Текст книги "Избранница Тьмы. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Властелина Богатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
В комнате стало очень жарко, и испарина с моего тела не сходила, а ещё душил стойкий запах: здесь всё стало пропитано близостью, острой, пряной, слишком густой, слишком возбуждающей. Мне хотелось скорее отсюда уйти. Пусть исга́р делает что угодно, мне было всё равно, только бы не быть здесь.
– Можешь не говорить, я всё узнаю сам, – ответил он, пораздумав. – Мне уже известно, что он хотел отдать тебя за своего желторотого отпрыска, – бархатно шелестел его голос возле уха.
Маар провёл пальцами по линии шеи, опустился к ложбинке между ключиц, между грудей, очертив холм.
– Скажи, что ты соскучилась по мне, асса́ру.
Маар склонился, его упавшие на лицо чёрные пряди огладили кожу, он воздушно провёл сухими губами по соску, и тот мгновенно отреагировал, стягиваясь и сжимаясь.
И почему он не может просто оставить меня в покое?
Будто нарочно, услышав мой внутренний вопль, исга́р обхватил губами горошину, увлажняя её языком.
– Если скажу, ты оставишь меня? – я повернулась к нему в надежде, что исга́р согласится.
Мне необходимо одиночество, хотя бы на время. Убежать, конечно, теперь не получится, кругом лойоны не только Маара, но теперь и Фоглата.
Губы Маара скользнули к другому соску. Это невозможно, но внутри живота вновь вязко затомило – он продолжал меня возбуждать. Как же ненавижу, призираю! Ресницы вновь стали влажные, а внутри бушевала буря. Он моё проклятие.
Я отвернулась, отгоняя накатывающие волны блаженства, делая безнадёжные попытки отрешиться от его прикосновений, от того, что рождалось внутри под натиском его губ.
– Это исключено, – ответил он, выпуская ноющий сосок, стянул сорочку ниже, а я прикрыла веки и напряглась, готовясь к очередной схватке.
Маар сел передо мной, притянул к себе за лодыжки, широко раскинув свои колени, плавно толкнулся бёдрами, сразу проникая на всю длину, так, что мне пришлось обхватить его пояс ногами. Я всхлипнула больше от неожиданности, захлебнувшись в собственных ощущениях, а когда он полностью вышел и плавно толкнулся вновь, заполняя, меня с головой накрыла горячая волна возбуждения, глубокого, полного, губительного. Ненасытное тело не устало, оно требовало ещё больше, и Маар знал это хорошо. Знал и пользовался. Он слышал моё тело лучше, чем я знала его, понимал, как разжечь и доставить удовольствие, размеренно скользя во мне до порывистых толчков, до искр перед глазами. Вцепившись в простыни, смяв их в кулаках, я подчинялась, впускала его, позволяя брать себя, нещадно таранить, жечь укусами и жалить поцелуями, пока внутри не закрутилась воронка злости, такой, что хотелось рычать и насаживаться на него ещё яростей, быстрее, да только мои бессильные потуги досадить исгару увенчались оглушительным взрывом. Безумным, жестоким, слишком несправедливым, чтобы стиснуть зубы и молчать. С губ срывались бесстыдные стоны, предательские вскрики в такт его ударам, до слёз, до порезов ладоней ногтями. На самом пике этого безумства я осознала, что проиграла, мне не выстоять в этой схватке с ним… Никогда. Обида рванула душу на части – созревший для него плод сам падал ему в руки. Перед глазами померкло, когда я знакомо ощутила, как меня заполняет горячая влага.
– Сладкая, Истана, – упав на локти, Маар навис надо мной глыбой, обжёг дыханием и приник к пульсирующим жаром губам, перекрывая и без того скупое судорожное дыхание.
Некоторое время я ощущала его язык и его вздрагивающий член внутри себя. Я не стала как-то сопротивляться этому, зная, что это может затянуться, дала ему в полной мере то, чего он желал. Да только поцелуй длился мучительно долго, Маар вбирал в себя то верхнюю губу, то нижнюю, то заполнял мой рот языком, лаская его, жадно вылизывая. Насытившись, Ремарт, наконец, покинул меня.
Он поправил сорочку, которая сбилась на поясе, сел в постели. А в следующий миг поднялся, прошёл по комнате, подбирая одежду, одеваясь. Я села, подтянув колени к груди, молча и бездумно наблюдала, как он плавно двигается, как грациозно натягивает на совершенное тело одежду, скрывая под ней твёрдый плоский живот и ещё напряжённую плоть. Ядовитая ненависть и восхищение телом исгара в равной степени боролись во мне.
– Одевайся, асса́ру, нам нужно ещё кое-куда заглянуть, – бросил он, нацепив куртку, – жду внизу, – подхватил плащ, отворив засов, вышел, оставив меня одну.
Как только он ушёл, я обвела взглядом комнату, вдыхая горячий запах, сползла с пастели, поправив сорочку, нехотя начала одеваться. Тяжело выдохнула – всё возвращается на свои круги. Думать я не могла, Маар вытряхнул всё из меня, все мысли, оставив плавать где-то в пространстве. Одевшись, я бросила взгляд на смятые простыни. Горько пождав губы, толкнула створку и вышла.
В коридоре было значительно холоднее, шумели посетители харчевни внизу. Стоило мне показаться в дверях, как Маар подхватил меня и повёл в другую сторону от полнившегося народом помещения.
На улице стало ещё людней, а значит, больше возможности оставаться незамеченной, хотя люди Фоглата уже верно прошерстили тут каждую улочку, но не стоило надеяться, что они так скоро покинут Кронвил, наверняка притаились на время. Да только теперь они меня уже не волновали – исга́р глотки перегрызёт, но не отдаст свою игрушку, пока вдоволь не попользуется.
Страж старался шагать не слишком быстро, чтобы я могла за ним успевать, но уверенно: с одной стороны, был расслаблен, но с другой собран и предельно сконцентрирован. Я не переставала удивляться этой его способности меняться мгновенно – теперь передо мной холодный расчётливый воин с мрачным, буравящим насквозь взглядом. Я не спрашивала стража куда мы идём – мне было плевать, однако крепкий мороз прошибал мозги знатно, бодрил и заставлял очнуться и думать, вынырнуть из вязкого состояния. Я рассматривала многочисленные постройки, вывески, прохожих, людей. Жизнь в Кронвиле бурлила, это первое место, где столько людей, от которых я и отвыкла верно, одичав рядом с Мааром – палачом душ. Ремарт замедлил шаг у одной из лавок. Скользнув острым волчьим взглядом по улице, он открыл дверь, пропуская меня вперёд. Я не стала дожидаться, пока он меня втолкнёт сам, послушно проследовала, куда было указано.
После снежной белизны внутри показалось чрезмерно сумрачно, я сразу и не смогла разглядеть помещение, но по свежему сухому запаху поняла, что это было что-то вроде швейной мастерской-лавки. Пахло тканями.
– Добрый день, мэниер, – раздался приятный низкий голос.
К прилавку плавно вышла молодая девица.
Стоило этой девушке появиться, как душно окутал запах сладкого жасмина. Продавщица приблизилась настолько, чтобы сохранить должное расстояние, хотя по пылающим янтарным глазам стало понятно, что она знакома с ван Ремартом и верно уже не одну зиму. То, как чуть дрогнули её чётко очерченные губы в напряжённой, но трепетной улыбке, было тому доказательством.
– Добрый день, Улрике, – в свою очередь ответил Маар.
Признать, я была удивлена – страж ещё и обладал хорошими манерами, хотя мне казалось, что ко всем женщинам он относится, если не с пренебрежением, то весьма прохладно. Видимо, не со всеми. Улрике, оторвав-таки взгляд от стража, перевела его на меня, вперилась испытующе. По её чуть вытянутому, но нисколько не отталкивающему лицу скользнуло любопытство, хоть и пыталась она не показывать этого явно. На обычную посетительницу она бы смотрела иначе, но в сопровождении Маара – с пристальным вниманием. На губах Улрике, наконец, всё же возникла приветливая улыбка, и то верно только потому, что работа обязывает несмотря не на что обращаться с посетителями вежливо. Улрике раскрыла было блестящие ягодного цвета губы, но Маар ненавязчиво сжал локоть её и увёл чуть в сторону к прилавку, даже не посмотрев в мою сторону.
Я слышала только обрывки слов и голос Улрике, чуть растерянный, от он чего был ещё приятнее и мягче.
– Где ты её раздобыл?
Я едва не закатила глаза – они ещё станут обсуждать меня за спиной.
– Долго рассказывать, – приблизился страж к девушке, а я поспешила отойти и не слышать их – другого не оставалось. Плевать, о чём они будут разговаривать, мне нет никакого дела до его любовницы.
Расправив плечи и приподняв подбородок, я огляделась, наконец. Внутри оказалось уютно. Стены выкрашены в нежно-персиковый цвет, кое-где расписаны мелким узором растительности и соцветий. Многочисленные полки, на которых ряды стопок тканей, нитей и всего того, что связано с этим мастерством. Здесь была ещё одна дверь, за которой виднелись светлые стены: из-за шторки не рассмотреть, но там мелькали силуэты, видимо, портних. И прямо после прилавка лестница, ведущая на верхний ярус.
Я глянула на стража. Улрике весьма ловко увлекла его разговором, заметно кокетничала, касаясь то ворота своего строго, но идеально сидящего на точёной фигуре платья цвета спелого граната, то убирала за ухо прядку золотисто-русых волос. Невольно меня осиным жалом обожгло изнутри раздражение. Улрике была слишком хороша, особенно, когда улыбалась, на щеках появлялись трогательные ямочки, придавая ей ещё больше детской невинности. Она это знала и применяла «оружие» точно по назначению. Эта девица явно была не продавщица, возможно имела какой-то титул. И, что скорее всего, является хозяйка этой лавки. Мне стало вовсе дурно, ещё горячее и горше, будто настой полыни выпила.
Маар вдруг взглянул в мою сторону.
А я исходилась негодованием – намеренно привёл сюда, к совей любовнице, чтобы позлить. Пусть не утруждается, мне совершенно безразличны его связи.
Улрике, сказав что-то стражу, оставила его, направилась ко мне.
– Прошу, идёмте за мной, – пригласила вежливо.
Моё тело вдруг отяжелело и напряглось. Мне не нужно было ничего от исга́ра, но повернуться и уйти было бы слишком безрассудно с моей стороны и верно походило бы на глупую истерику и, что ещё хуже, на ревность. А я ведь ничего такого не могла испытывать к этому…
Маар вальяжно опёрся локтем о прилавок и лениво блуждал по мне взглядом. Пождав губы, я развернулась и проследовала, куда мне было показано, лишь бы не видеть исга́ра и отделаться от этого противного чувства. Мы вошли в ту самую светлую комнату.
– Мейрин, – окликнула моя провожатая одну из помощниц, – приготовь чая на две персоны. Поторопись.
Меня это невольно покоробило так, что будто доской по спине огрели. Девушка поспешила выйти. Улрике повернулась ко мне, теперь уже без вязкого притворства оглядела меня прохладным взором с головы до ног.
За кого она меня приняла, мне было понятно – за очередную шлюшку Ремарта. Но девушка, кажется, тому не расстроилась, смотрела как-то снисходительно и терпеливо, будто знала, что моё присутствие рядом с Ремартом продлиться недолго. И я сама на то в глубине души надеялась.
– Бирта, сними мерки, сегодня нам нужно сшить тёплые наряды и несколько сорочек для этой… госпожи, – заключила хозяйка швейной лавки. – Маар ван Ремарт велел подобрать самые дорогие ткани.
Улрике раздавала поручения, не замечая меня, будто я не стояла рядом с ней, будто считала меня каким-то атрибутом. А мне делалось всё дурнее от её приторно-цветочного запаха, что забился, казалось, в самое горло. Закончив, она развернулась, встряхнув густыми волосами, вышла, спеша к дорогому и видно желанному гостю, держа спину прямо, как и взгляд.
Я не смогла проследить, как она вышла к исга́ру, меня обступили портнихи, вынудили снять верхнюю одежду. Руки их запорхали, вымеряя мои объёмы, молча, слаженно, умело. Наверное, эта лавка пользуется успехом, раз тут такой набор мастериц. Вскоре по комнате разнёсся сладкий запах малины и цедры – чай на две персоны Мэйрин понесла к прилавку. Пока мне подбирали ткани, прикладывая к груди, стараясь как можно гармоничней выбрать наиболее подходящий тон к цвету моей светлой кожи, серебряным волосам и голубым глазам, мой взгляд почему-то обращался в другую комнату, где Улрике дружелюбно беседовала с Мааром, и тот весьма спокойно отвечал. Какие его качества я ещё не знаю? Хотя зачем? Сколь бы ни было у него достоинств, для меня он – исчадие пекла.
Ткани подобрали и в самом деле необычайно красивые: от плотных из шести и бархата, до тонкого шёлка и практичного белёного льна.
И когда я в следующий раз обернулась, Ульрике вдруг положила ладонь на руку Маара и чуть провела к локтю, призывно подавшись вперёд, опуская взгляд на его губы. Моё щёки вмиг вспыхнули, я резко отвернулась, заливаясь жаром так, что внутри и дышать нечем стало. Так открыто и бесстыдно Улрике флиртовала с Ремартом, а тот ни сколько от того не отказывался, да и в самом деле, как можно, когда перед ним такая роскошная девица. Наверняка незамужняя.
Это было и так понятно по малому возрасту. Уж чрезмерно бросалось в глаза её неприкрытое желание нравиться стражу. Я ей тоже, похоже, не слишком понравилась и верно не только потому, что я девушка из особого рода: с каждым мигом в каждом её направленном на меня взгляде чувствовалось всё больше холодности и подозрительности. И не безосновательно с учётом того, что только недавно произошло между мной и исга́ром на постоялом дворе Йенса. И от этого мне стало ещё противнее, хотелось поскорее отмыться от этого ощущения – быть выставленной на осуждение. Маар спокойно за мной наблюдал, и при каждом обращении его чёрных глаз на меня я загоралась ещё больше. Он напоминал ту буйную близость, жёг, разве что одежда на мне не дымилась. И Маар похоже нисколько не опасался обиды своей собеседницы.
И чем больше я об этом думала, тем глубже и больнее осиное жало впивалось в меня. Я старалась не смотреть на них, позволяя мастерицам работать, да всё равно не выходило, пока в какой-то момент на высоком столике не остался одиноко стоять чайный сервис: Улрике и Маар ушли.
Я фыркнула и отвернулась. Вот и славно, может, страж наконец переключится и хотя бы ненадолго оставит меня в покое. Вот и хорошо. Девушки занялись кройкой, а мне ничего не оставалось, кроме как вернуться к пустующему прилавку, отгоняя лишние мысли, ненужные вовсе. Я устроилась на одном из стульев с удобными мягкими сиденьями, смотрела в полукруглое окно. За то время, пока портнихи возились со мной, уже давно перевалило за полдень, и небо постепенно начало тускнеть. Наверное, та повозка, о которой говорила Реви, так и не прибыла. Мой побег завершился полной неудачей. Хотя хорошее всё же случилось – я не вернусь в Энрейд.
Я поёжилась, ожидание становилось невыносимым, хоть прошло мало времени с тех пор, как они поднялись наверх. Не хотелось оставаться одной в этом незнакомом месте, в груди становилось вязко и горько от всего происходящего. И как назло, обрывки воспоминаний о минутах с Мааром, когда исга́р брал меня, горячили и терзали ещё больше, как и то, чем он там сейчас занят наверху вместе с Улрике. Эти мысли выпивали меня до самого дна.
Шаги, наконец, раздались с лестницы. Сначала спустилась Улрике, взволнованная и распалённая. Янтарные глаза полоснули, будто кнутами, когда девушка, увидев меня, вспомнила о моём присутствии. Маар неизменно расслабленный и сдержанный, невозможно по нему что-то прочесть, понять, о чём он думает. Его чёрные глаза облили с головы до ног жидким огнём так, что я не смогла и пошевелиться. Но я всё же поднялась и прошла к порогу – хотелось выйти отсюда поскорее, слишком душно тут было и тесно, невыносимо.
– Благодарю, мэниер, вы можете забрать ваш заказ уже вечером. С радостью буду ждать, – с особым трепетом произнесла хозяйка лавки, судорожно провела кончиком языка по припухшим влажным губам.
Мы покинули лавку, вновь погрузившись в людское море городка Кронвила. Но я как будто находилась в другом месте. Те чувства, что рождались во мне, были странными, не поддавались разумному объяснению, но этот визит оставил самый горький и неприятный осадок, чем что-либо другое сегодняшний день. И я никак не могла отделаться от этой мути в себе и как-то отрешиться. Маар не заговаривал больше со мной. И в самом деле, зачем, ведь я для него всего лишь вещь, игрушка. Необходимость, которая когда-нибудь надоест. Он привёл меня в другой постоялый двор, на двери которого висела табличка с красивыми позолоченными буквами «Золотой вереск». Внутри находились одни лойоны Ремарта. Я выискивала глазами Доната, вспомнив о раненном страже. Его я давно не видела и не знала, что с ним. Маар будто почуял мои мысли о другом мужчине, глянул на меня мрачно. Мне безразлична его злость, но я перестала искать Доната только ради его безопасности.
Мы поднялись на третий ярус. Маар оставил меня в одной из многочисленных комнат. Ожидала, что он запрёт меня, но нет, исга́р просто вышел, не сказав ни слова. Его будто занимали какие-то мысли. Неужели они связаны с Улрике? Что она ему говорила? И что их могло связывать, ведь не только постель? Я вновь вспыхнула от злости, прочь гоня мысли о том. А когда стемнело, и нутро «Золотого вереска» наполнилось шумом и зажглось многочисленными огнями лампад, Маар не объявился. Внутри меня потемнело всё, чувства были столь острые и режущие, что я ничего не могла с собой сделать, вспоминая последние слова Улрике, обращённые к стражу – приглашение заглянуть к ней в лавку вечером.
Маар
Маар знал в своей жизни только смерть, кровь и секс. Крови было столь же много, сколько и секса. Вся его жизнь в храме Закатной пустоши похожа на пытку, одну сплошную рану. Жестокость и несправедливость воспитали в нём зверя. Наставники храма взращивали в своих воспитанниках только ненависть, считая это за благодетель. Лучшему доставалось всё, слабые умирали, и о них никто не вспоминал. Звериные законы – естественный отбор. Самым стойким доставались привилегии. Маар никогда не пытался состязаться с другими, он стремился всегда превзойти самого себя, уничтожая в себе жалость и страхи.
Что касалось женщин, то их в храме было слишком мало, только те, кто подрабатывал там в качестве прислуги. Молоденькие девицы сбегали, не выдерживая натиска воспитанников, ведь в приюте жили настоящие «змеёныши», «демонята», как назвали их наставники. Воспитанники извращённые и похотливые, они мучили своих жертв, трахая во все отверстия, разрывая голосовые связки, узкие колечки и дыры. Никто не задерживался, кроме похотливых сук не первой свежести – те выдерживали всё. В обители Маар научился грязному сексу. Его голод раскрывал дикую, безумную фантазию. Ему не хватало, он был всегда голоден, а потому после, когда Маар оказался при дворе его сиятельства, началась бесчисленная череда связей. Маар никогда не думал о потомстве, его у него не могло быть. Однажды колдун, который нашёл его в лесу и подарил жизнь, сказал, что его кровь мертва. Маар тогда не понял его слов. Связи вспыхивали и так же быстро гасли, уходили в небытие, а следом появлялись десятки новых. Маара окружали сочные молодые красавицы. Любая, кого он желал, оказывалась в его постели. Улрике не исключение. Дочь влиятельного управленца Айвина ван Лассена, свободная и независимая Улрике Лассен строптива и свободолюбива, она имела многочисленные лавки едва ли не по всем городам империи. Маар знал, что она в Кронвиле. Зачем она приехала? Ведь нынешней зимой слишком опасно в отдалённых землях империи.
Маару нравилась эта развратница, она отменно сосала, вылизывая его член и яйца едва ли не до глянца, давала трахать свои ягодные губки и розовую щель беспрерывно. Но она давала не только ему. У Лассен было много связей с более влиятельными лицами, с этими старыми извращенцами с вялыми членами. Нет, сейчас Маар её не хотел вовсе, более того, её грязь стала настолько очевидна, как всплывшая тухлая рыба в стоячем запруде, и вызывала презрение. Странно, что раньше он этого не видел, будто ослеплён был чем-то другим. Он бы мог прямо в этой лавке поставить её на колени, намотать её золотые волосы на руку, притянуть к себе и насадить её глотку на свой член, оттрахать, залив семенем её маленький с виду рот. Но он её уже не хотел. Она будто выцвела, в один миг потеряла для Маара былую привлекательность. Более того, её колючее презрение, направленное на асса́ру, взбесило его – всё в этой подстилке раздражало. За последний год Маар сталкивался с Улрике слишком часто, пока не покинул Навриим. Пока Маар объезжал северные границы, Улрике быстро перебралась под бок. Маар списал бы это на случай, но, когда девица увлекла его на верхний ярус, бросилась на шею, лихорадочно блуждая пальчиками в его штанах, горячо лаская и говоря разные пошлости, Маар исключил всякую случайность. Улрике его боготворила, а он уже давно её выбросил на помойку. Слабовольная вещь, раздвигающая перед ним ноги, пустая внутри и бесформенная, стала ненужной ему, неинтересной.
Маар намеренно привёл Истану к Улрике, он хотел посмотреть, проверить, насколько асса́ру равнодушна к нему, разбудить в ней хоть что-то. Маленькая ревнивица изо всех сил старалась скрывать свои эмоции, но исгар их считывал мгновенно, видел, как в вечных льдах её глаз вспыхивает ревность. Пусть внутри у неё кусок льда, о который Маар каждый раз резался, кромсая себя в кровь, она делала его живым своей неприступностью, холодностью, и он жаждал оттачивать её раз за разом, чтобы она превратилась в сияющий бриллиант. Бриллиант в помойке гнилых шлюх. Бриллиант, который станет лично его.
Она убила его брата, маленькая девочка с сердцем, полным ненавистью и болью, она – отражение его, мальчика с душою из мрака и тьмы. Тогда, когда Маар вернулся в дом старосты для того, чтобы убить асса́ру, он умер сам, предав одно из главных своих правил – не щадить. Шед был прав, тот Маар, который был раньше, не вернулся, он умер после того, как взял ассару. Разорвав её девственность, он отдал ей душу. Ассару внутри него, её запах, её тело, сердце, она была в нём, в его мыслях, словах. Его это страшно злило, злило то, что он простил ей, внутри ломался прежний мир, перестраивался сейчас, глобально, широко. Маар хотел побеждать. Пожалуй, это единственное, чего он хотел. Он был достоин того, что мог присвоить. Он был сильнее самого короля с его верными псами. А значит, в праве брать своё. Ирмус это знал. Страж всегда был верен королю, и тот дал ему титул, земли и власть. Дал потому, что увидел в нём не только силу, но и честность – Маар никогда не лицемерил. Но король умер, и на трон вошёл его средний сын Ирмус Младший. Он так же доверяет Маару, но это доверие зыбко и сомнительно, скорее он принял сторону своего отца. Так было удобно для всех.
Маар давал клятву. Он не может идти против воли Ирмуса, и если тот пожелает забрать у него асса́ру, Маар обязан подчиниться. Но от одной этой мысли внутри драло плоть в клочья железными когтями. Он не мог себе признаться до конца, но теперь понимал: пойдёт против короля, против совета, но не отдаст.
Исгар побледнел от злости, и глаза сейчас сверкали ледяными осколками, желваки напряжённо ходили по скулам, а кулаки сжимали поводья. Послав своего человека за одеждой в лавку Улрике Лассен, он взял своих лойонов и поехал за околицу города. Улрике не дождётся этой ночью его. Маар смотрел в её янтарные глаза и видел ассару. Именно она его возбуждала, будоражила, безысходно манила. Но Истане сейчас нужен был отдых и сон.
Когда вернулся с восточной стороны города Шед, стало ясно – нойраны ушли. Маар и в самом деле их больше не чувствовал, снежные дали стелились под кровом ночи умиротворённо, но и окончательно успокоиться страж не мог. Нойраны не могли уйти насовсем, где-то случится беда, она была для исга́ра почти осязаема, она имела вкус соли и железа. Прорывы не проходят бесследно. По эту сторону Излома порождения не возвращаются назад, пока их не уничтожишь. Брешь затягивается, и чудовища начинают бродить по границе. Хоть и не слишком большим числом, но всё же наносят урон. Это, конечно, случается реже, чем когда они остаются по другую сторону Излома, за Щитом. Там нойраны блуждают по горам и уходят под землю, обращаясь в вечные льды. По эту сторону их манит горячая кровь. Возникающая брешь сродни раны, которая затягивается со временем. Только эти прорывы стали случаться слишком часто. Потому Маар с отрядом стражей был отправлен на границу в Ортмор как средство дезинфекции – подчищать выбросы.
Маара буквально раздирала невыносимая злость. И тревога, жгучая, как сыпь по всей коже. Он не должен был оставлять асса́ру у Фоглата. Почувствовав вкус наживы, Груив станет охотиться за ней. И потому теперь нужно быть предельно внимательным. Маар оставил Фолка с лойонами сторожить асса́ру и весь постоялый двор, где она сейчас находилась. А с восходом они покинут Кронвил. Тревогу усиливало и то, что нойраны близко. Нет, Маар не мог ослабить внимание и контроль. Потому надо скорее найти стаю и уничтожить, обеспечить безопасность не только городу.
Нойраны древние существа. Есть легенда о том, что когда-то народ севера прогневил Великого Бархана, и тот обрушил свой праведный меч на Ледяные горы, расколов их на две части. Так образовался Излом, из которого, как саранча, полезли нойраны. Высшие жрецы и служители молили Верховного о пощаде, и тот отозвался на их взывания, дав им оружие, которое могло бы управлять силами Бездны. Но люди жестоки и суеверны, они начали уничтожать это оружие, едва не истребив его вовсе, и оно ослабло в руках человека. Снова взывали жрицы древнего времени, и снова им была дана помощь. На Излом была поставлена стена – Щит. И теперь он служит защитой. Только то, что было первым оружием, осталось под пеплом времени. В те времена только образовывался высший строй, случалось много переворотов. Когда к власти пришёл Ирмус первый, многие священные свитки были сожжены и уничтожены. Духовенству было не выгодно избавлять народ от напасти, им выгодно было держать души в страхе, чтобы как можно легче подчинять людей и управлять ими. Страх – древнее чувство. Страх и угнетение – это две могущественные силы, которыми много веков владеет высшая иерархия. Только для Маара эти силы не существовали. Только холодный расчёт и работа ума могут дать оружие и могущество или отнять их, если шаг сделан неверно.
Маар почувствовал приближение бури. Неспокойный ветер порывами поднимал снежные клубы, закручивая их в воронки, рассеивая по холмам. Как только за горизонтом небо чуть окрасилось в бледное серебро, отряд стражей вернулся в Кронвил. В городе стояла ещё ночь, горожане не спешили пробуждаться. Маар поднялся в комнату, где оставил асса́ру. Ему остро хотелось вдохнуть её запах, почувствовать мягкость и нежность сонного тела, его тепло, войти в сочное сладко пахнущее лоно. Так остро хотел её, до скручивающих спазмов в паху. Эту тягу он не мог побороть, его шатало от одной только мысли об ассару, которая волею неведанных сил вернулась к нему. И когда он вошёл в полумрак комнаты, выхватывая взглядом спящую на кровати Истану, его вовсе повело, её запах потёк внутрь по горлу нектаром, вмиг опьяняя. Истана пошевелилась, пробуждаясь, видно почувствовав постороннего, почувствовав исгара. Она в одной только тонкой сорочке, в темноте её волосы отливали серебром, которые вбирали в себя ещё совсем скудный свет. Истана неподвижно смотрела, как страж разделся. У них ещё есть время до полного рассвета.
Дыхание Маара сделалось тяжёлым, дрожащим. Он приблизился, понимая, как желанна она, когда вот так глубоко дышит, ожидая, что он будет делать с ней. Маар подтянул её к себе, разворачивая девушку спиной, сдёрнул с плеч сорочку, обжёг губами хрупкое плечо, сдавил полушария грудей. Её волосы приятно ласкали кожу, Маар ощутил, как напряжение ночи сходит. Желание всё больше скапливалось внизу паха, вздыбливая член, наливая его тяжестью. Отвердевшая до стали плоть упиралась в упругие женские ягодицы. Он раздвинул рукой её бёдра, заставил прогнуться так, что Истана опёрлась ладонями о стену. Маар толкнулся в неё, туго входя, и от этого проникновения дыхание прервалось, а удовольствие, горячее, как магма, сползло опаляющей тяжестью по телу, лишило разума, мыслей и воли. Маар вышел и снова толкнулся в неё, жёстко, судорожно, напряжённо, упоительно. Перехватил её волосы на затылке, потянул, прижался щекой к её виску.
– Я сохранил тебе жизнь, асса́ру, а ты лгала мне, притворялась.
Маар не знал, зачем это говорит, но засевшая занозой боль вдруг рванулась наружу, потребовав выхода именно сейчас. Только зачем, всё равно уже ничего не исправить, не вернуть. Ему было больно, что убила именно она.
Истана замерла в его хватке, знала, что любое лишнее движение может привести к скверным последствиям.
– Ты убила моего брата, – прохрипел он, сдавливая её шею.
Маар слышал её бешено колотящее сердце, видел, как крылья носа её задрожали, и вся она напряглась, сжимая его изнутри, стискивая, возбуждая его ещё больше, отчего потемнело в глазах.
– Он заслужил то, что получил, – глухо ответила Истана и всхлипнула, когда Маар, обхватив её бёдра, рванул её на себя, насаживая на всю длину, грубо проталкивая член.
Задвигался быстро, безумно, растягивая, заполняя, владея. Другого ответа от неё и не ждал, но почему-то бешенство застелило ум и заволокло глаза мутью. Он знал, что причиняет сейчас ей боль, но ничего с собой не мог поделать, рана открылась, ныла и кровоточила, ему необходимо её погасить. Он проклинал себя за то, что пришёл сюда сейчас, за то, что сказал ей о том, о чём предпочёл бы молчать. Он здесь и жёстко долбится в неё непрерывно, неумолимо, проталкиваясь глубже, до вскриков асса́ру, до скрежета ногтей по стене.
Её ответ обжог нутро кислотой, вывернул наизнанку. Маар настойчиво провёл по её губам пальцами, разжал зубы, вынуждая её облизать его палец. Едва не кончил, когда она обхватила его фалангу тугими захватом, облизывая его. Он покинул её рот, опустил руку вниз, к пояснице, протискивая между ягодицами, потёр и погрузил палец в узкое горячее колечко. Дыхание Истаны зашлось, она было дёрнулась, но замерла, когда он протолкнул палец ещё глубже, растягивая её, разжимая плотный захват, одновременно скользил распирающим членом в ней, как сумасшедший, вбиваясь в женское тело со злостью, с какой-то дикой и глухой обреченностью и болезненной страстью, пронизывая пальцем ставшую совсем огненной дырочку. Истана сопела, извивалась, пытаясь вырваться, но делала только хуже, разжигая в нём опаляющее яростное пламя, жажду. Внутри него все болело от того, что асса́ру нисколько не сожалела о содеянном преступлении. Маар знал, что она была слишком юной, слишком глупой, безрассудной, но спустя время в ней не утихла ненависть, она только зрела и колола до крови острыми шипами. А его продолжала выедать изнутри злость, хотя он думал, что смог убить её в себе, думал, что всё выгорело, и остался лишь пепел. Но он ошибся. Он тлел, корчась в агонии собственной боли, ненасытно брал её, на грани, на острие ножа, на самом краю пропасти. Палец Маара выскользнул, отпуская девушку, он опёрся ладонями о стенку, накрывая её узкие кисти рук, сплёл пальцы с её, принявшись исступлённо, раз за разом долбиться в её лоно. Тело изогнутое, восхитительное, невыносимо желанное, хотелось смять, задушить, убить. Он входил все глубже, ощущая, как туго сжимаются её мышцы, как прерывается дыхание, как течёт пот по вискам, спине, между вздрагивающих от толчков грудей. А как пахнет проклятая асса́ру, раскрываясь ему полностью, вся, источая свои соки, как невыносимо прекрасна она сейчас, прогибая перед ним поясницу, разводя колени широко, подставляя себя ударам. Ей было больно так же, как и ему. Маара не останавливался. Ещё, ещё, ещё, вколачиваться так, чтобы сломать, чтобы вышибло всю их взаимную ненависть, чтобы стереть эту боль, избавиться от неё, опустошиться. Резче, мощнее, глубже. Маар проводил языком по её шее, спине, плечам, кусал и зализывал, дурея от вкуса её кожи настолько, что вновь кусал, оставляя бурые отметины везде, чтобы почувствовать её полнее, забрать себе целиком, присвоить навсегда.
