Текст книги "Всемирный следопыт 1930 № 05"

Автор книги: Всемирный следопыт Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Как это было:
В гостях у обезьян. Очерк Ал. Смирнова-Сибирского.
Длинноносы. Рассказ-быль В. Сытина.
Смерть лихого. Рассказ-быль В. Савина.
Крысиный царь. Рассказ-быль К. Алтайского.

В ГОСТЯХ У ОБЕЗЬЯН
Очерк Ал. Смирнова-Сибирского

«– Смотрите, как интересно! Хорошо бы познакомиться с ними поближе. Зоопарк в Штеллинге расширяется, и для нескольких экземпляров место там найдется…

Говоривший это протянул руку и показал в сторону реки. Там, в проходе между скал, виднелась группа странных живых существ. Издали их можно было бы принять за больших собак, но у них были толстые и непомерно длинные конечности, и движения их отличались крайней неуклюжестью. Это были собакоголовые обезьяны-павианы.

Обезьяны шли к реке на водопой. Это они делали каждый полдень, когда африканский зной становился особенно нестерпим. В окрестных скалах у обезьян был свой город. Охотясь за львами и леопардами, звероловы часто наблюдали своеобразную жизнь обезьяньего народа.

Предводительствуемые вожаком, обезьяны подошли к реке и стали утолять жажду. На людей они не обращали никакого внимания: европейцы в этих местах были впервые, а туземцы их мало тревожили. Но если бы обезьянам стал известен разговор, который в это время происходил в лагере, то он им наверное не понравился бы: охотники обсуждали план предстоящей охоты на обезьян.

План был скоро составлен. Когда обезьяны ушли от реки, охотники нарубили колючего терновника и забаррикадировали все подступы к воде, оставив только один. На следующий день обезьяны снова явились на водопой. Встретив на своем пути колючую преграду, павианы сначала были озадачены этим непонятным для них явлением, но, обнаружив свободный проход, не преминули им воспользоваться. Через день обитателей скал ждал новый сюрприз: идя к реке по узкому проходу, они наткнулись на рассыпанную по земле просяную муку „дурру“, а до нее они были большие охотники. Не прошло и десятка минут, как от дурры не осталось и следа.

Людям в лагере только это и надо было. Продолжая угощать доверчивых обезьян дуррой, они в то же время возились над странным сооружением, напоминавшим те верши, какими в Сибири ловят рыбу. Это была ловушка – большой конус, связанный из тонких гибких прутьев. Через несколько дней готовую ловушку поставили в проходе у реки, приподняв один край ее так, чтобы под ловушку могла влезть самая крупная обезьяна.

Обезьяны, не подозревая коварства, продолжали лакомиться дуррой, залезая за ней под ловушку. Момент осуществления задуманного близился. К палке, подпиравшей ловушку, привязали длинную веревку, свободный конец протянули в кусты, где спрятался один из охотников. Дальнейшее произошло так, как было рассчитано. Явившись на водопой, обезьяны первым долгом помчались лакомиться дуррой, рассыпанной вокруг ловушки. Несколько обезьян залезло под ловушку, где угощенье было насыпано особенно щедро. Веревка вдруг натянулась, выдернула подставку – и тяжелая клетка накрыла доверчивых лакомок…

Голыми руками пойманных обезьян не возьмешь. Охотники вырубают в лесу прочные рогульки, придавливают ими обезьян к земле и только после этого снимают ловушку. Затем пленников заворачивают в брезент и скручивают прочными веревками, а месяц спустя они уже сидят в железных клетках. Океанский пароход навсегда увозит их от берегов родной Африки…».

* * *

Эту охоту на обезьян, описанную Карлом Гагенбеком в его книге «Звери и люди», я невольно вспоминаю, когда дохожу до конца улицы Октябрьской Революции в Сухуме. Передо мной вывеска: «Сухумский научно-исследовательский питомник обезьян». В числе питомиц – одна из тех обезьян, которые так доверчиво лакомились тогда дуррой. Создатель огромнейшего зоопарка и отважнейший зверолов Гагенбек почти во всех уголках земли имеет своих знакомцев.

Склон горы, рассеченный густо заросшим Команским ущельем, опоясан каменной кладкой. В ней маленькая дверца; она не заперта – сегодня питомник открыт для посетителей. Вхожу и иду по узкой тропинке, обсаженной по сторонам стройными кипарисами, Целиной тут не пройти – этот уголок настоящие африканские джунгли. Вечно живущие секвои, лакированные лавры, сочные агавы, магнолии, а между ними маленькие деревца камелий с крупными, уже готовыми распуститься бутонами. Все это перепутано ползучими растениями и лианами. Воздух влажен и душен как в теплице, солнечные лучи почти никогда сюда не заглядывают.

По календарю сейчас начало февраля; в Москве, откуда я выехал неделю назад, завывают метели. А тут – температура плюс тридцать!

Обогнув гору, тропинка переходит в лестницу с земляными ступеньками и ползет вверх. «Джунгли» редеют, в просвете виднеется большое странного вида здание, опутанное железными прутьями. Это вальера – жилище обезьян. У решотки толпа народа. Человек в белом медицинском халате что-то говорит, но его слушают рассеянно. Глаза всех устремлены за решотки, где скачут, раскачиваются и кувыркаются коричневые мохнатые обезьяны с острыми собачьими мордами.

Вальера населена собакоголовыми павианами – обитателями скал Северной Африки. Тут и гамадрилы, и бабуины, и чаквы, и сфинксы, и, наконец, анубисы, считавшиеся у древних египтян священными. Трудно сказать, за что этим обезьянам воздавались божеские почести, но вид их определенно неприятен. У всех у них на седалищных частях огромные мозоли – пятна ярко-красной кожи, совершенно лишенной шерсти. Издали эти мозоли похожи на открытые кровоточащие раны.

На людей обезьяны не обращают никакого внимания, продолжая заниматься своими делами. Одни из них ищут друг у друга насекомых, другие раскачиваются на канатах, третьи, сидя на ступеньках лестницы, грызут грецкие орехи, старательно очищая скорлупу. Вот самец-гамадрил подходит к решотке и протягивает руку, – он желает с кем-нибудь поздороваться. Вид у него самый невинный, но за этой невинностью скрывается коварство – гамадрил стаскивает с неосторожных посетителей головные уборы, при чем особое пристрастие питает к дамским шляпам. В первый год существования питомника на этой почве было немало курьезов, но теперь это случается редко, так как посетителям воспрещается подходить близко к клеткам. Нельзя также прикасаться к обезьянам – во избежание переноса на них каких-либо болезней. Вдобавок, обезьяны отвечают на ласку иногда довольно своеобразно: они так любовно могут пожать руку, что жертве рукопожатия придется итти в амбулаторию на перевязку…

– У павианов на уме, кажется, одни только гадости, – замечает кто-то из публики. – Впрочем, эти обезьяны бывают иногда кое-чем полезны человеку. В Южной Африке павианов приучают к отыскиванию воды во время путешествий по безводным местностям. Когда запас воды приходит к концу, павиану дают съесть что-либо соленое, а затем, привязав к веревке, следуют за ним. Мучимое жаждой животное бросается из стороны в сторону, обнюхивает воздух и безошибочно приводит к ближайшему источнику или же с яростью начинает разрывать землю, указывая этим, что тут близко находится вода.

Собакоголовых в питомнике 35 штук. Следующая вальера также заселена ими. Тут же живут макаки – они отлично уживаются с павианами. Макаки приземистые животные с сильными, но не очень длинными конечностями. У них тупое лицо с толстым подбородком. На больших пальцах рук и ног сидят плоские человеческие ногти, а на остальных пальцах ногти похожи на черепицу. Тело покрыто густой шерстью темно-коричневого цвета, который на лице и конечностях переходит в огненно-красный.

Ростом макаки значительно меньше павианов и в особенности самцов-гамадрилов, которые в два раза больше самок. При нашем приближении одна из макак, ловко цепляясь за железные прутья, поспешно бежит вверх, неся под брюхом миниатюрного детеныша. Это самый молодой обитатель питомника: он появился на свет лишь месяц назад. У самок-обезьян очень развито материнское чувство, и няньчиться с детенышами, повидимому, доставляет им огромное удовольствие. В этом отношении любопытна собакоголовая обезьяна Таня. Она очень хочет иметь детей, но не имеет их по некоторым физиологическим причинам. И вот, чтобы утолить свою материнскую тоску, Таня облюбовала одну макаку и определила ее на положение своего детеныша. Она няньчится с макакой так, как будто это действительно ее ребенок, не расставаясь с ней ни на одну минуту и готовая защищать ее при малейшей опасности. Макаке, повидимому, это нравится: она платит самозванной мамаше такой же привязанностью, принимая ее ласки как должное.

От этой вальеры идем к большому двухъэтажному дому, окна которого забраны железными прутьями. Тут живут наиболее интересные экземпляры обезьяньего городка – человекообразные. Их пока пять штук: четыре шимпанзе и один оранг-утан или меас, как этих обезьян называют на их родине, на острове Борнео. Человекообразных обычно показывают через стеклянную дверь балкона. Я дожидаюсь, когда посетители уходят, и иду с профессором Л. Н. Воскресенским, заведующим питомником, внутрь помещения. В коридоре сталкиваемся с собакоголовой обезьяной, которую служитель ведет на цепочке.

– Занесите в ваш блок-нот этого проказника. Любопытнейший тип! – говорит профессор.

Главное здание обезьяньего питомника в Сухуме.

В самом деле, Вася – так зовут этого бабуина – вполне заслуживает странички блок-нота. Бабуин – непременный завсегдатай обезьяньей амбулатории: постоянно он чем-нибудь болен. Первое, что познакомило Васю с хирургическим ланцетом, это… геморрой. Как ухитрился непоседа-бабуин приобрести эту бюрократическую болезнь – непонятно, но геморрой у него был самый настоящий. Через несколько месяцев после операции у Васи разболелись зубы, да так, что бедняга целыми ночами жалобно охал, совсем по-человечески приложив руку к щеке. Осмотр обнаружил у Васи три дупла. Их запломбировали, и бабуин опять повеселел, принявшись за свои проказы. Не прошло однако и трех дней, как Вася снова повесил нос. Осмотр не давал никаких результатов, а между тем Васю нельзя было узнать – из веселого жизнерадостного парня он превратился в дряхлого старика. Дальнейшие наблюдения показали, какая болезнь угнетала Васю. Его снова положили на операционный стол и… омолодили. Операция прошла удачно, и бабуин запрыгал как ни в чем не бывало. Но тут новая беда: несколько дней назад, разгрызая орех, Вася ухитрился сломать себе зуб. Корень удалили под кокаином, и вот теперь Васю каждый день водят в амбулаторию для перемены тампона.

– Есть люди, которые всю жизнь лечатся от каких-нибудь болезней. Так и Вася, – улыбается профессор. – Будь он застрахованным, разорил бы любую страхкассу…

Таня няньчится с макакой так, как будто это ее ребенок.

Бабуина подводят к двери операционной и предлагают ему ее открыть. Вася отлично умеет открывать двери, но эту комнату он знает слишком хорошо, чтобы иметь особое желание в ней побывать. Протянув руку, он тотчас же ее отдергивает и бросается в сторону. В глазах его страх и мольба, он молчаливо просит не подвергать его этой пытке. Но разве врачу доступно чувство сострадания? Он настойчив, и Вася это понимает. Решив, что страшной комнаты ему не избежать, Вася покорно открывает дверь и через минуту лежит уже на белом столе.

Сначала Вася отчаянно кричит и всячески сопротивляется, но скоро затихает: ему открывают рот. Бабуин в преклонном возрасте – зубы у него порядочно стерлись, и среди них три с пломбами. Тампон меняется быстро. Не чувствуя на себе цепких рук, Вася быстро вскакивает. «Уф, уф!» – издает он и смотрит на нас с таким видом, словно хочет сказать:

«Вот напасть, братишки!.. Чуть жив остался!..»

– Ничего, ничего, – смеется профессор. – В следующий раз будешь осторожнее грызть орехи…

Других больных сегодня нет. Профессор отпирает ключом узенькую дверь, и мы входим в большую комнату, залитую солнечным светом. Посреди – небольшая клетка из толстого железа. Профессор говорит:

– Познакомьтесь: обитатель лесов Борнео, оранг-утан Бобка… Большой шалун…

Рыжее косматое чудовище действительно изъявляет желание познакомиться: подходит к решотке и протягивает огромную волосатую лапу. Я в нерешительности: можно ли прикоснуться к этой почти человеческой руке с плоскими ногтями? Профессор выводит меня из затруднения:

– С виду он очень благодушен, но все-таки от этой лапы держитесь подальше… Сила у него колоссальная.

В самом деле – руки, ноги, коренастое с выступающим вперед животом туловище и, наконец, ряд острых зубов – все в Бобке говорит о страшной силе. Он без труда пожалуй справится с быком. Странное впечатление производят только глаза и уши – они непропорционально малы и очень похожи на человеческие, что и дает оранг-утану право называться человекообразным. Тем не менее встреча с этим человекообразным на свободе была бы не очень приятна.

Но сейчас Бобка – одно благодушие. Чувствует он себя тут совсем неплохо, о чем прежде всего свидетельствует тот факт, что за последние полгода он прибавился в весе на пятнадцать кило. Не дождавшись рукопожатия, он убирает руку, с удивительной легкостью подвешивается на канат и начинает раскачиваться. Лестница, прочный толстый канат и деревянная болванка составляют меблировку каждой клетки человекообразных. На лестнице они любят сидеть после еды, по-своему наслаждаясь кейфом, на канатах занимаются физкультурой, а болвашками играют, перекидывая из руки в руку или гоняя их по полу.

В следующей комнате клетки с шимпанзе. Их четыре: Макки, Зюзи, Черныш и Белла. Увидев нас, они подбегают к решоткам и просовывают руки, приглашая этим поиграть с ними. Все они очень подвижны и оживленны. Ростом они значительно меньше оранг-утана, и в их глазах нет той свирепости, которая временами мелькает у последнего. Если кого и надо признать ближайшим родственником человека, так это их, шимпанзе. Их большие и круглые глаза с радужной оболочкой смотрят светло, добродушно и с таким осмысленным выражением, какого не бывает ни у одного животного. Неприятен лишь рот – большой, морщинистый, опушенный снизу редкими белыми волосками. Губы у шимпанзе, как впрочем и у всех обезьян, очень подвижны и могут вытягиваться в виде хобота.

– Ребятишкам пора обедать, – говорит профессор, смотря на часы. Затем он вынимает из кармана свисток и начинает свистеть. Резкий звук сверлит уши, разносится по всем комнатам, но на обезьян это не производит ни малейшего впечатления. Бобка продолжает раскачиваться на канате, Макки спокойно сидит на ступеньке лестницы и сосредоточенно чешет щеку, остальные возятся с болвашками. Мне казалось, что обезьяны будут реагировать на свисток, и я вопросительно смотрю на профессора.

– Этот сигнал на них не подействует, потому что он никогда не сопровождается едой, – говорит он. – Но смотрите теперь…

Оранг-утан Бобка.

Профессор берется за колокольчик. Заметив это, Макки выжидательно поднимает надбровные дуги и настораживается. Звонкая трель проносится по комнатам, но звук колокольчика тотчас же тонет в оглушительном реве. Это кричат обезьяны. Эти крики ни с чем нельзя сравнить и невозможно передать. Целая гамма звуков, начиная с самых низких и кончая сопрано, несется из клеток. Обезьяны мечутся в клетках как сумасшедшие. Криками они выражают и свое удовольствие предстоящим обедом и в то же время нетерпение. Они хорошо знают значение звонка – после него им дадут вкусный обед.

– Обратите внимание на язык обезьян – он отличается необычайной тональностью, – замечает профессор. – Американский ученый Иеркс, изучающий язык обезьян, нашел в нем 32 звука…

В дверях показывается человек с тарелками в руках. Это общий любимец обезьян – заведующий их продовольствием. Заметив его, обезьяны тотчас же успокаиваются. Они прекращают крик и спешат к решоткам, чтобы получить свою порцию. Начинается кормежка. Тарелки с нарезанными яблоками и мандаринами ставятся в клетки, обезьяны усаживаются и приступают к еде. Получили все, и только Макки, самая умная обезьяна, остается без кушанья. Она смотрит умными глазами на профессора, и в глазах у нее несомненный вопрос: «А что же мне?»

– Ты будешь кушать отдельно, – улыбается тот и отпирает дверцу клетки. Макки очевидно знает, что это значит. Она терпеливо дожидается, пока открывается дверца, а затем бросается на грудь профессора и обнимает его руками. Профессор несет обезьяну к столу и усаживает на стул. Заведующий продовольствием кладет перед обезьяной вилку, потом ставит тарелку с фруктами.

– Можешь кушать, Макки…

Макки с спокойной настойчивостью начинает есть. Отлично разбираясь во вкусовых качествах поданного кушанья, она «заостряет свое внимание» прежде всего на мандаринах. Куски скользят по тарелке, не желая попасть на вилку, но Макки со спокойной настойчивостью нанизывает их на острие и неторопливо отправляет в рот. У обезьянки нет и признака жадности, с какой обычно набрасываются на пищу даже такие умные животные, как охотничьи собаки. Глядя на ее морщинистую руку, держащую вилку, я не могу отделаться от иллюзии, что это сидит за столом человек…

Обезьяна, принимающая пищу с вилки, не новость – такую картину можно видеть в любом зверинце. Гораздо интереснее то, что Макки учили не побоями и мучительной дрессировкой, как это практикуется в зверинцах, а совсем иначе. Началось с того, что Макки во время еды клали вилку и ложку, показывая при этом, как нужно ими действовать. Обезьяна попробовала, а в следующий раз она уже сама потянулась к ложке, когда ей подали жидкую пищу, очевидно поняв, что действовать этим орудием много удобнее, чем собственной лапой. И теперь она настолько усвоила значение ложки и вилки, что сердится, если ее обед сервируют не надлежащим образом.

Так же было и с постельными принадлежностями. На ночь в обезьяньи клетки ставят ящики с матрасами, в которых они спят. Сначала обезьяны не понимали назначения этих ящиков и спали прямо на полу. Но вот одна из обезьян, движимая вероятно простым любопытством, залезла в ящик, полежала в нем – и этого было достаточно. Спать в ящике оказалось мягче и теплее. На следующую ночь обезьяна водворилась в ящик, взгромоздившись прямо на одеяло. Скоро, однако, очередь дошла и до него. Как-то ночью было особенно холодно, и обезьяна привалилась к одеялу. Тепло! Нельзя ли эту штуку использовать больше? Стала тормошить, трясти, случайно набросила на себя – совсем хорошо! Дальше-больше, и вот оказалось, что спать под одеялом куда лучше, чем без него. Теперь все человекообразные спят в ящиках, сами накрываясь одеялами.

С фруктами покончено. Обезьяны получают второе блюдо – компот. Кормят их три раза в день и всегда в определенные часы. Меню очень разнообразное; помимо фруктов, обычной пищи своей родины, обезьяны с превеликим удовольствием едят черный и белый хлеб, вареный картофель, молоко и даже такие «деликатесы», как лук и редьку. Прекрасно акклиматизировавшись, обезьяны в то же время перешли без всякого для себя ущерба и к соответствующей климату пище. Их питание питомнику обходится: человекообразных – 80 копеек в сутки, и остальных – 30 копеек.

Обед обезьян кончен. Профессор водворяет Макки в клетку, и мы покидаем вальеру. В обезьяньих домах тихо – их обитатели наслаждаются послеобеденным кейфом. Когда я направляюсь к выходу, из зарослей до меня доносится стук топоров и голоса людей. На территории питомника идет большое строительство: для мелких обезьян приспосабливается заросшее лесом ущелье, в котором они будут жить в таких же условиях, как на своей родине, а для человекообразных строится большой дом, более отвечающий условиям их жизни. Кроме того, питомнику надо приготовиться к приему новых жильцов: весной он получит партию обезьян в сто штук.

* * *

Сухумский питомник обезьян – интереснейшее учреждение нашего Союза. Он существует всего лишь два года, но достигнутые им результаты довольно значительны. Уже теперь можно определенно сказать, что вопрос акклиматизации обезьян, их питания и размножения вне родины получает совсем иное освещение. Раньше считалось, что обезьяны – и в особенности человекообразные – не могут долго жить вне своей родины, кормить их надо только привычной пищей, а что касается размножения, то тут не было двух мнений: обезьяны не могут размножаться на чужбине. Опыт Сухумского питомника блестяще опроверг эти предположения. При соответствующей системе воспитания и рациональном уходе все без исключения обезьяны очень быстро акклиматизируются, привыкают к пище, которая раньше им и не снилась, и размножаются ничуть не хуже, чем под тропиками.

За все время существования питомника не было ни одного случая гибели обезьяны. Все они чувствуют себя прекрасно, неуклонно прибавляясь в весе и давая здоровое жизнерадостное поколение. Можно почти не сомневаться, что дальнейшие опыты в этом направлении могут выработать тип обезьяны, которая будет чувствовать себя в более северных широтах так же хорошо, как чувствуют себя сейчас обитатели тропиков в Сухуме. Создание собственного большого «запаса» обезьян имеет огромное значение для целей экспериментальной медицины, ибо конечная цель всех опытов над обезьянами – это человек.

Оказалось, что под одеялом спать лучше, чем без него.

До сих пор, как известно, для медицинских экспериментов пользовались главным образом собаками, но экспериментирование над обезьяной, как ближайшим «родственником» человека, несомненно даст более эффективные результаты. Работа в этом направлении уже проводится питомником: на ряду с исследованием методики использования обезьян изучается их высшая нервная деятельность, а попутно и их болезни. С весны этого года, когда питомник получит новую партию обезьян, будет приступлено к изучению на них социальных болезней, являющихся до сего времени страшным бичом человечества, – туберкулеза, сифилиса, трахомы, рака и саркомы.

Работа Сухумского питомника вызывает живейший интерес ученых. Летом минувшего года его посетил ряд видных научных работников Москвы, Ленинграда и других крупных центров нашего Союза. Интересуются им также и за границей. Профессор Воскресенский, возглавляющий научно-исследовательскую работу питомника, получает много писем от американских и немецких ученых с запросами о работе питомника и возможности его посещения. Сухумский питомник – это первое в мире учреждение, поставившее целью систематическое изучение обезьян на строго научной почве. Правда, некоторые опыты над обезьянами уже производились, но все они имели случайный, эпизодический характер.

Без преувеличения можно оказать, что наш продолжающий расширяться оборудованием Сухумский обезьяний питомник является одним из крупнейших достижений советской научной мысли за последние годы. Идея организации этого питомника принадлежит Я. А. Тоболкину и профессору В. Д. Шервинскому.