Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №7 за 1998 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Я заметил, что наш шофер, обычно куривший у автобуса пока мы были заняты, подошел к церкви с нами, подождал, пока кончится лекция охридского историка, зашел в правый придел – к могиле Наума, перекрестился и положил пачечку денарон у изголовья.
– У нас верят, что святой Наум помогает больным, надо только помолиться на его могиле и оставить денег на храм, – пояснил наш македонский спутник Гочо.
– Албанцы раньше тоже сюда ходили, – добавил охридский историк, – в Поградце и рядом они – православные. Албанцы-мусульмане тоже в это верили и иногда привозили больных.
– Да что мусульмане! – сказал Гочо. – Католики из Албании и те здесь молились. Наум в помощи никому не отказывал: ни при жизни, ни после смерти.
Тут историк поднял руку: тишина! Иногда можно услышать, как бьется сердце святого Наума. В наступившей тишине еле слышались мерные звуки. Чудо? Я впервые в жизни стал свидетелем чуда и подтверждаю: послышались тихие-тихие мерные удары, похожие на удары сердца.
Тишину нарушил историк:
– Гробница стоит на очень древней крепостной стене, уходящей к озеру. Когда на озере прибой, его удары о стену доносятся сюда.
...На очень древней стене. И все, что здесь построено, зиждется на фундаменте византийской, римской, фракийско-иллирийской и Бог весть каких еще древних эпох. Одни камни вырастают из других, а на них растут следующие. Как древние слова в обыденной речи, они не стали мертвыми, эти развалины...
И именно все это вместе порождало ощутимое видение непрерывности жизни – под этим синим небом среди этих рыжих по ранней весне гор.
Та же непрерывность, что и в бесконечных, заунывных и трогательных мелодиях, что и в танцующих цепочках людей. Так танцуют под схожую музыку везде в этих краях – к северу, югу, западу и востоку от Македонии. И похожи «фустанелы», что носят мужчины, – плиссированные юбочки, в которые переходит подол длинной рубахи, и такие же шерстяные передники на женщинах, и так же повязаны платки.
И на древних камнях стоят новые камни.
...У набережной стояла та же моторка. Человек, прикрывшийся блейзером, все еще не проснулся. Однако сон его был чуток. Стоило мне остановиться в размышлениях: не вернуться ли в гостиницу через озеро, как он, словно откликаясь на мои раздумья, сел, надел капитанскую фуражку и гостеприимно показал на скамью:
– Моля! Вам в гостиницу? «Метропол»?
Мы быстро сторговались. Выходило раз в пять дороже, чем на такси, а такси в Македонии очень дешевы, зато удовольствия путешествие обещало куда больше. Лодочник надел блейзер и на моих глазах превратился в капитана, пожилого охридского озерного волка с надежно обветренным лицом. Это внушало уверенность в успехе плавания.
Мы шли через озеро, и солнечный свет, отраженный голубой водой, заливал нас со всех сторон. Город Охрид, белый с рыжими крышами, поворачиваясь, карабкался в гору. Потом набережную стало видно неясно, зато появились городские кварталы, лезущие наверх по левому склону. Лодка изменила курс: город повернулся кварталами правого склона.
Рядом рыжели горы, с противоположного берега высились другие горы, а мы шли по направлению к темно-зеленым горам Албании. Вдоль берега тянулся пляж, и на него выходили широкие расщелины гор. В расщелинке тоже стояли надежные белые дома с черепичными крышами. Трусил по берегу человек на ослике. Он сидел боком, очень хорошо различимый в чистом воздухе над чистой водой.
Потом мы взяли от берега, вышли почти на середину озера. Капитан достал кружку, зачерпнул забортной воды и с наслаждением напился. Протянул кружку мне. Вода была свежа и приятна на вкус. В глубине – очень глубоко – проплыла большая рыбина, вся различимая чуть ли не до чешуи.
Свет исходил сверху и снизу, ветерок смягчал жару, и было совсем не жалко, что дорога заняла времени раз в десять больше, чем на машине по суше.
В гостинице было тихо: геодезисты завершали конференцию. Но ровно в семь заиграла музыка. Смолкло бесконечное коло, кажется, только к полуночи.
Я вышел на балкон. Было темно, – но зубьями проступали горы противоположного берега. Над озером стояло некое серебристое свечение, словно оно отдавало накопленное днем сияние неба, и на фоне этого свечения горы казались черными.
С берега донеслась музыка. Я перегнулся через перила. Светили фонари набережной. У самой воды плясали и пели геодезисты.
О чем они поют? Ничего, завтра расскажут в парикмахерской…
Лев Минц / фото Игоря Стомахина
г. Охрид. Македония
Земля людей: «Как здоровье семьи?»
Этот вопрос я задавал каждый день Хабибу, прежде чем отправиться в поездку по Дубаю или в Абу-Даби. На Востоке, в арабских странах, не принято расспрашивать мусульманина о семейных делах, тем более справляться о здоровье жены, поэтому и появилась такая вежливо-обтекаемая формула, звучащая не совсем по-русски: «Как здоровье семьи?»
– Все хорошо, слава Аллаху, – обычно отвечал Хабиб, а однажды утром загадочно промолчал и лишь стрельнул своим огненным взглядом в сторону автобуса и покачал головой. Автобус был его гордостью, любимым детищем и сиял чистотой, как всегда, а обычно невозмутимый йеменец Хабиб Афан Хусейн (он и владелец автобуса, и шофер, и менеджер, и вообще на все руки мастер) выглядел несколько озабоченным. Когда автобус стал заполняться желающими прокатиться на побережье Индийского океана, я тоже поднялся по ступенькам и обомлел.
На последнем сиденье возвышалось нечто таинственное в черном одеянии с наброшенной на лицо прозрачной чадрой. В ответ на мой вопросительный взгляд Хабиб лишь смущенно пробормотал:
– Жена решила со мной поехать, посмотреть, как я тут управляюсь.
До сего случая мы ни разу после свадьбы Хабиба не разговаривали с ним о его жене Фатиме. Я лишь знал, что он «привез жену». Но это не значило, что выбор он сделал сам. Традиционно у арабов невесту выбирают родители. Невесту Хабибу помогли найти родственники. Хотя сейчас у юношей и появилось больше возможностей выбрать себе суженую – мир, хочешь, не хочешь, стал более открытым.
Мне рассказывали, например, как один дубаец познакомился с девушкой... в мечети. Есть мечети, куда допускают женщин, естественно, в закрытую часть. Познакомился, конечно, сильно сказано – он как-то ухитрился ее разглядеть за деревянной решеткой, она ему понравилась, ну, а там уже все пошло-поехало по накатанной дорожке.
Первым делом мать этого парня разузнала, из какой семьи девушка. Происхождение, как у нас говорят, пожалуй, поважнее, чем красота, на физические достоинства тоже, естественно, обращается внимание (здоровье, белая кожа, хорошие густые волосы, большие глаза, тонкие брови, полные губы, стройная фигура).
Но прежде всего смотрят на воспитание, скромность, строгость в поведении. Это уже видно по тому, как одета девушка. Вообще у женщины должно быть закрыто все тело, кроме кистей рук и ступней, и конечно, одеждой черного цвета. Почему? Ну, черный цвет – строгий, к тому же, говорят арабы, женщина – тень мужчины... Вот еще одно объяснение того, что женские одежды обычно черного цвета – от платья-накидки, абаи, до платка и черных туфелек. Обязательно должны быть закрыты волосы, считается, что они притягивают вожделенные взгляды мужчин. А как же быть с бровями? Придумали маску – «бурку».
Да, самую настоящую маску, прикрывающую брови, нос, губы, только не железную, а из материи или кожаную. Это обязательные правила для замужней женщины, а девушки часто, особенно в последние годы, ходят с открытым лицом. Это зависит уже от семьи, от разрешения отца.
Я знал, что вообще нельзя фотографировать самое большое достояние эмиратов – женщин. За это грозят крупные неприятности: скандал (женщину обычно сопровождают старшие – мать, свекровь или мужчина из этой же семьи), суд, штраф, выселение из страны и даже тюрьма. Но, конечно, украдкой, издали снимал черные фигуры женщин востока на фоне белейших стен их же домов. Так вот, если они замечали это (или даже слишком пристальный взгляд), то моментально прикрывали лицо платком или отворачивались, торопясь уйти. Правила шариата нарушать нельзя!
Впрочем, мы несколько отвлеклись от женитьбы нашего Хабиба, и я даже не успел намекнуть, что, по правде говоря, он не так уж стремился поскорее вступить в брак. Это в прежние времена несмышленышей женили лет в 13, а теперь планка возмужалости жениха повышается с каждым годом и, по эмиратской статистике, приближается этак годкам к 30.
А Хабибу еще только перевалило за 20, и он, парень стройный, с усиками и модной стрижкой, просто не знал отбоя от девушек, хотя в Эмиратах не так-то просто отыскать свободную женщину. Ведь приезжают сюда на заработки мужчины, которые из-за низкой оплаты не могут пригласить семью, скажем, из Индии или Пакистана, и таких одиноких мужчин сотни тысяч, так что получается большой дисбаланс между количеством мужчин и женщин на берегах Персидского залива. Но эта проблема не смущала Хабиба.
Честно говоря, его беспокоило другое – величина выкупа, а для богатой невесты и 100 000 долларов не предел. Даже его высочество шейх Заид, президент Эмиратов, не раз взывал к благоразумию сограждан и просил ограничить величину выкупа стоимостью хотя бы породистого скакуна или «мерседеса». Но призывы мало помогают, так как главное для араба благородных кровей – не уронить свое достоинство в глазах родовитой невесты, а оно, как ни прискорбно, до сих пор измеряется в дирхамах, золоте, коврах и шелках.
Мало того, что невесте требуется купить массу нарядов, так ведь ей нужна золотая диадема, колье, словом, килограммов 7-10 золота обязательно, да и другим её близким родственницам жених обязан преподнести подарки. А еще подарки гостям на свадьбе, а там, глядишь, и строительство дома не за горами. Хорошо хоть, что шейх Заид, озабоченный малым приростом здешнего арабского населения, выделяет молодоженам разные ссуды. Но мы слишком увлеклись и забежали далеко вперед.
Вернемся к верблюдам и скакунам, которых жених уже собрал в качестве выкупа. Настала пора засылать сватов, приглашать невесту в дом родителей жениха, чтобы та показала свое трудолюбие, умение хозяйничать, могла, как говорится, сварить, сшить и чаем угостить.
Наконец, родители жениха одобряют невесту, а жених проявляет сыновнее послушание, как и положено в арабской традиционной семье, и соглашается с их выбором (по эмиратской статистике 80 процентов молодых людей ведут себя именно так). Кстати, и сам жених тоже участвует в этом выборе, так как зачастую и растет, и играет, и встречается в гостях со своей будущей избранницей.
Нередко она бывает его родственницей, и сейчас, как и прежде, заключается много родственных браков. С одной стороны – удобно: все известно и про невесту, и про ее семью, и с калымом проще – в одном роду останется. Но... есть весьма серьезная проблема. Когда дядья женятся на племянницах, а кузены на кузинах, то потомство получается не ахти каким здоровым, а бывает, рождаются и дебилы...
Итак, после одобрения невесты наступает момент заключения брачного договора, который определяет сумму калыма, а затем следует свадьба. Кстати, свадебных подарков молодым не дарят – это считается оскорблением.
Об этом я узнал, когда Хабиб приглашал меня на свадьбу. Правда, в силу разных обстоятельств, попал я на нее лишь на седьмой день, когда дом жениха посещала уже не близкая родня, а так – седьмая вода на киселе. Так как начала свадьбы я не застал, то рассказываю с чужих слов: вроде бы в первый день Хабиб и Фатима встречались, а затем свадьба отмечалась в разных залах – в одном сидели мужчины, в другом – женщины.
Ничего крепче чая и кофе на столах не было, да и веселье подогревалось только ансамблем национальных инструментов с обязательным барабаном. Так было и под конец свадьбы. Я подметил интересную деталь: в помещении было душно, влажный воздух, отчего кожа на барабане тоже становилась влажной. Поэтому барабаны меняли: на одном барабанили, другой сушился. И так много, много часов подряд.
Разнообразными были только блюда, регулярно менявшиеся перед гостями. Да, были еще танцы, конечно, национальные. На нашей половине, естественно, танцевали одни мужчины, а женский танец я наблюдал позже: в нем участвовали лишь незамужние девушки, потому как танцевать надо было с непокрытой головой, чтобы в такт музыке взмахивать волосами.
Приятным сюрпризом были подарки: всем гостям дарили фрукты и сласти, с которыми мы и отбыли по домам, а у молодых, как и положено, наступил медовый месяц. Сейчас принято на это время уезжать даже на зарубежные курорты, а после возвращения молодожены уже предоставлены сами себе – родители в их дела не вмешиваются. Они могут пожить в доме жениха, но стараются быстрее завести свое жилище, соблюдая правило: «Мой дом – моя крепость».
Хабиб вернулся скоро: мне показалось, что его автобуса не было лишь несколько дней. О его новой, семейной, жизни я не спрашивал.
Мусульманская семья – закрытый мир, но все же кое-что нам известно. Например, что в арабской семье хозяин – мужчина, однако по всем важным вопросам он советуется с женой. Обычно, когда заходит разговор на эту тему, кто-то непременно любопытствует : «А как же он советуется, если жен несколько?»
Да, по Корану правоверному можно иметь четырех жен, но сейчас этой традиции придерживаются лишь шейхи да очень богатые люди. Согласитесь, содержать несколько жен накладно, надо для каждой построить дом. Все дома должны быть одинаковы по цене, и затраты на семьи тоже.
Есть еще обязательное условие: жен следует посещать регулярно, не обижая ни одну из них. Это не просто, если муж загружен ответственной работой да еще командировки. Но, по слухам, шейхи-правители справляются с этой обязанностью, имея по несколько жен и множество сыновей и дочерей.
У Хабиба была пока одна Фатима. И глядя на ее закутанную в черное фигурку на заднем сиденье автобуса, я подумал, что она начинает проявлять характер. Скоро, может быть, я и ее встречу на улице, как встречал других ухоженных красавиц в ювелирных магазинах, в парках с детьми и на аттракционах, которые арабы безумно любят.
Многие жены выезжают на современных автомобилях (например, я видел юную эмиратку в маске за рулем «Мерседеса-600») в женские закрытые клубы, на специальные пляжи, занимаются аэробикой и фигурным катанием...
А мужчины отправляются в свои офисы, одетые, как олимпийцы, в белые Просторные тоги, конечно, из натуральных материалов (жара летом до 50° С), дишдаши, не прилегающие к телу; на голове кружевные шапочки-сутра, а поверх – белый или пестрый платок, стянутый двумя черными ободами – укаль, сделанными из конского волоса; на ногах шлепанцы, чтобы легко было снимать, входя несколько раз в день в мечеть на молитву.
Вроде бы жизнь в арабской семье идет размеренно и спокойно, но тем не менее разводов много (один развод на три брака). Причем на развод подают не только мужья, но и жены, тем более, что за женщиной остается дом, муж должен ее обеспечивать до конца жизни, а государство выдает пособие.
Но это я так, к слову. Надеюсь, дома моего знакомого Хабиба не коснется тень развода. Да сохранит его Аллах!
Владимир Лебедев / фото автора
Объединенные Арабские Эмираты
Земля людей: Ивашка
Ивашка расположена почти на широте Санкт-Петербурга. Даже чуть-чуть южнее. Оба – морские порты, только Ивашка стоит на восточном берегу Камчатки, омываемом Беринговым морем. Поселок построен на острове в устье реки Ивашка и на галечниковой косе, тянущейся вдоль моря. Осенние шторма перелопачивают берег, оставляя на суше морских звезд и маленьких крабов. Больших я почему-то не находил. И еще длинные полосы морских водорослей.
На море смотреть не надоедает. Прибой здесь прозывается «накат» или «прибойка». Берег – просто «морской». Пройти по «морскому» – значит, пройти по берегу. Зимой лед в проливе Литке все время движется, качается вместе с волной. Пролив Литке отделяет остров Карагинский от полуострова Камчатка. До сих пор в Ивашке проживает бывший егерь Карагинского заказника. В особо суровые зимы он на лыжах пересекал пролив до острова. Сейчас старик обновляет забор вокруг своего дома и выращивает огурцы.
Где-то здесь, у побережья пролива Литке, сгинул в 1648 году спутник Семена Дежнева Федот Алексеев; погиб ли в стычке с коряками, умерли от цинги либо утонул во время шторма – точно неизвестно. Но «официальный» первооткрыватель Камчатки Владимир Атласов знал о промышлявших до него на полуострове русских людях. По существу, ровно 350 лет назад открыты пролив, разъединяющий Америку и Азию, и Камчатка.
А есть и третий юбилей: 170 лет назад, летом 1828 года, Федор Литке, командуя шлюпом «Сенявин», составил детальное описание восточного побережья Камчатки, впервые описав острой Карагинский и пролив, отделяющий его от материка и названный впоследствии проливом Литке. Здесь и стоит поселок Ивашка.
Надо сказать, в удобном месте стоит. От Ивашки и расположенного чуть севернее поселка Караги лежит несложный и короткий путь из Берингова моря в Охотское. Здесь пересекали полуостров с востока на запад и обратно Крашенинников и Иван Камчатый, спутники Владимира Атласова.
В хороший шторм волны вырастают до пяти метров, а в особо неистовые годы огромные валы перехлестывают через косу, заливая дома. Петербург от наводнения защищает дамба, а Ивашку – «забор» из трехметровых бревен. Но если придет «большая волна» – пунами, – деревянный частокол не спасет. Такое вполне возможно, и тогда вступит в действие специальная система оповещения, после чего две тысячи людей должны бежать, ехать или плыть на Увалы в километре от поселка. Там же растут ближайшие деревья. Землетрясения же редки и мало ощутимы – иногда чуть качнет лампочку под потолком.
Как ни странно, но здесь, на севере Камчатки, в Корякском округе, климат вполне благоприятен для жизни: все-таки море и десятки циклонов в год «утепляют» побережье. Тридцатиградусные морозы редки, но случаются зимой ненастные деньки, когда ветер с бешеной скоростью гонит снег и идти против можно только согнувшись.
Задувает два-три-четыре дня, занятия в двух школах отменяются, народ отсиживается по домам. И вдруг декорация стремительно меняется. Меня всегда поражал этот мгновенный переход от ветра, несущего хлопья снега, до тишины и благости: если ночь, то блестят звезды, если день, то становится тепло и тихо. Такие ветры оставляют после себя многометровые сугробы, часто жителям двухэтажных домов приходится после «отсидки» выбираться на свет божий через чердачные окна.
Лето жарким не бывает, ветер с моря приносит дождь, ветер с запада, с гор – ясную и сухую погоду. Люди побережья не знают, что такое гроза. Дожди идут долгие и занудливые.
Здесь можно жить в согласии с природой – всего достаточно, и даже картофель произрастает на крайнем востоке России. Но люди алчны. Деньги привлекают переселенцев с Украины, из Белоруссии, Центральной России на Камчатку. Однако сейчас начался обратный процесс: исход славян на «материк».
Население тает на глазах; молодежь не хочет всю жизнь проводить в глухом углу страны и рассчитывает обосноваться минимум в Петропавловске-Камчатском. Все больше людей, заработав приличные деньги, уезжает, возвращаясь летом на путину. Уезжают, конечно, не все. Коренные жители – коряки – никуда не спешат и только усмехаются, наблюдая метания русских.
Отдельная проблема – алкоголь. Кто-то крепко выпивает, кто-то не употребляет алкоголь вообще, по доброй воле. Михаил, коряк, учитель физкультуры в местной средней школе, похожий на добродушного медведя, хороший рыбак и охотник, отец двух очаровательных мальчишек, пьет сухое вино и шампанское; врач-терапевт Дима, теперь уже главврач местной больницы, обожает охоту и футбол.
А кто-то спивается, и обидно становится за нормальных, работящих, всегда готовых прийти на помощь мужиков, заканчивающих свою жизнь в сорок-пятьдесят лет.
Интересная судьба выпала моему соседу по лому в Ивашке. Человек сделал свою жизнь сам и достиг определенного положения в поселке. «Сидел» здесь же, на Камчатке, за убийство то ли в драке, то ли еще из-за чего-то. Сейчас он врос в эту землю и никуда отсюда не уедет. Есть своя квартира, жена, ребенок, купил японский джип, снегоход. Работал на неводе, куда попасть труднее, чем на прием к какому-нибудь министру. Мне, например, не удалось. Деньги там платят хорошие, а безработных все больше. Рыбозаводы закрываются. Своих рабочих избыток, а тут еще и пришлые. Ну и икра, конечно...
В общем, плюнул мой сосед на это батрачество и стал «камчатским фермером»: разводит кроликов и кур, понемногу охотится и много рыбачит. Была бы сеть, лодка да хороший мотор, а лицензию в путину купить нетрудно.
Джентльменский набор семьи в Ивашке: корейский или японский цветной телевизор, медвежья шкура на полу или на стене, сеть, ружье и теплица во дворе. О ней особый разговор: теплице ивашкинская женщина отдает полжизни. Стоят эти полиэтиленовые домики везде – всех форм и размеров, каждая, помимо полиэтилена, обтянута старой сетью, дабы не рухнула зимой под тяжестью снега и ветров. Есть теплицы с обогревом, светом и даже с автополивом.
Подружился я с человеком, который навещал свою семью в одном из городов Европейской части России раз в год на новогодние праздники. Это, конечно, ненормально, но где и как еще можно честно, и не перепродавая что-либо, заработать хорошие деньги?
Володя работал учителем труда и географии в школе; там же – сторожем, слесарил по мелочи – это зимой. Ну а летом он прорвался на невод, где «загребал» рыбу до сентября и далее – заготовка силоса для ивашкинских коров. Во второй сезон на неводе его разбил радикулит – бич всех работающих с сетью в море. Таких людей можно просто отличить – по неестественно прямой спине при ходьбе. Володя растирал спину какими-то мазями, делал уколы, носил пояс и упорно шел в морс, часто возвращался скрюченный от болей в спине.
Отказавшись выйти в море, на невод, можно обратно больше и не попасть. Тогда езжай в уездный город и получай гроши. Хотя и улететь отсюда недешево – под три миллиона неденоминированных рублей.
Вечерами мы часто собирались втроем в моей квартире – Володя, Дима, я. Пили кофе, играли в подкидного дурака и спорили – почему все так нескладно получается: богатейший край, рыба на любой вкус и цвет – горбуша, кета, нерка, чавыча, кижуч, огромные паукообразные крабы (килограмм крабов дороже килограмма икры), камбала, наконец. Есть нефть, есть уголь, золото, платина, серебро, пушнина. Нет только дорог, мало леса и много разгильдяйства.
Первое свое лето после окончания учебного года (преподавал географию в школе) я отработал на рыбозаводе – от звонка до звонка, то есть с июня по сентябрь. Рыбозавод – это несколько строений, которые простаивают с ноября по июль и работают летом и осенью далеко не на полную мощность.
Прошли те времена, когда в путину не хватало людей, – до сих пор сохранилась настенная роспись студенческих отрядов советских лет. Сейчас люди тоже приезжают – из Караги, Петропавловска-Камчатского, с Украины, но размах уже не тот.
Рыбозаводы Ивашки на данный момент – чуть ли не единственные действующие на восточном побережье. Но... зарплату не платят и здесь; зимой – небольшие подачки, а реальные деньги люди получают только через год к началу следующей путины. Люди терпят, что-то выбивают, отдельные смельчаки подают в суд на руководство, выигрывают, но ни на один из двух рыбозаводов их уже не возьмут. Российское доверие и терпение часто переходят все границы.
Но все смывает море. Утром стоит только выйти на берег, как неприятности исчезают: слева, в море, словно огромная летающая тарелка, повисло стекловидное облако, обволакивающее Карагинский остров, где когда-то жили ительмены. Справа клубятся тучи над горой Начикинской, а между ними стоят у горизонта громады трех-пяти плавбаз, напоминающие фантастических монстров.
Начинается работа. Мы втроем стоим «на соли», то есть подаем соль в цех разделки. По ленте конвейера ползут деревянные ящики, каждый нужно снять, наполнить двумя-тремя лопатами солию и поставить обратно на ленту. Мозоли уж сошли, спина полностью не выпрямляется, десять часов в день машешь совковой лопатой или кувалдой, разбивая пятисоткилограммовые глыбы соли.
По тяжести с этой работой сравнима только работа в чанах, куда прессуется засаливаемый лосось. Взять с собой на ужин одну-две рыбины разрешено, но людей привлекает икра. Раньше такого не было: заготовишь на зиму трехлитровую банку красной икры, пару литров возьмешь в отпуск – и все.
Несколько лет назад картина изменилась: красная икра превратилась из вкусного (хотя некоторые камчадалы ее не едят вообще) и доступного для местных деликатеса в товар.
Аборигенов Камчатки качнуло в сторону больших денег; масса фирм, фирмочек и частных предпринимателей покупает у населения икру. Во время хода лосося на нерест окрестности Ивашки прочесывает ОМОН и рыбоохрана. Тот же ОМОН проверяет всех выходящих за ворота завода. Наверное это помогает...
В поселке царит полнейшее смешение народов: русские, коряки, корейцы, украинцы, таджики, евреи составляют одно целое, каких-либо распрей на национальной почве не случалось вообще. Все дружно клянут центральную власть и местное начальство, веселятся на «Селяночке» в Доме культуры, сдают икру в местные «комки», коротают зимние вечера за просмотром привозных видеофильмов.
Почти в каждом доме есть видеомагнитофон, каждая вторая семья владеет видеокамерой и «Полароидом». Коммерсанты могут привезти под заказ хоть черта лысого – разумеется, за деньги или икру. Жизнь бурлит в основном весной, летом и осенью, а зимой поселок впадает в спячку, словно камчатский медведь.
И вот тут нужно сказать, что косолапые действительно, а не в охотничьих рассказах, гуляют по поселку. Не каждый день, естественно, но это обычная картинка: чуть стемнеет, и собаки поднимают лай. Правда, медведи их не боятся, и частенько утром можно видеть на улице разодранного пса.
В голодные, нерыбные годы мишки просто берут поселок в осаду. Доярки опасаются ходить на ферму, на окраины с наступлением темноты лучше не соваться, а на двух поселковых свалках начинается вакханалия: еще засветло собираются здесь отбросы, так сказать, медвежьего племени, словно нищие или бомжи крупного города. На свалки выбрасывают испорченную рыбу, отходы с двух рыбозаводов, и для голодных медведей это просто удача.
Каждый вечер стар и млад на мотоциклах и автомобилях устремляются на Увалы к свалке. Цирк под открытым небом продолжается до темноты: люди из поселка кольцом стоят вокруг роющихся в гнилье мишек, которым нет до них никакого дела.
Мы однажды решили проведать медведей ночью. По слухам, после полуночи на свалке собиралось до двадцати мохнатых увальней. Сели в джип: врач, фермер, учитель – и рванули на Увалы. Сзади, высунув язык, несся верный пес хозяина машины. Заехали на свалку и осветили фарами отбросы. С пяток медведей спокойно копошилось среди гнилой рыбы. На машину – никакого внимания, только глаза вспыхивают зеленым огнем в свете фар. Примчался пес и погнал ближайшего мишку в темноту.
Фермер решил подобраться ближе и заехал на середину свалки, и тут мотор заглох. Представьте себе картину: посреди отбросов стоит машина, вокруг которой мечутся худосочные медведи, отмахиваясь от наседающей собаки: тот, кто за рулем, орет: «Ату их!!! Ату!», рядом спокойно курит врач, стряхивая пепел в открытое окно, я давлюсь от смеха на заднем сиденье... Но то медвежий молодняк... По всей Камчатке каждый год медведи убивают несколько человек. Но человек-то убивает больше, медвежьи желчь и жир ценятся дороже красной икры.
Рев медведя забыть трудно. Однажды мы втроем карабкались по склону потухшего вулкана. Склон зарос низкорослым кедрачом, каменной березой и ольхой. Небольшой такой вулканчик.
Поднялись метров на пятьсот, и вдруг в спину ударил рев. То, что медведь далеко, значения не имело. Просто рев поставил нас на место, напомнив – мы здесь лишние...
По берегу реки шла вниз по течению медведица, за ней семенили два медвежонка. Медведица остановилась, оглянулась на наш склон и заревела опять. Казалось, она нас видела, а ведь ветер гнал туман из долины вверх по склону. Странно... Мы сидели на камнях и смотрели на эти дикие черные и желто-коричневые горы с осыпями у подножья и снежниками.
Перед нами лежала долина, по которой извивалась река, чуть дальше клубились паром горячие источники. За нашей спиной в небо вылез базальтовый шпиль двухкилометровой высоты, он виден с побережья и кажется гигантским каменным зубом. Говорят, у его подножья гуляют сумасшедшие ветра. Рядом торчал еще один пик, изъеденный эрозией. Да, тут, на севере Срединного хребта, человек действительно всего лишь случайный прохожий.
Добрались до края кратера. В глубине белел снежник. Развели костер, напрессовали в чайник снег, открыли консервы. Снизу, из долины, поднялся туман и накрыл нашу стоянку. Фотоаппарат превратился в ненужную железяку. Попытались обойти кратер по окружности; справа – отвесный склон, слева, в облаке – непонятно что. Через полчаса сдались и повернули обратно. Уже внизу обнаружили золотой корень, у ручья.
Вернулись в поселок словно из далекого путешествия. А отошли от Ивашки всего ничего.
Константин Чаадаев / фото Валерия Орлова
Полуостров Камчатка
