Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №05 за 1997 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Мы взяли четырех псов. Одного, самого большого и умного, я его назвал Полканом, и еще одну белую поджарую хитрую сучку, Дамочку, поведу я. Светка и Эдик поведут по одной собаке.

Тех, кого берем с собой, в наше счастливое царство, мы вывели из вольер. Потом, по команде Эдика, Светка быстро пошла вдоль вольер, открывая дверцы. Собаки, как будто ждали этого момента, выскакивали из клеток и бегали по территории. Но почти не лаяли, понимали, что нельзя привлекать к себе внимания.

Я стоял с нашими, отобранными собаками. Они тоже вели себя смирно, как будто заранее все с нами обсудили.

А Эдик пошел к сторожу.

Сторож уже почуял неладное. Он поднялся и смотрел в нашу сторону, прикрывая глаза козырьком ладони, будто от этого ему было лучше видно. Он мог разглядеть, как по территории питомника носятся собаки, но не мог, старый, сообразить, что это означает.

–  Эй! – крикнул он. – Есть кто чужой? Некоторые собаки побежали к нему.

Старик колебался. Он вытащил из кармана свисток, поднес его к губам, но не свистел, Я понимал – этот человек боялся показаться смешным. Он хотел сначала разобраться, что же произошло.

И вот эта нерешительность его и погубила.

Эдик вышел к нему из-за вольер. И пошел спокойно, как будто так и надо. И старик все еще не свистел.

– Погоди, – сказал Эдик. – Закурить не найдется?

– Чего? – спросил старик. Эдик был совсем близко.

– Я же тебе человеческим языком говорю! – произнес он раздраженным голосом. – Дай махорки!

– Какая махорка? Ты как сюда попал? Ты кто такой? Старик стал было поднимать ружье, странно как-то поднимал, будто хотел толкнуть стволом Эдика, но Эдик прыгнул вперед и всадил перо старику под ребро. Тот закашлял, заплакал почему-то, начал повторять «За что, а? За что, сыночек?». Эдик еще раз его резанул – по шее, – Светка отвернулась, не хотела смотреть. Я тоже не хотел смотреть, но это трусость – не смотреть. Александр Митрофанович всегда нас учит – не отворачивайся, даже если тебе неприятно. Надо смотреть правде в лицо. Старик замолчал, а Светка пошла дальше вдоль вольер, открывая их, собаки почуяли запах крови, некоторые рычали, а другие бежали к старику и лизали кровь, которой много натекло из него, даже странно, как много в нем помещалось крови.

Эдик раскрыл ворота, и некоторые собаки побежали наружу, будто ждали, когда можно будет выйти на свободу. Полкан натянул веревку, Дамочка визжала. Загудела сирена – наверное, была связана с воротами.

– Кончай, Светка! – закричал Эдик. – Сматываемся!

Он схватил одну из собак, Светка тоже взяла собаку, и мы побежали, мы втроем и четыре пса.

– Эгей! – закричал я. У меня было отличное настроение. – Эгей! Не будет вам собачьих котлет, живодеры проклятые!

Мимо нас пробегали собаки, некоторые не знали, куда бежать – они спешили вперед, а потом возвращались. Я подумал, что многие сами придут в питомник, к своим кормушкам. Мне стало грустно. Стараешься, стараешься, трудишься для других, жизнью, можно сказать, рискуешь, а рабы всегда бегут обратно к кормушке, понимаете?

Наверху, у домов, там. где стоял их монумент без головы, но с протянутой рукой, послышались крики, засверкали глаза фонарей.

Мы побежали, огибая город, и сразу попали в какую-то чащу – у нас же не было схемы на возвращение по такой дороге. Недодумали.

Кусты были какие-то колючие, трава сухая, ветки под ногами, ноги разъезжаются.

Собаки рвались с веревок, им не нравилось. Я бежал, продирался сквозь кусты, и все их уговаривал, чтобы потерпели – мы же ведем их к спасению, надо понимать! Впереди ломился сквозь кусты Эдик. Сзади по моим следам – Светка.

– Стой! – крикнул я. – Впереди огонь!

И в самом деле – мелькнул фонарь, потом еще один.

Мы свернули еще ниже, еще дальше от города.

Началось болото, под ногами хлюпало, собаки совсем взбесились, они рвались куда-то, но не назад. И я подумал – может, они знают? Глупая мысль, они же не знали, где граница. Но я послушался их и побежал еще правее – да и не мог я остановиться, Полкан был сильнее меня, а с Дамочкой – тем более.

– Светка! – крикнул я. – За мной!

Где Эдик – я не видел. Мне казалось, что те, кто за нами гонятся, уже близко, слышно, как трещат сучья.

И тут мы выбежали на мокрую дорогу, в колеях вода, но дорога твердая – не то что болото, которое не держит. Я остановился перевести дух. И сразу услышал дыхание Светки. Она не отстала. И собаку не выпустила. Молодец.

Мы стояли на дороге, а дальше за дорогой поднимался тростник, чуть покачивался над холодной, светящейся водой. Свет у воды был нехороший, опасный. Полкан завыл и потянул по дороге вперед. Мы пошли. Я хотел позвать Эдика, но Светка угадала и не велела – сказала, что чует городских – они близко, только к дороге не подходят, потому что тут все заражено.

– Ну и фиг с ним, что заражено, – сказал я. – Лучше заразиться, чем ждать, когда тебя застрелят.

Светка не спорила. Собаки подвывали. Мы бежали по дороге, впереди послышались крики, потом выстрелы. Мы остановились и не знали, куда нам дальше бежать.

Навстречу по дороге трусила, прихрамывая, собака с веревкой на шее – я ее узнал, это была собака, которую я отдал Эдику. Значит, он ее отпустил. Значит, ему плохо.

Может, попался Эдик? Без него трудно будет уйти.

Дальше мы со Светкой пошли осторожно, медленно, собаки притихли, не дергались, только та, которую раньше вел Эдик, исчезла.

Мы прошли шагов сто, не меньше. На наше счастье, опять набежали облака и Луна, опустившаяся уже к вершинам деревьев, перестала светить. И когда мы проходили мимо обгоревших руин какого-то строения, я услышал голос Эдика:

– Егор, Игореша...

Светка первой побежала к обгоревшим руинам, таща на поводке собаку. Собака упиралась. Тогда я перехватил веревку, а Светка вытащила из развалин Эдика. Она худая, жилистая, а Эдик только кажется большим, а в самом деле он костлявый, а на костях нет ничего. Поэтому и пуля, когда ударила ему по кости руки, рикошетом ушла. И даже крови было немного – чего он прятался, непонятно, может, струсил.

– Ты чего собаку отпустил? – спросил я. – Ничего тебе доверить нельзя.

– Я чуть не погиб, – сказал Эдик. – Я же раненый.

– Ничего, пошли, – сказал я. Раз он раненый и сам это признал, значит, я стал главнее. Это не объяснишь, это как закон. Все исполняют. Главного ранили, следующий командует. Вот и все.

И Эдик сразу мне подчинился. Только попросил, чтобы Светка его перевязала. Мне было жалко времени – тем более рана пустяковая, но Светка согласилась, а я собак держал. От воды шел светящийся газ, голова от него кружится. Скорей бы отсюда выбраться, только путь неясный. Сзади опять крики, фонари – бегут. Но бегут не по дороге, а выше по склону. Я понимаю, почему – эта зона опасная, они сюда не сунутся, городские трясогузки!

Мы, наверное, еще часа три выбирались и вышли далеко от бетонной стены. Но там по пустому месту границу не перейдешь. Мы добрели до стены, улеглись возле нее и стали отдыхать. Глаза мои совсем к темноте привыкли, я, как кошка, видел. Светке собака нервная досталась, все скулит и скулит. Мы поменялись, чтобы Светке полегче было – я ей Дамочку отдал, а Нервную себе взял. Эдику я собаку давать не стал – он одну потерял. А Эдик и не стал брать, потому что он был раненый.

Мы сидели под бетонной стеной и ждали, когда совсем городские успокоятся. А эти сволочи никак не успокаивались. Видно, сильно мы их обидели, когда собак выпустили.

– Без котлет оставили! – прошептал я и засмеялся.

Вдоль границы перемигивались фонарики, иногда очередь трассирующих пуль пронзала небо.

– Не дойду я, – сказала Светка. – Никаких сил не осталось.

– Уже светать начинает, – сказал Эдик. – Может, нам пересидеть в кустах где-нибудь до следующей ночи?

– Дурак, – сказал я. – Как ты пересидишь? А собаки?

– Бросим собак, а? – Эдик сильно боялся. Он уже перестал быть главным и даже старшим быть перестал.

– Ну как так можно говорить? – сказала Светка слабеньким голосом. – Мы же столько пережили, освободили животных, самых лучших, самых умных Егорушка с нами взял. А ты хочешь, чтобы их на котлеты? Ты совсем в идеалы не веришь.

– Жрать охота, – сказал Эдик, – а ты с идеалами.

Такие слова меня даже удивили. Раньше Эдик совсем иначе выступал. Он говорил, что станет демократом.

– Пора, – сказал я. – Вроде немножко туман пошел.

– Может, подождем, пока сильнее будет? – спросила Светка.

– Сильнее не будет.

– Вы идите, – сказал Эдик, – а я здесь пересижу. Я раненый.

– Вот это видишь? – Я вытащил перо и показал ему: Полкан зарычал на Эдика. Собаки меня чувствуют и любят.

Эдик, конечно, пошел. Только я ему велел замыкать, а он, как только мы вышли к озерцу, откуда надо перебежать до черемуховой рощи, струсил и побежал первым. Я ждал этого, но надеялся, что этот парень не так струсит. А он побежал открыто – надо было осторожно, таясь, а он побежал открыто. И его увидели. И сразу начали стрелять – словно ждали, что мы у лужи, у бетонной стены переходить будем.

С нашей стороны тоже стрелять начали, а Эдик закричал:

– Я свой! Мы свои, не стреляйте! – он прыгал, как кузнечик.

– Беги! – крикнул я Светке. А сам даже не мог остановиться и посмотреть, как там она – собаки так сильно тянули меня, даже выли от страха – видно, не хотелось им оставаться у прежних хозяев. Над землей тянуло туманом, собаки, казалось, плыли по нему – ног не видно, вокруг трассы пуль, я несусь как во сне. Потом сзади Светка закричала. Я хотел вернуться, но собаки не дали, и я не мог руки от веревок освободить – обе руки были обмотаны веревками, чтобы крепче собак держать. Так они меня уволокли.

Я стал кричать:

– Эдик, стой! Эдик, вернись! Светку не бросай! Эдик! А он еще больше припустил.

Так мы и ввалились на нашу сторону – там уже наши стояли, ждали. И Александр Митрофанович с висячими усами, и сменный комендант. И дядя Паша. И Светкина мать. Светкина мать, как узнала, начала рваться, чтобы Светку искать – может, еще живая. Но ее скрутили, чтобы не делала глупостей. Уже светало – идти на нейтральную – самоубийство. Я, как сел на землю, так меня стало колотить, а Эдик ничего, пришел в себя и стал докладывать, что мы нарушили закон и ушли к городским, но сделали это не из хулиганских соображений, а чтобы освободить четырехногих тварей. И он нами командовал и готов нести ответственность. А мне казалось, что я его так умело опровергаю и объясняю, как на самом деле было, но тут нас повели в подвал, потому что мы должны были подвергнуться наказанию за нелегальный переход границы. Мы сидели в подвале, а собак пока привязали снаружи. И Дамочка тоже прибежала, видно, ее Светка отпустила.

Светкина мать в то утро, как мне потом ребята рассказали, все-таки убежала, пошла искать Светку. И нашла. Светку, оказывается, ранило в ногу, они ее догнали и изнасиловали, а потом задушили. Это такие люди – им нет пощады. Но их много, больше, чем нас. А мы у них собак увели и выпустили. Без котлет оставили.

Светкина мать потом с ума сошла. Не знаю, что с ней стало.

А нас. конечно, выпустили. Я уже тогда догадался, а до чего не догадался, Эдик сам мне рассказал, что весь наш поход Эдик с самого начала обсуждал с Александром Митрофановичем и дядей Пашей. И веревки были заранее подготовлены, и даже ворота открыли – только я, дурак, не знал. От этого, как объяснил мне Эдик, наш поступок хуже не стал, потому что он благородный. И мы сами благородные. Но нельзя же, чтобы враги узнали, что наш совет разрешает ходить за границу на грабеж.

Без Светки я немного скучал. Собаки остались у меня. Эдика я видел редко, его взяли в милицию, он будет большим человеком. А мне дали комнату, мне и собакам. Дамочка и Нервная – они самые обыкновенные собаки, ничего интересного. Нервная потом подохла, а Дамочку взяла к себе жена полковника. Я был даже рад, потому что Дамочка была беременная, у нее должны были родиться щенки, а мне со щенками возиться некогда. Пройдет много месяцев, прежде чем щенок научится понимать тебя лучше, чем люди.

Полкан понимал меня лучше, чем люди.

Он был моим другом. Иногда я смотрел на его крепкие ноги, на весело поднятый хвост, на смеющиеся карие глаза и радовался, что мой пес не подвергся унижению – не сожрали его городские. С ними войны больше не было, Были затяжные дожди. Сначала отравленные, ядовитые, потом радиоактивные – многие болели, мы с Полканом почти не выходили на улицу. Как-то в те дни ко мне зашел Эдик, он учится в школе милиции, живет там в интернате. Он стал совсем лысый, это в шестнадцать-то лет! И желтый. Но он смеется и говорит, что его еще на два года хватит и он за эти два года городским хвосты накрутит! Только он ничего им не накрутит, потому что боится. И городских боится, и умереть боится. Такой характер.

Потом наступила осень. Мы часто гуляли с Полканом. Он все понимал без слов. Например, если я брал палку и кидал ее, то Полкан бежал за палкой точно по прямой линии и останавливался и ждал, когда я крикну: «Неси обратно!» Очень смешной он был, когда спал вместе со мной на подстилке, он меня согревал, у него была чудесная шерсть. В начале сентября приходила моя мать, она получила разрешение подстричь моего Полкана. Полкан удивлялся зачем его стригут. А мать потом из его шерсти связала мне свитер. И Полкан все время нюхал этот свитер и не понимал, хоть и умный, что теперь я – вес равно что он. А еще шестого августа я купаться пошел, нырнул и попал ногой в моток проволоки, и не мог вырваться. Как меня Полкан вытащил – не представляю! Кожу с ноги содрал – вытащил. Человеку такого не сделать. А он меня любил. Как и я его любил. Уже прохладнее стало, дожди пошли, а мы с Полканом учились тяжелый рюкзак носить – я ему объяснил, что мы с ним пойдем зимой в поход – далеко-далеко, за лес, там жратвы нет. Полкан улыбался.

Седьмого октября я проснулся от того, что пришел Александр Митрофанович. Пес знал его и не рычал, лежал рядом со мной, вытянувшись вдоль, – и был длиннее меня.

– Ну и вымахали вы с лета! – сказал Александр Митрофанович. У него какая-то детская доверчивая улыбка. Полкан улыбнулся ему и ответ.

– Он совсем большой стал, – сказал я.

– У меня к вам просьба, мальчики, – сказал Александр Митрофанович, – вы мне поможете?

– Поможем, Полкаш? – спросил я, вскакивая. Полкан осторожно гавкнул. Он был согласен.

– Ты должен признать, – сказал Александр Митрофанович, – что мы спасли тебя от судьбы, худшей, чем смерть. И сами рисковали при этом жизнью.

Полкан слушал, склонив голову набок, он все понимал.

– И ты, наверное, понял, что, в отличие от городских, нашей жизнью правят высокие идеалы, – сказал Александр Митрофанович и потянул себя за усы, будто доил.

Мне показалось, что Полкан кивнул. Я прижался шекой к его теплой мохнатой башке.

– Он все понимает, – засмеялся я. – Мы с ним много раз на эту тему говорили.

– Ну и молодцы, – сказал Александр Митрофанович. – Давайте позавтракаем и пошли?

Через час мы были уже у той границы нашей страны, за которой лежит Бывшая Земля.

Это было мрачное, пустынное поле, которое уходило вдаль, к остовам зданий, а то и целым низким зданиям, оставшимся стоять с войны. До зданий было больше километра.

Сначала к ним вела широкая утоптанная дорога. Постепенно дорога сужалась, по сторонам были редкие кустики – даже кустики не хотели жить на этом пустыре. Кое-где по сторонам зияли оплывшие воронки.

– Ты должен помочь друзьям, – сказал Александр Митрофанович. Полкан улыбнулся.

Александр Митрофанович снял с плеч тяжелый рюкзак – Полкан уже носил такой на тренировках.

– Будет тяжело, – сказал он псу. – Но нести не очень долго. До тех домов, а обратно порожняком.

Я сам привязал рюкзак, чтобы Полкаше было удобнее. Полкан лизнул мне руку, он редко лизал мне руку – считал ниже собственного достоинства. Он очень гордый пес. Я погладил его и сказал:

– Спасибо, что ты согласился нам помочь.

– Давай! – сказал Александр Митрофанович.

Я взял заготовленную заранее палку, чтобы показать Полкану, куда бежать. Александр Митрофанович пошел назад.

Теперь многое зависело от меня, от моего умения точно кидать палку. Но мы с Полканом много раз репетировали, и потому я точно кинул палку – далеко и точно, метров на тридцать.

– Давай, Полкан!

Полкан завилял хвостом, он был рад, что я с ним играю. Он побежал вперед – точно-точно по прямой, по ставшей совсем узкой тропинке, между большими и маленькими воронками.

Я смотрел ему вслед и в последний момент кинулся на землю.

Взрыв получился мощный, потому что, когда сработала мина, от детонации взорвалась взрывчатка в рюкзаке на спине моего любимого пса. Вокруг взорвалось еще несколько мин. Это было большое достижение.

Так мне и сказал Александр Митрофанович. подошедший ко мне, чтобы поздравить меня с успехом на пути к достижению высоких идеалов человечества. Я не слышал, у меня кровь шла из ушей, и он просто пожал мне руку как товарищу.

Потом он вызвал милицию, и они прошли до места гибели моего Полкана и оградили новую часть дороги вешками.

Теперь до складов оружия, которые возвышаются за минным полем, стало еще на пятьдесят метров ближе. И в этом заслуга моего дорогого товарища. Ведь дьявольские мины, которые ставили в ту войну, реагируют только на тепло живого тела. И мы уже несколько лет как придумали употреблять для этого собак. Собака не только лучший друг человека, но она еще может взять на спину груз взрывчатки. И во много раз увеличивает площадь расчистки от мин. А. в отличие от других животных, собака бежит за палкой, куда ее попросят.

Когда я возвращался домой, мне было грустно. Мне будет не хватать Полкана. Но как я был горд за моего пса, который был обречен стать пищей для жестокого обожравшегося горожанина, но погиб за высокие идеалы борьбы прогрессивного человечества!

Я брел к дому и думал о том замечательном дне, до которого я обязательно доживу. В тот день мы войдем в склады оружия, в склады, где хранятся танки, снаряды и даже ракеты. И с помощью этого оружия наведем порядок и справедливость на всей Земле. Чтобы никогда не погибали больше такие чудесные девчонки, как Светка Геворкян и не приходилось идти на мины нашим чудесным четвероногим друзьям. Я смахнул невольную слезу...

Дома меня ждал подарок – корзинка со щенками от Дамочки.

Щенки тянули ко мне милые мордочки, они были так уморительны.

И я начал с ними играть.

Кир Булычев / рисунки Ю. Николаева