Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №05 за 2010 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Однако из текста, поступившего в Думу и принятого ею в первом чтении 29 января этого года, раздел об орфанных лекарствах почему-то выпал. И уже не вернулся в него, несмотря на отчаянные протесты всех заинтересованных сторон – благотворителей, врачей, ассоциаций больных, аптекарей, дистрибьютеров-оптовиков, отечественных фармпроизводителей и даже Формулярного комитета РАМН, а также на заверения представителей министерства и депутатов Думы, что перед вторым чтением необходимые поправки будут внесены. 24 марта законопроект прошел третье чтение и с 1 сентября вступает в силу. При этом никто не потрудился даже объяснить обществу, кому и чем помешало упоминание об орфанных лекарствах. По мнению директора программ благотворительного фонда «Подари жизнь!» Екатерины Чистяковой, чиновники Минздравсоцразвития, курировавшие подготовку законопроекта, опасаются, что законодательное признание проблемы даст основание больным и общественности требовать бесплатного обеспечения этими лекарствами нуждающихся в них пациентов. Возможно, так оно и есть, хотя даже если бы государство в самом деле взяло на себя такие обязательства, то дополнительные расходы вряд ли бы сильно обременили бюджет: из-за редкости болезней объемы предполагаемых поставок невелики.
Как бы то ни было, пока высокоразвитые страны разрабатывают новые средства лечения редких болезней, граждане России будут разрабатывать новые схемы полулегальной и нелегальной добычи этих средств. Каждому свое.
Борис Жуков
Всемирный пыл и жар
Блин – проще кушанья не придумаешь. Какую из бесчисленных его версий ни возьми, основные ингредиенты будут те же: мука да вода. И при этом всякий раз, когда мы слышим слово «блин», а тем более уменьшительно-ласкательное «блинчики» или «оладушки», слюнки начинают течь сами собой, неважно, сыты мы или нет, идет ли речь о продукции общепита или стопке блинов с пылу с жару, испеченных мамой или бабушкой. Ведь это деликатес нашего детства – кружевной, дырчатый, пористый, прозрачный, истекающий маслом блинок, свернутый вдвое, вчетверо, скатанный в трубочку, без всего, со сгущенкой или вареньем, а для взрослых – с икоркой, селедочкой, солеными грибами или еще с чем закусочным.
Казалось бы, нет на свете более русского продукта, чем блины. Ну разве щи, гречневая каша да овсяный кисель. Блины у нас пекут не только ради того, чтобы утолить голод, но и для духовного окормления: ими православные начинают поминальную трапезу, в Масленицу первый блинок кладут на подоконник для почивших родичей, а остальные поглощают в несметных количествах, дабы обилием съеденного обеспечить столь же обильный урожай и приплод. У какого еще народа есть кулинарно-философское: «Первый блин комом»? И наконец, в какой еще языковой культуре существительное «блин» выступает и в качестве междометия, позволяющего говорящему обходиться без мата там, где без него обойтись совершенно невозможно?
И все же любовь к истине вынуждает нас смириться с тем, что ни у одного народа нет оснований претендовать на блинное «отцовство». Какую цивилизацию ни возьми, обязательно обнаружится, что в ее становлении огромную роль сыграл того или иного вида блин, причем не позаимствованный у соседних народов, а свой, доморощенный. По мнению ученых всех рангов, такая вещь, как блин, не могла быть кем-то изобретена, то есть не было такого, что кто-то случайно или в результате долгого поиска создал первый рецепт, от которого произошли все остальные. Вот что пишет Кен Албала, автор фундаментального труда «Всемирная история блинов» (Pancake: A Global History, Reaktion Books, London, 2008): «Не надо забывать об археологических находках, касающихся ранних кулинарных технологий… среди них есть и первобытные «сковородки» вроде плоского камня, который смазывали жиром... Любые примитивные злаки, высушенные, измельченные и затем увлажненные, могли породить первый в истории блин. С окультуриванием пшеницы на Ближнем Востоке, кукурузы и других злаков в Америке и риса в Азии… блины нашли свое воплощение в бесчисленных формах».
Каждому свое
Мы привыкли считать, что канонический блин делается из пшеничной муки, благо пшеницу выращивают на нашей планете повсеместно. Однако другие народы это мнение не разделяют и с непонятным упорством пекут блины из муки того злака, который у них в изобилии произрастает и с которым они сроднились. Кукурузными блинчиками увлекаются там, откуда «царица полей» родом, то есть в странах Американского континента (в свое время Никита Хрущев попытался загнать этот злак и на наши северные поля, но тому это решительно не понравилось). За много веков до Колумба индейцы жарили на глиняных сковородках такие кукурузные лепешки, что язык можно было проглотить. У древних индийцев хорошо обстояли дела с горохом, точнее, с его родственником нутом, и они свои блины – бесан роти пекли и до сих пор пекут из нутовой муки. В Китае , Японии и прочих юго-восточных азиатских блинных державах краеугольный злак – рис, и остальному человечеству приходится мириться с тем, что и блины там рисовые. В общем, надо признать, что блин отличается известной неразборчивостью и позволяет готовить себя из чего угодно: из теффа – абиссинской полевички (в Африке) или даже из корня тропического маниока (в ряде стран Центральной Америки). А цивилизованная Европа докатилась до того, что сквозь пальцы смотрит, как скандинавы пекут картофельные блины наподобие наших драников – но мы-то драники блинами не называем.
Два в одном
Мы уже выяснили, что изобретателя у блинов нет, но есть множество рационализаторов, которые могут придумать какую-то новую начинку, добавить в тесто неожиданные ингредиенты. Или сотворить нечто нанотехнологичное, как это делает с другими продуктами гениальный каталонский повар Ферран Адриа. Но до вспененных оладушек или криогенных блинов у него еще не дошли руки, так что самым последним усовершенствованием в блинной области остается революционная идея японца, прозванного Уэно Усагия (Усагия – название кондитерской, Уэно – район Токио). Именно он почти столетие назад, в 1914 году, видоизменил традиционные японские блинчики с начинкой – дораяки. (Легенда гласит, что в давние времена самурай по имени Бенкей, объявленный вне закона, забыл свой ритуальный гонг, дора, в доме крестьянина, где какое-то время скрывался. Крестьянин же нашел гонгу применение – стал жарить на нем блинчики.) Нововведение было столь же гениальным, сколь и простым, – вместо одного блина, на который клали начинку, их стало два, и теперь начинка была надежно прикрыта вторым блином. Обычно в качестве начинки для дораяки используется сладкая красная фасоль, однако дораяки, да и другие блины в Стране восходящего солнца, например, окономияки, бывают несладкими – с беконом и капустой, гороховым и картофельным пюре и т. п. Существует целая сеть ресторанов Ueno, где в процесс приготовления блинчиков повара активно вовлекают посетителей. Все происходит прямо в обеденном зале. Вылив тесто на сковородку, повар уходит, предоставив клиенту самому довести процесс до конца – перевернуть блин на другую сторону, добавить соль и специи по вкусу, выбрать начинку (чаще всего это фарш из красной фасоли, мяса или морепродуктов), полить ее всевозможными находящимися под рукой соусами. Надо отметить, что рестораны эти никогда не пустуют.
Креп
Согласно легенде, они появились в Бретани благодаря некой мадам де Шин, замесившей слишком жидкое тесто для печенья и получившей вместо него тончайшие блинчики. Их принято подавать с разнообразными начинками, а благодаря эластичной структуре – сворачивать даже «мешочками»
Катаеф
В Египте и Сирии эти блины обжаривают с одной стороны, затем кладут на них начинку из сладкого сыра или орехов и дожаривают
Пхаджен
Национальное корейское блюдо. Зеленый лук, перец, а иногда креветки заливают тестом и жарят с двух сторон. Перед подачей разрезают на маленькие кусочки, чтобы можно было есть палочками. Подают с густым соевым соусом дип, предназначенным для обмакивания
Палачинта
Венгерский блинчик типа французских крепов. Популярен в странах бывшей Австро-Венгрии. Готовят с разной начинкой – сыром, повидлом, вареньем, свежими фруктами, яйцами и мясным фаршем
Одна семья
Первыми письменными упоминаниями о блинах нас одарили древние римляне. У них в ходу было блюдо под названием Alita Dolcia («другая сладость») – этакая пшеничная лепешка, замешанная на молоке, яйцах и специях. В зависимости от пропорций и способа термической обработки оно могло быть блином, фриттером (кляром), кексом или пончиком. Эта «другая сладость» выполняла в Вечном городе роль фастфуда: за неимением попкорна, уверяют историки, блинами торговали в Колизее во время гладиаторских боев.
Рим пал, но римские блины выжили, поскольку имели много родственников в стане варваров. Правда, все из-за той же неразборчивости, следствием которой являлось большое число смешанных браков, чистокровного римского блина нельзя было сыскать уже в средневековой Европе. Там царствовали фрейзы, про которые, кроме названия и видовой принадлежности, известно только то, что путники таскали с собой небольшие сковородки, специально чтобы эти фрейзы выпекать.
Возрождение коснулось не только духовной, но и чревоугодной сферы. Англичане, например, уже в начале XV века озаботились правильной постановкой блинного дела и выпустили кулинарную книгу с весьма подробными рецептами этого «хлебенного, поджаренного лепешкой на сковороде» (так определен блин в словаре Даля). В более поздних поваренных книгах ничего принципиально нового по блинной части не находим, но в том, что касается художественности описания рецептов, прогресс налицо. «Сформировать 12–20 блинчиков, – читаем в лондонском «Домашнем словаре» (The Family Dictionary, or, Household Companion, 1710 г.), – на маленькой, не больше блюдца, сковородке, смазанной лярдом (смальцем), изжарить, и станут они желтыми, как золото, и удивительно вкусными». Современные британцы, скорее всего, пойдя на поводу у французов, увлеклись тонкими бездрожжевыми блинчиками из очень жидкого теста. Их подают с различными начинками как основное горячее блюдо или как десерт вместе с традиционным подсахаренным лимонным соком. Вариантом блинного десерта является знаменитый йоркширский пудинг, который тем вкуснее, чем больше воздуха вобрало в себя тесто.
Английские колонисты, осваивавшие Америку, принесли и туда высокую блинную культуру. Правда, на первых порах им зачастую приходилось печь блинчики на раскаленной мотыге, но, по мере того как вставала на ноги американская промышленность, появлялись машины, самолеты, атомные бомбы и ракеты, доставляющие человека на Луну, жители Нового Света перешли на сковородки и даже сделали блины и оладьи национальным блюдом. Блинами угощал своих гостей сам президент США Джефферсон, а Фенимор Купер у себя на родине был в равной степени знаменит и как писатель, и как блинопек. Американский завтрак трудно представить без блинчиков и оладий, их подают и во время субботних молитвенных завтраков в церкви. Заокеанские блины отличаются от наших или европейских – они более жирные и пышные, поскольку замешиваются на сливках. Не в этом ли секрет удивительной работоспособности и предприимчивости американцев?
Для русских, в силу их природного максимализма, блинная трапеза была и остается праздничной. Не то чтобы цены на муку в наших магазинах сильно кусались или в кранах не было воды, но блин без икры, селедки, соленых грибков наш человек блином не считает. А это уже продукты не шаговой доступности. Не относит он к настоящим блинам и в изобилии имеющиеся в магазинах разного рода блинные полуфабрикаты. Его не купишь названиями вроде «блинчики домашние» – для того чтобы соорудить на скорую руку ужин, вполне годятся, но душу не радуют.
Во Франции, что естественно для страны, где изящество возведено в культ, блины (там пекут в основном крепы и галеты) делаются легкими и тонкими, как папиросная бумага. Это безусловное достоинство, но не для нашего брата, поскольку правильной закуской к водке эти эфемерные создания служить не могут. Напоминают они российские налистники – блинчики со сладкой или пикантной начинкой, припеком. Сладкие крепы (crêpes sucrées) из подслащенной пшеничной муки подают с фруктами и ягодами, пикантные галеты (crêpes salées) пекут из гречневой муки, часто только с одной стороны, и начиняют мясом, сосисками, сыром или рыбой. Паннекекен, голландские блины, тоже отличаются легкостью и воздушностью, присущую голландцам основательность им придает начинка – как правило, это грудинка, ветчина или сыр.
Хотя драники, как уже отмечалось, не совсем блины, скажем несколько слов и о них – уж больно вкусны. Пекут их везде, где потребляют картошку, а не потребляют ее только в очень уж жарких и неблагополучных странах. Чаще всего в дело пускают оставшийся с вечера отварной картофель (хотя драники из сырого тертого картофеля, по мнению людей с хорошим вкусом, гораздо предпочтительнее), который разминают, смешивают с яйцами и луком, жарят и подают, в зависимости от региона, со взбитыми сливками, яблочным пюре с корицей, фруктами и ягодами. Чтобы расширить лингвистический кругозор читателя, сообщаем, что во Франции картофельные блинчики называют crique, в Швеции – rårakor, в Корее – kahm-ja juhn. Норвежцы в свои lefse засовывают сардельки и сосиски – получается этакий скандинавский картофельный хот-дог.
Тортилья
Тонкий латиноамериканский блин из кукурузной муки. Тортилья с чапулинос – жареными кузнечиками – считается особенным деликатесом
Попиа
В Сингапуре эти блинчики из рисовой муки подаются с разнообразными начинками – курицей, тушеным чесноком, свежими овощами и соусами
Инжера
Большой эфиопский блин из про сяной муки. Обычно в порции два блина – на первый кладется разнообразная начинка из мяса, рыбы, овощей, которую подхватывают кусочками второго блина
Фленсы
Толстые голландские блины. Подаются на десерт с сахаром, имбирем, джемом или мармеладом
Кайзершмаррен
Императорский легкий омлет – отличный пример того, как можно обернуть себе на пользу собственную неудачу: в данном случае речь идет о том, как сделать конфетку из… блина, вышедшего комом. По легенде, Елизавета Баварская, супруга австрийского императора Франца Иосифа I, с юности была озабочена сохранением своей осиной талии. Став императрицей, она к вящему неудовольствию мужа настояла на том, чтобы впредь к столу подавали только легкие десерты. Однажды королевский повар соорудил новый десерт, который Елизавета сочла слишком жирным и отказалась даже попробовать его. Император сначала хотел было сделать выговор повару: «Дай-ка я попробую, что за ерунду (schmarren можно перевести, как крошево, смесь, кусочки, ерунда) он состряпал!», но «ерунда» так понравилась Францу Иосифу, что он повелел взять блюдо на вооружение. Ингредиенты: (порция на 3–4 человека) 30–40 граммов муки, 3 яйца, 0,5 л молока, 30 граммов сливочного масла, 1 столовая ложка сахара, 1 столовая ложка изюма, щепотка соли, сахарная пудра. Приготовление. Отделить белки и взбить «до твердости». Смешать муку, желтки, сахар, изюм, посолить, всыпать в молоко и все тщательно перемешать (туда же можно добавить немного миндаля, яблочного джема или кусочки яблока, сливы). В получившуюся массу добавить взбитые белки, перемешать и вылить тесто на сковородку с растопленным маслом. По мере выпекания блин распадается на кусочки, каждый из которых ножом или ложечкой нужно разделить еще на несколько частей и перевернуть, не прижимая, чтобы блюдо сохранило воздушность. Посыпать сахарной пудрой. Подать горячим с яблочным (сливовым) соусом или компотом из сливы, клубники, яблок.
Дальняя родня
Некоторые родственники наших и европейских блинов словно стесняются этого родства и прикидываются разными лепешками, лавашами и тому подобными мучными изделиями. К примеру, латиноамериканская тортилья и ее производные, которым несть числа – энчиладас, бурритос и иже с ними, в сущности, представляют собой небольшие блинчики, свернутые в трубочку или сложенные вдвое, с мясной и овощной начинкой, иногда еще и обжаренные. И пусть кое-кому из нас все это может показаться лавашом, вариантом шаурмы, тортилья – скорее блин, нежели лепешка. А еще блины любят выступать в неорганичной для них роли пирожного или торта (например, уже упоминавшегося йоркширского пудинга), а то и омлета (австрийский кайзершмаррен). Азиатские блины из рисовой муки, те же японские окономияки, можно принять за обычную пиццу, а индийские блинчики доса из чечевицы – за «термоядерное оружие», такое количество в них специй. Если случится заказывать их, обязательно предупредите официанта: «Not spicy!»
Самую же радикальную трансформацию старый добрый блин претерпел в Эфиопии. Там он превратился в тарелку и вилку одновременно. Главное местное блюдо, инжера, – огромный блин, на котором разложены мясные, рыбные и овощные закуски. Их берут кусочком другого блина и все вместе отправляют в рот, а в конце трапезы съедают и «тарелку».
Блинная метафизика
Если в иерархии блюд блины занимают не самое высокое место, то в фольклоре, игровой культуре, литературе у них нет кулинарных соперников. При явной склонности к оседлому образу жизни блины в американских и немецких сказках так и норовят сбежать из дому, за что неизменно бывают наказаны съедением. Впрочем, такое уж ли это наказание, ведь блин именно для того и предназначен. У нас тоже есть собственный беглец – колобок, типичный блин комом. И русские, и французские хозяйки предпочитают печь блины в одиночестве, чтобы от сквозняка, когда открывается дверь на кухню, не осело тесто, а еще потому, что тесто боится сглаза. Во Франции, где блин переворачивают не лопаткой, а подбрасывают его на сковородке, упавший блин считался дурным знаком. Наполеон, говорят, до самой смерти пребывал в уверенности, что если бы он в Бородино не уронил на землю блинчик, русская кампания завершилась бы совсем по-другому.
Погулять с блинами на Масленицу любят не только православные. Последний день перед началом Великого поста у англичан называется Shrove Tuesday («покаянный вторник»), а у французов – Mardi Gras («жирный вторник»). Это время шумных гуляний: выпекаются гигантские блины, достойные Книги рекордов Гиннесса, устраиваются разные шутейные состязания.
В Лондоне повар Вестминстерского аббатства швыряет в толпу студентов громадный блин, задача – завладеть самым большим его куском, получается настоящая куча-мала, и называется все это Great Pancake Grease («жирный блин»). В той же Англии, в Олни (да и во многих других городах), перед постом уже почти 600 лет проводится Блинная гонка (Pancake Day Race): домохозяйки в фартуках должны пробежать со сковородкой в руке 375 метров, успев при этом подбросить свежеиспеченный блин не менее трех раз. Финиш – у церкви, победительница одаривает блином звонаря и получает от него в награду поцелуй, приносящий счастье. Столь широкое использование блина в отнюдь не гастрономических целях явно указывает на мистическую его сущность. Наиболее явное тому подтверждение – таинственное интернациональное постоянство, с которым первый блин всегда, везде, даже у признанных профессионалов получается комом. Рациональные австрийцы сей феномен приняли как данность и создали вкуснейшее, легкое блюдо Kaiserschmarrеn (см. рецепт на стр. 178). Другие, менее практичные народы не оставляют попыток найти объяснение этому явлению, хотя на их тщетность указывал еще принц датский Гамлет: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
Сергей Авдеенко
Жил-был Анри Четвертый...
Четыреста лет назад, 14 мая 1610 года, от кинжала убийцы погиб Генрих IV Бурбон – единственный король, который и в наши дни пользуется народной любовью. В памяти французов он остался весельчаком, забиякой и редкостным повесой, который при этом заботился о благе своих подданных и отличался веротерпимостью. Однако было время, когда многие подданные Генриха ненавидели его, считая слугой дьявола.
Наследник Наваррского королевства, крошечного клочка земли в Пиренейских горах между Францией и Испанией, Генрих Бурбон, появился на свет около двух часов ночи 13 декабря 1553 года в замке По. Взяв новорожденного на руки, счастливый дед, король Наваррский, смазал ему губы чесноком и влил в рот пару капель красного вина, чтобы придать сил. Народное средство, видимо, было действенным – сил у мальчика оказалось предостаточно. А вино и чеснок Генрих любил всю жизнь, хотя чеснок и считался мужицкой едой, неприличной для знатного человека. В этом он пошел в деда – короли Наваррские никогда не отличались особой утонченностью нравов, зато легко находили общий язык с простым народом. Как верно описал его характер Александр Дюма: «…чтобы поболтать, первый встречный был ему хорош, а первая встречная годилась ему в подружки». Впрочем, особая важность Генриху была и «не по чину». В лучшем случае он мог сделать военную карьеру при французском дворе подобно своему отцу Антуану де Бурбону, который вел свое происхождение от графа Клермона, шестого сына Людовика Святого. А то и вовсе остался бы на всю жизнь правителем маленькой, хотя и очень гордой Наварры. В год его рождения на французском престоле восседал молодой и полный сил Генрих II, отец троих сыновей, которых родила ему флорентийская принцесса Екатерина Медичи. Предвидеть, что молодой наваррец однажды займет трон Людовика Святого, мог тогда разве что Нострадамус. Кстати, сам Генрих IV впоследствии очень любил рассказывать, что в возрасте одиннадцати лет встретился с великим астрологом, и тот предсказал юному принцу, что он однажды станет французским монархом. Пророчество сбылось. Генриху суждено было положить начало новой династии на французском престоле и покончить с религиозными войнами.
Он славный был король…
Генрих, смуглый и темноволосый южанин, роста был невысокого (170 сантиметров). Во всяком случае, он выглядел коротышкой рядом со своими соперниками в борьбе за власть – принцем Генрихом Анжуйским (будущим Генрихом III) и герцогом Генрихом де Гизом, которые смотрелись настоящими великанами. Его манера общения вполне соответствовала внешности. Он никогда не подавлял собеседника – шутил и смеялся чужим шуткам, передразнивал, льстил, очаровывал. Чудом выжив во время Варфоломеевской ночи, Наваррский король четыре года провел при французском дворе на положении пленника, в окружении убийц своих друзей и соратников, делая вид, что наслаждается жизнью. Придворные нередко смеялись над «корольком, нос которого больше, чем его королевство», но Генриха это вполне устраивало, ведь того, над кем потешаются, вряд ли захотят убить. Верному человеку наваррец писал: «Двор – самое странное место на свете. Мы почти всегда готовы перерезать друг другу глотку. Под плащом мы носим кинжалы, кольчуги, а нередко и кирасы». Но сам держался с окружающими подчеркнуто дружелюбно. Даже заняв французский престол, он не переменил манеры обращения с окружающими, и иным его подданным казалось, что этому монарху явно недостает величия. Зато ему удалось избежать западни, подстерегающей любого авторитарного правителя: Генрих не верил льстецам, поскольку слишком хорошо умел льстить сам. Назначенные им на высокие посты люди вполне соответствовали своей должности, а все заговоры, составленные против него, вовремя раскрывались. Испытав в своей жизни множество унижений, Генрих старался никогда не подвергать им других, даже врагов. Вступив в 1594 году в Париж, король позволил испанскому гарнизону покинуть город с развернутыми знаменами, сказав на прощание его командирам: «Передайте от меня поклон вашему господину, но больше к нам не возвращайтесь».
И все же, несмотря на великодушие Генриха, у его окружения был серьезный повод к недовольству. Французские придворные жаловались, что никогда не встречали большего скряги. В самом деле, король в обиходе был довольно скромен, в частности никогда не носил роскошной одежды. И вообще хорошо умел считать деньги. В одном из писем своей любовнице Коризанде Генрих с удовлетворением сообщал, что в местечке, где он остановился, рыба стоит очень дешево – цена огромного карпа всего три су (тогдашнее су по покупательной способности было примерно равно нынешнему евро). Зато Генрих никогда не жалел денег на общественные нужды – прокладку дорог и прорытие каналов, внедрение новых аграрных технологий и новых сельскохозяйственных культур (например, завезенной из Америки кукурузы). Недаром молва приписывает ему фразу: «Я хочу, чтобы у каждого моего крестьянина была курица в супе по воскресеньям». И хотя в действительности король никогда не произносил подобных слов, они вполне в его стиле.
Пожалуй, самым удивительным качеством Генриха была его веротерпимость. Можно сказать, что в картине мира, которая большинству его современников представлялась черно-белой, для него существовало множество полутонов. Возможно, потому, что самому королю пришлось шесть раз в жизни менять веру. С самых юных лет ознакомившись с положениями как католического, так и протестантского вероучения, он имел возможность их сравнить и, кажется, пришел к заключению, что спасти душу можно, следуя любому «закону». И хотя в глазах большинства он долго был лидером протестантов, публичное неуважение к католицизму он проявил лишь однажды – в семилетнем возрасте. Юный принц въехал на громко кричащем осле в зал, где Екатерина Медичи совещалась с папским послом, а сопровождали его одетые в епископские и кардинальские облачения 10-летний французский король Карл IX с двумя младшими братьями, Генрихом Анжуйским и Франциском Алансонским, и 10-летний Генрих Гиз, впоследствии глава Католической лиги. При этом переход в другую веру не был для него простой формальностью. Ему приписывают фразу «Париж стоит мессы», которую он будто бы произнес, принимая католичество, чтобы вступить во французскую столицу. На самом деле Генрих вовсе не проявлял такого цинизма и, прежде чем вернуться в лоно католической церкви, долго обсуждал со священнослужителями спорные пункты двух учений: обязательность исповеди, культ святых и абсолютность власти папы.
13 апреля 1598 года Генрих подписал один из самых знаменитых своих законов, намного опередивший время, – Нантский эдикт. Согласно ему, протестанты получали полную свободу вероисповедания, а также право занимать любые государственные должности. Правда, совершать богослужение они могли только на территории компактного проживания гугенотов, но не в столице и крупных городах. Этот документ был революционным для своего времени. Отныне главной для французов становилась не религиозная принадлежность, а верность королю и государству. Генрих ставил своей задачей, не прибегая к насилию, уничтожить раскол в стране и постоянно призывал своих давних друзей и соратников последовать его примеру и сменить веру. Он окружил себя блестящими католическими проповедниками, самым ярким из которых был епископ Жак дю Перрон, прославившийся тем, что сумел наставить многих гугенотов «на путь истинный».
Войну любил он страшно…
Жанна д’Альбре стремилась, чтобы ее сын не стал «коронованным ослом», а получил приличное образование. По ее настоянию в течение шести лет Генрих посещал католический коллеж в Париже и одновременно занимался с наставниками-гугенотами, назначенными его матерью. В результате он свободно говорил на латыни, греческом и испанском, а стиль его французских писем стал довольно изысканным, хотя орфография никуда не годилась. Многие годы спустя именно Генрих пригласил во Францию иезуитов, не пользовавшихся особой любовью французов. Однако братья ордена Иисуса были не только самыми образованными людьми своей эпохи, но и талантливыми педагогами. Именно они заложили основы французской системы образования, во многом существующие до сих пор. В годы учебы будущий король запомнил наизусть множество изречений античных авторов, которыми впоследствии любил щегольнуть в разговоре. Но любимым его лозунгом было выражение Aut vincere, aut mori! – «Победить или умереть!» При всей своей готовности к компромиссам в бою Генрих был тверд характером и отважен. Первый раз он участвовал в сражении в возрасте 14 лет, а через год уже формально возглавил войско протестантов, хотя на деле ими командовал многоопытный адмирал Колиньи. Сражаясь на стороне гугенотов, Генрих одержал три великие победы – под Кутра (1587), Арком (1589) и Иври (1590). Если в первых двух сражениях он проявил себя только как стратег, придумав выгодную диспозицию, то под Иври он фактически спас положение личным примером. Генрих повел своих солдат в атаку, надев шлем с белым султаном, заметным издалека. А когда его войско дрогнуло, Генрих остановил бегущих, воскликнув: «Если вы не хотите сражаться, то хотя бы посмотрите, как я буду умирать!» В тот день Лига была разбита.
И все же, будучи блестящим полководцем, Генрих предпочитал решать дело миром там, где это было возможно. Как только Париж и другие города перешли на его сторону, он не стал преследовать вождей Лиги, а попросту купил их поддержку. Естественно, выглядело все благородно – католические вельможи переходили на сторону короля, а тот в благодарность одаривал их. Этот спектакль дорого обошелся французской казне, но продолжение войны обошлось бы еще дороже. Впрочем, в жизни Генриха случались ситуации, когда он забывал обо всем на свете – и о политике, и о войне.
Еще любил он женщин…
Имя первой возлюбленной Генриха, которое сохранила для нас народная молва, – Флёретта, дочь садовника Неракского замка. Молодые люди встречались у фонтана, где, как гласит легенда, покинутая девушка утопилась после того, как принц уехал на войну. Эту трогательную историю столько раз пересказывали, что имя подружки короля стало нарицательным – есть даже версия, что именно от него произошло слово «флирт». Однако, как установили историки, девушка прожила в Нераке еще долгие годы. А Генрих, переехав в Париж, менял возлюбленных как перчатки, благо возможностей для повесы при дворе Екатерины Медичи хватало. Как отметил флорентийский посол в одной своей депеше, «нет ничего более похожего на бордель, чем этот двор». Многие дамы подпадали под обаяние наваррца, несмотря на то что от него нередко пахло чесноком и он не умел писать стихи. Ничто не изменилось и после того, как Генрих вернулся в Наварру. Здесь он не оставлял без внимания ни знатных дам, ни служанок, ни крестьянских дочерей.
В то же время с первой женой, французской принцессой Маргаритой Валуа, у Генриха сложились своеобразные отношения. Марго не была влюблена в мужа, но дорожила своим статусом королевы. Поэтому, когда Екатерина Медичи через несколько дней после Варфоломеевской ночи задумала по политическим соображениям развести супругов, ее дочь решительно воспротивилась этим планам. И в дальнейшем супруги поддерживали друг друга в политических вопросах, но каждый из них был полностью свободен в личной жизни. Если «доброжелатели» в очередной раз сообщали Генриху о супружеской неверности Марго, тот делал вид, что не верит сплетням, и предупреждал жену, что их снова пытаются поссорить. А она в свою очередь иногда мирила его с любовницами. Правда, как только 26-летний король убедился в своей способности иметь детей (одна из его подруг, юная Франсуаза де Монморанси-Фоссё, забеременела), он решил развестись с бесплодной супругой, но сумел это сделать лишь через два десятилетия, в 1599 году, помирившись с папой римским.
