Текст книги "Застава на Якорном Поле"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Но ведь это… Ладно, про порванную майку ничего не докажешь, но здесь-то – след от якорька!

Ежики торопливо зашарил в кармане. Якорька не было. Не было якорька-малыша, выросшего под лопухом на холмистом заброшенном поле.

Но ведь раньше-то он был! Вот царапины от колючей лапки. И вишневый стеклянный шар – был. И Филипп, и Рэм, и Лис!.. Идите вы к черту с вашим индексом воображения!

Кантор смотрел пристально и шевелил пальцами сложенных на груди рук. Пальцы – пухлые, большие, но – ловкие. Прошлись по майке, по карманам…

Они встретились глазами. Кантор встал странно, левым плечом вперед. Словно против сильного ветра. Или против силового поля, когда он шел от калитки к дому.

«А все-таки, все-таки как он сумел пройти сквозь силовой барьер, который не может преодолеть никто?.. Кто вы, господин Кантор? И зачем вы мне врете?.. Или не только мне?»

Мальчик Ежики опустил глаза. Не от робости. От боязни, что Кантор догадается, о чем думает Матиуш. Надо быть хитрым. Матвей Юлиус Радомир ступил на тропу войны. Неизвестно с кем, с каким злом. Но это – зло. Это – война. И сдержанность нужна сейчас, как маскировочный комбинезон десантнику.

Ежики зевнул:

– Все-таки голова гудит. Лягу…

– Конечно, конечно…

– Значит, доктор считает, что все мне приснилось?

– Ну, Матиуш, посуди сам…

– Ладно…

– У меня к тебе просьба, мальчик. Не уходи несколько дней из лицея. Сам понимаешь…

– А форменный костюм? Он же в камере хранения.

– Пустяки, я скажу, утром принесут новый… Хотя, по-моему, он тебе и не нужен. Мне кажется, у тебя на лицейскую форму просто аллергия какая-то.

Ежики повел плечом: что, мол, поделаешь…

– Не понимаю, мальчик, почему ты до сих пор не полюбил наш лицей. К тебе здесь всей душой… Не понимаю…

– А я не понимаю, почему меня не пускают домой! Давно мог бы жить там с тетей Асой…

– Ты же знаешь: я искренне хлопочу…

«Ага, хлопочешь ты…»

– Кстати, Матиуш, завтра вам лучше не ходить на занятия. Почитайте, посмотрите кино, отдохните. Доктор зайдет.

– Ну да, целый день в комнате сидеть! Пойду в школу.

4. Хранители. Яшка

Утром Ежики увидел в шкафу новый форменный костюм – со всеми позументами и лампасами. Но сделал вид, что не заметил его. Назло лицейским нравам выбрал пеструю рубашку – с черными и белыми чертенятами на малиновой материи. Конечно, не следовало слишком дразнить Кантора и воспитателей, но и притворяться чересчур послушным не стоило – это ведь тоже подозрительно.

К тому же сегодня был «гуманитарный» день, лекции по истории и литературе читались не во внутренних классах, а в здании старой Классической гимназии, на них сходились ребята из разных школ и училищ, где не было никакой формы. И Ежики знал, что, отличаясь от лицеистов, он зато не будет выделяться из основной разноцветной толпы.

Гимназия стояла в трех кварталах от лицейского парка, на маленькой площади Наук с памятником Копернику. Серый камень, узкие окна, колонны, широкая лестница ведет к входу. Обычно перед занятиями на лестнице пестрым-пестро: и сидят, и скачут, и по-всякому играют… Но сейчас было еще рано. Ежики ушел из лицея задолго до начала лекций, на ходу ухватил в столовой стакан сока и кекс. Не хотелось никого встречать, ни с кем говорить. Вчерашнее помнилось четко, однако уже без тоскливой тревоги. Была у Ежики надежда. И ожидание. Что-то должно было случиться. Непонятно, что именно, однако – все к лучшему. Он теперь не надеялся на какое-то особенное чудо: утро приносит мыслям ясность и прогоняет сказки. И все-таки… Якорное поле есть. И те ребята есть. И значит, что-то еще будет … Грустно было, но дрожала в этой грусти капелька радости…

По краям гимназической лестницы на невысоких гранитных пьедесталах в давние времена были поставлены бронзовые скульптуры. Справа – задумчивая тетенька в широком и длинном, со складками, платье, в венке на волосах. Она сидела и чертила веткой у своих ног букву «А». Скульптура называлась «Знание». У складчатого подола приткнулись два голых пухлощеких пацаненка с приоткрытыми ртами: постигали азы премудрости. На тетеньку и ее учеников никто не обращал внимания.

Зато вторую скульптуру любили. Это была «Наука». Вздыбился бронзовый конь, а на него пытается вскочить гибкий мальчишка с длинным шарфом за плечами. Хочет оседлать и покорить Науку. Вцепился в гриву, закинул ногу, а другая нога свесилась. Она совсем не высоко. И голая пятка мальчика блестит свежей бронзой. Сильно стерта. Потому что многие школьники, когда бегут на уроки, подскакивают и щекочут пятку. Считается, что, если пощекочешь мальчишку, он поможет тебе не нахватать плохих отметок…

Ежики никогда не подпрыгивал и не тянулся к бронзовой пятке. Потому что не хотел верить приметам, в которые верили другие лицеисты. Но мальчик на коне ему нравился. Иногда казалось даже, что он чуть-чуть похож на Ярика. И Ежики взглядывал на маленького наездника с симпатией. Взглянул и сейчас…

А внизу, у гранитного постамента, Ежики увидел другого мальчика – настоящего. В белой блузе с красным откидным воротником. Небольшого – лет восьми-девяти. Он сидел на ступенях, раскинув ноги в разлапистых сандалиях с длинной, выше щиколоток, оплеткой. Сандалии были помидорного цвета. «Гусенок лапчатый», – с неожиданной ласковостью усмехнулся Ежики. И вспомнил опять Филиппа. Хотя нисколько, вот ни капельки не были похожи Филипп и Гусенок. Этот – светло-русый, веселый. Что-то насвистывал и жонглировал темными мохнатыми шариками.

На миг они встретились глазами. Ежики смущенно мигнул, прошел вверх. Хотелось оглянуться и почему-то неловко было. И вдруг он услышал сзади:

– Ежики…

Замер. Обернулся рывком:

– Что?!

Мальчик стоял ниже на пять ступенек. Улыбался. Держал на ладонях два крупных колючих каштана.

– Правда, как ежики? Все ладони мне истыкали.

Ежики молчал, по нему волной прошли досада и облегчение. А у мальчишки в глазах за веселостью мелькнуло беспокойство.

Тогда, чтобы не обидеть, не испугать Гусенка, Ежики шагнул ниже, тронул шипы каштанов.

– Ага… Где нарвал такие?

– Да на бульваре! – Он махнул назад волосами. – Сами нападали, полным-полно…

И замолчали оба. Вдруг потупились.

Чтобы не молчать долго, Ежики спросил:

– А чего ты тут… сидишь один-то?

– А так… сижу… – Гусенок переступил помидорными лапами. Посмотрел на бронзового наездника. – Прыгал, прыгал, чтоб до пятки его достать. Не достал… – И глянул вопросительно.

– Ну, давай, – усмехнулся Ежики.

Мальчишка задрал подол широкой, как платьице, блузы, в карман мятых шортиков безжалостно запихал каштаны, растопырил локти, чуть присел.

– Я сам прыгну, ты только подтолкни.

Ежики метнул его, пружинистого, легкого, над головой. Взлетел красный воротник, волосы. Мальчик мазнул пальцем по блестящей бронзе. Приземлился на корточки, вскочил.

– Теперь хорошо… Спасибо тебе. – И вдруг сморщился, засопел. Снова вздернул блузу. – Царапается там…

– Конечно, дикобразы такие, – сказал Ежики. – Вытащи ты их…

Но Гусенок вытащил не каштаны. Из другого кармашка вынул, положил на ладонь черный якорек.

…Тот самый?

По крайней мере, в точности такой же.

Рука у Ежики сама дернулась к якорьку. И так же дернулась – назад – ладонь мальчика. Сжались пальцы. Ежики смущенно и сердито опустил руку. Гусенок виновато улыбнулся, разжал кулак.

Ежики сказал насупленно:

– Не бойся.

– Я и не боюсь… Смотри, если хочешь.

Ежики тронул пальцем колючую лапку.

– Ты где его взял?

– Вчера нашел в парке, – охотно признался Гусенок.

Сердце у Ежики – бух, бух, бух…

– В каком парке?

– В нашем, лицейском…

«Спокойно, Ежики, спокойно… Кантор тогда стоял у окна, рукой махнул. Выбросил?.. Подожди, надо по порядку. И не надо пугать маленького…»

– Разве ты в лицее учишься? Я тебя не видел.

– Я недавно… А тебя я видел, в столовой…

– А почему ты без формы?

– Ты вот тоже без формы, – с хитринкой заметил мальчик.

– Я ее терпеть не могу.

– А я… не знаю. Может, я тоже… Но пока мне ее просто не дали.

– А якорек… Ты нашел недалеко от угла, где спальное крыло?

– Да… Я играл там. Знаешь, где старый пень от дуба?

– Постой… Темно ведь было! Так поздно играл?

Гусенок слегка смешался:

– Ага… Ты не говори никому. Я там с фонариком бродил. Посветил под ноги, а он лежит в траве.

– Из моего окна вылетел, – не сдержался, вздохнул Ежики.

У мальчика лицо стало огорченным и озабоченным. Набухла нижняя губа, сошлись маленькие светлые брови.

– Не веришь? Я им вчера тоже исцарапался. Вот, смотри… И в кармане от него дырки… – Ежики вывернул подкладку. – Видишь…

– Тогда бери, – печально сказал Гусенок. – Раз он твой…

Ежики протянул было пальцы. Не взял. Зачем? Главное, что якорек есть!

«Есть, есть, есть!» – радостными толчками отдалось в нем. А у кого якорек хранится – неважно. Важно, что Ежики про себя знает: он был вчера на Якорном поле! В самом деле был!

И хороший этот пацаненок в помидорных сандалиях пускай тоже радуется.

Ежики весело сказал известную считалку-поговорку:

 
Кто гребет —
Того и лодка,
Кто нашел —
Того находка, —
 

и добавил: – Оставь себе.

Гусенок серьезно возразил:

– Находка – это если не знаешь, кто потерял. А я ведь знаю.

– Ну… тогда я его тебе дарю.

Мальчик мигнул, заулыбался.

– Да? Тогда ладно… спасибо. Это будет у меня «йхоло»…

«Йхоло», или просто «холо» – это маленький талисман, амулет для хорошей жизни, для защиты от всего плохого…

– А я тебе тоже… – Гусенок с натугой вытащил из кармана каштаны, потом еще что-то совсем небольшое. Спрятал в кулаке. – Это не в обмен, а тоже… подарок. На…

В ладонь Ежики легла монетка. Он глянул и… не то чтобы вздрогнул, но нервным холодком царапнуло спину.

«Та самая?.. Та, кажется, была сильнее потерта. Но как похожа!»

В какую бы пору ни жил человек – в каменном веке, в средневековье или в эпоху космических полетов, он все равно верит в приметы. Ну, пускай не каждый, но многие верят. Даже капитаны межпланетных десантных лодок и крейсеров. А чего уж говорить о мальчишках… И Ежики порой горько размышлял: уж не наказала ли его судьба за трусость? За то, что отдал тогда монетку этим психам из Садового бункера.

«Но ведь она же не была йхоло! Я только думал сделать ее талисманом, но еще не успел!»

…Этот маленький странный клад они с Яриком нашли, когда лазили в подземный ход под остатками Квадратной башни у Земляного вала. Перебирались там через низкую полуразваленную стенку, Ярик зацепил камень, тот скатился, стукнул Ежики по ноге. Ежики ойкнул, сел на корточки и в метнувшемся луче фонарика увидел монетки. Они кучкой лежали в похожем на блюдце углублении ракушечной плиты, под нависшим каменным блоком.

Кто их здесь положил? В древности или недавно? Чьи монеты, каких народов и времен?

Оказалось, что очень разных. Были – прошлого века, а были – черные, неровные, с полустертыми фигурками кентавров и львов, наверно, тысячелетней давности. Все небольшие, с ноготь взрослого мужчины.

Ежики и Ярик честно разделили находку в отряде Морских орлят. Себе оставили только по одной монетке. Правда, взяли самые красивые. Разыграли их между собой. Ярику досталась денежка с двухмачтовым корабликом. На кораблике – раздутые пузырями паруса и длинные флаги. Ежики выиграл другую – с курносым и лохматым профилем – явно мальчишечьим. Конечно, ему больше хотелось кораблик, но жребий есть жребий. Да и мальчишка на монетке был ничего, славный такой…

Вокруг мальчишечьего портрета (и вокруг кораблика тоже) тянулись латинские полустертые буковки непонятной надписи. А на другой стороне обеих денежек – никакой надписи, только число 10 и под ним отчеканен колосок с крошечными зернами и усиками…

Через день после экспедиции (получив дома нахлобучку и прощение) показал Ежики монетку маме.

– Ма-а, ты как думаешь, это кто?

–«Лехтен… стаарн», – с трудом прочитала мама. – Кажется, город такой, очень старый. А мальчик… Возможно, это связано с легендами о Хранителях…

– О ком? О святых? – Ежики глянул хитровато. – Которых ты поминаешь?

Мама нередко говорила: «Святые Хранители, это что за ребенок!.. Великие Хранители, я опаздываю на работу!..»

Мама растрепала Ежики волосы и сказала, что научилась этим словам у его отца. Виктор Юлиус Радомир много знал о Хранителях. Это были люди, которые в разные времена героически защищали свои народы, свои города, а то и просто попавшего в беду человека. И случалось, отдавали за это жизни… Потом таких людей объявляли святыми и даже строили в их честь храмы. К сожалению, мама не знала подробностей. Историей религий она не интересовалась и просто историей тоже. И видимо, это к лучшему. По крайней мере, она не приходила домой с землей в волосах и драной одежде…

Ежики засопел: было нечестно поворачиваться к старой теме, когда уже все позади. Мама спохватилась, сделала все шуткой, потом взяла монетку на ладонь.

– Славный мальчик… Ты его береги.

Ежики не сберег монетку. До сих пор горько и стыдно вспоминать.

…Когда самодельный бумеранг не вернулся к его ногам и улетел в заросли дрока, Ежики бросился на поиски. Охая и чертыхаясь, продрался он сквозь джунгли и оказался на квадратной, мощенной ракушечными плитками площадке.

Здесь он увидел тех.

Компания из пяти мальчишек сидела кружком, и старший держал бумеранг.

Ежики вырвался из кустов со скоростью, с разгона, и не сразу смог остановиться. Подлетел прямо к сидящим. Все уставились на него. А старший заулыбался – с нехорошим таким, с ненастоящим добродушием:

– Здрасте. Это что за исцарапанное чудо? – У него было длинное, в мелких прыщиках лицо, щетинистая короткая стрижка и мокрые красные губы.

Ежики обомлел. Он был не простачок, знал, что всякие бывают компании. И взрослые, и ребячьи. Не раз объясняли учителя и дикторы детских передач, что «в них объединяются те, кто не хочет нормально жить в обществе прогресса и благоденствия». Одни просто хулиганят от безделья, другие что-то «глотают» или «курят травку», а есть и такие, кто ограбить может. Мало того, ходили среди ребят слухи и о злодеях, которые поймают мальчишку или девчонку и мучают ради своего удовольствия… В прежние времена таких шаек было полным-полно, а сейчас, конечно, Охрана порядка прижала их крепко. И все-таки…

До сих пор Ежики везло, в злые лапы ни разу в жизни он не попадал. Но теперь, увидев компанию, сразу вспомнил все разговоры и слухи.

Было уже не до бумеранга, назад бы без оглядки. Но ослабели ноги, да и все равно поймают в чаще.

А те смотрели с ухмылками. Разные были ребята – и такие, как Ежики, и старше. И лица разные, но чем-то похожие. Выражением. И словно одинаково припудренные серой пыльцой. Старшему было лет пятнадцать – волоски уже над мокрой растянувшейся губой.

Лучась улыбками и прыщиками, предводитель встал:

– Охотишься, значит… А ну-ка, подойди, мой хороший…

Ежики сделал два слабеньких шага. Все равно не убежать.

– Не… я не охочусь. Я просто так бросал. – Голос каким-то противно тоненьким сделался.

Предводитель сказал:

– Охотишься, охотишься… Все охотятся в этой жизни друг за другом. И получается – сперва ты охотник, потом ты же добыча. Судьба – индейка, жизнь – копейка… Копейки есть?

– Не…

– Если есть, отдай сам. А то проверим и… Жижа, что бывает тем, кто говорит неправду?

Тощенький большеухий Жижа сидел по-турецки. Он поднял печальное треугольное личико, сказал пискляво:

– Больно бывает… ой как больно, прямо даже нестерпимо.

Ежики испугался не боли. Испугался бессилия, зловещей неизвестности, чужих грязных пальцев, которые вцепятся в него.

– Ребята, я… у меня только вот… – Он суетливо зашарил в кармане. – Но на нее ведь ничего не купишь, она старая…

– Ну-ка, ну-ка… – Монетка перешла к предводителю. – Глядите, детки.

Мальчишки вскочили, застукались лбами над добычей.

– Фи, – сказал писклявый Жижа. – С голого петушка – ни пера, ни гребешка. Тын, давайте его лучше почешем.

– Дурень, – отозвался предводитель Тын. – Это ан-тик-ва-ри-ат…

«Что же я наделал!» – ахнул наконец Ежики. Чуть не заплакал:

– Ребята, отдайте… Ну пожалуйста! Это же йхоло!

По всем законам отбирать йхоло было нельзя. Но этим оказалось наплевать на честные правила ребячьего мира. Толстый сопящий мальчишка оглянулся на Ежики.

– Нам-то что? Хоть йхоло, хоть… дуля с колом, – сказал он. Даже похлеще сказал.

Но Тын оказался хитрее.

– Йхоло? А поклясться двумя кольцами можешь?

Ничего особенного не было в такой клятве. Надо сцепить правый и левый мизинцы, потом дернуть, разорвать и сказать, глядя прямо в глаза тому, с кем говоришь:

 
Если лопнут два кольца,
Буду гадом без лица.
 

Просто, зато железно. Редко кто мог под такой клятвой схитрить. Это уж если совсем никакой совести и стыда перед собой нет.

Ежики пробормотал:

– Кто по пустякам такие клятвы дает…

– Йхоло разве пустяк? А?

Поймал его Тын! И смотрел, ухмыляясь.

Монетка не была еще йхоло. Чтобы вещь стала таким талисманом, надо ее поносить с собой, привыкнуть. А потом подержать в кулаке над пламенем настоящей свечки – до тех пор, пока терпит рука. Вот тогда – йхоло… А Ежики еще не успел. Он и забормотал про это – умоляюще, с плаксивой ноткой. И безнадежно…

– А обманывать нехорошо, – ласково перебил Тын. – Жижа, что бывает тем, кто обманывает?

– Ой, что бывает!.. – с готовностью запищал Жижа. – Ой, даже совсем ужасно…

Двое ухватили Ежики за локти, один – за плечи и уперся коленом ему в поясницу. А мерзкий Жижа присел, стиснул ему клейкими ладонями щиколотки. Ежики понял, что пришел в жизни миг отчаянной битвы. Насмерть! Он рванулся с такой яростной силой, что все четверо отлетели кто в кусты, кто на камни. Отскочил и Тын. Округлив рот мокрой буквой «О».

Враги полежали, отдохнули и, пригибаясь, начали подбираться. Отчаяние гудело в Ежики…

– Сто-оп, – вдруг сказал Тын. – Мальчик-то не прост…

Ежики метнулся, схватил с камней бумеранг.

– Храбрых мы уважаем, – задумчиво сказал Тын.

Ежики выдохнул:

– Отдавайте монету…

– Ну уж, так сразу… Ты ее сам отдал. Теперь за монету выкуп.

– Какой?

– А такой… Да не маши загогулиной-то. Если надо будет, все равно скрутим и причешем. Лучше слушай. Три дня будешь приносить нам дань. Подарки. Потом отдадим твою деньгу… Идет?

Куда деваться-то? Ярость и сила уже оставили Ежики. Он понуро кивнул.

– Колечками пусть поклянется, – предложил один из мальчишек. Тын возразил:

– А на шишаґ. Если хочет монету, придет без клятвы.

…Три дня подряд платил Ежики дань «садовым троликам» – так называла себя компания Тына («тролик» – это помесь подземного тролля и дикого австралийского кролика, так объяснил Тын). В сводчатом подземелье, под фундаментом срытой усадьбы, у троликов было убежище – они называли его бункером. Ежики, маясь от стыда, носил в бункер то банку натуральных засахаренных вишен, то коробку с большими орехами, где в некоторых не ядрышки, а мелкие игрушки-сюрпризы, то магнитный диск с фильмом-серией про Маугли. Носил, конечно, тайком от мамы, и потому было тошно вдвойне. И никому ничего не говорил.

Можно было признаться во всем Ярику, можно было поднять на ноги Морских орлят. Уж отряду-то шайка троликов была вполне по силам. Но пришлось бы рассказать ребятам, как позорно, без боя отдал монетку. При мысли об этом лицо и уши обдавало горячим паром.

Тролики встречали Ежики добродушно. Говорили спасибо. Усаживали с собой. Угощали сваренным на старой микроволновой печке густым, как смола, чаем. Рассказывали истории, от которых было тошно, будто босыми ногами вляпался в какую-то мерзость. Один раз дали даже глотнуть дыма из старинного черного мундштука с набалдашником – трубка мира, мол. Он закашлялся, поплыло в глазах.

– Хватит! – приказал Тын. – Мальчик нежный, мужские забавы не для него…

Ежики все терпел. Ради монетки. Потому что вернуть ее было для него теперь самым важным делом на свете. Казалось, что тогда искупит он свою трусость, а мальчика – того, чей портрет на денежке, – вызволит из постыдного плена.

И на третий день, уже притерпевшись к компании и осмелев, Ежики потребовал:

– Все! Давайте монету!

Тролики захихикали.

– У вас хоть какая-то совесть есть? – опять чуть не заплакал Ежики.

– Есть, есть, – успокоил Тын. – Только все надо по правилам. Сперва ты должен пройти испытание и вступить в наше общество.

– Не буду я вступать! Мы не договаривались!

– Как хочешь. А испытание все равно пройти обязан. Тебе же на пользу. Научишься аутотренингу иттов.

– Чего?

– Не «чего», а «кого». Иттов… Было такое племя на древнем Марсе. Суровые воины. Им ни жара, ни холод, ни боль не страшны, они как камень. Могли неделями на раскаленных вулканических камнях лежать или, наоборот, на льду, врага поджидать. И не дрогнут, не шелохнутся, будто по правде каменные. Скажут себе: «Я ничего не чувствую, я итт, я неподвижен». И как мертвые…

Тын все врал. Никаких иттов на Марсе никогда не было. Там, правда, найдены остатки длинных стен и строений, но ученые не знают, кто и когда их построил… Странно даже, что Тын говорил так серьезно, будто и сам верил.

– Не хочу я, – сказал Ежики, – никаких иттов…

– Не хочешь – гуляй.

– Сами обещали, а теперь…

– А мы с трусами честных дел не имеем. Труса надуть – себя порадовать!

– Я не трус, я просто не хочу! Вы опять обманете!

Тын сцепил мизинцы:

– Кто сломает два кольца, будет гадом без лица!.. Выдержишь испытание иттов – отдадим деньгу!

В общем, велели ему снять майку. Положили спиной на широкую, как ствол дуба, железную трубу – она проходила по краю подвала. Какая-то подземная фабрика сливала по ней в дальние отстойники свои отходы. Труба иногда была тепловатой, а иногда горячей. Сейчас – нормально, терпеть можно сколько хочешь.

– Ну, и что дальше?

– Подожди…

Привязали его за ноги, за живот, за плечи толстой веревкой. Рядом, на каменный выступ стены, поставили песочные часы.

– Вот! Если выдержишь, пока весь песок не пересыплется, получишь монету и звание итта-оруженосца. Заорешь раньше – сам виноват.

Колбочки часов были с мелкий апельсин. Ежики прикинул, что песка в часах – минут на десять. Ладно, плевать. Металл вовсе не обжигает, приятно даже…

Тын куда-то ушел. Четверо сели в дальнем углу играть в шери-раш на орехи, которые принес вчера Ежики. Играли без шума, ругались шепотом. Стало слышно даже, как шуршит струйка в часах…

А может, в самом деле были на свете марсианские воины-итты? Наверно, на конях, в бронзовых панцирях и шлемах. Лица коричнево-красные, как марсианский песок… Конские копыта мягко ступают по песку. На нем – длинные тени: маленькое солнце в лиловом небе висит низко над дюнами…

Стало припекать. Горячие мухи побежали по лопаткам, по икрам. Ладно, ничего… Лучше не смотреть на часы, смотреть вверх и представлять холодное марсианское небо. А мимо проезжают всадники, поглядывают на лежащего мальчишку… А кусачие мухи – вовсе не горячие. Это, наоборот, уколы холода от песка, заледеневшего на вечной мерзлоте… А всадники едут, едут мимо мальчишки, который, наверно, и не настоящий вовсе, а вырезан из гранита древними мастерами…

– А-а!! Вы что, психи!! – Это ворвался в бункер Тын. Полоснул ножом по веревкам. Рванул Ежики с трубы. Орал и замахивался на троликов, которые с испуга роняли выигранные орехи. – Сволочи! Оставить нельзя одних!.. Он же совсем изжарился!

Ежики недоуменно глянул на часы. Песок пересыпался. Видимо, давно. Болел надавленный железом затылок. Но больше ничего не болело. Мальчишки щупали, оглаживали его спину и ноги.

– Никаких же следов нету, Тын…

Ежики дернулся, чтобы не лапали, коснулся ногой трубы. Ахнул, отскочил. Тронул ладонью. Труба была как раскаленная электропечь.

Он обвел глазами растерянных троликов. Резко сказал:

– Монету!

– Отдай, – велел Тын Жиже. Тот замигал.

– Ну! – грозно произнес Тын. – Я обещал, что без обмана.

– Нету же ее… – Жижа осип с перепугу. – Я… ее…

– Что-о? – Тын взял писклявика за свитер на груди. – Убью, киса…

Жижа тихонько заревел:

– Я думал, он все равно не выдержит… Я ее вчера на излучатель поменял для фотонного самострела… а-а…

– Вот и доверяй таким, – скорбно сказал Тын. – Что я теперь объясню Консулу?.. У, рожа… Гудзик и Лапочка, веревку! И… пшигу.

Услышав про неизвестную Ежики и, видимо, страшную «пшигу», Жижа заорал благим матом:

– Я все отдам! Не надо!! А-а! Я ему Яшку отдам!

И стало тихо.

– Чего-чего? – не поверил Тын.

– Я… Яшку…

– Откуда он у тебя?

– Выиграл у Канючки… На той неделе…

– И молчал, м-морда…

Ежики не верил ушам. Яшка – это было главное богатство среди ребячьих ценностей. По крайней мере, в границах Полуострова. Дороже всяких игрушек и многосерийных дисков. О нем ходили легенды. По слухам, он попадал то к одному, то к другому счастливчику: то как выигрыш в споре, то в обмен на какие-то сокровища… Ни сам Ежики, ни его друзья никогда Яшку не видели. И не надеялись увидеть… И вдруг – у этого писклявого тролика…

– Покажи! – велел Тын. – Да… Черт возьми, это он, хоть кольцами, хоть чем поклянусь… Везет же всяким недоумкам.

– Не надо отдавать, – сказал толстый Куча.

– Дурак! Консул обещал: если обманем, головы снимет. Ну что, берешь Яшку? Монету все равно не вернуть. Бери… И больше у нас носа не кажи. На…

Холодный, синевато-прозрачный, размером с огрызок толстого карандаша кристалл впечатался в ладонь Ежики.

Про Яшку рассказывали всякое. Говорили даже, что он – пришелец с какой-то звездной системы, где кристаллическая жизнь. Мол, скорее всего, летели эти жители в экспедицию к другим звездам, корабль взорвался, а Яшку занесло на Землю. От взрыва Яшка «сдвинулся в уме» и многое забыл. А может, он был просто пацаненок среди взрослых кристаллов-космонавтов и поэтому толком ничего объяснить не может. Как малыш, потерявшийся в центральном супермаркете…

Более рассудительные люди высказывали догадку, что Яшка – осколок кристаллической памяти со станции-спутника «Око». Эту станцию с искусственным мозгом Всемирный институт прогнозов запустил на дальнюю орбиту семь лет назад, чтобы вести наблюдения за всей жизнью планеты и давать предсказания во всех областях человеческой жизни. В общем, был это эксперимент большущего масштаба, и ученые возлагали на всевидящее «Око» массу надежд. Но станция, выйдя на орбиту, рванула белым пламенем и разлетелась на мелкие осколки…

Взрослые, однако, утверждали, что память «Ока» была не кристаллическая, а из биомассы искусственных нейронов. Ну да взрослые всегда спорят с ребятами, а потом выясняется, что все напутали…

Несмотря на кашу в голове (если представить, что у Яшки была голова), знал он ужасно много. Примерно как целая Академия наук. Обладатель Яшки мог не заботиться о школьных письменных заданиях: маленький кристалл выдавал на принтер сочинения по любому вопросу, причем ловко подделывал стиль ученика. Он мог рассказывать сказки и всякие истории о людях из неведомых стран, делал расчеты для электронных моделей, показывал удивительные фильмы, о которых никто раньше и слыхом не слыхивал. Или просто болтал и пел песенки. Но все это – если Яшка был в ударе. В хорошем настроении. А случалось и так, что он показывал на экране большую стереоскопическую фигу и выдавал стихотворную дразнилку, да такую ехидную, что хотелось расшибить дисплей и самого Яшку (но его поди расшиби, он как алмаз).

Бывало (и нередко), что Яшка просто нес околесицу – как справочный робот, у которого перепутались волноводы…

…Это все, конечно, Ежики знал, как и всякий мальчишка Полуострова. Сжал он холодный кристалл во взмокшей от волнения ладони и кинулся из бункера домой. Схватил там свой школьный «Собеседник», свинтил заднюю крышку (что, разумеется, не разрешалось), выдернул блок расшифровки программ, разогнул контакты и вставил между ними Яшку.

Экран мигнул. На нем появился большой знак вопроса – в виде червяка с кукольной головкой: глазки, уши и капризный рот.

– Ну, чего надо? – отозвался Яшка голосом невыспавшегося дошкольника.

– Я… не знаю… Здравствуй, – выдохнул Ежики.

– Чего-чего? – тоненько удивился Яшка.

– Здравствуй, – опять сказал Ежики и почему-то застеснялся.

– Это ты со мной здороваешься? – подозрительно спросил Яшка.

– Ну… да. А что?

– Тогда хорошо, – совсем по-мальчишечьи вздохнул Яшка. Знак вопроса исчез, побежали цветные волны. – Я думал, дразниться будешь.

– Я? Зачем?

– Не знаю… Все дразнятся. По крайней мере, сперва, когда знакомятся.

– Не, я не буду…

Они оба замолчали. На целую минуту. Потом Яшка спросил:

– Тебе что? Сочинение?

– Нет… У нас ведь каникулы.

– Тогда кино?

– Нет. Я просто так. Поговорить…

– Правда? Тогда говори.

– Яшка… Ты кто?

Цветные полосы метнулись, на экране расплылась черная амеба. Яшкин голосок обиженно задребезжал:

– А говорил, не будешь дразниться!

– Да я же… Чего я такого сказал-то?

– Я тыщ-щ-щу раз объяснял: не помню я, кто я такой! Чтоб не приставали! А ты опять!

– Но я же не знал! Я с тобой первый раз!.. Яшка… ну, извини.

Махнуло розовым светом, затем почему-то появились на экране желтые одуванчики, по одному шла божья коровка.

– Ладно… Я же правда не знаю, кто я… У меня на этом месте скол…

– Что?

– Ну, ты же видел! С одного конца я острый, а с другого обломанный. Это я откололся от корня… Там, за этим обломом, осталось такое… ну, не помню… Тебя как зовут?

– М-м… Матвей Юлиус Радомир.

– Покороче-то можно?

– М-м… можно… Ежики.

– Ежики… Ты почему молчишь?

– Не знаю…

– Нет, по-че-му?

– А что говорить?.. Мне тебя жалко. Что ты откололся, – признался Ежики.

Божья коровка улетела, одуванчики стремительно отцвели, опушились, потом на них дунуло, семена унеслись. Только один парашютик повис посреди экрана. Увеличился. Превратился в силуэт человечка. Смешно почесал ножку о ножку. Яшка сказал со снисходительным вздохом:

– Ты ничего парнишка. Я у такого давно не был…

– Можно я тебя с Яриком познакомлю? – неловко спросил Ежики.

– А он хороший? Как ты?

– Да в сто раз лучше! – искренне сказал Ежики.

Но с Яриком он Яшку не познакомил. Не мог решиться. Надо было тогда рассказать Ярику про все. И как струсил, отдал монетку. И как таскал «садовым троликам» постыдную дань… Конечно, потом он выдержал испытание иттов и тролики его даже зауважали. Но ведь монетку он все равно не вернул…

«Это же пустяк, – уговаривал себя Ежики. – Она ведь не была еще йхоло. Зато – Яшка!.. Он же гораздо лучше этой денежки. И я выручил его от тех, кто его дразнил… А Ярику можно просто сказать, что выменял Яшку на монетку. Это почти правда…»

«Почти…»

Ежики знал, что соврать Ярику он не сможет, а сказать правду… надо собраться с духом. Он бы, конечно, сказал… Но скоро случилось то, что поломало жизнь. И стало не до Яшки. Лишь через три месяца Ежики побывал дома, забрал кое-какие вещи. Тогда и Яшку нашел в кармане старой капитанки.

Ночью, сделав шалаш из одеяла, Ежики устроился в нем с дисплеем.

– Яшка…

Экран ответил темной глубиной.

– Яш… – испуганно повторил Ежики.