Текст книги "Героиня"

Автор книги: Вольфдитрих Шнурре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шнурре Вольфдитрих
Героиня

Вольфдитрих Шнурре

ГЕРОИНЯ

– У тебя новая прическа?

– Больше ты ничего не замечаешь?

– Разве что твой тон.

– Да, он тоже новый.

– И это ужасное платье.

– Ну, наконец-то.

– Нельзя ли узнать, на какие деньги куплен этот балахон для огородного пугала?

– Можно, золотце. Я кое-что заработала.

– Будь любезна, не называй меня "золотце". И тем более с таким выражением.

– Ты отвык, любовь моя.

– Я запрещаю подобную беспардонность!

– Говори по-немецки. Ты же знаешь, я не понимаю иностранных словечек.

– Это слова, а не словечки.

– Главное, чтобы ты скумекал, не правда ли?

– Да перестань ты наконец разговаривать со мной языком сточных канав.

– Сточные канавы – это из прошлого столетия. Теперь говорят "канализация". Существует канализационный язык, золотце?

– Я вовсе не собираюсь опускаться до твоего уровня.

– Может быть, и не собираешься. Но постепенно соберешься: я достаточно долго смотрела на тебя снизу вверх.

– Вот именно. А кем ты, собственно говоря, была? Кто из тебя хоть что-то сделал?

– Я была славной, симпатичной девчонкой. А морщинистое лицо старухи, которое теперь у меня, это все благодаря тебе. Каждая морщина.

– Хорошо. Теперь послушай меня. Еще одна такая чудовищная растрата, и я отберу у тебя хозяйственные деньги и буду есть в кафе.

– Найди еще где-нибудь спальню, и я подпрыгну от радости до потолка.

– Знаешь, как это выглядит, когда дама к шестидесяти ведет себя как школьница? Аморально, вот так.

– А – как...?

– Аморально – значит непристойно.

– Так бы и сказал.

– Тридцать лет я пытался дать тебе какое-то образование. Пусть это были напрасные усилия любящего человека, пусть... Из этого еще не следует, что я должен отказаться и от своего образования. Я-то знаю, как себя вести,

– Давить до могилы, все ясно. Только я подпорчу тебе диспозицию. Диспозицию, правильно?

– Правильно, что муж, работающий как проклятый, позволяет жене роскошь ни о чем не заботиться, кроме домашнего хозяйства. Правильно, что в интересах самой жены это подразумевает определенную структуру авторитетов, правильно и совершенно очевидно. В конце – концов, мужчина должен проявлять заботу по-мужски.

– Удобная формула для вечных ревизий. Заметь, опять иностранное слово, я совершенствуюсь.

– Я больше тебе вообще не отвечаю.

– Нет, милый, с сегодняшнего дня меняем пластинку.

– Что...

– Убери газету.

– Что это у тебя?

– Револьверчик, Макс. Слямзила у укротителя в цирке.

– Но он не заряжен?!

– За кого ты принимаешь льва? Он не подожмет хвост, увидев пустой барабан.

– По крайней мере, он на предохранителе?

– Должна тебя, к сожалению, разочаровать.

– Ты шутишь со мной.

– Как можно. Да ты никогда и не понимал шуток.

– Ты хочешь меня напугать.

– А также привлечь твое драгоценное внимание.

– Сначала отложи его.

– Когда-то читала сказку. Один король оставил свой скипетр на ночном столике. Бац, и он лишился королевского титула.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты единственный раз в жизни выслушал меня.

– Я слушаю.

– Чуть повыше бледное личико. Уставься прямехонько в это дуло, как в ежедневную газету. Вот так.

– Могу я говорить?

– Естественно. Когда тебя спросят. Скажи по-иностранному "кратко".

– Лаконично.

– Да, я это имею в виду.

– Но я неудобно сижу.

– Я всегда так сидела. И всегда так лежала. Тридцать лет. Так что четверть часика потерпишь.

– Я не потерплю и минуты.

– Тогда привет, Макс!

– Ради бога! Начинай!

– Охотно. Сегодня в "универмаге вижу плакат: приехал цирк. Можешь высказаться.

– Ты была в цирке?

– Повежливей, быстро.

– Надеюсь, ты хорошо позабавилась?

– Еще надо подумать, уместно ли слово "позабавилась".

– Сформулировать снова?

– Прошу тебя.

– Было интересно?

– Иначе не назовешь. И знаешь, что мне больше всего пощекотало нервы?

– Номер с хищниками.

– Конечно, ты понял, потому что я сказала про льва.

– И про укротителя.

– Я тебя о чем-нибудь спрашивала?

– Извини, пожалуйста.

– Хищники, правильно. Дополнительный аттракцион. Дирекция приглашает почтеннейшую публику на испытание мужества – так было написано на специальной – афишке. Марта, девочка, подумала я, сходи, может быть, прихватишь там свою бодринку...

– Что?

– Да, я забыла: если что не дошло, то можешь спрашивать.

– Премного благодарен.

– Поблагодаришь в конце суммарно. "Суммарно" – правильно употреблено? Можешь только кивнуть. Видишь, я все-таки образовываюсь. Бодринка, милый, это то, что позволяет не околеть после тридцати лет супружеской жизни. Когда ты готов пройтись и в клетку со львами. Ты понимаешь меня?

– Пытаюсь.

– Итак, сначала в парикмахерскую. Новая укладка поднимает чувство собственного достоинства. Если, конечно, успеешь еще отдохнуть. Сопереживаешь? Прекрасно. Затем покупки, и на трехчасовое представление. Народу, естественно, в конце недели столько, что цирк по швам трещит: пришлось удовлетвориться жалким шестимарочным местом. Что случилось?

– Мешает мне очень этот револьвер.

– Милый, он это и должен делать. Не забывай только всегда смотреть точно в самое дуло. Концентрирует внимание, не так ли? Обычную цирковую галиматью я пропускаю. После антракта и началось.

– Что?

– Номер с хищниками: тигры, пантеры и львы. Целая дюжина. Берберийский лев – гвоздь программы, так сказать, деликатес. Правильно я произношу?

– Может быть, "э"?

– Где?

– В конце.

– По-моему, в конце етоит "с".

– Как тебе угодно.

– Очень любезно с твоей стороны. Не отворачивайся, золотце, револьверчик этого не любит. Представь себе берберийского льва-самца. Представил?, Теперь укротитель. Мужчина величиной со шкаф; по пояс голый, усы и кудри – то, что надо. Представляешь красавца? Ну и теперь вообрази, что он выделывает, со зверем: барабанный бой, раскрывается пасть, и он прямехонько туда своей головой. Прояви беспокойство.

– Невообразимо. Засунул голову льву в пасть?

– На целых полминуты. Во внезапной тишине могло послышаться, как хрустнул череп. Потом – наружу, и туш. Прическа целехонька, поклоны во все стороны. Публика чуть не лопнула от восторга. Ты видишь, ты слышишь, милый?

– Как будто сижу в цирке.

– Сиди прямо. Определяйся точно по дулу и помни об этом все время. Ну вот тут и случилось – туш, и он объявляет: кто из публики проделает то же самое...

– Раскроет пасть льву?

– Засунет голову; пасть льву раскроет он сам. Итак – тот получит в кассе сто марок. Прояви эмоции, золотце.

– Не будешь же ты утверждать...

– А почему, ты думаешь, я тебе это рассказываю?

– Это чудовищно, Марта.

– Так и показалось господам в партере. Думаешь, кто-нибудь из них пошевелился? Чушь. Кое-кто почесал нос, кое-кто потеребил галстук...

– Объяснить их поведение?

– Необязательно, милый. Пожалуйста, выше подбородок. Совмести свои напуганные глазки с дулом. Вот так хорошо. Прекрасно, думаю, господа не желают. Марта, девочка, соберись. Хватаю авоську и через ряды вперед. Я рискну, пожалуй, – говорю громко.

– Ты сошла с ума.

– В цирке так и подумали. Очень уж повеселилась публика. Ай-да мамаша, крикнул один. Аплодировали лишь несколько пожилых женщин; они поняли,

– Что?

– Мораль басни, золотце. В конце концов, я выступала как представительница. Внизу что-то вроде конюха хватает меня, распахивает дверь клетки, вталкивает меня туда, и щелк. Потешное чувство испытываешь в клетке с доброй дюжиной плотоядных: будто подтираешься наждачной бумагой.

– Хочу тебя спросить...

– Только без содрогания в голосе.

– А что бы я делал без тебя?

– Милый, ты бы до глубокой старости пополнял свою коллекцию пивных этикеток. Однако мы забываем укротителя. Ошеломительная мускулатура. Да еще из напопного кармана выглядывает наш пистолетик, не броско, естественно. Правда, некоторая раздраженность все-таки чувствовалась. Вы это серьезно, сударыня, спрашивает он меня, ведь... Не надо слов, говорю ему, приступим; раскройте ему как следует пасть.

– Ужасно. Я тебя действительно не понимаю, Марта.

– Поэтому я тебе и рассказываю. Итак, укротитель делает знак оркестру: туш, барабанный бой и р-раз – пасть у льва снова разинута. На этот раз с трудом, лев, естественно, больше не хотел. Думала, что у дяди жила на лбу лопнет, так ему пришлось поднапрячься. Вперед, сударыня, выдохнул он, подано! Но держите пасть как следует раскрытой, говорю ему, слышите? Затем проверяю прическу и – головой в пасть.

– Стакан воды, быстро.

– Сидеть. Воспринял совершенно правильно: жара в пасти, как в духовке. И вонь! Думала, я окочурюсь. Ну, конечно, кто же будет выковыривать остатки пищи из зубов такого зверя, не правда ли?

– Мне плохо.

– Это не аргумент. Моргай глазками куда сказано, слышал? Все время в дуло, тютелька в тютельку. Собственно говоря, я могла бы выдержать еще четверть минуты. Но слышу, как он снаружи кряхтит. Не могу больше, сударыня. Ради бога, где вы? Марта, девочка, думаю, кажется, тревога. И голову из пасти. Как только я выпрямилась, загремели такие аплодисменты, что чуть не рухнул купол цирка. Укротитель белый как творог. Логично: такого успеха у него никогда не было. Однако мы все-таки коллеги. Беру его за руку, поклоны во все стороны, воздушные поцелуи. Потом хватаю авоську и к кассе. Во всяком случае, очень впечатляющая история. Эй, Макс. Сядь сейчас же как следует.

– Ради бога. Убери пальцы с курка.

– Вот так хорошо. Смотри, прямехонько в приятную дырочку в стволе. Все ясно?

– Абсолютно.

– Итак, дальше. Как раз прячу сотенную, когда подходит директор с букетом цветов. Мадам, говорит он, грандиозно. Однако, надеюсь, вы не собираетесь еще раз почтить наше представление своим присутствием? Как вам сказать, отвечаю, я почувствовала запах крови. В конце концов, когда я еще заработаю такие аплодисменты? Совершенно верно, говорит он. Но вы абсолютно затеняете нашего укротителя. Да что вы, такого силача? Вот именно, говорит директор. Подумайте сами: он тренировался годами. И вот появляетесь вы и делаете это еще лучше. Разве это не ужасно? Смотря с чьей точки зрения, говорю. Вы храбрая женщина, говорит он и целует мне руку. Как вы посмотрите, если мы добавим еще сотню, а вы здесь больше не появитесь? Любезно, не правда ли, золотце?

– Да, да, я тоже так считаю.

– Что ж, я согласна, говорю. Но что вы будете делать, если еще кто-нибудь объявится из публики – и проделает то же самое, что и ваш укротитель? Боже мой, говорит он, эта рекламная приманка чуть ли не двадцать лет на афише. И до сих пор еще никто не набрался храбрости. Храбрости, сказал этот приличный человек. Милый, выскажись тоже.

– Только что звонили в дверь.

– Кому это мешает? Итак?..

– Что касается меня, то храброй ты была бы, если бы пошла к укротителю и извинилась за свое легкомыслие..

– Меня радует, что я выполнила твое желание, золотце. Сидел в своем жилом вагончике и ревел дядя. Выше голову, говорю ему. Если бы меня не угнетали всю жизнь, я никогда бы не совершила такое безумие. Но я просто должна была себе доказать, что я на что-то еще гожусь. Значит, это исключение, сударыня, спрашивает он, а вовсе не правило? Как правило, говорю, я отбракованная пенсионерка, которая помахивает то метлой, то пылесосом, и на этом кончено. Кроме того, я получила еще сотню кругленьких от директора, чтобы это не повторялось. Так что успокойтесь.

– Снова звонят.

– Наклони голову. Понюхай, совсем не так давно отсюда стреляли, из этого ствола.

– Марта, ты сошла с ума.

– Кстати, знаешь как она мне досталась, эта штучка?

– Ты сказала "слямзила".

– Могу дополнить. Он обнял меня при расставании. Я совсем потеряла голову, можешь себе представить. Правда, не настолько, чтобы не заметить этот симпатичный револьвер, торчавший из кармана на заднице.

– Как, когда вы обнимались?!

– Чтобы сохранить память о таком дне, я была готова на все. Кроме того, я ему оставила букет. Ну, ладно, открой дверь.

– Меня эта история, кажется, доконала.

– С сегодняшнего дня такого больше не будет. Все для меня будешь делать галопом. Встань же, открой, снова звонят.

– По крайней мере, спрячь револьвер.

– Увы, именно к нему тебе придется привыкнуть в будущем. А теперь слетай же, золотце.

– Уже иду.

– Кто там, милый?

– С радостью, милостивый государь. Входите же, пожалуйста.

– Гости?

– Укротитель, любовь моя. Он умоляет вернуть ему револьвер.