Текст книги "Замок с превращениями"

Автор книги: Владислав Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Крюков побледнел. Он понял, что в обмен на информацию о Вечерней стране Петухов деньги брать не хочет, а намерен использовать возможности Крюкова для личного обогащения. Он, видимо, хочет, чтобы Крюков сам воровал для него. Однако воровство также стояло в списке запрещенных деяний Вечерней страны, и, соверши он хоть кражу конфеты со стола Петухова, попасть туда будет уже невозможно.

– Я в сообщники не гожусь, стар уже, – стараясь подавить раздражение, выговорил Крюков.

– А откуда вы про деньги знаете? – поинтересовался Петухов. – Вы наводчик?

Крюков от этих слов чуть сознания не лишился. Брось Крюкову это обвинение Петухов при теще, и он не сможет отвертеться, да там и не будут прислушиваться к его объяснениям.

– Вы пошутили, надеюсь?.. – не скрывая своего волнения, спросил Крюков.

– Да-да, я пошутил, – улыбнулся Петухов. – А откуда вы про деньги знаете?..

– Я все знаю, – мрачно ответил Крюков.

– Интересно! – пробормотал Петухов. – А откуда тогда у меня голоса в голове?

– Вы выпили настой Вербены Незабываемой, и у вас открылся канал для приема знакомых голосов, – сказал Крюков.

– Я нечаянно выпил, дочь заварила! – вдруг спохватился Петухов. – И пахло вербеной! Но откуда дочь ее взяла?!

– В Вечерней стране, она летала туда два дня назад!..

– Летала?! – удивился Петухов. – Два дня назад?!

– Что вы вообще знаете о своей дочери?! – усмехнулся Крюков. – Она превращается в женщину, а это целое приключение одного лица!.. – Крюков вздохнул, откинулся на спинку стула. – Я уважаю вашу дочь и вот!.. – он вытащил из кармана старинный перстень с рубином. – Это для вас, ваш камень рубин, вы хоть это знаете?! Этот перстень мне подарил Людовик XV, мы были с ним дружны...

– Зачем это?! – не понял Петухов.

Вид у него был напуганный, потому что перстень Крюков явно где-то стащил. "Скорее всего он специализируется на антиквариате, отсюда и информация, – догадался Петухов. – Неужели и дочь уже впутали?.. Он сказал: она летала два дня куда-то... Они впутали ее, это ясно!.."

– Я понимаю, что современному человеку, да еще живущему в вашей стране, трудно поверить в чудеса. Вы вообще долгое время отвергали и дьявольские и божественные силы, зная историю лишь по краткому курсу ВКП(б), не так ли? – усмехнулся Крюков, и в глазах его мелькнули молнии. А я Великий злой Маг и чародей в прошлом, что в вашем сознании значит лишь одно: артист цирка, не так ли?

Петухов кивнул. Крюков несколько секунд молчал, глядя на взъерошенного крепыша-блондина с веснушками. "Странно, а у Маши веснушек нет", – промычал про себя Крюков. – И волосы у нее потемнее..."

– Берите перстень, он ваш, а мне в ответ нужна маленькая услуга: уговорите дочь сказать "да!" Дело в том, что сегодня ночью она снова полетит в Вечернюю страну и там ее спросят: "да" или "нет" относительно того, чтобы я стал жителем этой страны, так вот, пусть она смилостивится и скажет "да". Пусть снизойдет до моей просьбы. Это пустяк, я готов заплатить за него очень многим. Безусловно, те подарки, что я приготовил для нее, они не стоят этого краткого слова, но я ей пригожусь там, в ее Вечерней будущей стране, королевой которой она обязательно будет, я очень ей пригожусь!.. Всего этого я ей не имею права говорить, а вы можете, вот и надо ее убедить! Вы поняли меня? Я в долгу не останусь, поверьте. Великие Маги умеют быть благодарными!

И он исчез. Да-да, не ушел через дверь, а исчез, растворился в воздухе, оставив после себя легкий росчерк "АФК", перепуганного насмерть Петухова, который не знал, что ему делать: то ли верить, то ли нет, то ли звонить в милицию (правда, у него хватило ума, чтобы тотчас отбросить это предложение), то ли вообще считать, что никакого разговора с Крюковым не было, а все это мираж, фантазии... Но тяжелый перстень лежал на столе, и Петухов, схватив его, помчался к своему приятелю ювелиру, с которым учился когда-то в школе. Тот долго смотрел-вертел перстень в руках и наконец выдал:

– Блестящая подделка под западное средневековье!.. Больше ничего сказать не могу, так как надо проверить химический состав, только тогда можно будет сказать окончательно, подлинная вещь или нет. Просто я думаю, что в Копьевске такое не могло появиться...

– А если это настоящий перстень Людовика XV? – шепотом спросил Петухов.

– Ну а если это настоящий перстень Людовика, то тогда лучше сразу обратиться в уголовный розыск или ОБХСС, – усмехнулся ювелир.

– Думаешь отберут? – спросил Петухов.

– Конечно! – уверенно сказал приятель. – Еще и привлекут!..

– Понял! – Петухов вытер пот.

– Ну, если ты хочешь, давай я... – приятель потянулся к перстню.

– Нет! – твердо сказал Петухов, пряча перстень в карман. – Я его на дороге нашел! – тут же соврал он.

– А, ну тогда явно подделка! – вздохнул приятель. – Но все равно носить не советую, слишком бросается в глаза, вместе с пальцем блатники какие-нибудь снимут. Давай лучше мне, я тебе стольник дам за него по дружбе, а какому-нибудь грузину за сто пятьдесят толкну! Идет?

– Нет, – улыбнулся вдруг Петухов. – Тут рубин, это мой камень, а рубин-то настоящий, не так ли?!

– Да, рубин настоящий, это видно... – позеленел от зависти приятель. – Ну, смотри!.. Но носить не советую!..

Петухов вышел от ювелира и снова услышал голоса.

"Я так волнуюсь, – говорила теща. – Она завтра прилетит и что скажет? Чует мое сердце, что хлебнем мы с ним бед! Да мой зять в вас бы точно влюбился! – вдруг рассмеялась она. – Нет, он все-таки замечательный!..

– Да... – отозвалась Эльжбета, и сердце у Петухова вдруг провалилось, и он чуть не грохнулся посреди перекрестка без светофора.

Глава 17

О необычном консилиуме, о протекции Алика и его тревогах

В школе тоже происходили невероятности. Физичка созвала целый консилиум по обследованию великих электрических сил у Лаврова и Маши. Но сколько бы Лавров ни взмахивал рукой, никакого электрического поля не наблюдалось. Даже эбонитовая палочка не трещала искрами. Великие медицинские деятели снисходительно поулыбались, глядя на покрасневшую от стыда Блудову, и уже потянулись к выходу из класса, как вдруг физичка вскрикнула и, ткнув пальцем в Машу, попросила проверить ее.

– Не надо меня проверять! – поднявшись, сердито проговорила Маша. – У меня ничего нет!

И великие деятели радостно закивали, а одна стареющая дамочка с ярко накрашенными губами объяснила Блудовой, что электричество есть теперь у всех, и не надо делать из этого ложные сенсации.

Блудова была опозорена, а Лавров впервые взглянул на Машу с такой нежностью, что у нее защемило сердце.

– Ну ладно, – принимая нитроглицерин, яростно взмахнула рукой Блудова. – Петухова, иди отвечать!..

Ничего хорошего суровый тон приглашения не сулил, тем более что Маша со всеми своими происшествиями попросту забыла даже заглянуть в учебник, хотя знала, что балансирует в журнале между тройкой и двойкой – с физикой у нее давно были нелады.

Обалдуй Мыльников, обрадовавшись отсутствию у Петуховой электросил, быстренько привязал ее косу к соседнему столу, Маша дернулась, сморщилась от боли, замахнулась, чтобы влепить обалдую затрещину, и вдруг сноп искр рассыпался в воздухе, а Мыльников, с воплем отлетев к стене, грохнулся на пол без сознания.

От неожиданности все в классе онемели. У Блудовой даже стало подергиваться левое веко. Она, придерживая его рукой, подошла к Мыльникову и, узрев, что бедняга почти не дышит, начала делать ему искусственное дыхание. Кто-то сбегал за водой, и общими усилиями обалдуя возвратили к жизни.

– Тебе что, Обалдуй Обалдуич, мало вчерашнего?! – спросила Блудова.

– Она же сказала... – пролепетал Мыльников. – Она же сказала...

– А ты и поверил! – усмехнулась Блудова, строго взглянув на Машу. Шевелить мозгой тоже иногда полезно. А то последний ум вылетит! – сказала ока и вернулась к доске. Несколько секунд она молчала, глядя в окно, и класс сидел притихший, ожидая нечто вроде приговора. Маша бегло просматривала заданные для повтора темы, как вдруг физичка шумно вздохнула и сказала: "Пошли!"

Она силой притащила Машу в кабинет директора, где консилиум, смеясь, уже готов был разбежаться.

– Что, решили все же продемонстрировать свой опыт? – замычал в нос ветхий старичок, первый в Копьевске радиолюбитель.

– Что вам демонстрировать? Это чудовищной силы энергия, которая способна разнести всю школу по кирпичику! – придерживая пальцем веко, хрипло заговорила Блудова, и авторитетные мужи в костюмах и галстуках затрясли животами.

– Ну, школу трогать не надо! – прозвенел Михаил Михалыч Ботинкин. – А вот строители тут у нас теплушку свою оставили и сделали из нее склад, ходят, открывают, что-то берут, водочку распивают, я уж ругаться устал с РСУ, пообещал им сдать ее в утиль, вот ее, пожалуйста, разносите по досочке! А?! – И сам же первый громко захохотал. Он заливался минуты две, после чего уже захохотал весь консилиум, а ветхий радиолюбитель даже стал икать.

– Какие проблемы, где теплушка? – сурово спросила Блудова.

– Нет проблем! – Директор ткнул пальчиком в угол школьного двора, где действительно стоял вагончик с трубой.

– Окно можно открыть? – спросила Блудова.

– Можно, – все еще подхихикивая, кивнул директор. – А вы что, из окна ее... разнесете?! – не без смешков спросил он.

– Из окна, – деловито отозвалась Блудова.

Она распахнула окно, снова сморщилась, все еще придерживая пальцем веко, критически осмотрела вагончик, кивнула Маше. Та робко подошла к подоконнику, осмотрела вагончик.

– Сможешь?! – спросила Блудова. – Получишь четверку за год! пообещала она.

Маша кивнула.

– Ну что, можно его испепелить? – спросила Блудова.

– Можно, можно! – давясь смехом, кивнул Ботинкин.

– А вдруг там ценности? – встревожилась Блудова. – Кто будет отвечать?!

– Я, я отвечу! – заливаясь, замахал руками Михаил Михалыч.

– Все будут свидетелями, – все еще держа пальцем веко, сказала Блудова.

– Будем, будем, – устав ждать, заторопили авторитеты с животами.

– Давай, Маша! – вздохнула Блудова. – А вы чуть отойдите. Начинай!..

Маша сосредоточилась, мысленно подожгла вагончик и, взмахнув ладонью, выпрямила ее, указывая точно на домик. Несколько молний ударило в него, он вспыхнул с разных сторон, грохнул взрыв, видимо что-то взорвалось в самом вагончике, и столб пламени рванулся вверх.

– Уррра! – завопил 6 "Б", наблюдавший из окна коридора за экспериментом.

Директор и члены консилиума застыли, точно памятник бюрократизму. Они не верили своим глазам. Вагончик тем временем быстро догорал. В кабинет ворвался завхоз Востриков. У него тряслись губы.

– По-жа-а-р! – выпалил он. – Михал Михалыч, вы видите?! Преступление!..

– Это я разрешил, – погрустнев, выдавил Ботинкин. – Его же строители забыли, ходят, распивают, мне сами же докладывали!..

– Но там же, там же... наша олифа, которую я у них купил... прошептал Востриков. – Сто литров олифы, обои, краски...

– Интересно, – очнувшись, первым поправила очки дама из районо. Интересный трюк!.. Вы, значит, взмахнули рукой, а кто-то в это время поджег?! Ловко!.. Представьте нам и второго участника опыта!

Члены консилиума загудели. Директор побагровел.

– Так это трюк?! – прорычал он. – Вы будете отвечать за содеянное!

– Ловко! Ловко!.. – подхватили остальные.

– Это неправда! – попыталась обидеться Блудова, но ее уже никто не слушал. Ботинкин лихорадочно набирал номер 02, и Маше стало жаль физичку, да и потом она четверку за год обещала.

– Вы хотите, чтобы я еще продемонстрировала свои способности?! неожиданно проговорила Маша. – Она легко взмахнула рукой, и первый же скептик отлетел к стене.

– Маша! – попыталась остановить ее Блудова, но было уже поздно: дама из районо взлетела к люстре и, плюхнувшись на нее, закрутилась вместе с ней в воздухе.

– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул Востриков, но тотчас по взмаху Машиной руки вылетел в окно.

– Так, кто еще сомневается?! – спросила Маша.

Остальные молчали, со страхом глядя на нее, а радиолюбитель, ничего не понимая, продолжал икать, встряхивая слуховой аппарат, который почему-то не работал.

– Ну, знаете ли?! – возмущенно проговорил Ботинкин. – Ваши шуточки неуместны и оскорбительны!

– Ах, вы еще недовольны?! – Маша приподняла его на метр от пола и с помощью вытянутой руки держала в воздухе.

– Ну, с чем вы не согласны?! – подскочила к нему Блудова, сияя торжеством момента. – С чем?! Говорите, ну?!

– Я ссссссогласен! – просвистел он, и Маша опустила его на пол.

Из школы Маша возвращалась с Лавровым. Они, не торопясь, прошли по Тихому переулку и вышли на Ласьвинскую. Им было все равно куда идти.

– Ты сегодня ночью снова полетишь туда? – спросил Лавров.

Маша кивнула. Она слышала, как об этом говорила бабушка с Эльжбетой. Ее удивило то, что бабушка почему-то уговаривает отца влюбиться в Эльжбету, а Эльжбету влюбиться в него. Маша знала, что и он слышит эти разговоры, и не только слышит, но, кажется, готов полюбить эту неземную красавицу, которую в свое время Азриэль сделал пленницей своего замка. Так в сказке. Как же было на самом деле?.. Бабушка уверяет, что так оно все и было, Эльжбета же, наоборот, что на него взвалили понапраслину. А кто он тогда? Где истина?! Трудно разобраться в этой путанице...

– И тебе предстоит решить судьбу Азария Федоровича Крюкова, ведь он рвется туда. Что ты ответишь: да или нет?.. – снова спросил Алик.

– А ты что бы ответил? – спросила Маша.

– Я бы ответил: да.

– Почему?

– Любой человек должен иметь свой шанс, даже если он тебе не нравится...

– Крюков – злодей из злодеев, он стольких людей погубил!

– И что?! – вздохнул Лавров. – Это же было давно!

– Значит, простить?! У меня бабушка восемь лет отсидела в лагере ни за что! За то, что анекдот рассказала!.. Бабушка была талантливой актрисой, и если б не лагерь, она, может быть... – Маша не договорила.

– Получается: "топи утопающего!" – усмехнулся Лавров. – А если он одумался, если ему надоело быть злодеем, что теперь?! Негоден?.. На свалку?!

– Ты-то что за него хлопочешь? – обозлилась Маша.

– Просто хороший старичок. Я у него плаванием занимался...

– Он что, тебе в жилетку поплакался?! – съязвила Маша.

– Я о нем в той книге Будущего прочитал, – посерьезнев, ответил Алик. – Там описывается и его прошлая и настоящая жизнь. Даже Копьевск указан: "Последние годы Азарий Федорович Крюков жил в Копьевске..."

– Раз ты читал книгу Будущего, там же должно быть сказано, что с ним стало? – спросила Маша.

– Там и сказано, – ответил Алик. – Только я не имею права этого говорить...

– Почему?

– Потому что как только я скажу, ровно через девять дней я умру, погибну, исчезну, в общем, меня не станет!..

– Там тоже это сказано? – спросила Маша.

Алик кивнул.

– Тогда не говори, забудь обо всем! – сказала Маша.

– В том-то и дело – я не могу забыть, – грустно проговорил Алик. Вот и придется всю жизнь жить в напряге, как бы чего не вышло, а Крюков пообещал, что если он попадет в Вечернюю страну, то освободит меня от этого заклятия... И еще он сказал, что будет помогать нам... У него есть свои каналы...

– В обмен на мое "да", – добавила Маша.

Алик грустно покачал головой. Маша усмехнулась.

– Ловко!.. – она доела мороженое, выбросила бумажку, достала платок. – Значит, это он послал тебя со мной!

Алик кивнул.

– "...У него была гладкая, как бильярдный шар, голова, нос с горбинкой, глаза, горящие, точно уголь, рот сухой, тонкие губы, кожа с темно-коричневым отливом и глубокими морщинами. В первую секунду казалось, что страшнее и выдумать нельзя, но стоило чуть всмотреться в это лицо, как происходило нечто невероятное: оно вдруг становилось привлекательным, манило, притягивало к себе, а через пять минут уже восхищало своей тонкостью и изяществом..."

– Помнишь эти строки? – спросила Маша, сама вдруг вспомнив их целиком, словно заучила когда-то наизусть.

– Откуда это?..

– Из сказки "Замок с превращениями", читал?

– Нет.

– Хочешь почитать?

Алик пожал плечами.

– Пойдем! – решительно сказала Маша.

Глава 18

В которой рассказывается сказка "Замок с превращениями"

Петухов был дома, но на сей раз он действительно трудился в поте лица, переписывая для Сырцова положения из "Вайдурья-Онбо" и предвкушая продление больничного как минимум еще на неделю.

Маша провела Алика в свою комнату, сходила, поставила чайник, достала книгу и стала читать.

"Темной безлунной ночью заскрипели канаты подъемного моста, перекинувшегося через широкий ров, поднялась железная решетка, и одинокий всадник не спеша процокал по нему во двор старинного замка. Мост тотчас поднялся, с грохотом опустилась толстая решетка. Всадник слез с коня, а подоспевший слуга молча увел лошадь в конюшню, все делалось быстро и тихо. Не успел приезжий взойти на крыльцо, как дверь услужливо отворилась и неяркий свет от фонаря со свечой внутри выхватил на мгновение узкое лицо, длинный с горбинкой нос, и правый глаз, полыхнув черным пламенем, заставил слугу замереть и превратиться в соляной столб.

Прибывший в замок был его хозяином, бароном Азриэлем фон Креуксом. Слава о нем шла недобрая. Злые языки болтали, что тот, кто попадал в замок, уже не выходил оттуда никогда. Один из местных баронов – Генрих Оттенгейм, чья средняя дочь Марта неожиданно пропала в теплый сентябрьский день, выйдя из дома побродить по лесу, – даже попробовал штурмом одолеть крепостные стены, но был наголову разбит и сам ранен в этом бою. Приезжал в замок и герцог Грюнвальдский, чтобы самому разобраться в жалобах, и уехал успокоенный, объявив всем, что слухи, распространяемые о бароне Креуксе, ложны и не стоит таить предубеждений против честного и добропорядочного рыцаря.

На некоторое время Генрих Оттенгейм успокоился. Выдав замуж старшую дочь, Гретхен, барон остался с младшей, Эльжбетой, которую любил больше жизни. Слухи, один страшнее другого, о новых похищениях Азриэля фон Креукса продолжали, подобно февральским метелям, носиться по округе. К Генриху Оттенгейму приходили за помощью и утешением его вилланы, жалуясь на разбой слуг барона, которые, не зная жалости, рыскали, как стая цепных псов, выискивая и похищая красивых девушек и юношей. Оттенгейм, давший слово герцогу жить с Креуксом в мире, стиснув зубы, призывал давать отпор разбойникам, смело вступать с ними в схватку, а главное – захватить хоть одного живым. Но разбойники были неуязвимы, и Оттенгейм, взяв несколько вилланов, бывших свидетелями разбоя, сам отправился к барону Креуксу, чтобы решительно переговорить с ним на сей предмет. Уж как отговаривала его Эльжбета, как умоляла не ездить, не послушался ее отец. Надежно приказал он слугам запереть свой замок, зарядить всем ружья и никому, даже герцогу, не открывать ворота до его возвращения.

Уехал старый барон рано утром и к полудню уже стучался в ворота замка барона Креукса. Его впустили, пригласили сразу к столу, но отказался Генрих Оттенгейм от угощения, велел звать барона для переговоров.

Креукс вышел к Оттенгейму. Долго барон Генрих перечислял своему соседу все известные факты разбоя, выставил вилланов свидетелями, которые, присягнув святой деве Марии, клятвенно подтвердили слова барона Генриха Оттенгейма.

– Итак, – выслушав Оттенгейма и вилланов, заговорил Азриэль фон Креукс, обращаясь к свидетелям, – вы утверждаете, что сами видели слуг моих, занимавшихся таким разбоем?! – нахмурясь, спросил Азриэль.

– Сами видели, уважаемый барон Азриэль фон Креукс! Слуги ваши еще и похвалялись этим: мол, сколько не жалуйтесь своему дряхлому Оттенгейму, а лучше повинуйтесь Азриэлю фон Креуксу и досыта жить будете!.. – в один голос заявили вилланы.

– Так-так!.. – грозно проговорил Азриэль. – Всех слуг сюда! приказал он своему старому сенешалю Маркусу. – Всех до единого! А вы, господа, если кого увидите и опознаете, то укажите, я вмиг того мерзавца на сук вздерну!

Всех слуг собрали в большом зале дворца. Всех провели мимо вилланов и барона Генриха Оттенгейма, но никого не опознали вилланы.

– Все ли слуги здесь?! – грозно спросил барон Азриэль фон Креукс.

– Все до единого! – ответил Маркус.

Креукс выдержал паузу, взглянул на вилланов и Генриха Оттенгейма. Недоверчивыми были их лица и взгляды, не верили они барону, и Азриэль, помрачнев, проговорил:

– Я разрешаю вам обыскать каждый сантиметр моего дворца, и если вы убедитесь, что я обманул вас, – докажите мне это! – сурово воскликнул хозяин замка.

Согласился Генрих Оттенгейм на такое решение Креукса, приказал обыскать замок, хоть и знал, что не подобает так вести себя с бароном, но уж слишком зол и гневен он был. Почти три часа метр за метром обыскивали Оттенгейм и его вилланы замок Азриэля фон Креукса, но так ничего и не нашли. Обескураженный, пришел барон Генрих к Азриэлю фон Креуксу.

– Я не знаю, ч т о  со мной происходит, уважаемый мой сосед, барон Азризль фон Креукс, но я должен просить у вас прощение за такую настойчивость мою!.. Ввели меня в заблуждение вилланы мои и слухи, которых во множестве имеется в округе!.. – поклонясь, проговорил Генрих Оттенгейм. – Видимо, затмение на мой ум нашло!..

– Я не в обиде на вас, барон Генрих, – помолчав, ответил Креукс. Вижу я, что недруги мои именем моим столь великое зло творят, что отныне и сам все силы применю, чтобы злодеев этих сыскать и лично их пред ваши очи привести, барон Генрих!..

Оба барона обменялись клятвами в сем великом деле, Креукс пригласил Генриха и вилланов его отобедать в знак дружбы, на что Оттенгейм с благодарностью согласился.

Обед в честь барона Генриха Оттенгейма отличался таким великолепием, что, пожалуй, и сам герцог бы этому позавидовал. Жареные олень и кабан, приправленные горячим перцовым соусом, жареные павлины и лебеди, пироги с мясом и рыбой, зайцы и кролики, обжаренные на вертеле, приправленные перцем, мускатным орехом, гвоздикой и имбирем. Приправы и пряности возбуждали жажду, и слуги не успевали наполнять кувшины вином. А в конце обеда внесли огромный поднос с фруктами – гранатами, яблоками, финиками. Вошли музыканты и певцы, появились жонглеры, заиграла музыка, ворвались акробаты, один заходил на шаре, другой на руках. Двое подняли обруч, а третий впрыгивал в него, нашлись искусники подражать пению птиц и рычанию зверей.

Генрих Оттенгейм даже пожалел, что не взял с собой Эльжбету, вот бы порадовалась она этим зрелищам.

После обеда Азриэль фон Креукс пригласил гостей сразиться за шахматной доской, обещая через полчаса выступление заезжего аэда, певца исторических песен, но было уже поздно, и барон Генрих Оттенгейм, сердечно поблагодарив хозяина, заторопился домой. Тревожное предчувствие вдруг сжало его сердце, и всю дорогу он неистово нахлестывал коня.

Наконец показался замок. Еще издали он увидел свет в окне дочери и только тогда вздохнул облегченно. Сенешаль сообщил, что все в порядке, никто в ворота к ним не стучался, никто не заезжал, а Эльжбета еще не ужинала, сообщив, что подождет отца. Генрих Оттенгейм даже не стал входить в большую залу, где уже гремели кубками, накрывая стол для ужина, а сразу поднялся в комнату дочери. Он постучал, но ему никто не ответил. Барон толкнул дверь – она оказалась открытой, и он вошел в комнату дочери. Горела свеча, ноты и лютня лежали на столе, точно Эльжбету только что оторвали от музицирования.

Барон спустился вниз, в залу, подумав, что, узнав о его приезде, она спустилась к нему навстречу, и они разминулись, однако и там ее тоже не было. Генрих Оттенгейм забил тревогу, поднял на ноги всех слуг, велел обыскать весь замок, но тщетно: Эльжбета как сквозь землю провалилась..."

– Слушай, чем-то пахнет! – прервав чтение сказал Алик, взглянув на Машу.

– Ой, у меня же чайник на плите! – воскликнула она и бросилась на кухню.

Лавров посмотрел, сколько страниц осталось до конца, но сказка оказалась длинноватой. Он вздохнул, отложил книгу, вышел на кухню. Закопченный чайник уже стоял на полу, и Маша растерянно смотрела на него. Чайник потрескивал, от стенок отскакивала эмаль.

– Тебе влетит? – спросил он.

– Ну... – неопределенно промычала Маша.

– Слушай, а кто ее украл, Эльжбету? – спросил Алик.

На кухню, морща нос, вышел Петухов, увидел чайник.

– Прошляпили? – спросил он.

Маша кивнула. Петухов вздохнул, присел, стал рассматривать чайник.

– Ладно, маме скажу, что это я, хорошо? – Петухов подмигнул Маше. Конечно, крику будет много, но что с меня возьмешь?! Я на бюллетене! Вы сказку-то будете дочитывать? – спросил Петухов.

– А ты что, тоже слушаешь?! – удивилась Маша.

Он кивнул, взглянул на Машу, и она, усмехнувшись, отвела взгляд.

– Да она длинная вообще-то, – сказал Алик. – Лучше своими словами рассказать. Ты же читала? – спросил он у Маши.

– Я не помню подробностей, – ответила Маша. – И потом там не так много, если не читать песню аэда...

– Нет-нет, надо дочитать, я сам буду декламатором! – улыбнулся Петухов, и они пошли дочитывать.

– Только без песни аэда, – напомнил Алик.

И Петухов стал читать дальше.

"Эльжбета очнулась в небольшой комнате, очевидно, служившей спальней: кровать была застелена, рядом стоял кувшин для воды и тазик. На окнах решетки. Эльжбета подбежала к окну и поняла, что она находится в одной из башен незнакомого ей замка.

"Замок барона Креукса"... – догадалась она, но не успела Эльжбета подумать об этом, как вошел он сам. Эльжбета никогда его не видела раньше, ей только рассказывали, но даже если б ей и не рассказывали о нем, она все равно бы узнала его, ибо только таким мог быть человек, о котором ходило столько самых разных слухов. У него была гладкая, как бильярдный шар, голова, нос с горбинкой, глаза, горящие, точно уголь, рот сухой, тонкие губы, кожа с темно-коричневым отливом и глубокими морщинами. В первую секунду казалось, что страшнее и выдумать нельзя, но стоило чуть всмотреться в это лицо, как происходило нечто невероятное: оно вдруг становилось привлекательным, манило, притягивало к себе, а еще через минуту уже восхищало своей тонкостью и изяществом.

– Это вы похитили меня?! – прошептала Эльжбета.

– Да, – ответил Азриэль.

– Зачем? – на глаза у нее навернулись слезы.

– Потому что я люблю вас и всегда думал только о вас... – не задумываясь, ответил Азриэль. – И еще потому, что вас зовут Эльжбета. Для меня одно это имя звучит столь прекрасно, что я...

– Но Марта!.. – вскрикнула Эльжбета.

– Я не виноват, что ранее мои слуги вместо вас похитили ее, я готов и сейчас отпустить Марту обратно домой, но она сама не хочет!..

– Это ложь! – перебила его Эльжбета.

Азриэль фон Креукс загадочно улыбнулся, открыл дверь и крикнул: "Марта!" Послышались шаги, и в комнату, улыбаясь, вбежала русоволосая, веснушчатая Марта. Увидев Эльжбету, она кинулась ей на шею.

– Как я рада, что Азриэль выкрал тебя!.. Я уже ему все уши прожужжала, чтоб он тебя выкрал, а он все не решался, медлил, боялся!.. Теперь мы вместе!.. Здесь тебе страшно понравится! Здесь так чудесно, так хорошо, что сегодня я весь день дрожала, пока отец был в замке, все боялась, что меня найдут и вернут обратно!.. – взахлеб говорила она.

– Ты не хочешь домой, к отцу?! – испуганно выговорила Эльжбета.

– Нет, представь себе, не хочу! И если Азриэль все же отправит меня к отцу, я покончу с собой! Я понимаю, что кажусь тебе сумасшедшей, или ты думаешь, что Азриэль чем-нибудь подпоил меня?! Ничуть!.. Поначалу, когда меня похитили, я, конечно же, билась в истерике, но потом Азриэль сказал: "Хорошо!.. Даю неделю! Если через неделю тебе снова захочется домой, я тебя туда отправлю! Договорились?!" Я согласилась. Но теперь прошло уже полгода, а я по-прежнему не хочу домой! Здесь так весело, Эли, так чудесно, столько интересных людей, такие музыканты, поэты, жонглеры, мы так весело и прекрасно проводим время, что я все время вспоминала о тебе: "Ах, бедняжка, – думала я, – она снова сидит одна, смотрит в окно, вышивает или играет на лютне, но ведь так скучно в нашем старом замке, а здесь!.."

Марта в восторге закатила глаза и блаженно улыбнулась.

– Неужели ты ни разу не вспомнила за это время об отце или обо мне и тебе не захотелось нас увидеть?! – воскликнула Эльжбета.

– Нет, я же говорю, что то и дело вспоминала о тебе, и мне, конечно, хотелось увидеть нашего ворчливого отца, но едва я представляла, что лишусь всего этого, меня бросало в дрожь!..

Азриэль стоял в стороне, и лукавая улыбка играла на его тонких губах.

– Азриэль, разреши я ей все покажу?! – воскликнула Марта.

Азриэль кивнул, и Марта, схватив Эльжбету за руку, помчалась с ней в один из больших залов дворца, где располагался зимний сад с диковинными растениями в человеческий рост, с пестрыми бабочками, напоминающими птиц, и певчими птицами, похожими на павлинов. Здесь гуляли важные, грациозные кошки, газели и маленькие, величиной с собак, слоны. Все звери гуляли не сами по себе, а небольшими группами вместе с людьми, музыкантами, поэтами, философами, и все, шумно смеясь, спорили, жестикулировали, а время от времени звучала музыка или акробат показывал сложнейший трюк. Но самое удивительное заключалось в том, что и звери разговаривали. Чаще всего они говорили женскими голосами, реже слышались мужские. Марта представила Элю темно-коричневой ангорской кошке, которая не спеша подала ей лапу и вежливо осведомилась:

– Это и есть твоя сестра, Марта?

Марта кивнула, и ангорская кошка, промурлыкав нечто вроде "Очень приятно", представилась:

– Ираида, присоединяйтесь к нам, мы читаем стихи!..

Эльжбета с Мартой приблизились к небольшому кружку, в центре которого изящный страус с черной бабочкой на тонкой шее и в пенсне со шнурком, чуть покачиваясь, читал:

Они так быстро перешли на "ты",

Они так скоро стали неразлучны,

Что даже Смерть, любовью той измучась,

На свет вернула их из темноты.

Любовь не терпят. Против них войну

Ведут, злобясь, рассудок, мор и горе,

Но тщетно. Их любви не утихает море,

И лишь любовь Бог ставит им в вину...

Ангорская кошка Ираида смахнула кажущуюся слезинку и томно вздохнула, а Марта уже потащила Эльжбету к философам, а от них к художникам, и в каждом кружке велись необыкновенно интереснейшие беседы, и все было ново, неожиданно и ошеломляюще. Перед Эльжбетой вдруг распахнулся неведомый мир, словно она из темницы шагнула на свет, и он ослепил ее своими красками. И когда неслышно в конце дня к ней подошел Азриэль и спросил ее, интересно ли ей здесь, Эльжбета тотчас кивнула, и алый сок жгучего стыда залил ее щеки.

– Вы, конечно же, имеете право в любую секунду покинуть этот дом, я не удерживаю вас, – сказал он, чуть наклонив голову. – Хотите это сделать сейчас?..

Она задумалась и, сама того не желая, произнесла:

– Нет, не хочу!.. Можно, я погощу у вас немного?.. – добавила она, но со второй частью фразы Эльжбета уже согласилась полностью, и Азриэль, поклонившись, отошел в сторону..."