Текст книги "Синий краб"

Автор книги: Владислав Крапивин

О критическом отношении автора к этому своему творению говорит тот факт, что вскоре он использовал фрагменты данной поэмы в других стихах, отдав предпочтение перед Жюль Верном Стивенсону (что, впрочем, соответствует биографическим данным автора).

Путь до звезды

 
В детстве будила нас странная мечта.
Ветер солёный к нам в гости прилетал.
Запахи моря приносил муссон.
С морем познакомил нас бродяга Стивенсон.
 
 
Быстро проходили дни за днями,
Мы свою мечту несли везде.
Шли мы через жизнь, скрипя зубами,
К незнакомой утренней звезде.
 
 
Но до звезды той дорога далека -
Птицы разбивались об решётки маяка:
Птицы, летевшие на далёкий свет,
Вдруг узнавали, что дороги нет.
 
 
Но опять среди ночей бессонных
В криках чаек, гибнущих в волне,
Пробивалась песенка муссона
О далёкой облачной стране.
 
 
А до страны той дорога далека -
Птицы разбивались о решётку маяка:
Птицы, летевшие на далёкий свет,
Вдруг понимали, что дороги нет.
 
 
Но когда дышать нам было нечем,
Повторял солёный ветер вновь:
В мире есть три самых главных вещи -
Это море, дружба и любовь.
 

***

 
Не желая славы и награды,
Глядя на покой и на беду,
Шли они искать не Эльдорадо,
А свою далёкую звезду.
 
 
Но до звезды той дорога далека…
 

1958 г.

Глухарь

 
Весенней порой предрассветною,
Когда сосны ещё клонит ко сну,
Глухарь поёт свою песню заветную,
Непонятную песнь про весну.
Он поёт, позабыв, что под соснами
Паутина охотничьих троп,
Что опасность приносится вёснами…
 
 
Он не слышал, как щёлкнул курок.
 
 
Просто небо качнулось и треснуло,
На куски разлетелось всё,
Рассыпая в долины окрестные
Голубые осколки озёр.
Эхо гулкой лесной дорогою
Убежав, гуляло полдня.
(Лось повёл головою безрогой
И ушёл в еловый молодняк).
 
 
Дробь ударила снизу и сбоку.
Закружилось вдруг колесом
Серо-синее небо глубокое,
Рассыпаясь средь чёрных лесов.
 
 
Попытался взлететь.
Ну где там…
(А раньше было совсем легко).
По ступеням качавшихся веток
Падал чёрным мохнатым клубком,
Падал, падал. Падал. Долго…
(В горле кровь – как неслышный крик).
 
 
Вот и всё.
А за дальними ёлками
Продолжали петь глухари.
 

1958 г.

Голуби

1.

 
Лёгкие самолётики,
Голуби бумажные,
Лёгкие, стремительные,
Белые-белые…
Десятилетние
Лётчики отважные
В школьном дворе.
Что они делают?
 
 
Петля Нестерова.
Значит, «мёртвая»?
– Третья попытка?
– Уже четвёртая!
– Это ничего.
Я научусь.
Крылья подправлю
И как закручусь!
 
 
Нам ли бояться
Высоты и риска?..
 

2.

 
Нам семнадцать,
Мы планеристы.
 
 
Без парашюта
Летим налегке…
– А вдруг пойдёшь
В крутое пике?..
– Я не пойду…
Я возьмусь, сожмусь…
Выше облака поднимусь.
 
 
Но никто не хотел
Стать пилотом.
Каждый бредил
Свободным полётом.
Чтобы мог
Лететь без мотора он.
Птицей парить —
Разве это не здорово?
 
 
Где вы теперь?
Куда писать?
Пишем раз в год,
Узнав адреса…
 

3.

 
Почему же вспомнилось
То, что было давно?
Голубок бумажный
Влетел в окно.
На белом крыле
Красный росчерк.
– Голубь, ты чей?
Чьих вестей разносчик?
 
 
Красная тройка
На белом крыле.
– Маленький лётчик,
Сколько тебе лет?
Почему тройка
На крыле узком?
Мечтал, наверно,
На контрольной по русскому.
Ведь из тетрадки
Вырван лист.
(Ну-ка, голубь мой,
Поднялись!!!)
 
 
Милый мальчишка!
Ты уже сказал впервые
Гордую фразу:
«Мы сами».
Тебе уже закат плескал
Алыми парусами.
 
 
Вот она, жизнь!
Спешит.
Ветки в ветре качаются…
Детство взрослых смешит
И всё равно
Не кончается.
 

1958 г.

Ветры с моря

I

 
О, расскажи, расскажи мне про море,
Ветер из южных широт!
Пусть я узнаю, как с волнами спорит
Лёгкий, как чайка, швертбот,
Пусть я почувствую запах солёный,
Горечь воды на губах,
Пусть я увижу в дали опалённой
Старый маяк на часах.
Море! Мне снится всё реже и реже
Синий тревожный огонь.
Смутная тайна твоих побережий
Ближе и ближе…
 

II

1.

 
Где шумят сухие степи
Солнцем выжженных предгорий,
Рос мальчишка восьмилетний
И мечтал увидеть море.
 
 
Море, море голубое,
Крики чаек, брызги пены,
Грохот буйного прибоя,
Скал обрывистые стены!
 
 
Никогда ведь он не видел
Твоих светлых побережий,
В жизни никогда не слышал
Троса якорного скрежет,
 
 
Не слыхал, как пели мачты,
Как волна о борт плескала,
В изумрудную прозрачность
Детских рук не опускал он.
 
 
Только снилось, как фрегаты
Уводили рулевые
Сквозь янтарные закаты
На рассветы штормовые.
 

2.

 
Раз он вышел из посёлка
И вскарабкался на скалы…
Из травы, сухой и колкой,
Солнце золотом плескало.
 
 
Нынче было всё иначе,
И откуда – неизвестно -
Вдруг коснулись скал горячих
Струи влажного норд-веста.
 
 
Мальчик круто обернулся,
Встал лицом к морскому ветру,
Оступился, покачнулся
Над обрывом в тридцать метров…
 

3.

 
Пусть тебе теперь приснятся
Моря солнечные воды,
Пусть тебя не потревожит
Голос знойной непогоды.
 
 
Звёзды светят низко-низко,
Море плещет близко-близко.
Протрубили, как горнисты,
Ветры возле обелиска.
 

III

 
Была война, шёл сорок третий…
В тылу, в сибирском городишке
Подрос веснушчатый мальчишка;
Отца он знал лишь на портрете…
 
 
Зимою как-то мальчик начал
Искать бумагу для растопки,
Нашёл в шкафу книжонок стопку
И стал листать их наудачу…
 
 
И в буйной радости полёта
Струя солёного норд-веста
Сквозь ставни книжных переплётов
Ворвалась в раненое детство.
 
 
Ворвалось яростно, без спроса,
На крыльях принесла с собою
Мятежный окрик альбатроса
И грохот пенного прибоя.
 
 
И вслед за ней – со струнным звоном,
Страницы книжные мешая,
Рвались пассаты и муссоны -
Ветра всех стран и полушарий…
 
 
Он за столом заснул,
на книжку
Склонившись головою сонной,
И снился в эту ночь мальчишке
Зелёный остров Стивенсона.
 

1959 г.

Париж

 
На заре – силуэты соборов,
Чёрный гребень готических крыш.
Над рекой ртутно-белою – город.
Этот город – Париж.
 
 
Зажигая на стёклах рубины,
Догорает багровый закат.
Тихо тают дымки карабинов
Над грядой баррикад.
 

1959 г.

Как свидетельствует тетрадь, в которой найдены эти стихи, написано это в промежутках между лекциями по советской печати, военной журналистике и экономике сельского хозяйства. А точнее – прямо на оных…

Воспоминания о Севастополе

 
Синий снег на краю дорог,
Жёлтый свет в деревянных домах.
Одинокий тополь, бедняга, продрог.
Каблуками скрипит зима.
 
 
В жёлтых окнах —
клоповый уют;
Там от сытости
клонит ко сну.
Радиолы,
хрипя, поют
надоевшую «Тишину».
 
 
Ветер,
злясь,
не выжмет слезу.
Можно боль кусками сглотать.
Только чёрных пластинок зуд
Никак не унять.
Тоска.
 
 
Где-то в тысячемильной дали
Зарождается тёплый циклон.
И качнув корабли,
Он летит
от горячих от солнца
херсонесских колонн.
Прилетает и рвёт
С чёрной крыши
Железный лист.
 
 
Он как будто приносит
Белый свет херсонесских колонн,
Синий мир, где вдалеке видны
Старые маяки.
И о жёлтый камень
дробится стекло —
Голубое стекло волны.
 
 
Севастополь,
Солнце моё
В тишине летящих минут…
Здесь никто-никто не поёт
Надоевшую «Тишину».
 

***

 
На карнизах съёжились голуби,
Зимний мрак беспощадно холоден.
Ничего, товарищ, уже рассвет.
Самолёт улетает в полдень…
 

1960 г.33
  Это крик души о Севастополе, который я увидел впервые в 1960 году. Отчаянно хотелось снова туда из свердловской стылости и рутинных университетских забот. А «Тишина» – это модная тогда песенка.


[Закрыть]

Часть вторая
Стихи 60-х – 90-х годов

***

 
…Юность не сразу уходит во мглу,
Юность не хочет уйти.
Есть и товарищи в каждом углу -
Спутники в дальнем пути.
 
 
Если вдруг сердце тоскою сожмёт,
Если почуешь беду,
Вспомни, что море тебя ещё ждёт,
Вспомни, что спутники ждут…
 

1961 г.

На листке с наброском незаконченного рассказа. Эти стихи – отголосок ностальгии по недавно закончившейся студенческой жизни. «Товарищи в каждом углу» – это, видимо, выпускники журфака во всех углах страны.

Тень Каравеллы

 
Иногда память детства приходит ко мне
Среди северных гор и лесов…
Голубая звезда в незамёрзшем окне
И летящая тень парусов…
Снова ночь опустила на старый причал
Непроглядную темень свою.
Над рулонами карт оплывает свеча,
Тайна смотрится в окна кают.
 
 
Эту тайну другим не понять.
Эту память у нас не отнять.
И когда перед дальним путем
Сердце, дрогнув, забьётся несмело,
Перед тем, как идти,
Я зову, чтоб в пути
Догнала меня
Тень Каравеллы…
 
 
Мой товарищ, когда онемеет рука,
Вспомни вновь, что и ты рулевой
И водил наш корабль сквозь янтарный закат
На свинцовый рассвет штормовой.
Путь бывает тяжёл, но никак не поймёшь,
У костра, засыпая к утру:
То ли волны шумят,
то ли сосны гудят,
То ли мачты скрипят на ветру…
 
 
Да и как это можно узнать,
Если видишь в пути то и дело,
Как скользит по дорожным камням
Здесь и там
Быстрокрылая
Тень Каравеллы.
 

1961 г.

Эти стихи были написаны в первом вахтенном журнале отряда (отряд БВР, бригантина «Бандерилья»). Опубликованы в книге «Чем крепче ветер».

***

 
Что вы рано проснулись, горнисты?
Если нет ни беды, ни тревог?
Утро ходит травою росистой
По обочинам дальних дорог.
 
 
Если нет над лесами тумана,
Значит, мы поднялись не напрасно.
Значит, солнце взойдёт очень рано,
Значит, день будет длинный и ясный.
 

***

 
Если солнце встаёт очень рано,
Значит, день будет длинный и ясный.
Ты послушай – стучат барабаны,
А они не проснутся напрасно.
 

1962 г.

Последнее четверостишие – вариант, который потом вошёл в повесть «Валькины друзья и паруса».

***

 
Мы большую лодку выстроим,
Флаг поднимем утром рано,
Поплывём рекою быстрою
Прямо к океану.
 
 
Надо быть очень упорными,
Чтобы плыть только вперёд.
Нас встречает море штормами,
Штормами всех широт.
 
 
В тучи превратились тучки,
Ветер налетает шквалом,
Рвутся из ладоней ручки
Скользкого штурвала.
 
 
Надо быть очень упорными,
Чтоб не скрутить поворот.
Закипает море штормами,
Штормами всех широт.
 
 
Чертят небо злые молнии,
Такелаж провис от влаги.
Мы должны нести над волнами
Наши паруса и флаги.
 
 
Надо быть очень упорными,
Чтобы плыть только вперёд.
Море закипает штормами,
Штормами всех широт.
 

1962 г.

Отрывок из этой песенки был написан ещё в 1961 году для рассказа «Четыреста шагов» (так и не напечатанном, ещё ученическом).

Кстати: не было ещё отряда "Каравелла" и яхт, а что-то в песенке было уже угадано. Ведь и правда пришлось потом быть в переделках. Правда, не на море, а на озёрах, но…

Пятая симфония

 
Это начинается где-то в феврале,
Ветер поднимается и растёт к утру.
Ты не спишь и видишь вдруг в серой полумгле
За окном качание пароходных труб.
И плывут, как призраки, белые суда.
И горнисты дальние с тишиною спорят:
Ветер с утра – значит пора
«В путь,
в путь,
в путь,
в путь.
В путь нас зовут дороги дальнего моря».
 
 
Эта песня древняя ветра в парусах,
Это песня давняя тех, кто неспокоен.
Ты не спишь и слышишь вдруг детства голоса.
И рассвет прорезался синей полосою,
И плывут навстречу нам птицы-корабли,
Веселей горнисты с тишиною спорят:
«В синей дали
солнце горит.
В путь,
в путь,
в путь,
в путь.
В путь нас зовут дороги дальнего моря».
 

1965 г.

Песня написана на одну из мелодий Пятой симфонии Чайковского. Одно время горнисты «Каравеллы» (были когда-то в отряде горнисты, а не барабанщики) использовали эту музыкальную фразу («Ветер с утра – значит, пора. В путь…») как сигнал сбора.

Колыбельная

 
Ночь бросает звёзды на пески,
Поднятые сохнут якоря.
Спи, пока не гаснут маяки…
Спи, пока спокойно спит земля…
 
 
Спят большие птицы средь лиан,
Спят моржи в домах из синих льдин,
Солнце спать ушло за океан,
Только ты не спишь…
Не спишь один…
 
 
Светят в море,
Светят огоньки,
Утихает сонная волна…
Спи, пока не гаснут маяки.
Спи…
И пусть не дрогнет тишина.
 

1965 г.

Из повести «Оруженосец Кашка».

(В книге напечатана не полностью).

***

 
Звонко бьют подковы, блещут шпоры,
Искры от копыт летят в бурьян.
Едет записаться в мушкетёры
Молодой гасконец д'Артаньян.
 
 
Конь мой очень верный и надёжный,
Дальняя дорога не страшна.
Если шпага очень долго в ножнах,
Станет слишком ржавою она.
 
 
Хорошо придумал эту книгу
Автор по фамилии Дюма.
Хорошо кино снимает «ФИГА» 44
  Отрядная киностудия «Фильмы интересные, героические, артистические».


[Закрыть]
От него любой сойдёт с ума.
 
 
Сверху на дорогу звёзды брызжут,
И глядит с улыбкой месяц вниз.
Скоро, скоро буду я в Париже —
Там Атос, Портос и Арамис.
 

1966 г.

Из отрядного кинофильма «Три мушкетёра». Написано для озвучивания первого варианта фильма.

Песенка маленького короля

 
Что за жизнь у короля!
То нельзя и это.
Держат взрослые меня
В рамках этикета.
 
 
Поглядишь или шагнёшь
Вправо или влево -
Лупит веером меня
Тётя королева.
 
 
А проклятый кардинал
(Гвоздь ему в печёнку)
Рядит в бантики меня,
Словно я девчонка.
 
 
Мяч футбольный отобрал
И унёс в кладовку…
Я, наверно, объявлю
Скоро голодовку.
 
 
Каши манной – ни глотка,
Чаю – ни стакана,
Даже мультики смотреть
Вечером не стану…
 
 
Только им, наверно, всем
Наплевать на это,
Видно вздумал кардинал
Сжить меня со света.
 
 
Если вырасту большой,
Укреплюсь на троне,
Вот пускай меня тогда
Кто-нибудь затронет!
 
 
Кардиналу дам пинок
Да такой хороший,
Чтоб с разбега потерял
Юбку и калоши!
 

Середина 60-х гг.

Из отрядного кинофильма «Три мушкетёра». Написано для озвучивания первого варианта фильма.

***

 
В очень давнем семнадцатом веке,
Удивляя отвагою свет,
Жил в Париже в лохмотья одетый
Сен-Меран – мушкетёр и поэт.
 
 
Несмотря на пустые карманы
Этот парень был страшный богач:
Был клинок на боку Сен-Мерана,
Как лекарство от всех неудач.
 
 
И однажды случилось такое,
Что похоже на книжки Дюма:
Повстречаться с поэтом толпою
У гвардейцев хватило ума.
 
 
– Перед вами двенадцать гвардейцев,
Не боящихся крови и ран!
Всё равно вам здесь некуда деться!
Сдайте шпагу, месье Сен-Меран!
 

 
Он сказал:
– Бог храни ваши души.
У меня к вам есть маленький счёт.
Шестерым я сейчас срежу уши,
А оставшимся что-то ещё.
А потом вы увидите сами,
Как я вмиг к удивлению всех
Поменяю обрезки местами.
То-то будет веселье и смех!
 
 
…Ой, не спите, друзья-кардиналы,
Ведь причин для спокойствия нет:
Ходит-бродит по ближним кварталам
Сен-Меран – мушкетёр и поэт.
 

Примерно 1966 г.

Песня о журнале «Пионер»

 
Шумят поезда, как за лесом гроза,
Берёзы под окнами дремлют…
О дальних дорогах ты нам рассказал,
И снятся далекие земли.
А ты снова будишь меня поутру,
Рукой почтальона стучишь ты,
И радуюсь я, что пришёл ко мне друг —
Такой же, как я, мальчишка.
 
 
Сейчас ты расскажешь про верных друзей,
Про твёрдость дорог каменистых,
Про то, как навстречу ветрам и грозе
Зовут озорные горнисты.
Мы знаем, что эти горнисты не врут —
Походов нам хватит с излишком,
Мы верим тебе, потому что ты – друг,
И тоже, как мы, мальчишка.
 
 
Мы знаем, что были другие года,
И боль их исчезнет не скоро.
Погиб пулемётчик Аркадий Гайдар,
На фронт уходили юнкоры.
Но ты не сгорел на горячем ветру,
Шагал сквозь гранатные вспышки,
И знали ребята, что есть у них друг —
Бессмертный боец-мальчишка.
 
 
Окончится детство, года пробегут,
Но дружбу с тобой сбережём мы,
Как ленинцы первых дружин берегут
Свой галстук, в походах прожжённый.
Прищурившись, смотрит на солнечный круг
Весёлый мой младший братишка:
Сегодня узнал он, что есть у нас друг —
Такой же, как мы, мальчишка.
 

1967 г.

Стихотворение писалось по заказу журнала «Пионер», как песня читателей этого журнала, вместе с юнкорами отряда «Каравелла».

***

 
А мы уходим. Нам не до земли,
Где в переулках свет подслеповатый.
Любимых наших в рабство увели,
Хотя они ни в чём не виноваты.
 
 
Окончен срок береговых работ,
Встаёт рассвет у края волнолома.
Спешит от борта к берегу вельбот,
Увозит тех, кто остаётся дома.
 
 
Сейчас тяжёлый развернется рей,
Рванётся марсель трепетно и люто,
И разнесут орудья батарей
Тугой удар прощального салюта.
 
 
Мы не ответим, порох сохраня,
Пускай лежит он, твёрдый и зернистый,
До той поры, когда сигнал огня
Нам протрубят тревожные горнисты.
 
 
А мы уходим. Нам не до земли…
 

1967 г.

Часть стихотворения вошла в очерк «Тень Каравеллы», 1963 г., но наброски сделаны гораздо

раньше.

***

 
Пускай нам понемногу лет,
Но кто сказал, что права нет,
Что нету сил, чтоб с боя брать вершины!
Кто так сказал – тот поспешил,
Он это зря за нас решил.
Он это так решил, а мы не так решили.
 
 
Когда нас прижимал циклон,
Мы шли сквозь дождь на горный склон,
Шагали, не боясь ветров поющих,
Мы шли, не тратя слов пустых,
Шли, прорубаясь сквозь кусты,
Мы шли, не зная в той дороге отстающих.
 
 
Работа наша – не парад.
С гвоздя срывая аппарат,
Не раз ты проклинал сигнал тревоги.
Но есть сигнал – забудь про сон.
Заданье в срок – таков закон,
Такое правило юнкоровской дороги.
 
 
Опять в дорогу нам пора,
И впереди встаёт гора,
Встаёт гора – как будто цель всего похода.
На пик взошёл, и пред тобой
Лежит мир бело-голубой,
Большой и бело-голубой, как флаг отхода.
 

1968 г.

Писалось стихотворение как слова юнкоровского марша.

Песня о каравеллах

 
В южных морях, и у севера дальнего,
И у ревущих широт
Ходят эсминцы, скользят в море лайнеры,
Бродит рыбацкий народ.
 
 
Ветром их клонит, волнами высокими
Им заливает огни,
Трудно им в море,
но всё-таки, всё-таки
Легче, чем в прежние дни.
 
 
Вспомним о тех, кого злыми поверьями
Дома сдержать не смогли,
Кто начертил нам гусиными перьями
Первые карты Земли.
 
 
В чем-то, друзья, с ними мы одинаковы,
Так же не смотрим назад.
Так же, как марсели, рвутся спинакеры,
Если приходит гроза.
 
 
Пойте, друзья, про выносливость паруса,
Пойте про тех, кто был смел,
Кто сквозь века прочертил в море ярости
Огненный след каравелл.
 

1968 г.

Завещание

 
Мне жить надоело с недавних времён,
Всё жалобы, склоки, раздоры…
Я знаю, что хватит в отряде знамён,
Чтоб в гробе укрыть командора.
 
 
Тяжёлые копья держа навесу,
Роняя слезу непрестанно,
Как Гамлета, скорбно меня понесут
Четыре моих капитана.
 
 
А дальше – отдав мне прощальный салют,
Хлебнувши на траурном пире,
Врагов моих в тёплых постелях найдут
И сделают им харакири.
 
 
И правильно сделают – так им и надо:
Какие дела, такова и награда.
 

1968 г.

Стихотворение написано по поводу происков местной «общественности» против «Каравеллы».

 
Всадники
Я у книжки не помню названия.
Книжка – вихрь из атак и погонь.
Я читал, как сбруей позванивал
Потерявший всадника конь.
 
 
Конь ушёл. А мальчишку взяли.
Был коротким у белых допрос.
Руки тонким ремнём связали,
Повели на крутой откос.
И поставили там над кручей.
Серебристы, но не легки
Выползали из ножен тягучие
Их отточенные клинки.
 
 
Становился я злым и упорным.
Злой прищур не сходил с лица.
Я отбрасывал книжку в сторону.
Я хотел другого конца.
Как травинка в заснеженном садике,
Как росточек сквозь синие льды,
Пробивалась надежда на всадников,
На спасителей от беды.
 
 
Мы тогда не очень умело
Разбирались в героях книг.
Были красные. Были белые.
Были наши, и были враги.
Наши – это любому знакомо.
Наш – он тот, кто всегда готов
К другу мчаться стрелой на помощь
В дробном грохоте конских подков.
 
 
Что ж! Они не обманут доверия.
Видел я в мальчишеском сне,
Как ковбои в выжженной прерии,
Торопясь, седлали коней.
И, играя литыми кольтами,
Подгоняя мустангов лихих,
Развивали арканы кольцами
Мексиканские пастухи.
 
 
Расцветали шрапнельные гроздья,
Мчались всадники в пыльный зной,
И будёновки с синими звёздами
Колыхались серой волной.
 
 
Мушкетёры, Спартак, Айвенго
И чапаевцы в бурках седых
Вылетали одной шеренгой
На песчаный крутой обрыв.
 
 
И мальчишка вставал опять,
Саблю брал и шёл воевать…
 
 
…Но в ответ на твою беду
Эти всадники не придут.
Нынче места нет чудесам.
Хочешь чуда – будь всадником сам.
 
 
Чтоб на помощь друзьям кидаться,
Чтобы подлость узлами вязать,
Чтобы в руки врагам не даться,
Чтобы сыну потом сказать:
"Помнишь песню о зимнем садике?
О травинке среди зимы?
Жили-были на свете всадники,
Жили-были на свете мы.
 
 
Вся земля гудела под нами.
Были ночи, как копья, отточены.
Били кони копытом в камень -
Искры сыпались по обочинам.
Знали кони лихую выучку,
Не успеет смолкнуть труба,
Как мы мчались уже на выручку
К тем, кто звал нас,
Где шла борьба.
 
 
Мальчик, думаешь, нет тех дней?
Или, думаешь, нет коней?
Время есть!
И лошади есть!
Да и порох не вышел весь!"
 

1969 г.

Маленькие барабанщики

 
Как бы крепко ни спали мы,
Нам подниматься первыми —
Лишь только рассвет забрезжит
В серой весенней дали…
Это неправда, что маленьких
Смерть настигает реже:
Ведь пулемёты режут
Часто у самой земли.
 
 
Есть про нас песни разные —
Сложенные с любовью,
Есть грустные и бодрящие,
Звонкие, как труба,
Только нигде не сказано,
Как это всё-таки больно —
Пулю глотнув горячую,
Падать на барабан.
 
 
Сколько легло нас, мальчики,
В травах и узких улицах —
Маленьких барабанщиков,
Рыцарей ярых атак!
Но не могли мы кланяться,
Жмуриться и сутулиться,
Падали… А товарищи
Шли, отбивая такт…
 
 
Флаги рассвета алые
Над городами полощутся…
Снова сегодня встали мы
Раньше всех поутру.
Вновь
барабаны взяли мы.
Снова
выходим на площади —
Туда, где отряды сходятся
В марше серебряных труб.
 
 
Может быть всё исполнится:
Травы не вытопчет конница,
И от ударов пушечных
Больше земля не сгорит.
Но про тревогу помни ты,
Помни про нашу бессонницу,
Когда барабан игрушечный
Сыну решишь подарить…
 

***

 
Это слова прощания,
Это песня привета
Тем, кто шагал с нами рядом,
От ветра не пряча взгляд.
Горьким горнов молчанием
Будет слава пропета
Всем сгоревшим отрядам —
Маленьким кораблям.
 

1970 г.

Варианты песни в книге «Мальчик со шпагой» и в книге «Чем крепче ветер», но только здесь она в полном и «первозданном» виде».

***

 
Если в безветрии парус повис,
А это тебя не трогает,
И если ты равнодушен и тих
Перед дальней дорогою,
И если ты перед шквалом дрожишь,
Кто за это в ответе?
Ты сам!
Ты не понял,
что жить
Тем лучше,
чем крепче ветер!
 

1970 г.

Стихотворение написано для отрядной книги «Чем крепче ветер…»

Сент-Экзюпери

 
Улетали лётчики искать врага.
Затянуло к вечеру
туманом берега.
Кто-то не вернулся, кого-то не нашли…
Не поставишь на море ни крестов, ни плит.
 
 
Желтая пустыня – глухие пески.
Тихий ветер к вечеру
плачет от тоски.
Ночью в чёрном небе звёздный перезвон.
Тихо звёзды катятся на песчаный склон.
 
 
Если плакать хочется – уснуть нелегко.
Мальчик в одиночестве
бродит средь песков:
Может, сказка сбудется, может, сводка
врёт,
Может, снова спустится взрослый самолёт.
 
 
И пойдут, как прежде – рука в руке —
Лётчик и мальчишка
к голубой реке.
И одно тревожит их: к звёздам путь далёк,
Не сломал бы ветер там тонкий стебелёк.
 
 
(А из синей чащи, где тени сплелись,
Смотрит одичавший
рыжий старый лис.)
 

1971 г.

***

 
Есть истина в понятии одном.
Она – весомей многих аксиом.
Необратимость времени – она,
Спокойствия и мудрости полна.
 
 
Пускай судьбою горькой обречён
Ты жить во тьме и ночи много лет,
Смотри – ты строчки краткие прочёл,
И на мгновенье ближе стал рассвет.
 
 
Всего на миг, на краткий шаг в ночи.
Но не горюй, и он в цепи звено…
О нём подумай, тихо помолчи.
Мгновенью возвратиться не дано.
 
 
В любой судьбе – пускай хоть камни с
гор,
Пускай хоть ветер лупит по лицу,
Верны мы или не верны себе —
Мы всё равно всегда идём к концу.
 
 
Но не к тому, который отнесён
В разряд унылых и печальных дат.
К тому, когда ты скажешь:
– Вот и всё… —
И станут памятью прошедшие года.
 

Около 1972 г.

***

 
Заросшая узкоколейка —
Путь из волшебной страны;
Тополя листики клейкие,
Запах поздней весны.
Светкин пушистый локон
У твоего лица…
Свет из знакомых окон,
Мамин голос с крыльца…
 
 
Дождики босоногие…
Мяч футбольный в пыли…
 
 
Это было у многих.
А многие сберегли?
 

1972 г.

***

 
Я видел сон: как будто, падая в траву,
Рву плоский браунинг из заднего кармана,
А впереди, средь клочьев мокрого тумана,
Идут враги – все те, кто враг и наяву.
 
 
Я навожу на них тупой короткий ствол,
И пистолет с отдачей прыгает в ладони…
О если б знали вы, какое торжество -
Стрелять и видеть, как срезает мой огонь их!
 
 
Они, крича, бегут сквозь реденький лесок,
А я стреляю вслед и чувствую отдачу…
Потом жалею об одном: что это сон.
И от того, что в сны не верю,
чуть не плачу.
 

1972 г.

О трубачах

 
Всё спит в тропической ночи,
Лишь звёзды полыхают свечками.
В постелях охают курортники,
Лелея боль сгоревших спин…
 
 
А нам бы снились трубачи —
Сердитые и остроплечие —
Да вот никак они не снятся:
Всё дело в том, что мы не спим.
 
 
На внешнем рейде дремлют танкеры —
И здешние, и иностранные,
И в кубрик сны приходят странные:
Про марсианские моря…
 
 
А нам бы снились трубачи —
Все маленькие и упрямые,
Спокойно-дерзкие, те самые,
Что вдруг в ночи заговорят —
 
 
О том, как стоптанный асфальт
Взорвётся яростными травами,
И ляжет на плечо мальчишечье
Ладонь зелёного листа,
 
 
Когда трубы звенящий альт
Расскажет всем, как были правы мы,
И в наступившем вдруг затишье
Всё встанет на свои места.
 

1972 г.

***

 
Это было сначала сном
Это было сначала сном
Про забытую всеми тропу:
Словно кто-то повёл рукой —
И чуть видный зажёгся свет.
Будто в диком лесной краю
Есть заросший рельсовый путь…
Это было потом тоской,
О дороге, которой нет.
 
 
В середине глухой зимы,
Когда всюду колючий лёд,
Когда песня про летний лес —
Словно память о волшебстве,
Это было сначала сном,
Это было потом тоской,
А потом в февральскую ночь
Раскачал тополя зюйд-вест.
 
 
И за плотной грядою туч —
Светлым зайчиком среди тьмы
Переливчато и легко
Прокатился первый сигнал.
Это было сначала сном,
Это было потом тоской,
А потом проснулся горнист —
Сам проснулся и нас позвал.
 
 
Может быть, отстану в пути,
Но потом догоню опять.
Бьют фонарики сквозь листву,
А в палатках дыханье ребят…
Это было сначала сном,
Это было потом тоской,
А потом прозвучал сигнал,
Чтобы знал я, где встретить себя.
 

1972 г.

Остров Сокровищ

 
Да здравствует остров сокровищ —
За то, что к нему дорога
Лежит сквозь пенное море,
Сквозь радости и преграды!
Да здравствуют дикие джунгли,
И радуга в брызгах прибоя,
И крик попугая в чаще!
Но нам не нужны пиастры…
 
 
Пиастры, пиастры, пиастры!
А что с ними делать в море?
Не купишь на них ни ветер,
Ни чистые горизонты,
Ни белых стремительных чаек,
Тебя провожающих в поиск,
Ни звонкое золото солнца,
Что блещет в струе за кормою.
 
 
Пиастры, пиастры, пиастры!
А что с ними делать в детстве?
Не купишь на них ни сказку,
Ни смех товарища звонкий,
Ни ясную радость утра,
Когда по траве росистой
Сквозь солнечный пух тополиный
Бежишь ты навстречу другу.
 
 
Да здравствует остров зелёный,
Лежащий за чёрной бурей,
За синей глубокой тайной,
За искрами южных созвездий!
Да здравствует смех и дорога,
Да здравствует дружба и море!
Да здравствует всё, что не купишь
На чёрное золото Флинта!
 

1972 г.

Песня была написана специально для отрядного кинофильма «Остров сокровищ». Но в то время фильм озвучен не был. Песня соединилась с фильмом только при озвучивании в 1990 г.

Алёшка

 
Там, где вытканы солнцем дорожки,
Там, где лагерь у горной речонки,
Полюбил октябрёнок Алёшка
Из второго отряда девчонку.
 
 
С той девчонкою встреч не искал он,
И, увидев её, хмурил брови,
А потом забирался на скалы,
Обдирая коленки до крови.
 
 
С ярко-алым шиповником горным
Возвращался обратно Алёшка,
Чтобы после вечернего горна
Бросить ветку с цветком ей в окошко.
 
 
А потом пришло время проститься,
Их автобус довёз до вокзала,
И уехал веснушчатый рыцарь
В синей майке со звёздочкой алой.
 
 
И она никогда не узнала,
Что была для него всех дороже,
И ещё две недели вздыхала
Об отрядном вожатом Серёже.
 

1973 г.

***

 
Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжём у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдёт за вечерним солнцем
И тонкой скользящей льдинкой
Растает в жёлтой дали.
 
 
От горького пепелища,
От тёмных пустых переулков,
Где бьют дожди монотонно
По крышам, как по гробам,
От эха, что волком рыщет
В развалинах злых и гулких,
Наш маленький барабанщик
Уйдёт, не сдав барабан.
 
 
Уйдёт в синий край рассвета —
Там звонкая память детства,
Как смуглый от солнца мальчишка,
Смеясь, бежит по траве.
Там людям не целят в спину.
Там правда – для всех едина.
Там, если враг – то открытый,
А если друг – то навек.
 
 
Но есть утешенье, как будто
Последний патрон в обойме,
Последняя горькая радость,
Что был до конца он прав.
И вот потому над планетой
Шагает наш барабанщик,
Идёт он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек трав…
 

1972 г.

Без третьего куплета песня была включена в фонограмму фильма «Жили-были барабанщики», 1980 г., кроме того, несколько изменённый вариант использован автором в романе-трилогии «Голубятня на жёлтой поляне», 1983 г. В отряде «Каравелла» песню всегда поют полностью – все четыре куплета.

Кузнечик Вовка

 
Там, где у цветов головки
Лепестками ветру машут,
Маленький кузнечик Вовка
Жил да был среди ромашек…
 
 
Не был Вовка музыкантом,
Хоть трещал, не умолкая.
Вовка был работник-плотник —
Строил дачи и сараи.
 
 
Он пилой работал ловко,
Молотком стучал о доски:
Строил он мосты и лодки,
И газетные киоски…
 
 
…Но однажды на поляне
Приземлился злой обжора,
Очень страшный и нахальный
Воробей по кличке Жора.
 
 
Чёрные жуки-монахи
Проявили вмиг сноровку,
И позеленели в страхе
Даже божии коровки.
 
 
Только зеленеть и плакать —
В этом очень мало толку,
И кузнечик Вовка в лапу
Взял сосновую иголку…
 
 
Очень-очень громко стонет
Бедный одноглазый Жора.
Больше воробьиха Соня
Не дождётся ухажёра…
 
 
Если ты врагом замечен,
Не беги назад ни шага.
Даже если ты – кузнечик,
У тебя должна быть
шпага.
 

1973 г. Из романа «Мальчик со шпагой». Вошло в книгу не полностью. Строчки про воробьиху Соню редактор изъял из «педагогических соображений».

Быть может..

 
Тяжёлый толчок и вспышка у глаз,
И злая капля со лба…
Он вдруг покачнулся и медленно лёг
Средь огненной темноты.
Вперёд укатился и на бок упал
Красный его барабан.
 
 
Его
Потом, средь весенних трав,
Ни разу не видел ты?
 
 
А может, мальчишка не был убит,
А просто на миг прилёг?
А дальше – поднялся, догнал друзей
И снова пошёл – туда,
Где в низкой ночи среди звёзд рябых
Горела, как уголёк,
Над чёрными травами – впереди —
Его большая звезда…
 
 
Пока ещё в мире живы враги —
Атакам не кончен счёт…
Друзья удивились: «Ты не погиб?» —
Сказал он: «Ну вот ещё!»
 
 
И всё-таки в травах или хлебах,
В клевере или ржи
Лежит у заросшей межи барабан —
Тебя дожидаясь, лежит…
 

Из литературного альманаха «Синий краб» №6, 1973 г. Стихи были написаны на тему картины Е.И.Пинаева «Упавший барабанщик», которую он подарил отряду «Каравелла».

***

 
У меня потерялся друг.
Я не знаю, кто виноват,
Но одно скажу – не совру:
Кто-то этому очень рад.
 
 
Получилось как в диком сне:
Был он рядом – за локоть возьми —
И вдруг канул, как в чёрный снег,
Стал за тысячи тысяч миль.
 
 
Я ключи от беды ищу,
Я хочу, чтоб она ушла,
А из тьмы на меня вприщур
Кто-то смотрит поверх ствола.
 
 
…Я бы бросился за тобой,
Страх и боль с души соскоблив,
Только надо не быть собой —
Надо сжечь свои корабли.
 

1974 г.

Гайдар

 
Пыльная герань на подоконнике.
Ночь бредёт пешком по лебеде.
Запахи лекарств в постылой комнате,
Как напоминанье о беде.
 
 
Человек лежит. Не спит, а мучится:
Сон не сон, а так, унылый бред.
Жухлая луна – беды попутчица -
Тихо кружит тени во дворе.
 
 
Эй, друзья… Ну, что ж вы не приходите?
Ваших голосов не уловить.
– Мальчик, ты не спишь? Хромают ходики.
Лучше их совсем остановить.
 
 
Слушай… Вдруг мне не дождаться дня?
Слушай, мальчик, позови коня.
 
 
За окном,
За серым подоконником
Побежит тропа в ночную тьму.
Там, за горизонтом бродят конники.
Позови…
Скажи, я поднимусь.
 
 
Ты не думай, я же не в бреду.
Ты им расскажи -
Они придут…
 
 
Скинута герань в окно разбитое.
Пусто в доме: тени да клопы.
В переулки, песнями забытые,
Разлетелся дробный стук копыт.
 

70-е гг.

Бабушка пирата

 
С давних пор во всех морях и странах
Не видал никто таких картин:
Бродят в тёмно-синих океанах
Стаи бригантин и баркентин.
 
 
И никто-никто из нас не трусит,
Хоть плывём мы очень далеко.
Нас ведёт отважная бабуся
С толстою берёзовой клюкой.
 
 
Ходит бабка в старых мокасинах,
У неё в кармане «смит-вессон».
Надувает нашу парусину
Южный неустойчивый муссон.
 
 
Мачты содрогаются от крика,
Вдаль летят пиратские слова.
У бабуси от знакомства с гиком
Вся в могучих шишках голова.
 
 
На судах у нас нет места скуке,
Мы её берём на абордаж.
Есть у бабки три десятка внуков -
Самый развесёлый экипаж.
 
 
Все мы, внуки Бабушки пирата,
Тихие забыли берега.
Есть у нас в торпедных аппаратах
Кое-что для встречного врага.
 
 
Море закипает, словно брага,
Тучи наливаются свинцом,
Но сияет нам с пиратских флагов,
Бабушкино доброе лицо.
 

Середина 70-х г.г.

Песня о парусах

 
На фрегатах паруса не поднимают -
Их спускают постепенно с длинных реев,
И корабль, почуяв ветер, оживает:
И дрожит, и рвётся в море он скорее…
 
 
А море – есть!
И качает в ладонях судно,
И чайки весть
О ветре хорошем несут нам.
 
 
И пускай троса, шершавые, как рашпиль
С непривычки новичкам дерут ладони!
Прогремит последний раз на баке брашпиль,
И корабль уйдёт за сказками в погоню…
 
 
А сказки – есть!
И звенит такелаж как нервы -
Их хватит на весь
Наш век и на двадцать первый.
 
 
Рассудительным речам ты верь не слишком:
Если ветер спит, то будет он разбужен.
Если снится белый парусник мальчишкам,
Значит, он ещё кому-то очень нужен.
 
 
Мальчишки – есть!
Никуда вам от них не деться -
И флаг, и честь,
И парус, бессмертный как детство.
 

1975 г.