бабай страдает и томится своим бессилием, но эти страдания очищают его мятущуюся душу и спасают от подлинного безумия.

«Теперь у нас впереди вечность. Ради детей и супруга обязательно найду выход! Мы ещё будем счастливы всей нашей семьёй. И Племя наше возродится. И будем все несчастья считать страшным сном!» Так утешала себя Лилия. А годы шли…

А годы шли, и закончилось тяжкое испытание для Лилии. Научилась она переходить в другое время и другое состояние по собственному разумению. Раньше, чтобы переместиться, ей необходимо было заново проходить, как через врата ада, сквозь роль шлюхи. Роль постыдная и тяжкая, но давала привязку и подключение к Силе.

Но годы шли, и стало достаточно лишь мимолетного образа-воспоминания, чтобы перейти в намеченное время-состояние.

Много путешествуя по миру в разных точках времени, Лилия многому научилась и многое узнала. Получила образование (раньше и слова-то такого не знала), учёной дамой стала. В закрытом НИИ служила Лилия Эльрудовна Чистозерская.

Отчество в какой-то книжке вычитала. Фамилию такую сама себе изобрела, на память о своей единственной настоящей жизни, в которую поклялась, во что бы то ни стало, вернуться. И Родителям помочь обрести вновь своих Детей. Конечно, страшновато было представить себя в роли спасительницы и помощницы самих Духов-Родителей. Но кто же Им и Детям тогда поможет!

Иван в дурдоме

«Внимание! Пациент Козловский Иван Семёнович! Через пятнадцать минут у вас процедура электросон. Не забудьте посетить санузел. Во время сеанса перерывы не предусмотрены. После электросна – личное время. К услугам больных тихие игры, шашки, шахматы. Книги можно выбрать у дежурной сестры. Также приветствуются прогулки на свежем воздухе». Эту громкую связь, преследовавшую каждого больного, Иван Семёнович воспринимал как насмешку судьбы над своим нынешним положением.

«Нельзя смеяться над больными людьми». Фраза-лозунг из известной отечественной комедии вертелась в голове у Ивана Семёновича. А никто, собственно, и не смеялся. Все были подчёркнуто вежливы. Старались проявлять максимальное внимание и чуткость к помрачившимся головою гражданам.

А Ваня в этом видел скрытое издевательство.

Внимание вниманием, а распорядок дня, лечебные процедуры, беседы с лечащим врачом и прочие безобразия происходили с небывалой точностью и пунктуальностью.

«Внимание, внимание! Говорит Германия! Сегодня ночью под мостом поймали Гитлера с хвостом!» Сам не заметил Иван Семёнович, что произнёс эту чепуху вслух. Зачем он это сказал, тоже было непонятно. Видно, запарило требование всё время быть внимательным к исполнению правил социалистического общежития, принятых в учреждении.

– Что я говорил! Явное депрессивное расстройство на фоне обрывочных искажённых знаний истории Отечества. К психоаналитику больного немедленно! – возопил, как назло, оказавшийся рядом, Лечащий, – и Лхасарану Цэрэмпиловичу непременно доложить!

И, кстати, пусть аналитики покопают поглубже, насчёт ассоциативных связей образа хвоста, суеверных пережитков и отношения к теории Дарвина. Возможно, про хвост – это подсознательный протест против идеи происхождения человека от обезьяны! Каков, однако, прохвост! Ха! Задал нам задачу!

– Чего к человеку привязались? – вступился за музыкального педагога Вельможный Старик. – Знавал я во Французскую компанию одного по фамилии Гитлер. Так у него имение под Таганрогом душонок в триста было. Земелька кой-какая. Однако служил исправно. Полный Георгиевский кавалер. А что друг наш Иванушка про хвост бормочет, так, может, знакомы они. И в юношеских игрищах и забавах шутили так по-товарищески!

Кажется, у Лечащего внезапно заболели все зубы. Скривившись, но при этом ухитряясь почтительно улыбаться, он елейным голоском проговорил:

– Вашсиясство! Иван Семёнович многими годами младше Вас будет. Другое-с поколение... Да-с! «Печально я гляжу на наше поколенье!» Кхе-хе-с! А Гитлера-с вы другого знать в свои года изволили-с.

– С-с-с! Сыкаешь тут, а я говорю Гитлер – таганрогский помещик – стало быть, знаю!

– Ни секунды в этом не сомневаюсь!

– То-то же! А Гитлер Адольф Иваныч золота и ювелирных дел знаток был первостатейный! Даже собачка у него на драгоценности нюх имела. Получше, чем у иного столичного ювелира! Коллекцию его сам Император Александр Павлович хвалил. Смотреть изволил, будучи в Тагароге, незадолго до своего таинственного преставления.

Говорили приближённые люди, что большое впечатление на Их Величество произвели те драгоценности. Сказать изволил: «Быть не может! Золото партии! Собака, Борман!». За сердце схватился и вышел. Не с кем в тот день говорить не желал. А вскорости преставился, то ли исчез из дворца. Всякие слухи ходили…

«Немедленно Лхасарану доложить! Казус какой с собакой гитлеровской, однако! Старика – тоже к аналитику! Только в лхасарановом присутствии. Я такую ответственность на себя не возьму! Поди ж ты – опять «золотая собака» всплывает, а мы уж думали, знаем, где она (в смысле золото) зарыта.

А Старик каков! На кривой козе не объедешь. Сколько лет прошло. До сих пор кто таков, понять никто не может. Ан, и вовсе не таков! А каков? И на Старца больно похож, так тот давно преставился. А с самим Старцем ещё непонятнее».

Да-с, жизнь такая, что одними каламбурами изъясняюсь. Скоро-скоро, чую, самому аналитик понадобится. И терапевтик, чёрт его дери! «Фюр психотерапевтик унд психоаналитик! Хайль…Боже-е-е! (Царя храни!)».