Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №5 за 2004 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Способных к труду в России оказалось 89 млн. человек, численность слишком еще молодых для работы составила 26,3 млн. человек, успевших достичь пенсионного возраста – 29,8 млн. На фоне самой низкой в Европе продолжительности жизни (в среднем 58 лет – для мужчин и 72 года – для женщин) в России по-прежнему растет уровень смертности. Наиболее тревожное и печальное в этой скорбной статистике – активнее других групп населения ее пополняют молодые трудоспособные мужчины в возрасте от 25 до 55 лет. Причины ухода из жизни в столь раннем возрасте разнообразны, но почти всегда в них есть изрядная примесь алкоголя. И хоть во время переписи вопросы о вероисповедании не задавались, можно, не покривив душой, сказать, что национальной религией на Руси является культ Бахуса, требующий все новых человеческих жертвоприношений.
Если ситуация с рождаемостью и смертностью никак не изменится, то к 2016 году численность трудоспособного населения в нашей стране сократится на 10 млн. человек. Тогда на каждую тысячу трудоспособных будет приходиться 516 пенсионеров (сегодня их – 445, а в 1989 году было 400). Огромная страна, в которой некому работать, рискует стать государством старичков, не знающих, что такое пенсионный возраст.
Наследники «крапивного семени»
Переписи населения, существующие уже не одну сотню лет, в средневековой Руси проводились силами писцов и подьячих, что служили в московских приказах. Этот класс бюрократии, на который опиралось дворянское государство и который жгуче ненавидело население, в XVII веке получил весьма выразительное название – «крапивное семя». В наше время в роли переписчиков выступают рядовые граждане – в деревнях это представители сельской интеллигенции: учителя, агрономы, заведующие клубов, а в городах сбором статистических данных занимались в основном студенты.
В наше время в роли переписчиков выступают рядовые граждане – в деревнях это представители сельской интеллигенции: учителя, агрономы, заведующие клубов, а в городах сбором статистических данных занимались в основном студенты. В 2002 году полмиллиона переписчиков в течение 19 дней за зарплату в 1,5 тысячи рублей после соответствующего инструктажа и экзамена должны были опросить 320 человек на селе или 420 человек в городе.
Государство снабдило своих посланцев черными сумками-портфелями, в которых помещались бланки переписных листов, ручки, карандаши, справки о прохождении переписи, схемы участков. Также вручались фонарики, дабы переписчик не заблудился на темных улицах и в неосвещенных подъездах, свисток как средство самообороны (правда, этого инвентаря на всех не хватило) и удостоверение.
В нашей стране участие граждан в переписи – дело сугубо добровольное. А потому переписчики нередко оказывались перед закрытой дверью и были вынуждены ходить по одному и тому же адресу несколько раз, вероятно, втайне завидуя своим коллегам из некоторых других стран, где для организации переписи принимаются довольно крутые меры. В Англии, например, отказ участвовать в этом мероприятии грозит крупным денежным штрафом, в Турции в день переписи людям запрещено покидать свои дома, а в Боливии даже останавливают движение всего транспорта.
Охотнее других переписывались пожилые люди – без лишних вопросов открывали двери и с готовностью отвечали на все вопросы, сообщая даже ту информацию, для которой не нашлось места на переписных листах. С честью выполнили свой гражданский долг обитатели колоний, следственных изоляторов, личный состав армии и флота, где участие в переписи было почти 100-процентным. Наибольшие проблемы доставили переписчикам 2 категории населения – сверхбогатые граждане и бомжи. В первом случае на пути переписчиков стояли высокие заборы и надежная охрана, во втором – неуловимость и подозрительность бродяг. В некоторых регионах власти столкнулись с совсем уж неожиданными проблемами. Например, в Ханты-Мансийском автономном округе время переписи совпало с сезоном сбора клюквы. Людей невозможно было застать дома и потому пришлось задействовать вертолеты, на которых переписчиков доставляли прямо на болота, где зачастую и проводился опрос.
Непросто оказалось переписать старообрядцев, и не только из-за труднодоступности их поселений, но и потому, что эта религия запрещает ведение каких бы то ни было бумаг на людей. Так, в Туве переписчики после нескольких дней пути по тайге появились в деревнях старообрядцев в сопровождении проводников, не первый год общающихся с этими отшельниками. Не рассказывая об истинной цели своего визита, переписчики просто разговаривали со староверами, а уже потом по памяти заполняли опросные листы.
Вопиющее непонимание важности Всероссийской переписи населения продемонстрировали собаки, покусавшие почти 100 переписчиков. К несознательным друзьям человека примкнул и один радикально настроенный козел по кличке Борька, забодавший студента-переписчика. Этот инцидент произошел в Самарской области, когда молодой человек зашел во двор, находясь при исполнении служебных обязанностей. К счастью, студент отделался лишь синяками и ссадинами.
Всего же, по данным Военно-страховой компании (официального страховщика Всероссийской переписи населения), по разным причинам пострадало более 200 переписчиков. Большинство травм – это собачьи укусы, кое-кто получил повреждения при падении на обледеневших тротуарах и лестницах либо в неосвещенных подъездах. Хотя в «проблемные квартиры» и в места скопления бомжей переписчики направлялись в сопровождении сотрудников милиции, не обошлось без неприятных эксцессов. Органы внутренних дел зафиксировали несколько десятков нападений и избиений переписчиков, а также два изнасилования (в Магадане и приморском поселке Преображение).
Впрочем, иной раз переписчики становились жертвой чрезмерного радушия граждан. Известен случай, когда студента-переписчика так плотно накормили и напоили чаем, что весь оставшийся рабочий день он пролежал в кровати с острой болью в животе.
Порой по вине переписчиков страдало и население. Так один из жителей рязанских Спас-Клепиков, большой специалист по изготовлению самогона, завидев направлявшихся к нему молодых людей с какими-то бумагами, да еще в сопровождении участкового, со страху вылил в канализацию 120 литров браги. После того как дело разъяснилось, потерпевший заявил, что ему был нанесен огромный материальный и моральный ущерб.
Верить – не верить?
При том размахе, с которым проводилась перепись, несомненной важности и серьезности ее результатов не могут не возникать вопросы о степени достоверности статистических данных, полученных в ходе этого мероприятия.
Непременным условием успеха переписи, точности и правдивости ее итогов является всеобщее участие в ней населения. Согласно стандартам, разработанным экспертами ООН, перепись объективно отражает состояние дел в государстве только в том случае, если ею было охвачено не менее 90% людей, проживающих на территории страны.
Наши граждане, неплохо знающие свое государство, на любые знаки внимания с его стороны обычно не торопятся отвечать взаимностью. Эта безответная любовь всякий раз накануне каких-нибудь масштабных мероприятий, вроде переписи, заставляет власть проявлять чудеса изобретательности в стремлении доказать чистоту своих помыслов и намерений. И уж, кажется, откуда ей взяться в наше время – доверчивости? Но только попроси людей хорошенько, потолкуй с ними по душам, скажи, что на них вся страна смотрит, и они уже тебя не подведут, забудут все обиды прежние – народ у нас отходчивый, незлопамятный. Да и как же иначе, не срамиться же перед всем миром? Так и с переписью было.
Хоть и боялись, что вместо переписчиков явятся самозванцы да лихоимцы, как ни опасались, что потом пожалуют мытари взимать недоимки, сколько ни ворчали – мол, ничего не скажем, пока крышу не починят да газ не проведут, а только открыли стальные двери своих квартир, посадили на цепь злых дворовых псов и излили душу на бланки казенных бумаг. Во всяком случае, Фонд «Общественное мнение», проводивший социологический опрос, утверждает, что переписались 93% россиян. Высказывались, правда, и другие оценки. Но всему ли можно верить? Были опасения, что местная власть, следуя примеру незабвенного Павла Ивановича Чичикова, припишет тысчонку-другую «мертвых душ» – ведь дотации и другие отчисления из федерального бюджета напрямую зависят от количества людей, живущих на подведомственной территории. Хоть Госкомстат и заверял, что есть цифры текущей статистики, которые не позволят существенно исказить результаты переписи, но все же опасения эти, видимо, оказались небезосновательны. И в этой части весьма отличилась Чечня, где был зарегистрирован прямо-таки демографический взрыв, объяснить который можно только необычайной плодовитостью чеченских женщин, принявшихся вдруг рожать одну тройню за другой.
Власти многих национальных образований были весьма озабочены тем, чтобы не сократилась численность титульной нации, дабы не лишиться особых прав, предоставляемых подобным регионам, и не превратиться в одну из рядовых российских областей.
О том, насколько правдивы были наши ответы во время последней переписи, насколько достоверны ее результаты, мы узнаем в ближайшие несколько лет. Ведь во многом именно на основе этих статистических данных будут приниматься решения об экономической, социальной, миграционной, пенсионной политике государства. И степень адекватности этих решений в значительной мере зависит от зрелости общества, принимавшего участие в переписи.
Пока же, пристально глядя на «моментальный снимок России» и силясь угадать в застывшем движении ее черт неясные контуры будущего страны, скрытого во мгле грядущих событий, невольно хочется повторить: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа»…
Дмитрий Иванов
Заповедники: Затерянный мир
Заилийский Алатау – самый северный хребет могучей горной страны Тянь-Шань, у его подножия раскинулась пустыня, и в этом царстве испепеляющей жары он производит впечатление исполинского чуда природы. Природа этого уголка необычайно своеобразна. Постоянные перепады температур, осадки и ветер делают свою разрушительную работу. Здесь нет пышного травостоя и лесов, лишь кое-где возвышаются одиночные деревья. Это царство снегов, крутых склонов и каменных осыпей.
Долина реки Чилик на южном склоне хребта – малоизученное и труднодоступное место. Здесь нет дорог, добраться сюда
можно только на вертолете или же по опасной конной тропе – медленно и с риском для жизни. Граница снегов здесь проходит на высоте более 4 тысяч метров. Склон этот очень крут, осадков выпадает мало, но именно здесь, с ледника Богатырь, берет свое начало река Чилик – мелкая в зимний период, полноводная и опасная летом.
Растительность по руслу реки Чилик очень своеобразна. Куртины интересного кустарника – монголо-сибирской караганы, придают пейзажу совершенно фантастический облик. Стебли караганы усажены колючками в 4—7 см длиной, поэтому ее заросли – надежное убежище для популяции зайца-толая и многих других редких видов животных, птиц и насекомых. Среди зарослей сверкают желтые высокогорные маки и легендарные эдельвейсы, покрытые серебристым пушком.
Зона альпийских лугов начинается на высоте 2,5—3 тысяч метров. Растительность их невысока, но отличается необыкновенным разнообразием ярких цветов. Причем здесь, неподалеку от границы снегов, мирно соседствуют летние и весенние виды. Почти каждое утро желтые альпийские маки и синие горечавки, голубые колокольчики и трехцветные фиалки, белые анемоны и розовые примулы, серебристые эдельвейсы и скромные манжетки встречают в хрупком кружевном уборе из инея. Каменные гряды морен – тоже отличительный признак высокогорья.
Погода в горах непредсказуема и коварна. Бывает, что мстительное дыхание величественных снежных вершин достигает склона, уже прокрытого молодой зеленью, и вновь укрывает его снежной пеленой. Однако горная растительность отличается поразительной жизненной силой и стойко встречает подобные невзгоды. Только выглянет солнце – и снег тает, а фейерверк цветения вспыхивает с новой силой.
Горы – серьезный противник. Здесь не обойтись без верного помощника. Горные лошади, с виду хоть и неказисты, но помогут и в гору груз поднять, и сельскохозяйственные работы выполнить, и корм диким животным заготовить и развезти. А если человек в непогоду заблудится в горах – верный конь сам найдет дорогу к жилью.
Ночь в горах наступает очень быстро. Она словно обрушивается и стирает все краски, размывает очертания предметов. Ночью в этих местах царствуют звуки – непонятные и оттого немного страшные. И лишь костер – маленькое рукотворное чудо – в состоянии слегка раздвинуть темную мглу и создать вокруг себя почти домашний уют.
Заилийский Алатау подобен шкатулке со множеством секретов. Ландшафты гор и связанные с ними растительность и животный мир представляют собой необыкновенную простоту и мозаичность в зависимости от высоты, рельефа и экспозиции склона. В этом огромном природном театре необычайной силой воздействия обладает свет. В лучах заходящего солнца силуэты гор становятся зыбкими и воздушными, они словно плавятся и истекают золотом и пурпуром. Колдовское очарование заката в горах всегда будет манить вас вернуться сюда.
Уходящая непогода медленно тащит свой неряшливый шлейф через перевал, а над головой уже сияет чистый небосвод глубокого насыщенного голубого цвета. Небо кажется необычайно близким, и в то же время ощущаешь всю мощь и объем этого огромного воздушного океана над собой. Вероятно, только в горах можно испытать подобное чувство…
Александр Лыскин
Люди и судьбы: Жизнь и смерть русской Менады
В «Башне» Вячеслава Иванова – литературном салоне, действовавшем в 1905—1909 годах в Санкт-Петербурге на Таврической улице, эту женщину боготворили и называли Диотимой – по имени необыкновенной по красоте и мудрости героини платоновского диалога «Пир». Когда она появлялась на публике, смолкали готовые вспыхнуть споры и взоры участников ивановских сред обращались к ней, дабы не пропустить сказанное «небожительницей».
Приближенная к Дионису
Она и впрямь была похожа на богиню – в красной тунике, ниспадающей с плеч, на фоне богемной обстановки салона, задрапированного оранжевыми коврами. Ее звали Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал. Художница Маргарита Сабашникова написала ее портрет, в котором «странно-розовый отлив белокурых волос» подчеркивал «яркие белки серых глаз на фоне смуглой кожи», «лицом она походила на Сивиллу Микеланджело – львиная посадка головы, стройная сильная шея, решимость взгляда…». Для мужа – крупнейшего теоретика и поэта русского символизма Вячеслава Иванова – она стала музой, вдохновительницей, менадой, будто бы перенесшейся в ХХ век из свиты греческого бога Диониса.
На «Башне» Иванова, как известно, царили культ Диониса и идеи «живой жизни», воспевалось состояние экстаза, позволяющего проникать в тайны Вселенной, восстанавливать разрушенные связи человека с миром, преодолевать остро ощущаемое человеком начала XX столетия одиночество, отпадение от природной, космической жизни. И, по утверждению Бердяева, Лидия Дмитриевна была подлинно «дионисической, бурной, порывистой, революционной по темпераменту, стихийной» натурой, едва ли не более близкой дионисизму, чем ее ученый муж, написавший об этом веселом и грозном боге не одну работу.
Она была эксцентрична, горда, независима, самолюбива, вызывающе умна, но и жизнерадостна, доброжелательна, открыта людям. Ее характеризовало необычайное внимание к человеку, понимание того, что он – великая ценность, неповторимая и незаменимая. Она умела с одинаковой доброжелательностью выслушивать утонченные символистские рассуждения петербургского эстета и горячую несвязную просьбу крестьянки из деревни.
В ее жилах текла голубая кровь: отец Лидии Дмитрий Зиновьев был родом из сербских князей. Окружению он запомнился беззаботным, великодушным барином, в котором однажды взыграла невесть откуда взявшаяся жилка предпринимателя – он первым решил индустриально использовать Нарвский водопад.
Это мероприятие принесло семье неплохие дивиденды, но широкая натура барина постоянно посягала на это благосостояние. Ее мать, урожденная баронесса Веймарн, была шведкой по отцу, а по материнской линии примыкала к семье Ганнибала – предка Пушкина. Детство Лидии прошло в петербургском особняке, который был известен в городе как придворный: брат ее отца был воспитателем цесаревича, впоследствии императора Александра III. В силу всего перечисленного девочке с рождения было уготовано блестящее будущее великосветской дамы, но с самого раннего возраста Лидия думала о себе и о своем будущем иначе. Ее богатое воображение постоянно вырывалось из стен роскошного дома, она придумывала собственные игры, которые взрослые называли необузданными и дикими.
Наставления и беседы гувернанток и учителей, как правило, ни к чему не приводили, Лидия своенравничала и бунтовала. Уединяться с книгой она не любила, так что единственной отдушиной в детстве считала лето в деревне. Но однажды и деревенский мир перевернулся для нее вверх дном. Братья Лидии убили на охоте медведицу и привезли с собой трех медвежат, которых выкормили из соски и вырастили. Целый год Лида от них не отходила. Когда же звери стали большими, их увезли в лес. А те, будучи ручными, доверчиво подошли к мужикам на покосе. Мужики, ничего не ведая, изрубили их косами. Дошедшая до Лидии весть надолго выбила ее из колеи, мысли о том, что же есть «добро» и «зло», и как Бог допускает «зло» не давали ей покоя. Она сильно изменилась, стала «неуправляемой», а вскоре ее исключили из петербургской гимназии. Тогда родители нашли выход, менее всего подходящий для состояния, в котором она пребывала: отправили Лидию в Германию в школу диаконис, где она изводила пасторов, «портила» одноклассниц, получив прозвище-фатум
Русский черт.
В итоге – за ней закрепили «черта», которого она так боялась обнаружить внутри себя. Ей не разрешали ни с кем дружить, когда же наставница пригрозила ее подруге исключением из гимназии, Лидия дошла до отчаяния, потому как не могла понять такой несправедливости: если дурная слава закрепилась за ней, то почему хотят исключить ее подругу? Обозвав наставников свиньями, она, изгнанная и из этого заведения, вернулась домой.
От мифов к революции
Дабы продолжить образование дочери, родители пригласили в дом молодого университетского учителя-историка Константина Шварсалона, который сыграл в жизни его 17-летней ученицы довольно существенную роль, потому как сумел быстро заполнить ее душевные пустоты умело поданным «новым альтруистическим» взглядом на жизнь. Причем «альтруизм» в устах Шварсалона обозначал ни много ни мало как «социализм». Такая спекулятивная игра со словом объяснялась просто: в аристократической среде слово «социализм» было весьма опасным и, соответственно, подменялось на «альтруизм», а в среде передовой интеллигенции носители идей социализма были свояками. Лидия упивалась красноречием молодого учителя, который прошелся по всем эпохам мироздания, не забыв о мифологии Древней Греции и героях Рима. Разъясняя идеи «социализма-альтруизма», учитель говорил о высоких целях, благородных людях – «лучших из лучших», о каком-то героическом деле, уже начатом этими людьми. Лидия, всегда жаждущая «дела» и подвига, решила всецело посвятить себя воплощению этих идей.
После гимназии и школы диаконис взгляды Шварсалона стали для нее, конечно, прорывом, билетом в новую жизнь. Более того, она объявила родителям о замужестве. Те, несколько обескураженные разницей в возрасте, решили согласиться: все-таки будущий профессор университета. После свадьбы деятельная молодая жена тут же примкнула к социал-революционерам, сняла конспиративную квартиру и тем самым полностью отдалась делу супруга. А тот, в свою очередь, оказавшись при деньгах и свободном времени, забыл о революции, которой никогда всерьез и не интересовался, и занялся организацией собственного досуга с различными женщинами. Лидия, ничего не подозревавшая, успела родить ему дочь и двух сыновей. Когда же она узнала об изменах, то, недолго думая, забрала детей и уехала за границу.
Счастье для всех
Рождение же Зиновьевой-Аннибал как писательницы (этот, как говорили, полупсевдоним она взяла себе, начав литературную деятельность) состоялось после встречи с Вячеславом Ивановым (до этого был только один опубликованный вполне традиционный и явно неудачный рассказ, написанный под влиянием социалистических идей, внушенных Шварсалоном, – «Неизбежное зло» – о страданиях крестьянки, вынужденной стать кормилицей, в то время как ее собственный ребенок умирал от голода). «Друг через друга нашли мы – каждый себя. И не только во мне впервые раскрылся и осознал себя, вольно и уверенно, поэт, но и в ней», – вспоминал он. Зиновьева-Аннибал стала его подругой, женой, единомышленницей. В уста одной из героинь своего первого крупного произведения, драмы «Кольца» (1904 год), она вложила признание: «Не помню себя до него, какая была. Была ли вовсе? Я – он. Вся в нем». В этой драме сплелись идеи отречения и самоотречения, отказа от уединенности и необходимости жертвы. Аннибал-писательница прослеживала все возможные варианты любовного чувства – любовь-страсть, любовь-упоение, любовь-ослепление, любовь-жертвенность, любовь-дружбу – и наделяла ими живых и мучающихся героев. Героиня пьесы преодолевала бесплодное чувство ревности и примирялась с соперницей. Напряженность ее взаимоотношений с мужем «снималась» простым решением: если любящие чудесно обрели друг друга, они уже не принадлежат только друг другу, поэтому надо «отдать любимого всем». И тогда наступит «счастье», которое и есть «правильное состояние души». Так решила писательница Лидия Зиновьева-Аннибал. Но так же решила и жена поэта Иванова, будучи искренне убежденной, что ее долг – отдавать Вячеслава людям, что счастье только для себя – немыслимо, недостойно. Постепенно вызрела мысль о создании семьи нового типа, в которую может естественно и свободно входить третий человек. Такая семья станет началом «новой человеческой общины», «началом новой церкви». Роль «третьего» в супружеском союзе Ивановых попеременно суждено было сыграть поэту Сергею Городецкому и Маргарите Сабашниковой, жене поэта Максимилиана Волошина.
Но создать тройственный союз не удалось ни в первом, ни во втором случае. Причины были различны. Городецкий был слишком увлечен своею собственной женой и не откликнулся на призыв Вячеслава Иванова, Маргарита же не на шутку увлеклась Ивановым, внеся этим определенный диссонанс в задуманную гармонию… Казалось, Зиновьева-Аннибал полностью разделяла и поддерживала «соборные» идеи своего мужа. Суть их заключалась в том, что человечество должно стремиться к объединению на новых началах: отрицании индивидуализма, неприятии страдания, рождении личного опыта, в котором просвечивает опыт сверхличный. В этом мистическом соприкосновении духовно близких людей особую роль призвано сыграть чувство любви, лишенное эгоизма, любви, дарящей любимого другим. Так оформилась своеобразная проповедь эротико-мистического коллективизма, которая отозвалась и в творчестве, и в личных отношениях Зиновьевой-Аннибал. Если в пьесе «Кольца» она провозгласила: «Мы не можем быть двое, не должны смыкать кольца, мертвым зеркалом отражать мир.
Мы – мир… Не надо жалеть тесных милых колечек. Океану любви наши кольца любви!», то не об этом ли свидетельствуют ее слова, обращенные к Маргарите: «Ты вошла в нашу жизнь, ты принадлежишь нам. Если ты уйдешь, останется – мертвое… Мы оба не можем без тебя»? Однако отзвук и этих неудач, и трагических переживаний самой участницы «эксперимента» явственно различимы в ее повести «Тридцать три урода», которую критика окрестила «первым в России произведением о лесбийской любви», поскольку в центре две героини – актриса Вера и ее юная возлюбленная, которую она обращает в свою «веру». «Рискованная» тема послужила причиной наложения на книгу ареста, который, впрочем, вскоре был снят, поскольку в итоге не нашли «ничего, явно противоречащего нравственности и благопристойности» (из определения суда). Но когда повесть все же предстала на суд читателя, раздались критические голоса: перед нами «рисунок из анатомического атласа» (А. Амфитеатров).
Встреча
Путешествие по Швейцарии и Италии не принесло ей утешения, напротив, вдали от Петербурга она увидела, что дело, которому посвятила всю себя, оказалось очередной бессмыслицей.
Лето 1893 года Лидия с детьми проводила во Флоренции, где ее навестил петербургский знакомый Иван Гревс. Найдя Лидию в печальном, удрученном состоянии, он решил познакомить ее с Вячеславом Ивановым, который в то время пребывал в Риме. Их первое свидание произошло в июле. Они шли по тротуарам Вечного города, и им было очень легко и радостно, оба потом вспоминали, что тогда в жаркий полдень какая-то незримая искра пробежала между ними.
Потом Лидия с детьми вернулась в Россию, а Иванов с женой, напротив, перебрались во Флоренцию. В Петербурге Лидия раздумывала над словами Иванова о том, что ей нужно перестать заниматься политикой, даже если она направлена на помощь униженным и оскорбленным, – им можно помогать по велению сердца, не будучи членом какой-либо партии. Займитесь лучше музыкой – советовал ей будущий теоретик русской символистской поэзии. Она приняла его советы: продала дом, где работала с революционерами подпольщиками и где хранилась их нелегальная литература, взяла детей, воспитанницслужанок и отправилась во Флоренцию учиться пению. Там, конечно, она стала посещать дом Ивановых. Супруга поэта Дарья Михайловна, как это бывает в таких случаях, «вовремя не спохватилась». Страсть между Ивановым и Лидией разгорелась огнем. Иванов, в какой-то момент осознав это, решил, что так нельзя, недопустимо, он попробовал убежать от самого себя в Рим, но через два дня вызвал к себе Лидию… Он чувствовал, что ничего поделать с собой не может – она вдохновляла его, ее присутствие наполняло его неиссякаемыми творческими силами. Когда он это осознал, ему стало горько и страшно: как же он сможет оставить свою семью, Дарью и сына Сашеньку? Он во всем покаялся Дарье Михайловне, объясняя ей, что это «демоническое наваждение» скоро пройдет и что расставаться им вовсе не нужно. Но супруга была непреклонна и потребовала развода. Он сам сопроводил ее в Россию.
Вспоминая этот тяжелый период, Иванов писал: «Властителем моих дум все полнее и могущественнее становился Ницше. Это ницшеанство помогло мне – жестоко и ответственно, но по совести правильно – решить представший мне в 1895 году выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене, и новою, всецело захватившею меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться…»
Венчание под лозой
1895 год стал эпохальным для союза Лидии Дмитриевны и Иванова. Он сделал выбор и, невзирая на личные перипетии, смог закончить свой научный труд и представить Берлинскому университету диссертацию о государственных откупах в Риме. Профессура университета уговаривала Иванова остаться в Берлине и строить свою карьеру, но он не собирался выстраивать ее за пределами России. Все эти события сопровождались и некоторыми неприятными формальностями: Шварсалон отказал супруге в разводе. Так что в ожидании венчания Лидия и Иванов вынуждены были прятаться сами и прятать детей, которых бывший муж-учитель грозился отобрать. У счастливых влюбленных началась пора скитаний: Италия, Франция, Англия, Швейцария. Телеграмма об успешном бракоразводном процессе пришла к ним лишь через четыре года, в 1899 году, и застала будущих супругов в Аренцано, приморском городке близ Генуи. Свадьба прошла в маленькой греческой церкви Ливорно, куда молодожены приехали одни и где им по греческому обычаю вместо брачных венцов надели на головы обручи из виноградных лоз, обмотанных шерстью ягненка. И Лидия, и Иванов заранее знали об этом ритуале: он их очень привлекал. А Иванов уже тогда предполагал, что не только иудейская, но и эллинская религия является истоком христианства.
После свадьбы по настоянию Иванова все семейство отправилось в Англию, где предполагалось дать образование сыновьям Лидии Дмитриевны. В Лондоне их постигло первое горе: прожив всего 2 дня, умерла их дочка – Еленушка. Позже судьба уготовила им еще одно мучительное испытание. Возвращаясь в 1902 году из Иерусалима, где супруги проводили Пасху у Гроба Господня, Иванов схватил в Афинах тяжелейшую форму тифа и, казалось, был обречен. Он знал, что умирает, и одновременно радовался, что успел отдать в печать сборник «Кормчие звезды». Но ему не суждено было тогда покинуть этот мир: жена уходом и молитвой отняла его у смерти. Выздоравливать он остался в Афинах, а Лидия уехала к детям в окрестности Женевы, где в местечке Шатлен семья снимала виллу и где за детьми и хозяйством смотрела подруга юности Лидии – Мария Замятина. Она была женщиной недюжинных способностей и талантов, ее дед – Замятин – проводил судебную реформу при Александре II. Именно благодаря ей супруги могли беспрепятственно передвигаться по городам и странам. Несмотря на их отлучения, на вилле в Шатлене текла настоящая семейная жизнь, которой управляла Мария Замятина. Старший сын Лидии Дмитриевны Сережа учился в Лондоне и приезжал на каникулы, Вера и Костя – в Швейцарской школе, а маленькая Лидочка, дочка Лидии и Иванова, была под присмотром Марии. Недалеко от снятой виллы Ивановых, в своей собственной, жил отец Лидии Дмитриевны, который был бесконечно рад, что дочь поселилась рядом, а внуки скрашивают его старость.
В «Башне» на Таврической
Весной 1905 года Лидия и Иванов покинули Шатлен – после смерти старика отца их пребывание в Швейцарии стало неоправданным – и вернулись в Россию. Там, в Петербурге, в поисках жилья Лидия облюбовала необычную квартиру с круглой башенной комнатой. Поселившись здесь, Иванов обращает к Лидии несколько стихотворений под общим названием «Сивилла»:
Пришлец на башне притон я обрел
С моею царицей – Сивиллой.
Над городом-мороком, – смутный орел
С орлицею ширококрылой.
В том же 1905 году Лидия и Иванов организовали в этой квартире литературный салон «Башня», которому суждено было просуществовать до 1909 года. В архитектуре самого дома на Таврической улице, 25, действительно была (и есть сейчас) башня, вернее угол дома, отстроенный на манер башни с куполом, вид из окон которой открывал необыкновенную панораму Петербурга, а пребывающие внутри чувствовали себя «высоко над миром»: над улицей, суетой и обыденной жизнью. Название салона одновременно подчеркивало и некую изолированность культурной элитарной жизни собиравшихся здесь гостей – Анны Ахматовой, Николая Гумилева, Михаила Кузмина, Зинаиды Гиппиус, Валерия Брюсова, Александра Блока, Сергея Городецкого. В этом салоне прозвучала практически вся поэзия Серебряного века и зародилась новая школа поэтической декламации. Широта поэтического таланта и энциклопедическая образованность хозяина салона привлекали сюда и писателей, поэтов и философов самых разных школ и направлений. Не случайно в оценках своих современников супружеская чета В. Иванова и Л.Д. Зиновьевой-Аннибал слыла как обладающая уникальным даром притяжения. На «Башне» проходили интереснейшие дискуссии и лекции на мистические, философские, оккультные, религиозные и, конечно, поэтические темы. Свои произведения здесь читали Розанов, Луначарский, Бердяев, Булгаков, Шестов. Традиция собираться по средам практически не прерывалась, и лишь зимой 1907 года на время болезни Лидии Дмитриевны – она лежала в лечебнице с воспалением легких и очень медленно выздоравливала – «среды» были отменены. В это время к Ивановым приходили только самые близкие друзья: Макс и Маргарита Волошины, Кузмин, Городецкий, Петр Струве.