Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №7 за 2004 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Роза ветров: Магия пасторали
Для историков и археологов французский регион Лангедок-Руссильон представляется землей обетованной: здесь была обнаружена древнейшая в Европе стоянка homo erectus (человека прямоходящего), здесь на протяжении двух тысячелетий окситанцы Лангедока и каталонцы Руссильона боролись с римлянами, вестготами и маврами, из этих мест вышли катары, считавшие дьявола творцом Земли. Для любознательного путешественника все эти факты, без сомнения, интересны, равно как и то, в какой цвет красит стены Каркасона луч уходящего солнца.
Полет от Москвы до Парижа растворяется в полусне, словно чуть умираешь, словно проваливаешься в серое пространство между мирами. Потом неожиданно и тяжко наваливается аэропорт «Шарль де Голль», путаный, крученый, раскиданный по пространствам, небрежно помеченный цифрами, буквами и подбуквицами. Вокруг снуют одетые в светлое аккуратные люди. Бесшумно змеятся эскалаторы, и прозрачные двери распахиваются пугающе внезапно. Улыбчивые служащие аэропорта упорно не желают понимать ломаный английский. Это уже Франция – говорит ум, но сердце пока настороженно молчит. И тут ты совершенно неожиданно понимаешь, что мы, русские, – те же французы, только в темных одеждах, скупее улыбающиеся, менее вежливые и реже говорящие друг другу приятные слова…
Монпелье
Ночь в Монпелье наполнена пряными ароматами и тропическим стрекотом. За гостиницей неустанно бормочет водопад. Среди канала бьет высокий фонтан и беспечные лебеди белыми кочками дремлют у берегов. Наутро, позавтракав «не по-русски» – салатом из фруктов в йогурте, стаканом сока и традиционным круассаном, решаю прогуляться по сонному еще городу, по кварталу Антигона, плоду гения Рикардо Бофилла. Закутанное в серую дымку небо не дает утренней прохлады, источая лишь влажный жар. Мимо стремительно, как в кинокомедии, проносятся старички и старушки на быстрых велосипедах. Растолстевшие в основании пальмы, больше похожие на гигантские ананасы, торчат на звонко-зеленых газонах среди олеандров. Из распахнутых окон звучат французские песни и душисто тянет свежесмолотым кофе.
Монпелье очень старый город. Новая архитектура – стекло и пластик – соседствует в нем с античными скульптурами и зданиями римской эпохи. Старая часть города – сложный лабиринт узких, тесных улочек среди домов, построенных еще в X веке. Настоящий живой музей. История бережно оставлена повсюду, чтобы не забывать.
Синий трамвай с прохладой кондиционера останавливается на площади де ла Комеди, рядом с великолепным зданием Оперы конца XIX века и помпезным кинотеатром «Гомон». Собор св. Петра похож на космический корабль, предсказанный в камне готическими мастерами. Он единственный уцелел во время религиозных войн. Рядом – старейший во Франции факультет медицины. Возле триумфальной арки на площади дю Пейру – изящный павильон с прудиком и конная скульптура, конечно же, в римском стиле. Широкую долину пересекает идеально сохранившийся римский акведук – грандиозный, разметающий все сомнения в нецивилизованности прошлых веков. Живописные пятна света лежат на земле под кронами платанов – странное иностранное кино.
…Французская кухня – отдельная песня. Скажу даже больше – опера. Подают огромную четырехугольную тарелку с маленьким произведением искусства в середине. Торчат там какие-то фигурные, несъедобные на вид штучки, соусы растекаются на два цвета, и второй, зеленый, ровной сеточкой струится по первому белому, а сбоку – ледяные шарики помидорного шербета. Неловко разрушать кулинарный шедевр, но обед есть обед. И вина – теплые красные, охлажденные белые и розовые – достойны отдельного рассказа… Терпкие, тонкие, резкие, ароматные и тягучие, со вкусом незнакомого солнца и жаркой пыли – живая кровь этой южной земли. И обязательно рядом – запотевший, старинной формы графин со студеной водой. А за стеклом веранды, в середине длинной уличной лестницы, бежит, струясь по узкому желобу, искристая вода. Пальмы одобрительно качают индейскими плюмажами. Мягко грассирует в уюте ресторана французская речь, выкидывая в теплую нереальность.
Монпелье основан в 985 году. 230 000 жителей. Город трех университетов. Каждый четвертый житель– студент. Старейшая в Западной Европе медицинская школа. Франсуа Рабле окончил медицинский факультет Университета Монпелье и читал здесь лекции. Памятники исторического центра: Урсулины, бывший женский монастырь, ныне Центр танца, собор Сен-Пьер, средневековая миква – ритуальная еврейская баня, построенная в XII веке, единственная хорошо сохранившаяся в Европе, Музей истории Монпелье, расположенный в крипте Нотр-Дам-де-Табль, Ла-Тур-де-Пэн – одна из 25 башен древней крепости. Интересно посетить планетарий с мультимедийным залом, оборудованный по последнему слову техники.
Сет
Город Сет на морском полуострове, изрезанный большими каналами, весь просматривается с горы Сен-Клер. Здесь высится крест и рядом часовенка, расписанная с французской непосредственностью местным художником так, словно никогда не было ни Рафаэля, ни Леонардо, а только Ван Гог и Леже. Маленькая фигурка Богоматери на куполе склонила головку в сторону города. В водах залива ровными штрихами прописаны устричные плантации, а вдали миражно намечены горы. Сизый простор моря, терракотовые крыши, утопающие в зелени сады… Пронзительно белые, какие бывают только на море, паруса у горизонта можно принять за чаек. Тут однажды родились Поль Валери, Жорж Брассенс и Жан Вилар.
На главном канале Сета проводятся уникальные лодочные бои. Это главная примета и достопримечательность города, веселый его аттракцион. Команды гребут навстречу друг другу, а бойцы, стоящие на носах лодок, пытаются длинными шестами сбросить противника в воду. Вдоль канала выстроены трибуны для зрителей. У моста даже есть белый монумент, издали похожий на нашу «девушку с веслом», но это местный «мужчина с шестом».
Сет основан в XVII веке. 42 000 жителей. Крупнейший рыболовный порт Южной Франции. радиционные праздники: рыболовный праздник Сен-Луи, религиозный праздник Сен-Пьер, День моря и рыбаков, лодочные бои с шестами (проводятся каждый год в августе начиная с 1666-го). Музей Поля Валери, музей Жоржа Брассенса (оба – уроженцы Сета и похоронены на Морском кладбище на горе Сен-Клер). В местных кафе и барах можно отведать знаменитых устриц, которых разводят в озере То.
Ла-Гранд-Мот
У нас любят позлословить, что все на Западе механическое, ненатуральное – и вежливость, и улыбки, и готовность помочь. Но как же здорово, когда люди искренне приветливы и тактичны. Спасибо столетиям европейской культуры, воспитавшим уважение к личной независимости.
Белый Ла-Гранд-Мот необычен. Архитектура его напоминает высокотехнологичный ремикс на пирамиды инков. Город глядится в молочную бирюзу залива, тесно заставленного белыми яхтами, будто собрались они здесь со всего моря. Повсюду трепетное, почти языческое поклонение белому цвету. Вот и на частном пляже, отделенном от дороги песчаной волной дюны, тоже все стремится к белому. Белые буи на воде, белые зонтики над топчанами, белая одежда посетителей – загорелых не до смоляной крестьянской черноты, а в приятную меру.
Стриженные «под бобрик» поля для гольфа обсажены душистой лавандой. Фиолетовыми волнами вздымается она на фоне белых домиков, похожих на закатные облака, опустившиеся отдохнуть на землю. В маленьком прудике среди гладких полян суетится ондатра, не обращая ни на кого внимания.
За ужином наконец осмеливаюсь попробовать знаменитый кокияж: громадное блюдо, выстланное мокрыми водорослями, где разложены разного размера улитки и устрицы и небольшие осьминожки. Посредине торжественно покоится крупная розовая креветка. Смешной двурогой вилочкой надо осторожно отсоединить скользкую устрицу от створки раковины, сбрызнуть уксусом или лимонным соком и глотать вместе с морской водой, в которой она плавает. Юркий комок проскакивает в горло, не оставляя вкуса пищи, но дает гордое ощущение причастности к чему-то европейски великосветскому. После кокияжа становится понятно, что народ, священнодействующий за столом с улитками и моллюсками, не совсем походит на тебя. Что-то в нем есть иное, и окружающий мир он тоже понимает не совсем так, как ты.
Ним
В эпоху правления римского императора Августа Ним, так же как Лион и Нарбон, был значимым городом галльской части великой империи. Он и сегодня вызывает особые чувства. Современные архитекторы Жан Нувель и Филипп Старк, работавшие здесь, сберегли его облик, сохранив атмосферу древности. Правда, не удержались и от «хулиганского» эксперимента, воздвигнув стеклянное здание Музея современного искусства, где прозрачные лифты и стеклянные ступени вызывают инстинктивный страх своей прозрачностью. Предлагаемая здесь экспозиция будит живое любопытство. Впечатления меняются одно за другим: недоумение, удивление и, наконец, восхищение лихой напористостью авангардных художников. Наверное, я бесповоротно устарел со своим интересом к живому человеку, к трепету нервного мазка кисти. А может, специфическое видение авангардного автора, смутные образы его подсознания и есть теперь главная цель искусства? Особенно сразила меня перевернутая фигура манекена в натуральную величину, в натуральном костюме, воткнутая головой в синий пластиковый тазик с бетоном. Если задача стояла – поразить, они добились успеха.
Напротив современного музея возвышается дом с колоннами, который я сразу обозвал Парфеноном. Его же тут именуют просто «квадратным домом». На классических его линиях и формах отдыхает глаз. Он так удачно включен между жилых домов, посередине площади, застеленной плитами серого гранита, повторяющими его в своей полированной поверхности, как четкое эхо. Есть здесь и другие экспонаты, например камень, обточенный и любовно отполированный до формы женских округлостей, две большие пластиковые пиявки на полу с гирляндой бумажных цветов, зеркальная фигура человека, словно в густой мыльной пене, задуваемой ветром.
Амфитеатр в Ниме – единственный хорошо сохранившийся в Европе – это огромные древние стены с арками и лабиринтом лестниц, имеющих, однако, четкое предназначение: для патрициев – одни, для плебеев – другие.
Гигантская воронка рядов со сценой внизу потрясает масштабом и неземной монументальностью. В Средние века внутри Амфитеатра располагался городок с домами и садиками, в котором древними строителями были предусмотрены вода и канализация. Наследники Римской империи жили внутри цирка, построенного для зрелищ.
Еще есть в городе маленький Версаль, с каналами и скульптурами, где часто проходит дегустация вин, соков и колбас местных кооператоров. Узнав, что я из России, французские колхозники подарили мне бутылку вина «Гагарин» с портретом нашего космонавта. Тут наконец я почувствовал, что за мной стоит огромная держава и что мне есть, чем гордиться…
Здесь останавливался Хемингуэй. Захотелось посмотреть номер, где он жил. Меня привели в небольшую комнату с розовыми цветами на обоях, очень похожую по тону на сентиментальные картины Греза. Большая кровать, письменный столик у стены, большая гардеробная. Высокие окна зашторены тяжелыми лиловыми гардинами. А я ведь тоже мог бы жить здесь и мог бы написать роман за этим столом, если бы не… Так хотелось думать, такое было «умное» настроение… Я помню, старина Хэм, по ком звонит колокол. Он звонит по каждому из нас.
Ним основан галлами. В 120 году до н. э. переходит под власть Рима. 129 000 жителей. Прекрасно сохранились античные постройки: арена, где сегодня устраивают бои быков, действующий Амфитеатр, коринфский храм, так называемый «Мезон карре» (квадратный дом), акведук Пон-дю-Гар длиной 49 метров. Излюбленное место отдыха туристов – парк Жарден-де-ла-Фонтэн, разбитый у древнего источника. Ним – родина джинсовой ткани деним, которую начали здесь производить в Средние века («деним» буквально переводится как «из Нима»).
Ле-Гро-дю-Руа
Ле-Гро-дю-Руа называют маленькой рыбацкой деревушкой. Да, домики здесь действительно не больше двух этажей, но деревней даже не пахнет. Ле-Гро-дю-Руа пахнет жаром южной Испании. Скорее это маленький городок, уютно расположившийся на дуге песчаного мыса. Светло-розовые стены словно вчера покрашены, черепица и ставни блестят – словно вчера из магазина. Где тут просоленные рыбаки в клеенчатых комбинезонах? Где корзины с волнующимся нервным серебром? Не видел я этого в деревушке Ле-Гро-дю-Руа.
Городок простреливает узкая пешеходная улочка с магазинами сувениров, легкой пляжной одежды, игрушек – всякой милой мелочовки, на которую есть спрос в приморских местечках. Во всем – курортная расслабленность и нега. И много-много веселого солнца, словно его излучают сами стены домов, люди, фонтаны, море.
А еще здесь делают знаменитую соль, выпаривая средиземноморскую воду. Эту щедрую микроэлементами крупную соль можно встретить на богатых столах в любом уголке Франции. Она – местный сувенир.
Морской аквариум в Ле-Гро-дю-Руа потрясает. Близко за огромными стеклами важно проплывают крупные рыбы с почти человеческими лицами, с глазами, в которые можно заглянуть. Глаза – загадочная часть живых, будоражащая поэтов, художников и даже философов. Так не случается в наших с рыбами жизнях, бегущих в разных средах, – взглянуть в глаза друг другу. Мне кажется, что в их глазах угадываются отблески наших, человеческих, чувств. Надо бы нам почаще смотреть в глаза другим жителям Земли, и, может, стали бы мы тогда добрее, мудрее, терпимее…
…Ужинал в тот вечер в казино на морском берегу, где не обязательно было играть в фишки или дергать рычаги «одноруких бандитов», где можно просто вкусно поесть и потанцевать. О танцах в казино надо сказать особо. Здесь вспомнился один французский фильм, где вся сложная история XX века показана сменяющимися парами в одном и том же танцзале. Меняются ритмы музыки и стили одежды, но «базовые» людские характеры остаются неизменными. Что-то неистребимое внутри влечет каждое новое поколение в зал. И как они там танцевали! Могло показаться, что с сухой серьезностью, как автоматы, но – сколько скрытого огня было за этим, сколько страсти в сжатых губах. Так танцуют народные танцы во всем белом свете, манерно и неуклонно воспроизводя четкие танцевальные па. Так танцевала и пара в вечернем казино. Она – элегантная в своем длинном желтом платье. Он – ладный, худощавый, в заправленной в широкие брюки белой рубашке. Невозможно было оторвать взгляд от их танца. Согласованные движения, серьезное лицо у кавалера и легкая улыбка у его дамы. Настоящие староевропейские «мужчина и женщина». А рядом море шелестело в непроницаемой черноте южной ночи, и только сумасшедшие невидимые рыбаки прочерчивали мрак светящимися поплавками своих снастей. Пахло водорослями и солью.
В 1879 году рыбацкий поселок Ле-Гро-дю-Руа отделился от городка Эг-Морт и получил автономию. 6 000 жителей. В 1969 году здесь появился порт Камарг – первый развлекательный порт в Европе, его набережные и песчаные пляжи растянулись на 17 км. Сегодня это один из самых крупных средиземноморских курортов, есть аквапарк. В течение летнего сезона здесь проводятся соревнования по водным видам спорта, серфингу, гребле, регаты, выставки кораблей, из порта Камарг в путешествие провожают парусные суда.
Каркасон
На высоком холме, будто естественно вырастая из его вершины, широко разлеглась крупнейшая в Европе крепость. У нее двойной ряд стен и 38 башен, похожих на острые шляпы волшебниц. Арки, сказочные мостики, деревянные галереи по стенам, и внутри – старинный собор с химерами на фасаде, с нечеловеческой красоты витражами и огромными каменными плитами пола.
Внутри крепости сегодня живет маленький городок – улочки, магазинчики, гостиницы и кафе. Сувениры тут непростые – бронзовые солнечные часы с голубым магическим кристаллом, глиняные скульптурки святых и жилеты из меховых кусочков – все словно из Средневековья. Мягкая, пасторальная, детская безмятежность пронизывает крепость, будто канули навсегда в прошлое войны, костры и кровь. Будто непрерывно струилась тут историческая нить, не разрываясь и не истончаясь ни на миг.
Ночью под холмом, на главной площади Каркасона, безмятежными мотыльками порхают пары под звуки добрых «голубок» и «кукарач». А над ними – в бархате неба мистически висит огромная крепость, освещенная желтоватым светом, напрочь устраняя реальность.
Дегустация французских вин с рассказом о технологии, с прогулкой по каменистым виноградникам среди холмов, с посещением подвалов, где тысячелитровые бочки подпирают высокие потолки, заставляет понять главное: виноделие – тонкое ремесло. Не просто – надавил и сквасил виноградный сок, а есть температура вызревания, и вкус изменяется в зависимости от солнечного или морского склона. Хорошие вина, как духи, смешиваются из нескольких сортов для насыщения аромата. Винодельческая «парфюмерия» – верная примета культуры, ничего не растерявшей в веках.
Французские вина – легенда и вожделение. Пока не научишься распознавать их букет и вкус, кажутся они почти одинаковыми, красные – терпкими, белые – кислыми. Только мускаты и сладкие хересы сахаром и спиртом будят некие «дубовые» ощущения. Но если не глотать вино сразу, а осторожно подержать его во рту, смакуя и касаясь нёба языком, начинаешь наконец ощущать, какие они разные. И после – тоже нельзя глотать, а надо выплюнуть вино в специальную раковину и помыть бокал для нового – иначе к концу дегустации ноги ослабеют.
Каркасон основан в 485 году вестготами. 43 500 жителей. Крепость построена в XIII веке Людовиком IX в честь победы над катарами. Две главные достопримечательности города – Верхний город с крепостными башнями и Южный Канал – занесены ЮНЕСКО в фонд «Всемирное наследие». В XIX веке город был отреставрирован и частично отстроен заново архитектором Виолле-ле-Дюком, что спасло крепость от разрушения. Каждый год 14 июля в Каркасоне инсценируют штурм Бастилии.
Коллиур
Это – жемчужина вермейского побережья, каталонский порт, обнявший залив уютной набережной с шагнувшими на песок пляжа столиками кафе. Синее небо глубоко и ясно. Тени живописно множатся по стенам домов. Ветвящиеся улочки со ступенями помнят многих известных художников: Пикассо, Матисса, Дюфи…
У Коллиура особый свет – нескончаемая игра прозрачных отблесков моря и солнца с древними стенами. Тонкие эти блики отражений и контрасты не даются фотографам. Живописцам же здесь раздолье. Коллиур словно специально создан для художников – с его суровыми, скупыми крепостями катаров по вершинам зеленых гор, с особой богемной, почти домашней атмосферой. Он – будто большая художественная мастерская. И в то же время – абсолютно нормальный, чистый город. Нормальные дома, нормальные люди, нормальный вкус у кофе, нормальный цвет у неба. Как быстро к этому привыкаешь!
Часть меня останется теперь здесь. Российская моя босая нога напечатала следы на песке средиземноморских пляжей Лангедок-Руссильона. Я увидел юг Франции, а он увидел меня. Мы на миг коснулись друг друга, влюбились, смешались, слились, а завтра утром проснемся, и вновь будем жить порознь. И как я теперь буду делать это дальше? Пока не знаю…
Коллиур – древний город в Восточных Пиренеях. Еще греки и финикийцы использовали его как порт захода. Коллиур называют родиной фовизма (направление во французской живописи начала XX века). Достопримечательности: монастырь доминиканцев с винными погребами, церковь Нотр-Дам-дез-Анж, одна из самых старинных в Руссильоне мельниц.
Виктор Грицюк
Люди и судьбы: Мятежная Аврора
Амандина-Люсиль-Аврора Дюпен появилась на свет 1 июля 1804 года в Париже. За час до рождения ее отец Морис Дюпен импровизировал на кремонской скрипке, а мать Софи Делаборд танцевала перед ним в розовом платье. И музыка, и это розовое платье – все предсказывало счастливую судьбу новорожденной…
Девочка уродилась резвой, горячей и непослушной. В 13 лет она шокировала сверстниц барышень и их родителей тем, что в сюртуке, фуражке и с ружьем через плечо отчаянно гонялась за зайцами и отлично ездила верхом. Впрочем, сама себя Аврора называла «полубарышня-полумужичка». Двойственное происхождение доставило ей в детстве много горя.
С одной стороны, Аврора была правнучкой знаменитого маршала Франции Мориса Саксонского, безрассудно смелого и такого же безрассудно веселого: он учил, что французы побеждают только тогда, когда их ведут в наступление весело. При войсках маршала всегда содержалась группа комедианток, и о сражении, назначенном на следующий день, как правило, сообщали со сцены. Будущая Жорж Санд унаследует эти фамильные веселость и оптимизм. Неунывающим характером отличалась и ее бабка – Мари-Аврора Дюпен де Франкей – незаконная дочь маршала. Она настойчиво бомбардировала правительство прошениями признать Саксонского своим родителем, и после энной попытки парижский парламент удовлетворил-таки ее требование. Оставшись вдовой после смерти мужа, Дюпена де Франкей, бабка Аврора оказалась вовлеченной в драматические события 1789 года. Справедливо опасаясь революционных катаклизмов, она спрятала в кирпичной стене одного парижского двора серебряную посуду и драгоценности. Но поскольку в обычае были доносы, какой-то доброхот донес на Аврору Дюпен Революционному комитету. Ее арестовали и посадили в монастырь. Дешартр, воспитатель сына Авроры, Мориса, и сам 11-летний Морис – будущий отец Жорж Санд, ночью пробрались к тайнику и уничтожили находящиеся там бумаги, весьма компрометирующие госпожу Дюпен в глазах революции. Это был поступок очень смелых и верных людей. Однако, к счастью, пришел термидор и Аврору выпустили.
Все эти истории бабки впитывала юная Аврора, на них формировался ее характер. Бабушка Аврора, обожая и балуя внучку в громадном наследственном поместье Ноан, близ Берри, не сочла, правда, нужным рассказать ей о том, как отговаривала своего сына Мориса, ставшего блестящим военным, вступать в брак с вульгарной простолюдинкой Антуанеттой-Софи-Викторией Делаборд, дочерью парижского птицелова. Но Морис выказал себя человеком чести, и незадолго до того, как Софи должна была родить, женился на ней вопреки воле любимой матери. Увы, благородный Морис погиб в августе 1808 года, наскочив ночью верхом на груду камней. Смешливая, злоязычная и непочтительная Софи не ужилась со свекровью в Ноане и, оставив дочь на попечение богатой бабушки, упорхнула в Париж.
Все эти подробности чрезвычайно важны для формирования характера будущей Жорж Санд. С одной стороны, она выросла в богатом и изобильном беррийском поместье аристократкой, богатой наследницей, ибо бабушка, почившая в январе 1821 года, оставила внучке имение Ноан, парижский отель «Де Нарбонн» и солидную ренту. Но (и в этом «но» заключалось все то, что составляло скорбь, сожаление и несчастье старой графини) юная Аврора самым неприличным и неблагодарным образом была привязана к своей грубой матери Софи. При малейшей возможности рвалась она в крошечную чердачную квартирку в Париже, наслаждалась развязным жаргоном уличного мальчишки, на котором изъяснялась родительница. Непримиримые отношения бабушки и матери с самых ранних лет травмировали Аврору. В сущности, жалость к матери и сочувствие к ней в будущем заставили Жорж Санд переживать социальное неравенство как личную драму. Впоследствии это скажется на ее политических симпатиях.
Первые трения
19 сентября 1822 года внебрачный сын полковника барона Дюдевана Казимир стал мужем 18-летней Авроры Дюпен, полновластной хозяйки идиллического Ноана. Зачем же своевольная барышня поспешила променять на брак свою безграничную свободу? Бабушка умерла, с матерью отношения в конце концов не сложились – она в Париже, и влияния на дочь у нее не было… Так может быть, причиной тому стала страстная любовь к худощавому, с военной выправкой, но в целом абсолютно заурядному молодому человеку? Нет, никакой особой любви не было. «Ты был моим покровителем… который никогда не говорил мне о любви, но думал о моем богатстве и очень умно старался предостеречь меня от разных бед, которые мне угрожали», – много позже писала Аврора Казимиру. Вот и вся его роль – покровитель одинокой девушки, не умевшей разобраться в превратностях взрослой жизни и еще не познавшей свою силу. К несчастью, оборотная сторона семейной жизни открылась ей быстро: муж, не читавший книг, спасавшийся бегством при первых звуках рояля и заводивший постоянные интрижки с горничными, интересовался в основном охотой, пирушками и новостями местной политики. Впрочем, все это не помешало Авроре родить ему в 1823 году сына Мориса, а спустя 5 лет – дочь Соланж. Но все эти несчастливые годы Аврора напряженно наблюдала, размышляла и взвешивала…
Поначалу она додумалась до того, что несправедливо, чтобы муж позволял себе все, а ей полагалась бы лишь роль рабыни. Существующий закон, согласно которому жене для совершения любого действия требовалось согласие мужа, казался ей возмутительным. Но еще больше ее возмущало то, что в случае измены жену могли покарать заточением, в то время как к внебрачным связям супруга общество относилось вполне снисходительно. Родись Аврора Дюдеван хотя бы в конце XVIII столетия, крамольные мысли о самой возможности женской свободы тотчас оказались бы подавлены диктатом рассудка, голосом долга, который и был голосом той эпохи, и ей пришлось бы искать утешения в следовании долгу. Но в 30-е годы века XIX во Франции ледяное «надо» уже сменилось романтическим «желаю». А потому Аврора повадилась одна, верхом, не спрашивая разрешения супруга, ездить в Ла Шартр к своим новым знакомым – студентам, начинающим литераторам, юристам, приезжавшим в свои имения на лето погостить из Парижа. Они-то и вскружили ей голову романтической философией.
Все считали себя последователями Гюго, Сен-Симона, Фурье. Сменился и умонастроенческий цикл – если достижения науки и медицины прошлого столетия разобрали человека, как машину, по винтикам, и едва ли не объявили машиной, то теперь маятник качнулся в противоположную сторону: интерес общества сосредоточился на человеческих страстях, безрассудстве, потакании своим желаниям и подробном исследовании смены настроений. Самые серьезные сенсимонисты проповедовали законность наслаждения, приветствовали дерзкие опыты в области чувств, учили презирать буржуазные условности.
Один из вольнодумцев, 19-летний Жюль Сандо, изучавший в столице юриспруденцию, без памяти влюбился в Аврору Дюдеван. Он олицетворял собой поистине романтического героя – мечтательный хрупкий блондин с завитыми волосами, не любивший ни охоты, ни шумных сборищ, предпочитая всему этому уединение и книгу. Он внушал Авроре столь популярные тогда идеи Шатобриана: «Только в красоте земли, природы и любви вы найдете элементы силы и жизни для того, чтобы воздать хвалу Богу…»
Аврора оказалась исключительно способной ученицей и к тому же натурой редкостно честной и последовательной. Она бесповоротно решила для себя, что ни перед кем – и перед мужем в первую очередь – притворяться больше не станет. «Маленький Жюль», как она с некоторых пор стала называть Сандо, приходил к ней на свидания в уединенные места тенистого ноанского парка, а порой даже в павильон ее супружеского дома.
В июле 1830 года друзья Авроры услышали, что в Париже революция. Якобы ружейная пальба, якобы строят баррикады – сведения были отрывочными и противоречивыми. Аврора в то время была совсем далека от политики, но восторженно повторяемые друзьями слова «свобода» и «республика» опьяняли ее не меньше, чем их. Ей объяснили, что король Карл Х – реакционер и предатель, что своими печально известными «шестью указами» он ограбил народ, сузил избирательное право и ликвидировал свободу слова и печати. Вскоре стало известно, что в результате июльского восстания Карл Х бежал, а на трон возвели Луи Филиппа Орлеанского. Ждали новой благородной конституции.
Истинная, но как будто спавшая до поры энергия Авроры словно пробудилась вместе с революцией – первой из череды тех, что ей доведется пережить на своем веку. Она почувствовала некое тайное родство этого общественного бунтарства с ее личным внутренним бунтарским духом. А еще в ней проснулся яркий эпистолярный дар – в духе того неспокойного времени Аврора сочиняла длинные письма своим друзьям в Париж, и в их стилистической раскованности, красочности сравнений и меткости описаний уже чувствовалась рука писателя. Казимир стал во всем ей помехой, и она отодвинула его со своего пути решительной и почти неженской рукой. В ней словно проснулась воля прадеда – маршала Мориса Саксонского. «Я переезжаю в Париж. Хочу жить самостоятельно и от тебя отдельно. Я требую, чтобы ты выделил мне пенсион. Дети останутся здесь, в Ноане». Казимир хоть и оторопел от неслыханной дерзости жены, но противоречить не посмел.
Шоковая терапия
Поначалу Аврора Дюдеван стала в Париже самой белой из всех белых ворон, но достаточно быстро превратилась в своеобразную знаменитость, которой позволено все и чьи экстравагантные выходки вовсе не являлись актом особой смелости. Презрительно махнуть рукой и пренебречь мнением толпы оказалось органичным и глубоко личным свойством мадам Дюдеван. В те годы дамы в театре сидели исключительно в ложах и на балконе, и вдруг в разгар сезона 1831 года в партере среди мужчин стала регулярно появляться женщина в рединготе серого сукна, с шерстяным платком на шее, в брюках и вызывающих сапожках на маленьких ногах. Впрочем, делать из своего костюма знамя женской эмансипации Аврора пока не собиралась – она одевалась так просто потому, что это было удобнее и дешевле. При этом ее нимало не смущали ни недоумевающие взгляды мужчин, ни испуганные лорнеты дам, то и дело обращавшиеся на это странное существо. Ее продолжала пьянить революция: «Кругом штыки, мятежи и руины, а все живут так весело, как будто сейчас мирное время».
Аврора открыто поселилась с Жюлем Сандо в небольшой мансарде на набережной Сен-Мишель, а вскоре забрала к себе 3-летнюю дочку Соланж, которую эта странная пара ежедневно прогуливала в Люксембургском саду. Аврора яростно противилась, когда ее принимали за одну из тех женщин, которые требуют, чтобы «берегли их репутацию», – своей она нисколько не дорожила, считая, что все, что она делает, отнюдь не эксцентрично, а всего-навсего честно.
Сандо, в котором в то время обнаружилась тяга к литературе, Аврора взялась помогать писать роман «Роз и Бланш». Книга, вышедшая в свет под их общим именем Ж. Сандо, неожиданно имела большой успех. Аврора с удивлением обнаружила, что при всей ее ненаходчивости в разговоре писать ей легко и неутомительно. Темы, сюжеты, образы героев – все это без усилий рождалось в ее голове и практически без поправок ложилось на бумагу. Она предложила Сандо подписать их общим именем и только что написанный ею роман «Индиана», но Жюль, справедливо рассудив, что он не вставил в ее произведение ни слова, отказался. Но как же подписаться ей самой? Компрометировать имя Дюдеван было невозможно. Выход в итоге нашелся – сохранив фамилию Санд, она придумала себе имя Жорж. И первый ее роман «Индиана», и второй – «Валентина» также были благосклонно встречены и публикой, и издателями. Романтическое бунтарство ее героинь пришлось явно ко времени.
