Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №7 за 2004 год (2766)"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

Все квантовые частицы делятся на два вида – фермионы и бозоны, в зависимости от их спина. Фермионами называются частицы, имеющие полуцелое значение спина. Для этих частиц справедлив принцип, открытый Вольфгангом Паули в 1925 году, согласно которому две одинаковые (тождественные) частицы с полуцелым спином не могут находиться в одном и том же квантовом состоянии. Бозонами называются частицы с целым спином. Принцип Паули на них не распространяется: в одном и том же состоянии может находиться любое число частиц. Самыми известными фермионами являются электроны, а бозонами – фотоны. Особенно резко отличаются друг от друга низшие энергетические уровни у систем бозонов и фермионов. Фермионы располагаются ровно по два на каждом энергетическом уровне – один спином вверх, другой вниз. А вот бозоны, напротив, могут все вместе расположиться на одном-единственном нижнем уровне. Именно это явление приводит к сверхпроводимости и сверхтекучести.

Эффект запутывания и ЭПР-парадокс

В процессе становления квантовой картины мира большую роль сыграли не только реальные данные, но и умозрительные эксперименты. Согласно предложенному в 1935 году Эйнштейном, Подольским и Розеном опыту, проводя наблюдения за одной из двух взаимодействовавших частиц, экспериментатор мгновенно изменяет параметры другой, уже далеко отлетевшей частицы. Получается, что квантовая система в процессе разделения сохраняет некую связь (эффект запутывания). Парадокс Эйнштейна—Подольского—Розена, или ЭПР, связан с принципиальной «квантовой нелокальностью».

Окончательное разрешение этого «парадокса» произошло только в 1964 году, когда Джон Белл рассмотрел пару запутанных квантовых частиц, бывших в контакте, а затем удалившихся друг от друга так, что их взаимовлияние стало невозможно. Он показал, что эти частицы проявляют себя столь взаимосогласованно, что это явление не может быть объяснено с точки зрения классической теории. Эксперименты с фотонами и другими частицами многократно показали наличие этой согласованности, тем самым подтвердив правильность квантовой механики и нелокальность пси-функции для системы из нескольких частиц.

Квантовый факс и ксерокс

Одним из важных выводов квантовой теории является теорема о неосуществимости копировании неизвестного квантового состояния. Согласно этой теореме невозможно, получив полную информацию о неизвестном квантовом объекте, создать второй, точно такой же, объект, не разрушив первый. Это утверждение, которое строго доказывается в квантовой механике, можно назвать парадоксом квантовых близнецов. Запрещая создание двойников, квантовая механика не запрещает создание точной копии с одновременным уничтожением оригинала – то есть телепортацию.

Слово «телепортация» совсем недавно перешло из фантастики в науку. Обычно полагают, что переместить какой-то объект или даже человека – значит переместить все частицы, из которых он состоит. Но поскольку элементарные частицы неотличимы друг от друга, их можно не перемещать, а «собрать» телепортируемый объект из новых частиц на основе полученной информации.

Следовательно, телепортация объекта есть считывание квантового состояния частиц и воссоздание этого состояния на удаленном расстоянии. Правда, согласно квантовой механике, как только будет считана вся нужная информация, объект исчезнет и снова появится на свет только после квантовой сборки.

Современному научному значению слова «телепортация» соответствует следующая процедура: объект дезинтегрируется (разрушается его квантовое состояние) в одном месте, а в другом месте возникает его совершенная копия. Причем объект или его полное описание в ходе телепортации никогда не находится между этими двумя местами. Обратите внимание, что «дезинтеграция» квантового состояния является необходимым условием согласно теореме о запрете на клонирование.

В силу принципа неопределенности, чем больше получено информации о некоем объекте, тем больше искажений вносится в этот объект – и так до тех пор, пока исходное состояние не будет разрушено полностью. И даже полностью разрушив исследуемый объект, мы все равно не получим полной картины его исходного квантового состояния. Это звучит как возражение против телепортации: если для создания точной копии из объекта невозможно извлечь достаточно информации, то точная копия не может быть создана. Однако шестеро ученых из группы Чарлза Беннета, нашли возможность обойти это затруднение, используя знаменитый ЭПР-эффект.

Практика телепортации

Вопрос о квантовой телепортации впервые был поставлен в 1993 году группой Чарлза Беннета, которая, используя запутанные состояния, показала, что при присоединении третьей частицы к одной из запутанных частиц можно передавать ее свойства другой удаленной частице. Экспериментальная реализация ЭПР-канала была осуществлена в работах двух групп исследователей – австрийской, из Университета в Инсбруке, возглавляемой Антоном Цойлингером, и итальянской, из Университета в Риме под руководством Франческо Де Мартини. Опыты группы Цойлингера и де Мартини доказали выполнимость принципов ЭПР на практике при передаче по оптическим кабелям состояний поляризации между двумя фотонами посредством третьего на расстоянии до 10 км.

Достигнув успехов в телепортации фотонов, экспериментаторы уже планируют работы с другими частицами – электронами, атомами и даже ионами. Это позволит передавать квантовое состояние от короткоживущей частицы к более долгоживущей. Таким способом можно будет создавать запоминающие устройства, где информация, принесенная фотонами, хранилась бы на ионах, изолированных от окружающей среды. Телепортация может обеспечить надежную передачу и хранение данных на фоне мощных помех, когда все другие способы оказываются неэффективными. Возможно, в будущем сети квантовой телепортации получат такое же распространение, как современные телекоммуникационные сети.

Квантовая механика описывает элементарные частицы, движущиеся со скоростями, много меньшими скорости света. Квантовая теория поля описывает процессы с участием частиц, движущихся со скоростями, близкими к скорости света. И то, и другое в совокупности составляет квантовую теорию, описывающую движение, взаимодействие, рождение и уничтожение элементарных частиц.

Преемственность физики

Несмотря на совершенно новый взгляд на многие природные явления, квантовую механику никак нельзя расценивать как полное опровержение классической физики. Последняя может рассматриваться как предельный случай квантовой механики или как первое и очень грубое приближение к ней. Как подчеркивал Поль Дирак, соответствие между квантовой и классической теориями состоит не только в их предельном согласии. Соответствие заключается прежде всего в том, что математические операции двух теорий во многих случаях подчиняются одним и тем же законам и описываются одной математической структурой. Отличия заключаются лишь в представлении (реализации) этих структур конкретными математическими объектами.

Сегодня физики твердо верят в то, что наш мир един и познаваем. Все разнообразие природных явлений просто обязано описываться в рамках некоего единого универсального подхода. Другое дело, что человек пока еще не до конца сумел понять глубинную сущность законов природы и пределы познаваемости мира.

Однако большинство физиков убеждены в том, что, если идти по пути, указанном квантовой механикой и квантовой теорией поля, будет открыт тот самый свод законов и правил, который и правит нашим удивительно красивым миром.

Василий Тарасов, кандидат физико-математических наук

Музеи мира: Обитаемый остров

В конце XVIII века российский император Павел I выстроил в центре Петербурга новую резеденцию – Михайловский замок – и назвал ее загородной. В конце ХХ века немецкий бизнесмен Карл-Генрих Мюллер купил на окраине города Ноиса (под Дюссельдорфом) усадьбу и объявил ее островом. Место это именовалось Хомбройх. Поэтому, когда здесь появился музей, он стал называться Insel Hombroich – «Остров Хомбройх»

«Инзель Хомбройх» расположился в пойме речушки Эрфт, распадающейся в этом месте на несколько рукавов, точнее было бы сказать ручейков. Когда смотришь на карту, видно, что старый дом вместе с приусадебным участком, первоначально купленные Мюллером, действительно находятся на острове. Впрочем, что это за остров, когда водную преграду, отделяющую от «материка», можно преодолеть по перекинутому бревну, а где-то и просто перешагнуть? Однако отдадим должное Карлу-Генриху Мюллеру – он не пытался воспользоваться сделанной природой «подставкой», а говорил иное: «Это – остров в метафорическом смысле, потому что здесь все происходит не так, как в обыденной жизни».

Выращенный музей

Ступив на территорию музея, и впрямь попадаешь на остров уединения. Усыпанная серой щебенкой дорожка, извиваясь, ведет через луг, заросший полевыми цветами и травами. По сторонам виднеются заболоченные участки поймы, группы деревьев, кустарник, маленькие озерца с утками и лебедями. Тишина, людей почти не видно, только щебечут птицы. На первый взгляд – обычный деревенский пейзаж. Хотя нет. Слишком уж все красиво! Слишком продуман, сценически выстроен этот неприхотливый сельский вид. Поляна лопухов, какие встречаются на любом пустыре, за ними, на берегу ручья, плакучая ива – крупные круглые листья и мелкие вытянутые, но и у тех, и у других серебристая подложка. Они скомпонованы не менее продуманно, чем на живописном полотне. Облетевшие лепестки яблони покрывают воду пруда розовым ковром, причудливо сплетаются в один куст три разных сорта сирени.

Это не дикая природа, это – пейзаж, созданный рукой художника. У окрестных жителей можно узнать, что четверть века назад на месте «Инзель Хомбройх» была заброшенная сельскохозяйственная пустошь. Лишь старый усадебный дом окружали деревья. А все, что мы видим сегодня, начиная с озер, которые и не озера вовсе, а специально выкопанные пруды, – творение ландшафтного архитектора Бернхарда Корте. Земельный участок был куплен Мюллером в 1982 году, музей открылся в 1987-м. В течение 5 лет «Инзель Хомбройх» «растили» для публики.

«Садовник» Бернхард Корте продумал и рассчитал еще один эффект. Выстроенная им природная среда «интерьерна». В парке почти нет далевых видов, посетитель переходит из одного замкнутого пространства в другое. Отсюда возникает то самое удивительное чувство уединения, хотя музей не назовешь малопосещаемым: за сезон он принимает 65—70 тысяч гостей. В позапрошлом году, когда «Инзель Хомбройх» отмечал 20-летие со дня основания, журналисты спросили у Карла-Генриха Мюллера, может ли он подвести итог прошедшим годам, сбылось ли то, чего хотели создатели музея. Ответ отца-основателя был краток: «Нельзя подвести никакие итоги, так как мы сами не знали, чего хотели. Просто „Инзель Хомбройх“ рос, как все в жизни растет. Иногда более удачно, иногда менее. Как живое существо».

Хорошо подготовленные экспромты

В парке 12 павильонов. Их расположение – тоже часть сценария хитроумного Корте: павильонов много, но одномоментно посетитель может видеть только один из них. Постройка открывается вашему взору внезапно, после очередного поворота дорожки. Большинство павильонов выстроено из темного голландского кирпича. Причем не нового, а старого – от разобранных построек, со следами времени, сложной игрой цвета и фактур. Формы же зданий предельно просты и лаконичны – состыкованные кубы, параллелепипеды, цилиндры с плоскими стеклянными крышами и большими окнами. Первым на пути оказывается павильон «Башня». Он не имеет окон, только четыре двери, расположенные по осям сооружения. Все они гостеприимно распахнуты, но павильон… пуст. И не оттого, что владельцам музея нечего показать. Пустота – часть авторского замысла. Ослепительно белые стены внутреннего зала, пронизанные потоками льющегося сверху света, и заросший английский парк, видимый через распахнутые двери, а снаружи – стрекотание кузнечиков и шелест травы. Возникает интересный эффект. Пока находишься на открытом воздухе, павильон воспринимается как рукотворный объем, помещенный в природную среду. Что-то вроде садово-парковой скульптуры. Недаром создатель музейных павильонов Эрвин Хеерих по образованию скульптор. Но когда попадаешь внутрь, объем и пространство словно меняются местами: в объект экспозиционного показа превращается парк, обрамленный, как картина, дверным проемом.

Еще более эффектен «Павильон Граубнера», представляющий собой два состыкованных цилиндра – кирпичный и стеклянный. Когда я прочел название павильона на плане музея, то ни на секунду не усомнился, что увижу там живописные панно, написанные приятелем Мюллера – дюссельдорфским абстракционистом Готардом Граубнером. Ничуть не бывало. «Павильон Граубнера» также пуст, но зрительные ощущения здесь оказываются иными, чем в «Башне». Если в «Башне» ты обозревал «картины» парка, то, войдя в стеклянный стакан «Павильона Граубнера», видишь круговую панораму. Парк для разнообразия в этом месте становится французским – регулярным, с аккуратно подстриженными боскетами. При взгляде снаружи возникает эффект витрины, где случайный посетитель выступает в роли экспоната, помещенного в сад и накрытого стеклянным колпаком.

Почему павильон назван именем Готарда Граубнера? Возможно, потому, что архитектура здания в чем-то созвучна его творчеству. «Для меня, – говорит живописец, – подход к созданию пространственной ситуации сопоставим с подходом к созданию картины». Впрочем, эти слова можно отнести ко всему музею «Инзель Хомбройх». И еще одна любопытная деталь. «Башня» и «Павильон Граубнера» не имеют электрического освещения. В наше время подобное стремление к первозданности выглядит несколько эксцентричным, но создателям музея нельзя отказать в последовательности: законы экспонирования в данном случае требуют только естественного света.

Без этикеток

И все-таки большинство павильонов используется вполне традиционно: в них выставлены произведения искусства. Свою коллекцию Карл-Генрих Мюллер начал собирать в конце 1960-х годов. Она очень разнородна и в полной мере отражает вкус владельца. В собрании есть древняя восточная скульптура и африканские маски, конструктивистская мебель и объекты дадаистов, рисунки Климта и акварели Сезанна, мобили Колдера и скульптуры Бранкузи, а также множество геометрической абстракции второй половины XX века. Кстати, консультантом Мюллера по современному искусству, помогавшим ему пополнять коллекцию, был Готард Граубнер.

В начале 1980-х, когда фирма «Мюллер интернэшнл», занимающаяся торговлей недвижимостью, стала одной из крупнейших в Германии, Мюллер придумал свой музей. На вопросы журналистов, как ему это пришло в голову, бизнесмен отвечал: «Если у кого-то есть коллекция, рано или поздно он спрашивает себя: неужели нельзя найти ей лучшее применение, чем просто украсить стены своего дома или офиса?» Эти слова похожи на правду, но в них не вся правда. Мюллер не просто строил помещения для размещения картин, он создавал музей. Причем совершенно особый по духу и принципам показа искусства.

В ослепительно белых интерьерах все перемешано: индийская скульптура соседствует с полотнами Фрэнсиса Пикабиа, офорты Рембрандта – с рисунками Анри Матисса, китайская керамика – с объектами Ива Кляйна. И ни одной этикетки ни под одним произведением! Даже для меня, человека с искусствоведческим образованием, разобраться кто есть кто было непростой задачей. Планы экспозиционных павильонов причудливы, залы не нумерованы, в них легко заблудиться, на что, похоже, и был расчет, судя по названиям – «Улитка», «Лабиринт». Однако и здесь Мюллер непоследователен: создавая умопомрачительный винегрет из эпох и стилей, он одновременно вынес в отдельную «оранжерею» часть коллекции кхмерской скульптуры и построил две галереи для произведений своих друзей-соратников – Эрвина Хеериха и Норберта Тадеуша.

Можно предположить, что чудак-коллекционер не экспонирует собрание, а использует его как строительный материал для собственного произведения, именуемого музеем. Впрочем, ничего подобного Мюллер никогда не говорил. Он вообще долгое время воздерживался от комментариев по поводу своего замысла, полностью передав дискуссионную площадку в руки соратников и противников. А последних, не сомневайтесь, было немало, особенно в первые годы существования музея. Вокруг бушевали споры, а Мюллер в течение 20 лет уклонялся от общения с прессой, на прямые вопросы отвечал односложно и крайне невнятно, а информацию о музейных мероприятиях распространял в основном через знакомых.

К 20-летию своего детища (2002 год) Мюллер разговорился: начал давать интервью и публиковать собственные статьи про «Инзель Хомбройх». Но и здесь не внес особой ясности. Его тексты напоминают стихотворения в прозе, где автор пишет об острове как о Прекрасной Даме (в немецком языке слово «остров» женского рода):

 
Она рождает, скрепляет, поддерживает, служит и реализует
Она не должна, но может
Она не «или – или», но «и – и»
Она ежедневно бросает вызов каждому
Она не мужчина и ведет охоту на накопительство, власть и публичность…
 

Ну что тут скажешь? Вместо того чтобы хоть что-то объяснить, Карл-Генрих продолжал творчески самовыражаться.

Как известно, новое – это хорошо забытое старое. При всей кажущейся инновационности действий Мюллера в них слышны отголоски давних споров о природе музея. На теоретическом уровне существуют две модели музея: просветительская и гедонистическая. Первая направлена на обучение и воспитание зрителя, вторая ориентирована на медитацию и эстетическое наслаждение. На практике большинство музеев являют собой компромисс между этими системами взглядов. Хотя чисто просветительские музеи встречаются: например, учебные музеи кафедр и факультетов в крупных университетах. А вот гедонистическая модель реализуется исключительно редко. «Инзель Хомбройх» – одно из таких исключений… И, пожалуй, самое радикальное.

Искусство в коллекции Мюллера анонимно, как анонимны луга и поля, его окружающие. Зрителю дано просто созерцать, любое знание в таком контексте кажется обременительным. Картины лишены этикеток не потому, что вас хотят заставить отгадывать загадки, а потому что в рамках гедонистической концепции аннотации не нужны. Это произведение прекрасно, так не все ли равно, кто его автор? И какая разница, нарисовано ли оно или это вид через открытую дверь? Смотри, слушай пение птиц и журчание воды… Очень скоро вся эта игра затягивает, и ты начисто забываешь о том, что в музее положены этикетки.

Жилой музей

Если «Павильон Граубнера» удивлял отсутствием произведений Граубнера, то «Дом Анатоля» полностью оправдывает ожидания. Известный персонаж дюссельдорфской артсцены 1970-х скульптор Анатоль Херцфельд – бывший полицейский, ученик прославленного Йозефа Бойса и большой оригинал – буквально наводнил парк своими творениями из камня и металла. По мере приближения к «Дому» число скульптур на квадратный метр заметно возрастает. А подойдя к «Дому Анатоля Херцфельда», вы обнаруживаете самого Анатоля Херцфельда – вполне живого и даже занятого каким-нибудь делом. В моем случае он сидел перед домом и пил чай. Оказывается, дом Анатоля – не название павильона, а реальный жилой дом скульптора.

В этой связи позволю себе маленькое лирическое отступление. Я сам много лет был сотрудником музея. И на вопрос: «Где Вы работаете?», нередко задаваемый при знакомстве, я на законном основании отвечал: «В Третьяковской галерее». Частенько на это собеседник понимающе кивал: «Так Вы художник!» Складывалось впечатление, что, по мнению большинства граждан, художники работают в музеях. А возможно, там и живут… Это представление о музейной жизни всегда казалось мне весьма далеким от реальности, и я никак не предполагал, что увижу нечто подобное в натуре. Но, как говорится: «Век живи…»

На территории «Инзель Хомбройх» есть несколько зданий, где постоянно живут и работают художники и поэты. Некоторые из них поселились там сразу после приобретения Мюллером участка. Бывший амбар перестроен Эрвином Хеерихом в помещение для выставок и музыкальных концертов. Фестивали современной музыки, так же как и литературные чтения, – еще одна составляющая жизни музея. В качестве дома творчества используется Розовый дом – первоначальное усадебное здание, построенное в 1816 году. В отличие от бывшего полицейского Анатоля, который любит в хорошую погоду выйти из домика и произнести какую-нибудь сентенцию или поработать на глазах у всех, обитатели ателье и Розового дома не стремятся общаться с посетителями и переносить свои творческие лаборатории в публичное пространство. Такое в «Инзель Хомбройх» тоже возможно: здесь каждый живет и творит, как ему хочется. Но присутствие всех этих людей ощущается…

В поисках утраченной простоты

Своего апогея идея наслаждения простотой достигает в бесплатном музейном кафе. Его меню есть смысл привести полностью: картофель в мундире, смальц (топленое сало с жареным луком), крутые яйца, традиционное немецкое яблочное пюре, крестьянский хлеб с семечками и изюмом, вода, чай, кофе. То есть самая неприхотливая, натуральная пища. Однако после многочасовой прогулки вся эта снедь поедается с громадным удовольствием. Вообще, если парк и павильоны «Инзель Хомбройх» кажутся пустыми, то в кафе жизнь бьет ключом. Часть посетителей явно начинает знакомство с прекрасным именно отсюда. Можно заглянуть в кафе и в середине маршрута, оно находится в самом центре музейной территории. Возможно, такое местоположение – тоже форма проявления гедонистических идей Мюллера. И надо заметить, не самая плохая…

Арт-конверсия

Кульминационной точкой развития «Инзель Хомбройх» стал 1995 год, когда была куплена и присоединена к музею заброшенная территория бывшей ракетной базы НАТО (закрытой в 1989 году). Тем самым экологичный проект Мюллера приобрел еще и антимилитаристский характер.

В блестящих дюралевых ангарах и высокой дозорной башне расположились поэтические лаборатории и художественные мастерские. Территория украсилась скульптурами, среди которых выделяется как минимум размером 14-метровое творение Эдуардо Чиллиды. Было выстроено новое здание Международного института биофизики, выросли коттеджи для архитекторов и художников и, наконец, по проекту японца Тадао Андо построено великолепное здание Фонда Ланген. Летом 2004 года в нем откроется музей, где разместится художественное собрание семьи Ланген (модернизм и японское искусство).

Все вместе это называется «Культурно-рабочее пространство „Инзель Хомбройх“. Когда Мюллер впервые отправился осмотреть купленную им ракетную базу, у бывшего КПП его встретил огромный плакат со словами „Внимание! Охраняемая военная зона!“ и длинным перечнем того, чего нельзя делать за 50 м от ограды, за 100 м от ограды, и категорическим запретом на фотографирование и „любую другую съемку“. Как ни странно, именно этот плакат, вошедший позднее во все буклеты и каталоги „Инзель Хомбройх“, заложил концептуальные основы развития территории. Теперь на ракетной базе разрешено все. Главный принцип здесь – открытость, поэтому доступ на базу круглосуточный, нет никаких часов работы. Это место, в которое человек может прийти в любое время, чтобы творить. Мюллер называет эту концепцию „культурной лабораторией“.

И еще одна показательная деталь. Понятно, что легче всего было бы отнестись к присоединенной территории просто как к земельному участку с несколькими постройками. Мало ли что тут было раньше – перепахать и забыть! Но не таков Мюллер. Он и его «команда» работали с попавшим к ним в руки материалом в постмодернистском духе: радикально изменив смыслы, они сохранили и постоянно обыгрывают военную топонимику. Похоже, все получают отдельное удовольствие от того, что официальный адрес Музея Ланген: «Ракетная база Хомбройх, д. 1». Конечно, в основе здесь лежит программная установка: мы не хотим делать вид, что никогда не бряцали оружием и всегда были миротворцами, мы не будем писать свою историю заново. Мы проведем «арт-конверсию». Наш девиз: «Вместо работы на войну, работа на культуру!»

Самопознание духа

Карл-Генрих Мюллер – фигура уникальная. Конечно, Европа знавала и коллекционеров-фанатов, способных отдать последнее для пополнения собрания, и меценатов, именами которых названы музеи крупных городов. Но, к примеру, Музей Людвига в Кельне и Музей Леопольда в Вене, где разместились их собрания, были построены не Людвигом и Леопольдом, а городскими властями. Собрать коллекцию, выстроить для нее музейное здание и, «обвязав ленточкой», подарить городу – это скорее по-американски, чем по-европейски. Но Мюллер не укладывается и в американские стереотипы. Его явно интересует не создание имиджа, а чистая идея (в духе немецкой классической философии). В отличие от американских донаторов, чьи имена в бронзе и мраморе красуются на каждой стенке облагодетельствованных ими музеев, имя Мюллера не упомянуто даже в буклете для посетителей (не говоря уже о полном отсутствии табличек). Необычно и то, что Мюллер создавал «Инзель Хомбройх» не на прибыли. Он отошел от риэлтерской деятельности и вложил весь свой капитал в расширение острова.

В 1996 году деньги кончились… Тут-то и наступил момент преподнести подарок родной стране. Неунывающий Мюллер организовал общественно-некоммерческий фонд «Инзель Хомбройх» (владельцами которого являются Земля Северный Рейн-Вестфалия, город Нойс и округ Нойс), а сам остался председателем Попечительского совета Фонда, главным генератором идей и двигателем всех начинаний.

Говорят, что у Мюллера только один приличный костюм, что он занимается китайской гимнастикой и медитацией, никогда не читает газет и не смотрит телевизор. Но дела ведет очень грамотно – вокруг музея стоят постоянный стон и причитания, что денег нет, что «Земля» поддерживает его последний год, что не сегодня завтра общественность лишится своего «земного рая», а тем временем в парке идут необходимые работы, на «Ракетной базе» бодро крутится строительная техника, а к уже имеющейся коллекции вот-вот присоединится собрание семьи Ланген. Кроме того, фонд «Инзель Хомбройх» выдает стипендии литераторам (на это средств почему-то хватает).

«Инзель Хомбройх» нарушает все возможные правила и установления. Роскошный парк не является заповедником. В музее нет охраны и не соблюдается температурно-влажностный режим. Экспозиции представляют собой невообразимый салат из кхмерской скульптуры, персидских терракот, китайских бронз эпохи Мин, произведений Матисса, Арпа, Бранкузи и современных дюссельдорфских художников. Музей не стремится увеличивать число посетителей и публикует материалы о себе исключительно на немецком языке. Но при этом продолжает дружить с художниками, приглашать авангардных поэтов, устраивать замечательные концерты, фестивали и спектакли.

В апреле 2004 года известный американский журнал «Art News» поместил подборку материалов с интригующим названием «10 супермузеев, о которых вы ничего не слышали». Одним из десяти оказался «Инзель Хомбройх».

Алексей Лебедев, доктор искусствоведения | Фото автора